Слепленный тобой

Пробуждение никогда не приносило Северусу удовольствия не прожитых часов. Нетерпеливое ожидание утра не было ему знакомо даже в пору экспериментаторства и вынашивания полезных идей, тщательно вписываемых в дневник; а с недавних пор дни разделились для него на плохие и очень плохие, и к очень плохим относились те, в которые он должен был предстать перед Волдемортом. В последнее время в эту категорию попадали ещё и дни, ознаменованные очередным собранием Ордена. Конечно, довольно глупо было сравнивать эти два вида не слишком увлекательного времяпровождения, как глупо было сравнивать — пусть даже косвенно — Тёмного Лорда и какого-нибудь Аластора Грюма. Но унижение, которым Волдеморт щедро одаривал слуг, было ожидаемым и предсказуемым, в каком-то смысле даже закономерным. Слова, адресованные ему аврорами, проникали глубже и били больнее, потому что по всем законам жизни, морали и этики он не должен был выслушивать их. — Что с вами? — строго спросила Минерва, когда за завтраком он не притронулся к еде, и Северус не остался в долгу, предложив ей переключить внимание на свои потребности. Минерва продолжила буравить его взглядом, и Снейп мрачно отвернулся, а потом и вовсе ушёл прочь, заложив вираж вокруг преподавательских столов. Место Дамблдора всё ещё пустовало: он не появлялся в Хогвартсе, а это значило, что Северусу вновь предстояло разбираться со всем одному. Конечно, с некоторых пор его одиночество было поставлено под сомнение ни кем иным, как Люпином. Но прямо сейчас Северус не имел ни малейшего желания иметь с ним дела. Как будто все недавние разговоры превратились в морскую пену, натолкнувшись на волнорез в виде кучки авроров, твёрдо намеренных вычислить шпиона в своих рядах. В этом стремлении, по сути своей необходимом и верном, они тоже начали отчётливо напоминать Волдеморта — с недавних пор. Тёмный Лорд был подозрителен, и чтобы совладать с его неистовым желанием обличить предателя, Северусу требовалось всё мужество, которое по капле сцеживали у него те, кто должен был помогать. Северус почувствовал за своей спиной скрип отодвигающегося стула и понял, что Люпин заторопился следом. К счастью, его опыт растворения в закоулках Хогвартса был гораздо обширнее. За очередным поворотом ему пришлось прислониться к стене: перед глазами плыло. Северусу никогда особенно не давались физические упражнения, но короткая пробежка от олицетворённого сочувствия в лице Ремуса Люпина не должна была так подкосить его. Что-то происходило с ним — уже давно, лишало жизненных сил и подтачивало ходы в основе основ, ставило под сомнение необходимость преданности, твёрдости и послушания. — Прячешься от меня, совсем как в старые добрые времена. Если бы Северус не знал точно, что на территории замка нельзя аппарировать, он решил бы, что увлечённый погоней Люпин переместился в пространстве. — Можно подумать, из нас двоих раньше прятался только я один, — пробормотал Северус из потребности сказать хоть что-нибудь; и, конечно, единственным ответом, слетевшим с его языка, было обвинение. — Это совсем не то же самое, — Люпин казался рассерженным. Нашёл время выяснять отношения, в самом деле! — Прятаться — значит скрываться от того, кто тебя ищет. Это было правдой: Северус никогда не искал Ремуса, но в то же время он никогда не просил искать себя самого, о чём не преминул сообщить Люпину, который нахмурился ещё сильнее. Сколь покладистым и терпеливым он был несколько дней назад, столь рассерженным по необъяснимой причине казался сейчас. Должно быть, Северус переступил какую-то невидимую черту, которой не заметил. — Я думал, мы всё выяснили недавно, — громко прошептал Ремус. — Неужели? Снейпу хотелось зажать рот рукой, чтобы тот больше не выплёвывал обидные слова без его окончательного согласия. В глазах Люпина затаилось разочарование, но Северус не мог объясниться, не мог рассказать, что запоздалый испуг пришёл к нему, как похмелье после приятного опьянения. Он не был собой, когда поддался искушению откровений в тесноте подземелий, но настоящий Северус вернулся, и он был задет. Он не должен был раскрываться перед Ремусом. Впускать в себя другого было унизительно, как бы настойчиво Люпин ни пытался