Keep my heart captive, set me free

В пятницу днем - Ты никогда об этом не рассказывал, - спокойно упомянул Курт Джеффу в день пятничных Смотрин, когда они раскинулись на скамейке ручной работы в центре сада за домом, принадлежащим семье Курта. Крошечный, одноэтажный дом был расположен в конце пыльной улицы и окружен скромным, но хорошо ухоженным садом. Дом был выкрашен светло-бежевой краской, которая давно посерела и облупилась по углам. Смена сезонов от лета к осени была очевидна по мере того, как листья, окрашенные в каждый из оттенков желтого, красного и оранжевого, устилали землю, как цветы, за которыми Курт так много ухаживал, все сильнее темнели и высыхали, как воздух вокруг них вызывал мурашки на коже, когда они глубоко вздыхали, расслабившись после долгого учебного дня. Темноволосый парень сидел, развернувшись к улице, облокачиваясь на спинку стула и стену, к которой этот стул был прижат. Он завернулся в свой любимый вязаный жилет, темно-серый, сделанный из мягкой шерсти, надетый на простую белую рубашку. Его мама копила в течение нескольких лет, прежде чем смогла себе позволить договориться с местным портным и получить шерсть, чтобы связать его на день рождения сына. Она предусмотрительно сделала его действительно большим, чтобы он мог постепенно расти в нем и носить его как можно дольше, потому что она понятия не имела, когда позволит себе сэкономить достаточно денег, чтобы снова сделать для него вещь такого же хорошего качества. Он любил мысль о ее руках, которые касались мягкой шерсти, когда она делала его, думая о том, как он счастлив будет его иметь. И он был. Жилет был одной из его любимых вещей, и даже если у него их было не так уж и много, он, в первую очередь, взял за правило носить его строго внутри дома, когда он ничем не занят, чтобы избежать любого возможного его повреждения. Его друг в это время свернулся калачиком под тонким одеялом и уложил голову на колени Курта, зарывшись носом в его живот. Его кулак сжимал в руке край синей ткани под его подбородком, чтобы отогнать холод, наступающий на Огайо. От вопроса Курта его горло зашлось кашлем, перехватившим дыхание, и он застыл, заставляя Курта зажмуриться и пожалеть о своем решении спросить. Он знал, что неделя Смотрин всегда была тяжелой для Джеффа, и держал рот на замке, согласно основному правилу, но было что-то, что просто ныло в глубине его сознания в этом году, и он не мог остановиться. - Прости. Забудь, что я упомянул об этом, - тихо извинился он, подняв руку, чтобы запустить пальцы в волосы Джеффа. Кажется, это успокаивало его каждый раз, когда он так делал. - Курт, ты мой лучший друг. Ты знаешь обо мне все самое худшее. Если ты хочешь что-то спросить, тебе позволено это спросить, - ответил Джефф после короткой паузы и повернул голову, чтобы посмотреть на своего друга, который до сих пор краснел, явно смущенный его порывом. - Ох... ладно, - выдохнул с облегчением темноволосый юноша, и Джефф улыбнулся ему с крохотными искорками в глазах, которые Курт так любил видеть. Он подогрел шоколад, заставив тем самым Джеффа выглядеть моложе, счастливее и безмятежнее в течение нескольких коротких минут, пока это продолжалось. - Я могу просто не отвечать, - он пожал плечами с ухмылкой, обозначившейся в уголках его рта, и Курт, играясь, показал ему язык. - Ах-ха-ха. Ты уморительно смешной. - Да, согласен. Из нас двоих кто-то должен быть таким, - Джефф вздохнул, драматическим жестом свесив голову в сторону, и Курт засмеялся, снова накручивая прядь светлых волос вокруг пальца и представляя, какими невероятно блестящими и мягкими они могут быть с правильным средством для ухода, средством, которого у них не было. Он отказался думать о состоянии своих собственных волос. Не было смысла плакать или тосковать над тем, чего ты никогда не сможешь иметь. Они погрузились в короткое молчание, прежде чем Джефф повернулся спиной к скамье, не сосредотачивая взгляд ни на чем конкретном. Его