Keep my heart captive, set me free

Курт был потерян в тумане. Заявление прав. Он не хотел в это верить. Не мог в это поверить. Этого не происходит на самом деле, не так ли? Он мог слышать гул голосов вокруг, и что-то внутри него знало, что каждое слово, которое слетает с их губ, пронизано ненавистью и отвращением к нему. Никчемный. Мерзкий. Недостойный. Кровь, ревущая в его ушах, наряду с отвратительной болтовней толпы, которая, казалось, наступала прямо на них, заставила его ноги подкоситься, пока он пытался делать панические вздохи. Прежде чем он успел удариться об пол, сильные руки подхватили его и притянули к себе, но он не в силах был посмотреть наверх, его глаза были прикованы к полу из-за транса и базового инстинкта, обусловленного присутствием большого числа Доминантов. В этих руках вокруг него было нечто успокаивающее. Они были сильными и теплыми и, казалось, идеально огибали его легкое тело, но Курт знал, что не мог себе позволить чувствовать себя подобным образом. Он должен был защитить себя от подавляющего желания подчиниться. Это не было тем, чего он хотел. Его присвоили против воли, и его разум снова затуманился в отчаянной панике, желая быть свободным и вернуться домой. - Блейн, я думаю, будет лучше, если мы пойдем в какое-нибудь более уединенное место, - предложил сильный женский голос, раздавшийся рядом, и Курт почувствовал себя притянутым еще ближе к другому телу. Его лицо вдавливалось в теплую грудь, и этот запах ванили и яблок, смешиваясь с чем-то сильным и мужественным, продолжал затуманивать его измученный разум. Наступило гулкое молчание. - Блейн! Низкий рык эхом отдавался у Курта под щекой, и его тело напряглось и задрожало. - Милый, он дрожит. Он должен уйти отсюда, - незнакомая женщина повторила те же самые слова, чтобы заставить мужчину, удерживающего его, снова вернуться в реальность. Захват на теле Курта тут же ослаб, и пугающий, почти звериный рык мгновенно утих, снова оставляя Курта в тупике. Кто дрожит? Это было о нем? Он пытался разобраться в самом себе, но его нервные окончания словно перегорели и не передавали информацию в мозг достаточно быстро, чтобы понять, что его подхватили на руки, словно невесту на свадьбе, и пронесли небольшое расстояние перед тем, как усадить в мягкое кресло, пока он не успел и глазом моргнуть или сделать крошечную попытку протеста. Он был пойман в ловушку в своей собственной голове и перезапускал последние несколько минут на повтор снова, снова и снова, пытаясь рационализировать. Разложить по полочкам. Хоть что-нибудь. Что угодно. Может быть, он просто должен был оставить там свой жилет. Он должен был попросить кого-то его забрать. В первую очередь, он должен был быть умнее и не оставлять его там. Он должен был сделать что-то, кроме того, чтобы совершить эту ошибку, но он знал, что на данный момент это не имеет совершенно никакого значения. Это было бесполезно, потому что он их чувствовал. Перемены. Эффекты уже не проявляли себя, независимо от того, как долго он находился под леденящим оцепенением. Заявление прав. Оно раскололо его, разрезав пополам и оставив сражаться с собственным рассудком. С одной стороны, сама его сущность подводила инстинкты саба к тому, чтобы они зацепились за эту претензию. Зацепились за Блейна, и это было самым сильным ощущением, в отличие от всего, что он чувствовал раньше. Эта потребность подчиниться и предложить себя, да Бога ради, встать на колени. Странное, только что открытое возбуждение побежало по его крови, давая почти наркотический эффект от своей интенсивности и отключая его мозг и чувства достаточно надолго для того, чтобы обрести себя в этой неразберихе. А потом в действие вступила более значимая часть его личности; логическая и рациональная часть, а также его внутренний мечтатель, который пришел в ужас и был убит таким поворотом событий. Он мог слышать насмешки Домов из МакКинли. «Да ладно, Хаммел, никто не захотел бы заявлять на тебя права, даже если бы ты был пригодным» «Какой Дом захочет такого саба, как ты?» «Просто дай нам порезвиться с тобой» «Ты знаешь, что твое время не вечно, Хаммел. Совсем скоро твои сабьи гормоны заставят тебя умолять» Он вырос на язвительных оскорблениях, которые получал с тех самых пор, как начал ходить в школу, и хотя он не позволял себе показывать, что они ранили его все сильнее и сильнее, но время доказывало, что они были правдой. Природа сабмиссива сделала его в последнее время нервным и дерганным, нуждаясь, чтобы кто-то заботился о нем и заставлял чувствовать себя в безопасности, но он с болью осознавал, что то, чего он так хотел, никогда не случится. У его семьи не было денег, чтобы он мог вступить в надлежащую связь, и хотя он мечтал об этом, надеялся и загадывал желания на звезду, в