убедить его в обратном. Должно быть, запах испорченного зелья помутил ему рассудок. − Ты сожалеешь о сказанном? — продолжал допытываться Люпин. — Может быть, хочешь взять все слова назад? Нет и да. − Посторонись. Ремус, очевидно, твёрдо решил довести его до бешенства, потому что сделал шаг не в сторону, а вперёд. − Я знаю, почему ты злишься, − сказал он. — Дело не во мне. Ты опасаешься того, что случится сегодня. Ты всегда делаешь безразличный вид, фыркаешь и пожимаешь плечами, но на самом деле тебе не всё равно — и даже больше: на самом деле ты ужасно боишься. На этот раз Северус не сумел придумать достойный ответ, потому что онемел; большая редкость, Люпин должен был отметить этот день в календаре. − Думаю, я могу позволить себе предположить, будто знаю тебя немного больше всех остальных. Но у Аластора отличное чутьё на чужой страх. А ты боишься больше, чем полагается невиновному человеку. Внезапная немота всё никак не собиралась отпускать Снейпа, и чтобы заставить двигаться язык и губы ему пришлось приложить неимоверное усилие. Впрочем, он всё равно не сказал ничего важного. Только ещё одно жалкое «посторонись». На всякий случай Северус отступал, продолжая придерживаясь рукой за стену, − так у него оставался шанс сохранить остатки достоинства. Но Люпин всё равно больше не торопился следом. Означали ли его последние слова, что вера Ремуса в правдивость Северуса завяла, истончилась, вся вышла? Как Снейп и ожидал, падать было больно. Хорошо, что он не успел взлететь слишком высоко. Собрание проходило по давно известному плану и даже могло показаться скучным, если бы скуку не подминало под собой тягостное ожидание. На этот раз Северус не терялся в догадках, он точно знал, что вот-вот случится, и это — Люпин верно заметил — нервировало его сильнее, чем полагалось беспокоиться человеку с чистой совестью. Наверное, у Пожирателя Смерти, пусть даже бывшего, совесть никогда не бывает полностью чиста. На этот раз — как назло или же именно назло — вновь собрались почти все. Северус хотел было занять привычное место в углу, но был лишён и этой сомнительной привилегии: все самые дальние кресла были заняты, и наверняка не случайно. Его выгоняли в середину, как ответчика на суде; в каком-то смысле это и был суд. Крохотная копия Визенгамота в их тесном кругу борцов со злом… и столь же неэффективная в борьбе с преступностью. Скрестив руки на груди, Северус ждал, пока собрание шло своим чередом, шло долго и нудно, рождая мысль о том, что всё закончится мирно, что таинственный взломщик больше не появлялся — или его вовсе не существовало, а была лишь череда случайностей и совпадений. Долгие минуты утекали, а потом Аластор Грюм поднялся на ноги и гулко откашлялся. Его волшебный глаз буравил Северуса, почувствовавший, как и предсказывал Люпин, чужую боязнь. — К сожалению, должен объявить, что неприятности продолжают преследовать нас, — мрачно сказал он. — Два дня назад вышел из строя ещё один портключ. А ещё днём ранее, вернее сказать, ночью, кто-то попытался напасть на Сириуса в его собственном доме. — Я был в Хогвартсе. Отсюда нельзя аппарировать. Северус с отвращением осознал, что зря подал голос. Он сам выкопал себе яму, с треском разрубил и без того не слишком надёжный сук, за который цеплялся. Зачем он только привлёк к себе внимание? Может быть, никто не собирался обвинять именно его… впрочем, кого он обманывал? И всё же он зря открыл рот. Слова вырвались у него прежде, чем он успел подумать. Наверное, он просто хотел побыстрее со всем покончить: от слишком долгих прелюдий его начало тошнить. — Аппарировать нельзя, — согласился Кингсли. — Но можно воспользоваться каминной сетью. Чтобы проникнуть в дом Блэков беспрепятственно, нужно состоять в Ордене и знать пароль. Тошнота подступила к горлу и замерла, готовясь окончательно вступить в свои права. Северус вгляделся в безучастные лица, стараясь сохранить своё лицо таким же бесстрастным. Он зацепился взглядом только за одного человека — интуитивно, разумом вовсе не желая этого. Северус ухватился за Ремуса Люпина — единственного, кто способен был его защитить, если бы захотел. Люпин сидел напротив него; его пальцы беспокойно барабанили по столу, и