голова по-прежнему оставалась лежать на бедрах Курта. - Я готовился к ним всю свою жизнь, - в конце концов произнес он сильным голосом, и Курт опустил глаза, чтобы посмотреть на него. Его сердце разрывалось при виде печальной тени, пересекающей лицо друга. - Милый, ты не должен мне что-то рассказывать, если это заставляет тебя чувствовать дискомфорт, - отрезал Курт, прежде чем Джефф смог продолжать дальше. Он вспомнил, как ужасно было смотреть, как Джефф словно разрывался на части, когда рассказывал свои самые глубокие, самые темные секреты, и он сделает все, чтобы избавить друга от еще большей боли. Особенно, если она была из-за того, что он просто решил потешить свое эгоистичное любопытство. - Нет, все нормально. Я могу рассказать тебе, если ты хочешь знать, - заверил Джефф решительным голосом так, словно он нуждался вытащить это на поверхность и что-то доказать самому себе, и Курт кивнул, дотрагиваясь до его щеки и успокаивающе улыбаясь. - Просто расскажи мне то, с чем, по твоим ощущениям, ты можешь со мной поделиться. Ничего более этого, - благосклонно предложил Курт, и Джефф нежно потерся о его руку, снова глядя вдаль перед собой. - Когда я рос, я думал, что это мило. Может быть, это такая разновидность романтики, я не знаю. Я был глупым ребенком. Волосы Курта встали дыбом от таких слов о Джеффе, даже если он сам был тем человеком, который унижал себя. - Ты не был глуп, Джефф. Я думаю, что каждый саб растет с надеждой на лучшее. В этом нет ничего плохого. Джефф пожал плечами, опуская брови. - Я думаю, да. Но в любом случае… я был неправ. Это можно назвать как угодно, но уж точно не романтичным и не красивым, - насмешливо фыркнул он. - Ты должен был тренироваться для Смотрин? – спросил Курт, и циничный смех, клокочущий в Джеффе, почти испугал его. - Это не обучение. Это все равно, что образ жизни. Каждая секунда каждого дня посвящена изучению новых и изощренных способов привлечь Дома, удовлетворить Дома и удержать интерес своего Дома. Я не делал ничего из того, что было для меня важным. Я выполнял то, что мне говорили и больше ничего. Это было так, как будто я и вовсе не был важен, - жестко объяснил Джефф, и Курт, протянув ладонь, взял его руку в свою собственную, давая ему успокоительное пожатие, пытаясь, тем самым, донести, что он имеет большое значение для Курта. - Чему ты должен был учиться? – спросил он, хорошо зная, что Джефф мог замолкать, если он касался щекотливых тем. - Как говорить, как вести себя перед Домами, как привлечь их внимание и… все, - ответил Джефф, и по тону его голоса казалось, что они все еще находились на безопасной территории. - Это звучит немного скучно. Разве ты не изучал помимо этого обычные предметы? А искусство? – спросил Курт, слегка нахмурившись, и Джефф разразился очередным горьким смехом, который погнал мурашки по коже. Он терпеть не мог такого Джеффа. Его лучший друг был милым, мягким и сердечным. - Достаточно лишь не выглядеть глупым перед своим Домом. И искусство изучали только для того, чтобы его можно было показать на Смотринах. Если только у тебя повернулся бы язык назвать это искусством, - фыркнул Джефф, и Курт нахмурился сильнее, пытаясь поспевать за ходом мысли. - Что ты имеешь в виду? - Я хотел танцевать… или петь. Я… ну… мне казалось, что у меня прилично получается. Но они сказали, что это не достаточно захватывающе. Ведь вся суть Смотрин в том, чтобы привлечь внимание и быть заметным, так что мои предложения были отвергнуты, - объяснил Джефф, садясь и оборачивая одеяло плотнее вокруг тела так, чтобы его колени прижимались к груди. - Так… что же делал в конечном итоге? – спросил Курт, оценивающе глядя на его лицо, когда он пытался думать о каком-нибудь вычурном номере, который был бы достаточно кричащим, чтобы привлечь к себе внимание. - Врщалогнблву - Прошу прощения? - Не заставляй меня повторять его, Курт. - Я не заставляю тебя повторять ЭТО, потому что тогда бы я не понял ни слова. Я прошу