"Реки и дороги Бен-Хедерина"

      От шкуры невыносимо воняло кровью, гнилыми водорослями, стухшей водой, рыбой и ещё пятью различными гадостными запахами, о происхождении которых Тилли старалась даже не думать. Хотя какая это шкура: при виде этой горы мокрых растений, старой рыбьей чешуи и длинных, скрученных в тугие и сальные завитушки ниток девочка засомневалась, что лепрекон её не обманывает. Ну какая это шкура кроу мара! Разве такое чучело хоть одна уважающая себя фея будет пасти? А как же прекрасные белоснежные быки и коровы, чудесные графитовые овцы, что это вообще за пугало? И вот так Луран Хранильник думает обмануть хитрую старую Кайлех Варе? Он вообще в своём уме или как!       — Это вообще что? — брезгливо спросила Тилли, не решаясь даже прикоснуться к неприятной, вонючей горе речного мусора.       — О, милое дитя, твоё презрение к грязной одежде куда выше, чем желание спасти подругу? — ехидно заметил Луран Хранильник, и, с удовольствием глядя на побледневшую и растерявшуюся девочку, продолжил: — Не забывай, Тилли из Гант-Дорвена, кроу мара — животные фей, и выглядят точно так же. Они могут быть удивительными и прекрасными, а могут — чудовищными и отталкивающими. Такие, кстати, встречаются нередко, однако они не менее ценные: их плоть способна подарить бессмертие, а шкура выдерживает град камней и стрел.       — Камни и стрелы? Бессмертие? — едва не вскричала возмущённая Тилли. — А если она решит проверить! Что мне тогда делать?!       — Не забывай, Тилли из Гант-Дорвена, ты согласилась на сделку! — повысил голос Луран Хранильник. — Немедленно прекращай споры и надевай эту проклятую шкуру! Или у тебя есть другие идеи, как спасти твою симпатичненькую подружку, а?       Тилли замолчала. Нет, других идей у неё не было. Да и эта-то — не её…       — Вот то-то же, — сурово произнёс лепрекон и раздражённо сплюнул в сторону. — Проклятые, тупые, капризные люди, никогда с ними не договоришься по-нормальному, вечно пытаются спорить, глупцы…       Он продолжал ругаться, пока Тилли, с трудом сдерживая тошноту, оборачивалась в валявшуюся перед ногами ложную «шкуру» кроу мара. К её отвращению, это тряпьё оказалось не только вонючим, но также и омерзительным на ощупь: влажным, склизким, покрытым холодной студенистой гадостью, напоминавшей не то сопли, не то забродившее молоко. Тилли старалась не думать о том, чем эта дрянь могла бы быть: ответ наверняка её не порадует…       Главное, чтобы её не стошнило по дороге к Кальях Варе. Или, чего хуже, прямо в её повозке.       — Повернись-ка. — Луран Хранильник придирчиво осмотрел шатающуюся от одуряюще громкого неприятного запаха девочку, тщательно ощупал «шкуру» по бокам и затем удовлетворённо кивнул: — Ну допустим. Накинешь это, когда подойдёшь к повозке старой хэг. Заранее не советую в неё оборачиваться: кроу мара нужны всем, и никто не пройдёт мимо бесхозного телёнка…       — Зачем я тогда вообще сейчас в эту дурацкую шкуру наряжалась, — рассерженно ворчала Тилли: хотя девочке было очень приятно узнать, что ей не придётся ходить в грязной горе речного мусора постоянно, тем не менее она была возмущена такой подлостью. — Эй, и ты разве не говорил, что это чешуя поверх овцы? Почему я тогда телёнок?       — Для кроу мара нет никакой разницы, — пожал плечами Луран Хранильник. — Телёнок, ягнёнок, овца или корова… я же говорил тебе, что это скот фей. А мы никогда не бываем одинаковыми.       — Да, но это всё равно, что сприггана назвать паком. Я не понимаю!       Луран Хранильник закатил глаза. Тилли задумалась, что, вероятно, надо было вовремя остановиться, но она совершенно не понимала, что она сделала не так, и это сильно её раздражало.       — Ладно, — ответила девочка через силу. — Телёнок так телёнок. Какая разница.       — Вот именно, — мрачно ответил Луран Хранильник. Однако тут же в его глазах сверкнул огонёк, и его лицо вновь расплылось в лукавой, не внушающей доверия улыбке. — Ну что ж, тебе следует поспешить, Тилли из Гант-Дорвена. Ярмарка в самом разгаре — и кто знает, кто из врагов попытается тебя убить следующим!       «Уж спасибо, обрадовал так обрадовал», — хмуро подумала Тилли. Однако она разумно не стала это озвучить, лишь буркнула под нос: «Спасибо тебе, добрый сосед», и направилась к выходу, попутно запихивая шкуру кроу мара под одежду.       