Монстр

- Открой глаза, Локи, - голос нежный, тоскливый поет над ухом, словно за стенами крепкого жилища завывает вьюга. Я оглядываюсь, обнаруживая себя на простом деревянном постельнике, грубо сколоченном из жестких досок. Может, все еще длится мой сон? Как оказался я в этом месте? - Локи… - голос раздается совсем рядом, и я оборачиваюсь, напрягаясь, нет, не от страха – от удивления, что кто-то смог подобраться ко мне незамеченным. - Хель! – девочка смеется, растягивая в какой-то безумной улыбке синие губы, затем подходит и садится рядом со мной. Мне хочется отползти в сторону или просто отодвинуться, лишь бы не касаться ее изуродованной черными отметинами спины, едва прикрытой тряпичными лоскутами. Столь странная реакция… Ведь это Хель, моя сестра, которую я так полюбил за эти годы! - Как тебе дом? – вопрос застает меня врасплох. Я верчу головой по сторонам, разглядывая комнату: маленькие окошки практически под потолком, деревянные брусья, смазанные то ли грязью, то ли глиной, чтобы ветер не задувал так сильно, почти полное отсутствие мебели – лишь постельник, на котором я очнулся, да табуретка в углу. - Чей это дом? – но больше всего мне хочется спросить, как я здесь очутился. Но с Хель нельзя разговаривать прямо и по существу – слишком чудна эта девочка. - Наш дом, Локи, наш маленький уютный дом. Нравится тебе здесь? – она спрыгивает на пол, и я замечаю, что на ней нет никакой обуви. – Не холодно ли? Я оглядываю себя на предмет теплой одежды, но не обнаруживаю ее как таковую и вовсе: лишь набедренная повязка и… Синяя, плотная, испещренная шрамами кожа, покрытая чернильными татуировками. Я в обличии ётуна, но почему? Не то чтобы это меня пугало, но… слишком непривычно видеть себя в ином варианте. - Ты дома, брат, теперь можно не скрываться, можно не таиться. Являй свой облик без страха, никто не обидит, - Хель весело кружится по комнате, а по моему позвоночнику мурашками скользит страх. Что происходит? - Идем, Локи, пора увидеть свою родину, - она подходит ко мне, протягивая узкую тонкую ладошку. И я беру ее в свою, пытаясь подавить отвращение, вызванное этими уродливыми струпьями на ее коже. Скорее бы проснуться, лишь проснуться. Какой дурной сон, какой странный, страшный сон!.. Впервые мне хочется очнуться в своих покоях во дворце Асгарда, впервые так счастлив я буду оказаться там в своем обличии аса, пусть не родном, но таком привычном мне и столь желанном сейчас. Мы проходим через ряды пустых комнат с потемневшими, отсыревшими стенами, и я задаюсь вопросом: что было здесь когда-то? Был ли это действительно мой дом? Входной двери и вовсе нет, просто одна из комнат сразу выводит нас наружу – и я вижу, что помещение находится высоко на уступе скалы. Отчего-то мне страшно смотреть вниз, и, хотя я не боюсь высоты и уверен в том, что моя магия меня поддержит в случае чего, следовать за Хель по снегу к самому краю мне не хочется вовсе. - Смотри, - она мягко толкает меня в бок, вынуждая посмотреть вперед. Я отрываю взгляд от снега под ногами и вижу… Это просто не передать словами, такая гамма чувств охватывает меня в этот момент: деревья, пышные, могучие, укрытые снегом, словно тканями, каменные стены, взвивающиеся до небес, зеркальные глади озер. Бескрайнее ледяное пространство моих видений. Я делаю еще шаг, загипнотизированный увиденным, чувствуя, как внутри меня зарождается вихрь восторга. Хель прижимается щекой к моему плечу, восторженно восклицая: - Как я рада, что ты вернулся, Локи, как счастлива. Теперь ты наконец станешь собой, теперь сумеешь вырваться и жить свободным зверем в бесконечном снежном мире, осталось совсем чуть-чуть, нужно только убрать лишнее… Я практически не слушаю, что она говорит, упиваясь видом, но слово «зверь» внезапно и резко прорезает что-то внутри. Я оборачиваюсь, с удивлением глядя ей в глаза, такие же красные, как у меня. Хель замолкает, и тут я понимаю, что именно вызывало во мне напряжение все это время – тишина, абсолютная, неестественная тишина: снежинки, словно игрушечные, бесшумно ложились на ее волосы и мои плечи, вихри, кружащиеся в отдалении, не доносили до нас ни звука. Ни голосов птиц, ни зверей, ни других ётунов. - Отчего здесь стоит так тихо?  - Ты сам просил тишины, а живой тишины тебе будет мало. Все вокруг – то, каким должно быть по твоему желанию, тебе стоит лишь захотеть… Загадки, загадки, о Хель, ответь же мне яснее!.. Но я не решаюсь спугнуть ее замысловатую речь своим нетерпением. - Асы сами погубят себя. Вином ли, распрями ли, без Одина и сына его тяжко придется жителям Асгарда. Не место тебе там, и сам ты знаешь об этом. Я осторожно киваю, соглашаясь с ее словами. Но их смысл: четкий, правильный все равно не нравится мне, словно эта забота обернется в итоге предательством. - Теперь ты дома, но кто знает о том, что здесь дом твой? Кто примет тебя спустя столько лет, если каждый, кто увидит тебя, почувствует чужака: слишком пропиталась твоя кровь ядами чужой расы. Ты должен обезопасить себя, брат… - Но как? – но в душе я уже знаю, что она скажет. И страшусь этого. - Убей Лафея – царя ётунов, тогда остальные разбегутся, принявшись делить страну. И кто тогда обратит внимание на молодого ётуна-отшельника, живущего в отдалении? Никто… Убить Лафея – царя ётунов, но… Лафея, что отец мне? - Хель, Лафей – наш отец…  Девочка трясет головой, закрыв уши руками. - Он знал, что тебя забрал Один, и ни разу не вспомнил о тебе. Он знал, что тебя ожидает, когда ты узнаешь правду, и не пытался помочь тебе, хотя сила его безгранична. Он забыл о тебе, какой же отец он?! Смерти достоин лишь! Я чувствую, что меня дразнят, как зверя, выманивая злость и ярость наружу, и не могу сопротивляться. Хель – сестра мне, разве пожелает она плохого? Я хмурюсь, когда она берет меня за руки, вновь подводя к краю обрыва. Наши тени падают: четкие, черные, на снег позади нас. Только наши, и ни одной другой: ни от дерева, ни от стен дома, ни от скалы. Тишина давит изнутри, нарастающий крик Хель – снаружи, и я чувствую, что еще чуть-чуть, и поток напряжения разорвет мой мозг на части. Хель дергает меня за волосы: неприлично длинные по асгардским меркам для мужчины, заставляя смотреть на сказочный мир, что лежит на дне ущелья, мир, что может стать моим, если я поступлю так, как она скажет. И ведь нет несоответствия в ее словах, только вот проливать кровь мне не хочется. - Смотри, Локи, распахни глаза. Видишь, ледяной простор – сущность твоя. Вдохни воздух – кристаллами льда вонзается он в нёбо, лучшее из дыханий, шагни за край уступа - снег укроет, упрячет одеялом от ран, крепчайшая из опор. Ну же, прими скорей! Твой дом ждет тебя, возвращайся! Ее голос такой громкий, что я не выдерживаю: красная горячая кровь хлещет из моего носа, стекая по подбородку, и так густо падает на снег. Кровь, кровь!.. Вся моя жизнь повязана на крови: месть из-за проклятья крови, боль из-за проклятья крови… Внутри