тебя сказать мне эту фразу громко и четко, - ухмыльнулся Курт, теперь понимая, что это, вероятно, было чем-то немного смущающим. - Я тебя ненавижу, - несчастно объявил Джефф, и Курт пожал плечами, как будто его это совсем не заботило. - Я не против. Так что же ты, в конце концов, делал, Джеффри? – сладко спросил он, и его друг посмотрел на него. Тишина вокруг них затянулась, но Курт позволил ей продолжаться, терпеливо ожидая с веселой улыбкой на ангельском лице, а потом… - Вращал огненную булаву. Курт хлопнул рукой по губам, но уже было слишком поздно. Фырканье, напомнившее маленькое землетрясение, вырвалось из его рта, на что Джефф дал ему подзатыльник. - Заткнись! - О мой боооог, - Курт согнулся, хохоча как идиот, и его друг не мог ничего поделать, кроме как ждать, пока он успокоится. Что он и сделал… двадцать минут спустя. - Это бесценно. Вращал огненную булаву. БЕСЦЕННО! - Ладно… На самом деле у меня не было никакого выбора, разве не так? – огрызнулся Джефф, и Курт прекратил смеяться также резко, как и начал. Тяжесть их разговора заставила их обоих еще сильнее сжаться. Внезапно наступила тишина. - Мне никогда не нравилась мысль об этом, - сказал Курт, уже через несколько минут осторожно пожимая его плечо. - Ты о Смотринах? - Да. Я помню первый раз, когда мама взяла меня с собой в цветочный магазин. Она делала все эти огромные композиции, и они были ужасными. Тогда я спросил ее, почему она их делает, ведь они были нехороши. И она усадила меня и рассказала об этом мероприятии, и что люди заказывали именно такое оформление, потому что оно было самым дорогим, даже если оно и было уродливым, и я знал, что это неправильно. Быть дорогим – не равноценно быть красивым, хорошим или достойным. С тех пор я каждый год помогал в цветочном магазине выполнять заказы для Смотрин, и с каждым годом они становятся все больше и все уродливее. Но с каждым годом они будут стоить все больше, и я ненавижу их еще сильнее, - объяснил он, и Джефф обнял рукой его плечо. – Они тратят так много денег на уродливые цветы, а люди в Лайме не могут оплатить за оформление связывания, не могут позволить себе качественную еду, и из-за этого они болеют, а когда они заболевают, то не могут позволить себе лекарства. А они тратят тысячи долларов на ужасные цветочные композиции. Это не должно быть так. - Я знаю. Но я был на другой стороне. И позволь мне сказать тебе кое-что… Я бы не променял твою дружбу на все уродливые цветы в мире, - сказал Джефф, пытаясь улучшить его настроение, и Курт издал маленький смешок, облокотившись на своего друга. - Я того же мнения, - прошептал он, и они вместе сидели на скамейке, пока отец Курта не позвал его, чтобы сообщить, что он встретил в городе его начальницу, и она сказала ему передать Курту, чтобы он пришел в магазин, чтобы сделать «безобразных цветочных композиций». И если Джефф довольно хихикал, сопровождая его вниз по улице… ну… это было как раз тем, для чего нужны лучшие друзья. *** С тех пор, когда он был маленьким и его мать получила разрешение на то, чтобы время от времени Курт приходил вместе с ней и наблюдал за ее работой, «Цветы Мэй» всегда вызывали у него благоговение. Это было одно из самых красивых зданий, которое он на самом деле видел собственными глазами, а не только на зернистых фотографиях или в случайных журналах, которые матери Мерседес удавалось для нее доставать. Классический красный кирпич с белыми филигранными декоративными орнаментами вокруг крыши, красиво украшенные, сверкающие от пола до потолка окна, но что действительно приковывало и удерживало на себе внимание - это прекрасные цветочные композиции, которые можно было видеть как внутри, так и за дверной драпировкой. Курт влюбился в это место и ликовал, когда владелица иногда просила его занять старое место его матери, когда у них были большие заказы. Мэй Пэндл была сабом, чей Дом достаточно хорошо зарабатывал, что позволило ей продолжать свое увлечение и заметить, что