Луран Хранильник ухмыльнулся. Он немного сердился на девочку, однако ему очень нравилось иметь с ней дело: несмотря на склочный несносный нрав, Тилли из Гант-Дорвена была доверчива, покорна… и, главное, находилась в безвыходной ситуации. Возможно, бедняжка понимает, что лепреконы куда опаснее дракона, гвитлеонов и многих других её врагов, однако разве может она в своём положении отказаться от почти безвозмездной помощи? О, нет, она не откажется — и никто бы не отказался.       Так что пусть малышка идёт прямо навстречу мрачной людоедской старухе Кальях Варе, пускай дрожит от страха и проклинает тот день, когда она в первый раз решила кого-то спасти. А уж Луран Хранильник позаботится о том, чтобы никто из его добрых собратьев-фей даже не попытался напасть на маленькую напуганную Тилли. Ну, или нет: кто сказал, что лепреконы чужды веселью? Вовсе нет, ему будет очень интересно посмотреть на то, как девчонка попытается выкрутиться из сваливающихся на неё бед и несчастий.       Ах, что же делать, что же делать.       — Эй, проклятый старик, мы так не договаривалась!       Луран Хранильник вздрогнул и поморщился: точно, он совсем забыл об этом… мальчике. Проклятые навязчивые бендит эр-мамай, ведущие себя словно человеческие попрошайки, и выглядящие точно так же. Этот сам предложил ему свою помощь — и, надо отдать ему должное, действительно оказал Лурану неоценимую услугу, приведя его к малышке Тилли. Но он всерьёз полагал, что старику Лурану будет дело до его желаний?       — Прости, малыш, — заговорил лепрекон сладко-сладко, бросая на разгневанного мальчишку ласковый и весёлый взгляд. — Уж какой я несносный старик! Проклятая память, никогда она не становится лучше с годами. Помяни моё слово, мальчик, доживёшь до моих лет…       — Почему она ушла! Ты же слово дал!..       Мальчишка попытался схватить лепрекона за грудки, однако Луран Хранильник резко поднял руку вверх, будто бы не нарочно показывая, что под курткой его с левой стороны висит мешочек с солью, бутылочки с маслом зверобоя и вербены, и даже металлические щипцы. Бендит эр-мамай замер в изумлении.       — Не думай, что я побоюсь ими воспользоваться, негодный мальчишка, — прошипел Луран Хранильник. — Эти вещи наносят вред и мне, однако мои страдания — сущий кашель по сравнению с тем, как будешь корчиться ты! Ишь чего надумал, небось решил, что, раз ты крупнее старика-лепрекона…       — Её глаза, — прошипел бендит эр-мамай, с ненавистью глядя на Лурана Хранильника. — Ты обещал мне её глаза.       — Ах, глаза, и верно, — Луран театрально опустил руки. — Прости, малыш, я совсем о них забыл. Если тебя это развеселит, то…       — Ты врёшь!       Вероятно, мальчик просто дёрнулся от избытка чувств, а вовсе не собирался схватить лживого лепрекона за шкирку; однако Луран Хранильник тотчас же очутился перед нерасторопным бендит эр-мамай, одним движением сорвал бутылочку с маслом зверобоя и вылил её. Брызги разлетелись во все стороны и едва не попали на самого Лурана Хранильника, однако мальчишка истошно завопил и схватился за ногу, на которой возникло уродливое красно-фиолетовое пятно, похожее на ожог. Одежда вокруг раны оплавилась и дырка стремительно разрасталась, открывая обожжённую кожу.       — Я же предупредил тебя, ничтожество, — процедил сквозь зубы Луран, аккуратно запихивая пробку в горлышко бутылки. — Никто не смеет безнаказанно поднимать руку на лепрекона. Лишь Паучий Король, да хранит он благополучие этого леса…       — Ты нарушил клятву! — прошипел сквозь слёзы мальчик. Его многочисленные зрачки хаотично окидывали помещение и сталкивались друг с другом. — Никто не имеет права нарушать клятву, данную фее!       — Клятву? — притворно удивился Луран Хранильник. — Да что ты, мальчик, разве мог я дать клятву за такую ерундовую услугу? Тем более фее твоего рода? Нет, малыш, я дал честное слово; и вот видишь, забыл. Такое со стариками бывает; и если ты ещё раз посмеешь угрожать бедному дядюшке Хранильнику, то я уверяю тебя, ты не только не получишь награды за свою незначительную помощь, но также останешься без всех своих многочисленных лживых глаз! Уж это я тебе точно могу обещать! А теперь, мальчишка, больше не вздумай попасться мне на глаза; ты ещё успеешь поживиться объедками у пьяных клуриконов и урисков. Это большее, на что можешь рассчитывать сопляк из рода Матушкиного Благословения!       