просыпает доселе неизведанное ощущение дикой жажды свободы. От всего этого. Желание бросить все и рвануть сквозь вековечные сосны в глубь каменного леса, укрывшись там навсегда, в той личине, что никто никогда не разгадает. Меня складывает пополам от приступа боли в грудине. Я схаркиваю кровь на снег, оглядываясь на Хель. Она во все глаза смотрит на меня: пытливо, жадно, провожая алые капли, срывающиеся на снег с моих губ. А потом произносит. Страшно, звеняще: - Ты примешь свой дом? Ты отдашь себя свой свободе? И когда я отвечаю: «да»: нетвердо, измученно, ее улыбка пугает меня еще больше, чем то, что происходит после. Боль в груди становится нестерпимой настолько, что я падаю на колени, обхватывая себя руками, сгибаясь и утыкаясь горящим лицом в снег. Холод проникает в меня: тягуче, медленно, убийственно, но как такое может быть? Моя вторая сущность должна защитить меня от него, ведь я, будь я проклят, ётун! Совсем рядом раздается шорох, и я распахиваю слипшиеся от слез ресницы, ловя краем глаза на серую тень, промелькнувшую под моим боком. Я пытаюсь приподняться, упираясь руками в снег, и вижу белую кожу аса. Я касаюсь руками лица и не чувствую шрамов, что "украшали" лицо ётуна. Я вскидываю голову, устремляя взор на Хель... и замираю. Баюкая, словно ласкового щенка, она нежно обнимает за шею огромного зверя и даже не смотрит в мою сторону. - Хель… - мой голос звучит тихо и жалко, но она все же обращает на меня внимание. Смотрит неприязненно, с презрением. - Видишь, кто ты без своей истинной сущности, - говорит, и каждое слово сопровождает поглаживанием вольчей морды, – жалкий мальчишка… Слабый, никчемный. Я изумленно, с обидой смотрю на нее, не веря в то, что она говорит мне эти злые слова. Волк вырывается из ее рук, отряхиваясь от объятий, как от грязи, затем подходит ко мне, пристально глядя в мои своими желтыми глазами. И тогда мне становится поистине страшно: кого я выпустил из глубины своей души?  - Фенрир… - зовет Хель, и волк едва заметно дергает ушами, не отрывая от меня взгляда. Затем подходит к краю уступа и прыгает вниз, вырастая в размерах. Я с ужасом смотрю на чудовище, что приземляется на дно ущелья, а затем несется, пригибаясь, вбивая лапы в наст. Несется прочь, унося с собой еще одну часть моей души, унося ее в никуда, без шанса вернуть. Когда я перевожу взгляд на Хель, то не обнаруживаю никого: ее больше нет рядом, лишь я один, жалко скрючившись, лежу на снегу. Один, посреди этой белой пустыни. Я застываю, принимаю форму льда – в ожидании очередного удара. Все правильно: я подарил себе свободу, по-брастки и честно отломив от своей души еще одну часть. Я ведь не могу разорваться телом, расходясь на свои сущности: то аса, то ётуна, то верного сына, то предателя, то брата. Но моя душа – может. Хель обрела брата ближе, чем тот, кто хотел, но не собирался уйти. Хель забыла брата, исчезнув в буйстве метели вслед за тем, кто жаждет свободы так же, как она. Я смотрю в небо и вижу ее глаза, укоризненно смотрящие на меня, того, кто так ничего и не сумел. Память не держит тех, от кого устала. И это справедливо, что сестра ушла, забыв обо мне, оставив меня, как этот пустой и ненужный дом, за спиной. Глубоко в груди пульсирует пробитая насквозь вырвавшимся зверем дыра. Я прижимаю ладонь, пытаясь унять болезненную пульсацию, прислушиваясь к едва бьющемуся под кожей сердцу, в очередной раз преданному. Сильному - свобода, слабому – боль. Все честно.