Курт обладал страстью и талантом для составления композиций с самого раннего детства. Именно поэтому она с мягкой улыбкой допускала его сюда, когда он присоединялся к своей матери. Он никогда плохо себя не вел и с широко раскрытыми глазами поглощал все происходящее вокруг него, и иногда, если ему действительно везло, у Мэй было несколько запасных стеблей и однотонных цветков, чтобы он мог попрактиковаться. Платили больше, чем он мог ожидать, и хотя ничего сверхъестественного, и совсем не так часто, чтобы спасти ситуацию, но для него это было целым состоянием. Это означало, что он, возможно, мог бы в этот раз помочь отцу обеспечить свою семью достойной едой, возможно, у него бы осталось немного для небольшого куска ткани, чтобы залатать одежду, и он ни за что не забыл бы купить Джеффу его конфеты. Улыбка, осветившая его лицо, стоила каждого пенни, и его лучший друг крепко обнял бы его и разделил бы с ним поровну это удовольствие. Это было не так уж и много… но в это же время это было всем. Входя внутрь, он сделал глубокий вздох, вбирая в себя все ароматы разных цветов и ощущая, что его тело расслабляется. Он был здесь как дома, среди роз и лилий, и это всегда стоило часовой езды на автобусе в лучшую часть города. - Курт! – воскликнула Мэй дребезжащим тоном, увидев его. Он посмотрел на прилавок, на кричащие, не сочетающиеся цвета и поморщился. В этом году они просили большие чаши и стразы, и казалось, что они занимали собой все пространство, отвлекая от природной красоты цветов, сводя на нет цвет и притягивая взгляд к чудовищной оранжевой ленте. Он вздрогнул, но держал рот на замке по этому поводу. - Здравствуйте, миссис Пэндл. Мой отец сказал, что я нужен вам? - Курт, я сто раз просила называть меня Мэ…Эй, Алиса, я говорила тебе, не клади розовые лепестки в чашу! – она раздраженно вскинула руки, когда ее внимание было отвлечено. Курт заметил, что она была нервной. Каждый год заказы поступали все более нелепыми и более вопиющими, и временные рамки, которые ей давали, становились все уже и уже, так как клиенты просто рассчитывали на нее, чтобы удовлетворить свои потребности без каких-либо проблем или суеты. Растрепанные светлые, с рыжеватым оттенком волосы ниспадали с ее макушки и, мягко говоря, беспорядочно ложились вокруг красивого зрелого лица. Она была полностью вымотана. - Чем я могу помочь? – спросил он, приблизившись к прилавку, заваленному стеблями и лентами. - Пожалуйста, спаси Алису от самой себя! Я думаю, она полностью потеряла нить происходящего, - шепотом умоляла Мэй, схватив охапку лаванды. Курт опустил голову и тихо рассмеялся, стоило ему только увидеть девушку саба, сидящую в углу с потерянным взглядом. Она была обыкновенной девушкой, работающей на Мэй. Ее задачей было стоять за прилавком, в то время пока Мэй выполняла заказы в дальней комнате. Алиса никогда не была хороша в составлении композиций, но как понял Курт, она была частью семьи Дома, связанного с Мэй. На ее место не брали никого другого, хотя в действительности от нее не было никакого толку в этом бизнесе. - Конечно. Что мы делаем в этом году? - У меня есть уже практически готовые актуальные композиции, но они хотели разместить в центре стола цветочные чаши с разноцветными кристаллами на дне и плавающими по воде лепестками нарциссов. Курт поморщил нос. Они хоть представляют себе, как это будет смотреться? По крайней мере, это выглядело не так плохо, как композиции… Мэй, должно быть, прочитала это по его лицу. - Я знаю, - проворчала она так, словно испытывала боль, глядя при этом в потолок, - Поверь мне, я знаю. Но это время года было самым доходным для нее, и если бы она не выполняла то, что от нее хотят, точь-в-точь со всеми запросами, она бы потеряла деньги. Это могло даже разрушить ее бизнес, если бы клиенты начали плохо отзываться о ней. И, кроме того, все семьи, у которых имелись деньги, чтобы тратить их на цветы, к сожалению, являлись заказчиками услуг. - Хорошо, я