глубине души его терзали сомнения. Этот голос в его голове твердил, что это было невозможно, и он начал приближаться к точке, в которой готов был это признать. Возможно, сейчас он был гораздо ближе к принятию этого факта, чем когда-либо раньше, но теперь с ним приключилась вся эта история. На него заявили права. И эти права заявил самый неподходящий для него кандидат. Боже, если бы он только мог посмеяться над этим без истерики, рвущейся наружу, он бы это сделал. В конце концов, Блейн Андерсон устроил только видимость вступления в связь, потому что он не мог уйти отсюда в очередной раз в одиночку, но в его сознании не было никакой надежды на то, что Блейн мог отказаться от множества сабов, которые, он был уверен, жаждали оказаться на его месте. Зачем ему он? Просто для кого-то вроде Блейна связь не несла в себе тот же смысл, который в нее вкладывал Курт. Иначе и быть не могло. Небольшая часть его сознания говорила ему, что думать подобным образом было жестко и цинично. Возможно, это было предубеждением. Но он жил в мире, который существовал по этим принципам, и хотя Курт был не согласен с ними, не желая становиться частью безликой толпы, трудно было думать иначе, когда факты говорили обратное. Не было никаких сомнений в том, что Блейн был красив. Помимо этого, он был богат, на данный момент Андерсонам практически принадлежал весь штат Огайо. Таким образом, принимая во внимание внешность, статус, деньги и власть, было довольно разумно предположить, что он не относился к связыванию с таким почтением, как тот, кто мог о нем только мечтать. Это породило более важный вопрос. Почему он?! Он явно был бедным. Низший класс. Почему, черт возьми, Блейн выбрал его из всей комнаты, полной гламурных, богатых сабов, которые все лезли из кожи вон, чтобы привлечь его внимание? Это была шутка? Он не мог быть серьезным, верно? Неужели он думал, что Курт изо всех сил ринется к новоприобретенному богатству и смирится с тем, что с ним будут обращаться, как с мусором? Его тело дрожало от подобной мысли, в то время как разум признал, что, скорее всего, это был наиболее вероятный вариант ответа. В сердце и разуме Курта все спуталось в клубок. Нити затягивались во все стороны, и Курт чувствовал, что он был на волоске от того, чтобы сломаться. Он хотел вернуться домой. Вернуться к своему отцу, к Кэрол и даже к раздражающему Финну. Назад, к Джеффу и Мерседес, и в эту чертову школу… Он начал плакать. Он мог чувствовать влагу, которая стекала по его щекам, когда он смотрел на пол перед собой, и все, что он мог сделать, это перетащить ноги на кресло и съежиться в нем так плотно, как только мог, в то время как он потерялся в собственных мыслях и мучительно там дрейфовал. Холод просачивался через окна и тяжелые шторы, заставляя его сжаться еще сильнее и пожелать в миллионный раз за последние полчаса быть более острожным и не забыть здесь свой жилет. Как же он хотел этого утешительного тепла и мягкости, и мыслей о маме рядом с ним. Его желание было настолько ярким, что он мог практически чувствовать, как ткань обертывает его плечи, и знакомый запах дешевого стирального порошка заполняет его ноздри. Его пальцы действовали механически, пытаясь дотянуться до мягких карманов, и он почувствовал, как напряглось все его тело, когда он на самом деле их нашел, скользнув ладонями внутрь и отчаянно сжимая материал. Он с любопытством открыл глаза и осознал, что его жилет болтался вокруг его плеч, и кто-то стоял прямо перед ним. Рассчитывая на то, что это была Мэй, так как она была единственной, кто знал про его жилет, он случайно взглянул наверх, чтобы поблагодарить ее, задерживая дыхание, когда его глаза встретились с расплавленным золотом и янтарем. Блейн. Дом все еще держал один край его жилета в ладони, расправляя ткань и плотнее оборачивая ее вокруг его тощего тела. - Я полагаю, что это твое, - его голос был уверенным, разве что немного дрожащим, и Курт смотрел на него снизу вверх, широко раскрытыми глазами, сходя с ума от страха и не в силах произнести ни слова. Блейн наблюдал за ним в течение мгновения, словно давал ему время набраться смелости для того, чтобы заговорить, но Курт знал, что терпение было бесполезным. Безропотно вздохнув и глубоко выдохнув, Блейн посмотрел на него взглядом, в котором было что-то очень напоминающее отчаяние, заполняющее собой золото его глаз, и Курт увидел чужую руку, приближающуюся к его лицу. Теплые кончики пальцев задели кожу его мокрой от слез щеки, заставив его вздрогнуть, когда он почувствовал его кожу на своей собственной. От его внезапного подскока Блейн убрал руку так, как будто обжегся, и посмотрел на Курта с грустью, которая оставила саба в замешательстве и озадачила его вопросами, пока он снова не услышал этот голос, на этот