***
Последующие дни Гилберт вместе с мужем ходил в лес, радовался каждой мелочи, и практиковался в магии не только на природе, но и у себя дома — он представлял, что поднимает предмет и тот чуть двигался. Это было существенным прогрессом. По советам Франциска, он начал с самого малого — с иголки. Гилберт сидел пару минут, прожигая взглядом иглу, как не выдержал зарычал на неё самое неприличное. Ведьмак печально покачал головой, говоря, что надо набраться терпения, которого, увы, не было у Гила никогда. — Я, блин, говорю ей «подымайся!», а она, проклятая, и бровью не повела, гадина! — Гилберт с шумом вздохнул и ударился головой о стол. Через пару мгновений он понял, что не стоило резко этого делать. — Милый… пожалуйста, не калечьте себя, а то подумают, что это я вас бью…- в ответ был мучительный стон отчаяния.- Попробуй представить иголку… эм, как она поднимается, что ли, или же… — Да это бесполезно! Я и так, и сяк, ничего не получается! — он вновь вздохнул, — это так скучно, когда ничего не получается… — О, милый, всё не так плохо… эм, может, попросишь Ивана?.. — Не могу… — Почему? — Да он же снежком колдует, — протянул альбинос так, будто Франциск сейчас не сложил две единицы, — а это совсем другое, да тем более, он и так устал от меня и моих вопросов… — Нет, мой хороший, ты не можешь ему надоесть до такого. Он же любит тебя… — Может, — при чём тут любит или не любит? — ты видел, какой он сейчас? Да на нём и лица нет, я чуть что сказать, так он сразу улыбочку, типа ничего не было и всё хорошо! Да я ж вижу, что всё плохо! Я чё, слепой, а? Нет, он такой интересный! — он кулаком ударил бедный стол.- Я же волнуюсь в конце концов, а он молчит… чего молчать-то? Я ж не укушу. Его что-то тревожит, и я это чувствую. А вот что его тревожит, не понимаю! А знаешь, я пойду и спрошу его! — крикнул он и, забыв про иголку, Гилберт бросился из комнаты, оставляя француза наедине с собой. Когда шаги в коридоре утихли окончательно, Ведьмак посмел улыбнуться. — Эх, глупышки, разве не проще сразу объясниться?.. эх, хотя бы лес и полянку показал, и то ладно…***
День выдался ужасный. Иван не мог спать, есть, ему не хотелось ни с кем говорить. Что же послужило такому настроению Стража? Всё очень просто — его мучили внутренние переживания. Он любил Гилберта слишком сильно. До того, что даже не хотел его оставлять одного, но проклятый внутренний голос пискляво говорил: «Он живёт не одним тобой»-или, -«У него тоже есть интересы и бла-бла…» — этот голос раздражал его. Ему хотелось быть с Гилом всё время. Всегда. Когда его не было рядом, он невольно чувствовал одиночество — такое пустое, холодное и обречённое. А рядом с любимым оно исчезало. Но всё вновь опустошалось, стоило мужу покинуть комнату. Возможно, это покажется странным, но Иван каждый день спрашивал его об одном и том же. «Любишь ли?», «Люблю» — а после снова и снова. Нет, не стоит думать, что это был эгоизм или это так нравилось Ивану задавать столько вопросов. Он просто боялся, что вот-вот и Гилберт уйдёт. Вроде бы он рядом, говорит, что любит. Но вновь и вновь Ване становилось страшно, что тот миг сейчас наступит. Может, это глупость, скажете вы, но Ваня всего лишь боялся. И чувствовал. Когда за дверью послышался чёткий стук шагов, Иван поспешил стереть с лица грусть и сосредоточиться на, недва часа как открытой, книге. Спроси, о чём книга, Ваня бы захлопал невинно ресничками, не зная, что сказать. Наконец дверь отворилась — Страж сделал сосредоточенное лицо. — Ванюша~- в комнату вошёл альбинос, потиравший руки. Его вовсе не смущало, что Иван был чем-то занят, и то, что тот был в нижнем белье, да и задумчив. Гил прошёл к Ване, заметив, какие у того усталые глаза, он поспешил приблизиться к нему. — М? — почти выдавил Иван, ведь говорить совсем не хотелось, но приходилось натягивать обычную улыбочку. Гилберт в ответ улыбнулся, прошедши к самой кровати, где был Страж — по его позе, в которой он «читал», можно было понять, что он сильно устал, да и тут же опустившаяся книжка говорила о её содержании — она была перевёрнута верх тормашками. Гил, несомненно, это заметил. — Вань, — парень вмиг стал серьёзен, — спасибо тебе за сегодняшний подарок. Правда. Иван сначала сидел неподвижно, а после учтиво кивнул в ответ. — Пожалуйста, я рад, что тебе понравилось…- пока он говорил, парень напротив уже успел снять с себя верхнюю одежду и сесть рядом.