с этим справлюсь, - заверил Курт, засучив рукава. - Ты – находка, - с облегчением улыбнулась она, прежде чем снова бежать в дальнюю комнату. А потом время быстро полетело вперед, и Алиса, под руководством Курта, перестала быть лишь помехой в работе, таращившейся через всю комнату на происходящее. Ей просто нужен был кто-то, кто направлял бы ее в нужное русло, и Курт был вполне счастлив справляться с задачей вместе с ней, теряясь в мягких лепестках. В конце концов они закончили, и Курт помогал загружать товар в фургон Мэй. - Хорошо, - пожилая женщина, вздохнув, захлопнула за собой дверь и вытерла лоб. – Курт, ты не будешь возражать, чтобы поехать со мной и помочь все это установить? Я знаю, что ты обычно этого не делаешь, но в этом году такой большой заказ, и я заплачу тебе за потраченное время. На пару секунд он запнулся. Пойти на Смотрины? Его разум вернулся назад, к разговору с Джеффом и прежнему чувству опасения по поводу их посещения, но все упиралось в тот факт, что… Курт не мог его игнорировать… Ему нужны были деньги. - Я… да…Да, я помогу, - ему удалось справиться с заиканием, и Мэй просияла. - Здорово! – захлопала в ладоши она, и, прежде чем Курт опомнился, он уже звонил своему отцу, чтобы сообщить об изменении планов прежде, чем его усадили в машину рядом с Алисой, на переднее сидение возле окна. Он не мог сдержать зевки, когда они отъезжали все дальше и дальше, пока, наконец, не оказались в Вестервилле. Курт никогда, никогда не был здесь раньше, и он смотрел широко раскрытыми глазами на неповрежденные здания, хорошо ухоженные учреждения и прекрасно одетых суетящихся людей. Здесь ничего не напоминало Лайму. Никаких надписей, никаких граффити, никаких зданий в плохом состоянии, никаких бездомных Домов или сабов, бродящих по улицам. Курту пришлось моргнуть и ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он не спит. А потом они подъехали к самому огромному зданию, которое он когда-либо видел. Все в нем было страшным и пугающим, и Курт сжался, чувствуя себя неуместно, неловко и совершенно недостойно, чтобы находится рядом с ним. Камердинер подошел, чтобы помочь им, а затем их направили к черному входу, чтобы они могли выгрузить и начать устанавливать многочисленные цветочные композиции в парадном зале. Курт постеснялся сказать, что он споткнулся, когда очутился в этом месте, выражая всем своим видом изумление и трепет. Зал был богат. Он был впечатляющим. Ничего подобного Курт не мог себе и представить. Он заметил пустые столы, позолоченный бар, заполненный разнообразными видами алкоголя, привлекательно выставленными напоказ, отполированный пол бальной комнаты и, наконец, сцену в дальнем конце, занимающую всю стену комнаты. Боже, на что были бы похожи ощущения, если участвуешь в чем-то вроде этого? Курт не был даже уверен, понравился ли ему эффект, произведенный этим местом, когда первоначальный шок исчез. Ему не нравилось странное покалывание в коже, когда его мозг кричал ему, что он не принадлежал этому месту. Раздутая роскошь была неожиданно неприятной, особенно когда он посмотрел вниз, на цветочные конструкции в своих руках. Они были безвкусными, эти люди просто выкидывали деньги на ветер и не ценили результат. Они видели знаки долларов, а не красоту, и Курт не был удивлен, что наивность Джеффа была разбита в таком месте, как это. Дрожа от внезапного желания вернуться домой, он подошел к Мэй, которая складывала заказ, и помог ей разгрузить остальные цветы и чаши. Он снял свой жилет и заботливо положил его на столик, попавшийся ему на пути, и вскоре отвратительные композиции были оформлены именно так, как и просили, и Мэй бесцельно порхала вокруг них, рассматривая со всех сторон, чтобы убедиться, что они были совершенными… или, скорее, настолько совершенными, насколько могут ими являться такие «уродцы», которые у них получились. Прошел еще час и начало темнеть. Он знал, что его папа начнет беспокоиться о нем, но после того, как