раз лишенный всей своей уверенности. - Пожалуйста… Пожалуйста, не бойся меня… - умолял он, и Курт удивленно заморгал глазами, когда его ушей достиг звук голоса, наполненного мукой. Чувства тоски, страха и нервов волнами исходили от Блейна, и саб внутри Курта взревел от необходимости заставить его чувствовать себя лучше, чтобы исполнить свою роль и сделать его счастливым. Он собирался заставить себя что-то сказать, ну хоть что-нибудь, когда неясная фигура метнулась внутрь, и он почувствовал, как его мир резко встал на место, хотя бы частично. - Папа… - он выдохнул свое первое слово, ощущая, словно прошла целая вечность до того момента, как он вскочил на ноги и подбежал к своему отцу, бросившись в знакомые руки и прижимаясь к нему из последних сил. Слезы неудержимо покатились из его глаз, и губы произносили слова прежде, чем успевали согласовать их с мозгом. - Мне очень жаль… Мне так жаль, папа… Я не ходил туда, но я о-оставил свой жилет и т-теперь не смогу вернуться домой вместе с т-тобой…пожалуйста, з-забери меня домой… - рыдал он, отчаянно хватаясь за изношенный материал рубашки, которую он сам сделал на прошлый день рождения своего отца с помощью Кэрол, которая участвовала в откладывании средств на ткань и пуговицы. Берт крепко держал своего сына, посылая убийственные взгляды группе людей, собравшихся вокруг Курта, которые смотрели на него в замешательстве и с очевидным беспокойством. Они позволили его сыну очутиться на грани панической атаки и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему успокоиться, и Берт хотел убить их за то, что они оставили Курта самого справляться с таким состоянием. Подхватив подростка на руки, он направился в сторону кресла в дальнем углу комнаты, подальше от любопытных ушей и чужих глаз незнакомых людей. Он сел, устроив своего сына у себя на коленях, положив свои грубые ладони поверх его трясущихся рук. - Курт… Курт, приятель, мне нужно, чтобы ты успокоился, хорошо? – он прошептал ему в ухо, надеясь на какой-то ответ, но Курт просто ухватил его еще крепче и отчаяннее зарыдал, пряча от него свое лицо. - Он у-увезет меня п-прочь…я н-не хочу идти с н-ним… не п-позволяй ему… - он заикался так ужасно, что Берт готов был поклясться, что его сердце разрывалось от этого вида. - Но ты же знаешь, что такие дела так не решаются. Курт, пожалуйста, просто перестань плакать и посмотри на меня, - снова взмолился Берт, и Курт, дрожа в его руках, всхлипывал еще минут десять, прежде чем ему удалось немного успокоиться, чего удалось добиться только благодаря тому, что он прижимался к безопасным рукам своего отца. - Он просто сделал это… перед всеми… и они смеялись и говорили обо мне жуткие вещи… это неправильно…этого не может быть… папа, пожалуйста, не заставляй меня остаться с ним… - сказал он все это заикающимся шепотом, который оставил Берта с ощущением, что он задыхается от каждого слова, срывающегося с губ его сына. Кровожадная ярость медленно закипала под его кожей, и он вцепился в подлокотники кресла, дабы уберечь себя от того, чтобы кого-нибудь придушить. - Не имеет значения, что они сказали. Ты стоишь больше, чем они все вместе взятые, - сказал Берт, и Курт поднял голову с покрасневшими и опухшими глазами, мокрыми от слез щеками и губами, испачканными капельками крови, которые он повредил собственными зубами. - Тогда забери меня домой. Не оставляй меня здесь, - попросил он, и Берт закрыл глаза, готовый расплакаться. Он должен был быть сильным для своего сына. Движение привлекло его внимание, и он увидел как кто-то, кого он опознал, как Дома Дану Андерсон, направляется в их сторону. Берт, решившись, снова поднялся на ноги, оставляя в кресле Курта, отчаянно сжимавшего пальцами заднюю часть его рубашки. - Папа… - Тссс, - Берт баюкал его голову в своих сложенных чашей ладонях, гладя по волосам. – Я вернусь, ребенок, ты пока еще никуда не идешь, ладно? Это было лучшим, что мог предложить Берт на данный момент ради его спокойствия. Наполненные слезами глаза моргнули, выражая смирение, и пальцы разжали свою мертвую хватку. Он перехватил женщину, и они отошли немного в сторону от скопления людей на достаточно близкое расстояние, чтобы Берт не терял Курта из вида, но так, чтобы быть за пределами слышимости. Его руки все еще дрожали, и вид Дома, стоящего перед ним с таким спокойным и собранным выражением лица, рушил весь мир вокруг него, заставляя его практически побагроветь от ярости. - Мистер Хаммел… Он оборвал ее мягкий, успокаивающий тон, чувствуя, что он только провоцирует его гнев. - Слушайте, давайте прямо здесь проясним одну вещь. Меня не волнует, если у вас есть все золото царя Мидаса или вы являетесь президентом этих проклятых богом штатов, это не дает право вашему сыну распоряжаться моим, ясно?