***
В Яви был уже вечер, когда Иван проходился по своим владениям. Людей он сегодня не встретил, лесника, знакомого с самого детства — тоже. А ведь в голове его всё так и гремели те слова Царицы, говорящие о неизбежном приказе — ему придётся знакомить свою любовь с этим жестоким миром… но самое страшное, что он может променять Ивана на этот же мир… почему-то Стражу было вообще плевать на мнение супруга, когда Властитель забрал его, ему, честно, было всё равно на то, что у мальчика есть родные, любимые друзья, жизнь… И почему он об этом не задумывался? Почему так сразу его принудили сейчас решать это? Ведь он хотел хотя бы ещё немного побывать в Сказке. В ветвях зашуршал украдкой ветер, спокойный Лес начал будто бы волноваться, темнеть и густеть. Но Иван знал, почему ему стало в сто раз холодно на душе. Нет. Здесь, в этом мире, нужно быть собой, проклятым, нельзя давать волю вновь приобретённым эмоциям — они отвлекают. Истошный, полный ужаса крик разбудил Слугу Зимы — он обернулся и увидел человека, который, глядя на него, потерял дар речи. Но, спросите вы, что же было такого в образе Ивана? — он не был сейчас тем Ваней, нет — он снова тот же Слуга Зимней Царицы. Белая и чистая кожа, ослепительно-белые волосы, а глаза, будто бы задёрнуты бельмом, полупрозрачный вид и… жажда новой крови, оскал, превращающийся в усмешку… Приказ есть приказ. Это ведь простой мужчина, ничего особенного. Он так сжался, даже на колени упал, захрипел громко «Не погуби!», но разве Иван может отступиться — нет. Никогда и ни за что! Рука инстинктивно потянулась к жезлу, навести его на старого не трудно, но вот Ивану всегда было больно убивать таких чистых и добродушных — мужик плакал. Не было сомнений о том, что слух об Иване был известен ему, а судя по тому, как он ревел, клялся, — было ясно, что он до последнего не верил. А зря. — Пожалуйста, пощади, — хрипел он, — я больше никогда, клянусь, никогда не зайду в этот проклятый лес…- он громко всхлипнул, поклонившись до земли, стоя на коленях. Слёзы обжигали снег, тот таял, — это чувствовал Снежный Блюститель.- Верно, я б остался дома, да только, пойми, дрова нужны; крыша уж простудилася, а дочка больна… — Ты, — грозно заговорил Слуга Зимы.- Нарушил Закон. Разве не говорила ли вам Ведьма, что в лес ни ногой? Разве не было предупреждения о скорой смерти? — Прости, прости, не буду больше, клянусь, — его речь прерывалась короткими всхлипами, — прошу только, не губи, дочка… дочка… не губи и её… не губи, не губи… — Поздно к тебе пришло озарение, — он говорил без нажима, спокойно, его бездушный голос пронизывал мужчину, заставлял того вздрагивать, как от удара плетью.- Тебя предупреждали; да и любишь ли ты дочь, как говоришь?.. зачем тогда пить, шнырять по селу, как последний пьяница… зачем, скажи, зачем?.. — Я… всевидящий, я…- он не знал, что сказать, а поднимать взгляда он не хотел.- Худо… — Худо? — его голос стал намного ниже обычного.- А то, что твоя дочь уже как месяц умерла? Зачем ты мне лжёшь? Мужчина горько заплакал, понимая, что он погиб. — Доченька… я любил её… — Почему тогда не дорожил, пропадал по дням на пьянках?.. и всё для чего? Для того чтобы снова иметь повод на питьё этой дряни?.. Мужчина уж не отвечал. Просто ревел, как раненый зверь — из его глаз лились слёзы. — Ты не дорожил, — Властитель был холоден, как лёд, — и вот результат… Когда Иван вновь перевёл взгляд на мужчину, тот уже не дышал. Он весь был покрыт свежей корой инея, на его волосах весело блистали снежинки, а глаза впали внутрь, они казались простыми стеклянными кубиками, что переливались в лучах багрового заката…***
Много букв Гилберт сам не понимал, откуда знал. Просто они казались ему чем-то знакомым. Это, несомненно, обрадовало его и к вечеру он уж уловил суть, да так, что по неволе начал всё схватывать на лету — Франциск был в восторге. Были и другие науки, успехи громадные… да только к ночи (он сам не мог понять, каким образом без солнца понимал время) Гил приуныл. Он ждал своего мужа, который так и не приходил. Сидя за своим столом в их общей комнате, парень откровенно скучал по супругу. А ведь, казалось, прошло не так уж много времени, всего лишь денёк, как ноющее сердце заволновалось, ожидало прихода своего обладателя… Гилберт рисовал. Просто разные картинки, без смысла и особого старания. Но, стоит признаться, выходило неплохо. Разные узоры, закорючки. А вот в углу попытка нарисовать любимого. Рядом какая-то бабочка, цветок, странный крестик, который вызывал у Гила самые гордые чувства. Но тут рука, как это обычно бывает, начала сама собой скользить по бумаге, получался какой-то силуэт, после появился носик, аккуратный, вздёрнутый. Глаза, пухлые щёчки, маленькие ушки и, наконец, длинные волосы. Гил остался доволен своей карикатурой, он, воспользовавшись старой краской, которую принёс Франциск, начал раскрашивать глаза странным рубиновым цветом, а волосы смесью голубого и красного — получился каштановый… — Муа, я художник, как, этот, Ван Гог, — гордо изрёк он. Минуту он любовался своим творчеством, как вдруг внутри него всплыло какое-то странное чувство того, что эту девочку он где-то видел… хотя, какой бред, это же просто рисунок. Из глубоких размышлений Гилберта вывело нежное прикосновение ледяных рук — в комнате сразу похолодало. Улыбка на лице отразилась сама собой и, даже наплевав на чёртов рисунок, парень вскочил со стула и бросился на шею мужу. — Я скучал, — радостно говорил он, сразу прижимаясь к своему Ване, к его холодным губам и замёрзшим щекам, которые от жара альбиноса загорелись.- Тебя так долго не было… Несколько минут назад Страж был холоден и бездушен. Но, войдя в комнату и видя того, кому он отдал сердце, Ваня вмиг потеплел. Он позволил себе прижаться губами к губам Гилберта — тот сразу схватился за его плечи и впился, будто они не виделись целую вечность. Родной Ванечка стал вновь так нежен, так ласково целовал разгорячённого альбиноса, что тот тоже забылся. С большим трудом, они оба оторвались от друг друга. — Я тоже скучал по тебе, Гилберт, — он улыбнулся своему любимому, поцеловав того в щёку. Внезапно он перевёл взгляд на стол. Волна мурашек прошлась по его телу.- Кто это?.. ты знаешь её?.. — О, это, — альбинос сразу схватил своё произведение искусства в руки. Гордо показывая оное.- Это я сам нарисовал. — А кто это?..- тихо спросил Иван.- Неужели ты… — Это? — Гилберт недоуменно посмотрел на бумагу и пожал плечами.- Без понятия, честно, какая-то девка, — он ухмыльнулся, — Тебе нравится? — Очень, у тебя талант, — Иван улыбнулся, когда Гил самодовольно хмыкнул. Он отложил бумагу и снова прижался к мужу, по которому изнывал целый день… впрочем, Ваня сразу понял, к чему клонит его «мальчик», что так сразу начал прижиматься, лезть целоваться… Но из его головы так и не вылетела та девочка с бумаги.