его тщательного осмотрели несколько Домов, Курт предположил, что им поступило указание насчет того, что все, наконец, готово к приему гостей, приглашенных на Смотрины в этом году. Курт и Алиса тихо стояли в роскошном кабинете управляющего, в то время как Мэй пошла за документами для оплаты, улаживая все вопросы и перепроверяя суммы и цифры вместе с Домом по другую сторону большого стола, который, по-видимому, хотел вникнуть абсолютно во все детали. Положа руку на сердце, это заняло больше времени, чем он ожидал, но, в конце концов, их выпустили из комнаты. Полностью покончив с делами, они были свободны. Это было настоящим спасением. Курт наблюдал, как обе женщины-саба вернулись обратно к фургону, загружая в него несколько вещей, которые они забирали с собой обратно, и Мэй испустила полный облегчения вздох. - Я думала, что мы никогда не закончим, - призналась она со счастливым смешком. Курт улыбнулся ей, и она снова открыла фургон, быстро пошарив в нем, прежде чем повернуться, сжимая в руке кошелек. - Спасибо тебе огромное, Курт. Я действительно не смогла бы все это сделать без тебя, - усмехнулась она, вручая ему небольшую пачку купюр. Курт взял их дрожащими пальцами, и его глаза расширились, когда он увидел сумму. - Миссис Пэн.. - Мэй! – отрезала она с легкой усмешкой. – И я ничего не хочу слышать, ты заслужил это, милый. Теперь давай вернемся домой. Праздник уже начинался к тому времени, как мы оттуда уходили, и мы не хотим быть втянутыми во всю эту суматоху. Курт повернулся к отелю и задался вопросом, как же все это будет выглядеть в полном разгаре? Будет ли это также навязчиво и столь же неприятно? Будут ли гости носить самые дорогие, но, тем не менее, несочетающиеся по стилю вещи? Как бы то ни было, он был уверен, что не хотел бы это видеть. Они направлялись в сторону фургона, когда холодок пробежался по телу Курта, и он остановился. - Мой жилет! – воскликнул он. Алиса нахмурилась. - Твой жилет? - Я оставил его в зале. Мэй посмотрела на часы. - Мы дождемся тебя. Скорее поторопись назад, хотя, мы в состоянии немного подождать. Курт поймал тревожный взгляд на лице Алисы. - Нет, вы вдвоем езжайте. Я видел автобусную остановку вниз по дороге. Мэй цокнула языком. - Нет, Курт, сейчас поздно, а ты – несвязанный саб! Просто вернись и забери его. Надеюсь, они не вошли туда прямо сейчас. - Я буду стараться сделать это как можно быстрее, - ответил он, вбегая внутрь, и пожилая женщина прислонилась к фургону, постукивая пальцами по бедру и стряхивая нехорошее чувство, которое копилось внутри ее. Ее Дом был прав… иногда она была королевой драмы. Войти в устрашающе декорированное фойе во второй раз было еще более пугающим, чем в первый, потому что на этот раз там толпились приглашённые люди. Они были закутаны в шелк и сатин, рубины и сапфиры свисали с их шеи, а золотые часы обвивали запястья. Все мужчины были чисто выбриты, волосы тщательно уложены и обработаны гелем, их костюмы аккуратно отутюжены, и обувь сияла до умопомрачения, и Курт готов был поклясться, что у одного из мужчин, которых он видел, были бриллиантовые запонки на рубашке цвета слоновой кости. Он вольно или невольно сглотнул от такого вида. Женщины были одеты в свободные, ниспадающие каскадом, воздушные платья любого цвета и материала, который только можно себе представить. Их длинные локоны были приподняты над лицом золотыми шпильками и кружевными лентами для волос. Курт чувствовал на себе все взгляды в этой комнате, и хотя его одежда была чистой и ухоженной, в глаза бросалось низкое качество его старых вещей. Он изо всех сил старался не нервничать и поторопиться, не выдавая себя больше, чем он уже сделал, только лишь находясь там. Пользуясь гвалтом людей, приветствовавших друг друга наигранно-приторными голосами, (и он мог смело утверждать, что это было тошнотворно), он пронесся через фойе прямо в зал, чтобы найти свой драгоценный жилет и унестись прочь со всех ног, прежде чем