- Я очень рад. — Ага, — был ответ. Гил залез под прохладное одеяло и лёг поближе к Ване, чтобы обнять его за плечи. Ненужная книга скатилась на пол и Иван сам подсел поближе, гладя по волосам любимого. — Вань, ты меня любишь? — Этот вопрос удивил Ивана, настраивая его сразу настороженно. Хотя тёплое чувство разошлось по его телу, оно грело особенно там, где должно было быть сердце — это мешало думать здраво и он не смог не улыбнуться. Он уверенно произнёс: — Да, люблю, — подтвердительный кивок, — очень люблю.- Последующий вопрос было задать сложно. Вновь тот немыслимый страх охватил душу Стража, он заставлял сдерживать дыхание, не дышать максимально тише, а когда воздуха уже не хватало, он начинал дышать тяжелее. Странная реакция для того, кто обменял своё чувственное сердце, не правда ли? — А ты меня?..- еле слышно было добавлено. Ваня с какой-то тревогой перевёл взор на мужа, кой-тоже поднял свои необыкновенные алые глаза. — Люблю, иначе бы меня здесь не было, — вдруг усмехнулся альбинос, стараясь развеселить супруга хоть этим. Почему-то эти слова очень расстроили Ивана — слишком он уж много начал думать об этом, заставили его на миг лишиться самообладания — его брови дрогнули и почти встали «домиком», но он вовремя заставил себя расслабить лицо. Проклятые и прекрасные эмоции. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить огонёк беспокойства в глазах его. Альбинос перестал улыбаться, видя, что сказал не то. Хотя, казалось бы, а что он, собственно, не то сказал?.. Странно, но иногда и шутка может расстроить человека, особенно, когда шутят о том, чего так боится человек. И иной раз слушатели сих слов понимают, это, как тонкий намёк. Необыкновенные эти люди. Гилберт поспешил успокоить Ваню мягким поцелуем в плечо, ведь дотягивался лежащий альбинос только до него, но Иван сделал вид, что глубоко удивлён. Его губы дрогнули. — Ваня, что с тобой? — Гил чуть прищурил глаза и сел рядом, не отрывая пронзительного взгляда от лица собеседника. Именно оно могло рассказать больше о внутреннем состоянии его мужа. Стоит лишь заметить слегка дёрнувшийся мускул, и ответ становится ясным до самого словесного разъяснения или лжи. Особенно её. Парень слегка провёл рукой по его груди, прижал к себе руку Ивана (Тому хотелось вырвать руку, ведь так он терял контроль над ситуацией, но он не сделал этого. Слишком опасно…), чтобы прижать к своим губам. Когда они были ближе, Ваня становился самим собой, и это нравилось его мужу, когда холодное самообладание «Чудовища» претерпевало крах. Ваня молчал, боясь сказать правду. Он улыбнулся, вызвав разочарование у супруга. — Со мной всё в порядке, милый, — Ваня наклонился к его лицу и слегка прижался губами к его губам и, быстро, как от немощного отпрянув от Гила, он поспешил перевести взгляд на упавшую книгу, будто она была самым важным на свете. Это не было отвращением, сие было лишь желанием наконец прекратить разговор.- Я просто устал, ничего особенного, любимый… Сегодня был очень сложный день. Внезапно Иван лёг набок, спиной к мужу, который уже сидел и прожигал взглядом его спину. Гилберт сердился. Это глубоко оскорбило его — это недоверие ранило его слишком продуманно, по самым чувствительным местам. Разве он не заслужил доверия? Он же прямо утверждает, что любит, не бросит при всяком решении, говорит, что всё они будут претерпевать вместе. А в ответ эта закрытость. Но препятствия Гил очень любил, а делать уступки он не собирался. Вот ещё. К сожалению, Гилберт не выдержал и, навалившись на его плечо, чтобы видеть выражение его лица, хоть и в профиль, низко проговорил Ване: — Ваня, хватит.- Его голос звучал слишком грозно, чтобы не понимать, что парень был рассержен.- Я не тупой. Не слепой. Я вижу, что тебе, блять, плохо, — Гил нахмурился. На лице Ивана ничего даже не шевельнулось, что очень бесило.- Почему ты мне не доверяешь? Я не заслужил твоего доверия? А может, ты просто-напросто перестал мне доверять из-за… ну, например, из-за того, что я общаюсь с тем сбежавшим мальчиком и Франциском? (Ты же говорил, что тебе не нравится, что они мне говорят, нет?) А может, потому что я просто слишком глуп в твоих глазах? Не. Наверное, тебя всего лишь раздражает то, что я, такой наивный и глупый мальчишка, ничего не вижу, не жалею тебя, а тебе бы так хотелось поплакать в эту чёртову подушечку, сука, она же тебе больше поможет, нежели родной человек. Хм, нет, это банально. Возможно, тебе просто надоел Я?! Ха-ха, почему нет?! Я прав?! Всё это звучало весело и певуче. Да только слова были слишком уж вымученными и горькими на вкус. Гил злился. Иван молчал, глядя на лежащую на пыльном полу книгу. Он так и не