когда Снейп понял, что тот больше никогда не вступится за него, Ремус заговорил: — Ерунда. Я был с ним в это время. — Ночью? — вкрадчиво поинтересовался Сириус. Конечно, даже спустя столько лет он не мог не вмешаться в столь вопиюще гнусную, по его мнению, историю. Люпин поджал губы. — Поздним вечером, — отрезал он. — Тогда одно не мешает другому, — заключил Блэк, откидывая стул на задние ножки, совсем как в далёкой юности. Это было знаком победы. Северусу не хватало воздуха. Когда-то они с Дамблдором обсуждали план действий — и в том числе необходимость играть не самую приятную роль. Снейп был готов к чужому неодобрению — вся его жизнь была обширной практикой по терпению чужих тычков — но сейчас всё было иначе, потому что он не дал ни одного повода к подозрению. Ни одного повода, кроме своего прошлого и, пожалуй, своего существования… Да, пожалуй, у него было не слишком много шансов доказать свою невиновность. — А на следующий день я не получил свою порцию Оборотного зелья, которую всё же рискнул попросить, — негромко, но веско сообщил Кингсли. Этот удар Снейпу пришлось проглотить. Потому что на этот раз ему не было оправдания: он забыл про поручения Ордена. В последнее время его память не отличалась своими лучшими свойствами. Ему следовало извиниться, но любое извинение не желало рождаться. Никто из них не заслуживал извинения — даже оправданного. Кроме, может быть, Ремуса Люпина, но совсем по другому поводу. — В тот день я был занят, — медленно сказал он, — одним безотлагательным делом, весьма трудным. — Что за дело? — в голосе Артура Уизли, помимо настороженности, проскользнуло любопытство. — Одной… встречей, — Северус уже знал, чем закончится этот диалог. — Встречей с кем? — Волшебный глаз Грюма бешено вращался. Что ж, если они так хотят знать... — С Тем-Кого-Нельзя-Называть, — они до сих пор следовали убогой традиции на называть вслух настоящее имя злодея. Как и следовало ожидать, этот ответ подействовал на всех самым удручающим образом. В маленьком зале воцарилась мёртвая тишина, и слышно было только, как судорожно сглотнула Тонкс. Долгое время никто не произносил ни слова — каждый знал о встречах Тёмного Лорда со своим бывшим слугой, пусть далеко не каждый верил, что слугу можно было считать бывшим. Чувствуя чужое негодование, запертое внутри, Северус — уже в который раз за последнее время — почувствовал отголосок извращённого торжества. Одна его часть из множества раздробленных частей мечтала подняться и признаться в том, что авроры не ошиблись — он действительно служит Волдеморту. Даже если это неправда и такого больше никогда не случится. Пусть каждый из них увидит то, что желает увидеть. Плевать на последствия и негодование Дамблдора. Из череды осуждающих взглядов выбивался один-единственный. Если вдруг — если вдруг представить подобное на одно лишь мгновение — Северус переметнётся обратно на сторону Волдеморта, Люпин не вынесет этого; он будет корить себя с новой силой, убеждённый, что приложил руку к чудовищной трансформации старого знакомого, что толкнул его в сторону неверного пути, подобно тому, как в детстве Джеймс Поттер толкал его с лестницы. Последняя мысль удержала Северуса от глупости. Он поднялся и направился к выходу, почти уверенный в том, что ряды авроров сомкнутся перед ним, не разрешая уйти, но его пропустили беспрепятственно. Северус Снейп впервые демонстративно покинул собрание Ордена и уже воочию представлял себе результаты своей несдержанности, но любые последствия были предпочтительнее того, что он никак не мог вытерпеть сейчас. На этот раз уходить было ещё труднее, чем сбегать утром от Люпина — в прямом смысле. Пол, как живой, бугрился под непослушными ногами, а потом взвился дугой и ударил его в лицо. Мир вокруг — и без того не слишком-то желанный — посерел, исказился и как будто нарочито медленно погас. Но ещё несколько мгновений слух и осязание не покидали его, и он успел почувствовать прикосновение к его плечу Ремуса, поднявшее из глубин тщательно спрятанные обрывки памяти; и успел услышать что-то вроде «всё будет хорошо» и даже «я об этом позабочусь». Это было очень в духе Ремуса, но Снейп уже не мог быть уверенным в реальности происходящего.