кто-нибудь арестовал бы его только за то, что он дышал этим воздухом. Секунды шли своим чередом, когда он незаметно пытался пробраться через толпу, и с каждым мгновением желание упасть на колени становилось все сильнее и сильнее. Задняя часть шеи налилась тяжестью, метка начала чесаться, не давая возможности поднять голову, и его сердце застучало с утроенной скоростью, колотя по стенкам его груди, как будто его кровь была чем-то инфицирована. Сначала он до смерти испугался, ошеломленный своим помутнением рассудка, но потом что-то в нем прокричало ответ. Доминанты. Он никогда не находился в помещении с таким количеством Домов, и с каждым вдохом их феромоны вторгались в его тело, разжигая в нем ответные искры, в первый раз в жизни встряхивая его инстинкты саба, делая его бессильным против их натиска. С ним никогда не случалось такого в школе. Домы и сабы были разделены на отдельные классы, как это предписывалось правилами, но даже во время обеда и на переменах в МакКинли не было достаточного количества Домов, чтобы вызвать в нем такую реакцию. Тихий всхлип вырвался из его горла, пока чужие тела кружили вокруг него, и он осознавал, что должен выйти из эпицентра толпы, где воздух был насыщен запахами Домов и сабов, становясь плотным и тяжелым. Он ощущал, что словно пробирается сквозь воду, вертя головой во все стороны, отчего она кружилась, а его тело как будто пылало от огня, медленно разгоравшегося в его восприимчивых нервных окончаниях. Наконец, Курт пeресек комнату, ныряя в дверной проем, после чего, закрыв глаза и тяжело дыша в течение нескольких минут, он сумел взять себя в руки достаточно для того, чтобы, по крайней мере, наклонить голову назад, даже если при этом он цеплялся за косяк, чтобы устоять на трясущихся ногах. Он не стал бы прогибаться под ними. Он отказывался унижаться до такой степени, пообещав себе, что никогда не станет на колени ни для кого, кроме своего Дома. Кого-то, кому бы он доверял. Кого-то, кто заботился бы о нем. Конечно, это произойдет, скорее всего, не в ближайшем будущем, но решимость Курта все равно жила рядом с его сердцем. Оркестр в углу продолжал играть, тела продолжали танцевать и веселиться, а Курт мог только смотреть. Все было так, как он себе представлял, но в то же время совсем не тем, чего он ожидал, взирая широко распахнутыми от изумления глазами на происходящее. Напыщенностью была пропитана каждая утонченная черта сабов, на которой они делали излишний акцент, и каждый голодный взгляд Домов, которые оценивающе на них взирали. Это разбило небольшую надежду, живущую внутри него, что здесь все-таки возможно найти немного места для романтики. Что значение имеют не только деньги и модная одежда, но с каждым поддельным хихиканьем и хлопаньем ресниц Курт чувствовал себя более уставшим. Я хочу домой. Осматривая низ столов, тянувшихся вдоль стены с этого края комнаты, он чертовски надеялся, что никто не убрал и не выбросил одну из самых ценных вещей в его имуществе. Он вообще не мог поверить, что способен был забыть его здесь. И когда он собрал достаточно мужества и веры в себя, чтобы снова выдержать путаницу в собственном теле, кто-то грубо схватил его пальцами за плечо, надавив сначала с одной стороны, а затем и с другой, и Курт оказался полностью обездвиженным, не в силах вообще что-нибудь предпринять, когда его носа достигли запахи сильных Домов. - Что ты здесь делаешь? Ты не являешься приглашенным сабом, - один из хриплых голосов прорычал ему прямо в ухо, что заставило его пульс забиться от чистой паники, а затем остальная часть происходящего была потеряна для него в размытых мгновениях. Он не мог поверить, что все это происходило в реальности. Другой Доминант стремительно приблизился сюда…и его запах действительно почти поставил его на колени, и он чувствовал, что, возможно, был бы счастлив там оказаться. В нем были все оттенки мужского аромата с завершающей ноткой сладкого яблока, и Курт едва сдерживал в себе