Борьба за Республику.

Глава 22. Лира вышла на палубу, обнимая родное гладкое тельце Пантелеймона. Был поздний вечер. Девочка чувствовала, что что-то изменилось, будто воздух, и небо, и вода стали неуловимо другими. Нет, это не было похоже на чувство перехода из одного мира, в другой, но присутствовал какой-то легкий отголосок. Лира опустилась на шезлонг и, полулежа, подняла глаза к небу, темному и звездному. − Красиво, правда? – услышала она голос Эдмунда. − Да, очень, − ответила девочка, не поворачивая головы. – Но звезды другие. − Вчера мы пересекли экватор. Вообще-то они все время путешествия немного менялись, но теперь мы можем отчетливо проследить новые созвездия. − Ты знаешь их? − Конечно, Мелинда не раз мне их показывала. Эдмунд пододвинул второй шезлонг почти вплотную к Лириному и лег рядом. Он поднял руку вверх и стал показывать. − Смотри, вон Чаша, видишь, похоже, а это Щит. А там, это Южный крест, самое известно, но и самое маленькое на небе созвездие. Вон, вон смотри! − Вижу, − выдохнула Лира. Она ничего не видела, кроме звезд, и чувствовала, словно летит куда-то в этом серебряном водовороте. − Красиво? − Да. − А в других мирах, тоже есть звезды и созвездия? Лира сразу вспомнила необыкновенно глубокое и бархатное небо мира мулефа, под которое теперь выходят духи умерших. Она вспомнила, как сидела у костра, под этим волшебным небом с Мэри и Уиллом и слушала историю о марципане... Тогда девочка поняла, что любит, это было одним из самых чудесных ее воспоминаний. − Да, − ответила она снова, не в силах описать поднятую в душе бурю воспоминаний. − Скажи, − Эдмунд поднялся на локте и навис над Лирой, загородив половину звездного неба. – Почему когда с тобой заговариваешь на некоторые темы, ты вдруг становишься такой задумчивой и замкнутой, как будто прячешься в собственной раковине? Я пытался найти систему, но они никак не связаны... − Это воспоминания, − тихо ответила Лира. Ей вдруг болезненно захотелось все ему рассказать, рассказать о той боли разлуки, что гложет ее сердце, ведь Ксафания этого не запретила. – Это все об Уилле, − на мгновение она запнулась на любимом имени, а потом продолжила. – Я люблю его, а он меня, и так будет всегда, но он из другого мира, а все окна должны быть закрыты. − Почему же он не пришел в наш мир или ты не пошла в его? – искренне удивился Эдмунд. − Все очень сложно! Деймон человека может полноценно жить только в своем мире, 10 лет и все, а потом болезни и смерть. Это так мало! Если бы Уилл пришел со мной, я не смогла бы жить после его смерти, а он после моей в своем мире. Обе жизни были бы загублены. А так мы оба проживем долгие жизни, но у нас остались только воспоминания, только наша любовь, для которой не существует границ между мирами. По щеке Лир скатилась хрустальная слеза, и Эдмунд опустил глаза, словно стыдясь смотреть на ее горе. − Он навсегда в моем сердце, до тех пор, пока мы не встретимся в стране мертвых и не выйдем под небо мира мулефа, держась за руки, и прижмемся друг к другу так крепко, что когда наши духи рассыплются на отдельные частицы, их нельзя будет брать по одной, а только по две: одну мою, одну его. − Ты так его любишь! – Эдмунд даже осознать не мог той силы любви, которая соединяла этих разлученных ребят, той трагедии, которой стала для них разлука. Знал парень лишь одно, сам он за такую любовь совершил бы любые подвиги, перевернул бы все мироздание. − Да, а он любит меня, я знаю это! Они сидели долго и молчали, каждый думая о своем. А потом Эдмунд вдруг сказал: − Можно я буду твоим другом? Мне кажется ты необыкновенный человек. Раз смогла это прочувствовать и пережить, раз можешь еще улыбаться, это какое-то чудо! − Конечно, можно, а я буду твоим другом, − улыбнулась Лира, и только Пантелеймон знал, что это лишь жалкая тень ее прежней улыбки, улыбки до разлуки с Уиллом. На ворот рубашки Эдмунда выползла его деймон – саламандра. Она никогда не показывалась чужим, потому что ее человек не любил открываться незнакомцам. Лира сразу поняла это. Теперь у нее был друг помимо Пана. И хотя ей предстоит еще научиться доверять ему, но начало положено.