шевельнулся. И вот здесь нижнее веко Гилберта задёргалось — не выдержал и отпрянул от мужа, обиженно ворча что-то себе под нос. Ему захотелось сказать какие-то непонятные слова. Возможно, на другом языке, кто знает, что они означают — не столь важно сейчас. Его задевало это недоверие со стороны мужа. Он не заслуживает такого отношения! «Я, что, — думал альбинос, — бесчувственная тварь, чтобы отказывать в помощи тому, кого я так люблю?! Это г л у п о!..» Так он и уснул, полный горькой ярости. Он впервые сильно разозлился на Ивана, даже не сказал «спокойной ночи» или не стал лезть с расспросами, али же… Хотя, неважно. Может, тоже устал?.. Чёрное полотно за окном, без единого « мазка». Ночь была глухой и тихой. На улице было морозно, и почему-то везде пахло сыростью и свежими полевыми цветами, что покоились в вазе, стоящей на столе посреди новых рисунков и пустых бумаг. И посреди всей этой мёртвой тишины стояла кровать, на которой лежали два человека. Один — бледный с белыми волосами, ворчавший во сне — крепко спал. А другой так же смотрел в пол. В темноте, от света одинокой зажжённой недавно свечи, блеснула одинокая и вымученная капелька, которая нежно огибала щёку, невесомо скатывалась на бледную ладонь, где во мраке можно было различить белоснежные узоры; а после так и осталась она одинокая на длани и блестела изнутри. Иван не хотел, чтобы так всё вышло.***
Было жаркое лето в лесу. Пахло свеженькой травкой, пели птички, дул прохладный ветерок, развивающий шептавшиеся зелёненькие листочки. Приветливое солнышко освещало свежую тропинку, там длинная трава покорно расступалась перед Стражем и его верным спутником. Оба молчали. Оба думали о своём. Сегодня они ни разу не сказали себе и десятка слов. Даже тренировка прошла в гробовом молчании, а поход этот не вызвал ни капли удивления на лице альбиноса. Шедший за своим супругом, Гилберт всматривался в сочную листву, крошечные цветочки улыбались ему, они будто хотели развеять ему скуку и боль в сердце, подбадривали его. Где-то пробежала красивая белочка, у которой за щекой была пара жёлудей. Кстати сказать, эту часть леса Гил видел впервые. Они были очень далеко, и растительность здесь очень отличалось от той, в которой он привык бывать. Жар от прохладной земли поднимался лёгким туманом, таким тусклым и вот-вот готовым исчезнуть. К сожалению, вся эта прелесть лета не вызывала восторга и восхищения. Она лишь усугубляла положение, словно дразнила своей ненавязчивостью и спокойствием. Гил сжал губы, когда вновь посмотрел на широкую спину мужа. Его очень даже напрягала их «недоссора». Иван стал более закрытым, чем обычно. Он молчал, думал, снова отмалчивался, смотрел слишком безэмоционально и беспристрастно. Кажется, Чудовище вновь овладело им… а может, это реальное нынешнее состояние Ивана? Неужели, его так задели слова его ночью?.. Но он же, вроде, отчасти прав… Из раздумий Гилберта вывел Иван — тот мгновенно остановился и заострил слух, как кошка перед тем, как броситься на мышь. Он поднял вверх указательный палец, как бы призывая к молчанию. Гил остановился, хотел спросить в чём дело, но воздержался от этой затеи. Гордость не давала, а может что-то ещё. Иван смотрел куда-то в сторону, казалось, что даже уши его подстраивались под какой-то звук. Даже птицы уже не пели. Страж вдруг посмотрел в другую сторону — Гилберту было видно его сосредоточенное и хмурое лицо — и на лице его выразилась тревога. — Гилберт, — он впервые за сегодняшний день обратился к нему по имени.- Тебе нужно уходить. Сейчас же. — Пф, — Гил закатил глаза и цокнул, — никуда я не пойду, будьте добры меня оставить на сии месте, господин Слуга Зимы.- Это звучало слишком ядовито. Тут Иван посмотрел ему в глаза — то был удар кнутом, насколько был жёсткий и холодный взгляд. — Я сказал, уходи, Гилберт, — это уже было приказом.- Живо иди обратно. Но Гилберт лишь вошёл во вкус. Он всплеснул руками, кладя их себе на талию. Его поза и глаза выражали чистую ярость. — Ах, вот как вы заговорили? — насмешливо пропел альбинос.- Ксе-ксе, а уж нет, я тебе не прислуга, чтобы приказы выполнять. Я от тебя не уйду, не проси. Я останусь с тобой, потому что я так хочу.- Страж развернулся к нему полностью, почти скрежеща зубами. Он злился, это было ясно, но Гил не боялся, наоборот, желание пойти против только разгорелось! — Я. Сказал. Уходи.- Членораздельно произнёс Иван. Его губы побелели, а между бровей начала прослеживаться морщинка.- Здесь опасно, если ты сейчас же не уйдёшь, я буду вынужден… Но он не успел договорить…