жалобный всхлип. Что с ним произошло? Реакция была мощной, и все его тело изогнулось, напитанное исключительно этим запахом. Руки на его плечах заставили его кожу покрыться мурашками и, будь он проклят, но он хотел упасть на руки и колени, чтобы свернуться возле ног этого неизвестного Дома. Может быть, зарыться лицом в его шею, и пусть он заберет его в безопасное место. Его далекая рациональная часть знала, что все это было сумасшествием. Он знал этого Дома не более, чем тех, которые наставили синяков на его плечи. Он даже не видел его лица, но он просто чувствовал себя как-то иначе, и это невозможно было точно описать. Было похоже, что его тело что-то знало лучше него самого, и это было ужасно, потому что оно угрожало предать его разум и сердце. Он пока все еще не мог поднять голову, по-прежнему чувствуя, что что-то сжимает его волосы, заставляя опускать ее ниже и ниже, и он не мог уследить за своими всхлипывающими вздохами. Слова проходили мимо его сознания, он слышал, будто бы сквозь толщу воды, улавливая их, но они были слишком приглушенными для того, чтобы он мог понять хоть что-нибудь, а затем рука отпустила одно его плечо, а на другом давление ослабло, и он, наконец осмелился поднять взгляд. От увиденной картины он перестал дышать. Блейн Андерсон. Великолепный, недостижимый Блейн Андерсон стоял прямо перед ним, с идеально зачесанными волосами, с подтянутым тренированным телом под плотным черным костюмом и светло-карими глазами, горевшими темным огнем из-под рядов густых ресниц, который тлел прямо в сердце Курта. Он знал, что должен был отвести взгляд в сторону. Он вел упорную борьбу, чтобы опустить глаза в пол, выказывая уважение, но неожиданно не мог этого сделать. Он видел это лицо, украшавшее обложки журналов, которые время от времени ему перепадали, и он признавал, что Блейн был красив; возможно, он был самым красивым мужчиной, какого он когда-либо видел. Но здесь… Само присутствие этого человека рядом с ним разрушало его человеческую природу. А потом рука схватила его за рубашку на талии, притянув к себе ближе. Он пах сейчас так пьяняще и приторно… и Блейн стал всем, что Курт мог чувствовать, видеть, слышать и обонять, хотя он и не посмел прикоснуться. Но это и не имело значения, когда в следующий миг Блейн уткнулся лицом в его шею. Звезды взорвались перед его глазами так ярко, что ему пришлось стиснуть веки, и он пропал. Он никогда не чувствовал ничего подобного, и все, что он хотел - это быть ближе, ближе, ближе, больше, больше, больше. По его спине будто бежало электричество, и поэтому он выгнулся, издав горячий вздох, прошедший через его пылающую кожу со сдавленным звуком, и он даже не подозревал, что способен делать нечто подобное. Он наклонил голову настолько сильно, как это было возможно, чтобы освободить как можно больше места на шее, в то время как все его тело управлялось Блейном, что было также естественно, как и дышать. Подчинись, - умоляло что-то внутри него. Подчинись, подчинись, подчинись. Он весь состоял из бегущей крови, стучащего сердца и открытых нервов, а затем фраза «Ты мой» практически заклеймила его кожу мягко, словно поцелуй, но она несла в себе жестокий смысл, отчего его словно бульдозером вырвало из тумана, чтобы вдохнуть несколько глотков свежего воздуха и удержаться на ногах, прежде чем его снова засосало в пучину. И он очутился в вакууме. Блейн с резкостью воспроизвел для него эти два слова, и Курт хотел бы проснуться от этого сна, потому что часть его страшилась того, насколько сильно ощущалась каждая эмоция, как будто он собирался разлететься на куски, которые сложатся обратно, совершенно по-иному. Заявление прав. Смутное понимание происходящего поселилось в его мозге, оно все росло и росло, пока не стало кричать в его голове. Дом, держащий его, отстранился, и Курт мог чувствовать слезы, которые жалили его глаза, как последствие пережитого. - Я, Блейн Андерсон, заявляю права на него. Он был уничтожен.