Мальчик всхлипывал, держался за обожжённую ногу и с ненавистью смотрел на сердитого и неожиданно грозного лепрекона. Обычно Луран Хранильник не выглядел таким: он всегда был весел, учтив, доброжелателен и обходителен даже с самыми неуважаемыми феями. Ведь это он же первым предложил Многоглазому плату за его помощь… проклятый клятвопреступник, не дававший клятвы!       А ведь у Многоглазого никогда не было зрачков глазачей. Он вообще их ни разу не видел, этих странных смертных, не похожих на остальных: умеющих видеть то, что видят только феи. А какие это были глаза! Такие странные, такие красивые — для него, для жадного собирателя человеческих глаз! После этой поразительной находки яркие голубые глаза второй девчонки уже не казались такими обворожительными и привлекательными, хотя Многоглазый, как и любая фея, очень любил этот цвет, особенно у людей.       Надо было догадаться, что его обманут. Никогда не доверяй слову лепрекона, а особенно такой лживой и старой крысы, как Луран Хранильник.       — Что ж, уходи, — шипел он вслед уходящему Лурану Хранильнику. — Уходи, старый лепрекон, да вот только знай: ты можешь оскорбить меня, ты можешь топтать мой род ногами, как все прочие феи, но не думай, что обман сойдёт тебе с рук! Жалкий, мерзкий, подлый обманщик!..       И Многоглазый смачно плюнул вслед уже вышедшему из амбара Лурану, и его плевок успешно впечатался в дверь, оставив на ней тёмный фигурный след. Ходить было больно; вообще лучше всего было бы лечь и приложить к ожогу от проклятой вербены подорожник, смоченный в слезах и слюне, но Многоглазый не хотел терять драгоценного времени — ему надо было успеть поймать Кальях Варе.       Проклятый лепрекон ещё поплатится за своё высокомерие! ***       Вскоре Тилли поняла, что вновь заблудилась.       Возможно, сказывалась усталость; вероятно, ярмарка была слишком большой, а Тилли плохо ориентировалась среди палаток и вообще не представляла, что и где находится. Наверное, было бы немного проще, если бы её постоянно не дёргали, не пытались затащить в танец (как страшные и уродливые феи, так и очень симпатичные, почти неотличимые от людей, мужчины и женщины), угостить какой-нибудь едой или навязать товар. Может, стоило у кого-нибудь спросить дорогу, а не болтаться туда-сюда, не зная, куда идти…       Так или иначе, но в итоге Тилли смогла только сесть на землю, обессиленно глядя на проходящих перед ней, танцующих и пьющих пиво, сидр и медовуху фей, и признаться самой себе, что она понятия не имеет, куда направляться.       «А ведь уже скоро утро, — с тоской подумала девочка. — Вон, немного посветлело. Может, конечно, это костры ярче горят, а не утро пытается пробить ночную тьму…».       Голова дурела от запахов и мыслей, вовсю тянуло спать. Музыка, звучавшая со стороны одной из сцен-полянок, убыстрялась, и от этого Тилли окончательно чувствовала себя потерявшейся и не понимающей, что происходит. Ох, закрыть бы глаза… однако Тилли вздрогнула: нет, нельзя, ни в коем случае нельзя сейчас спать. Кейтилин же ждёт, вот она, заколдованная, в кармане лежит, мучается ужасно, чего это Тилли расселась? Ещё пусть захнычет, слабачка! А ну встала и пошла немедленно!       Только вот куда?       Тилли осмотрелась по сторонам. Палатки, палатки, палатки, огоньки, костры… где-то же феи оставляют свои повозки, когда приезжают на ярмарку? Ох, а в темноте ни черта не видно, хоть глаз выколи!       Но, может, стоит найти саму Кальях Варе? А там уже посмотреть, где стоит её повозка. Только как это сделать?       Может, ленточка поможет?..       Тилли задумчиво взглянула на обернувшийся вокруг её руки кусок ткани. Конечно, это странная, очень странная идея… Но, наверное, должно же сработать? Ведь указала ей ленточка дорогу к Бонни Пегий Хвост, пусть и не сразу. И потом с фенодири она ей помогла…       — Ленточка, а, ленточка, — заговорила тихонько Тилли. — А скажи мне, где повозка Кальях Варе сто… ит…       Не успела девочка договорить, как ленточка зазмеилась, заструилась по руке, и раздвоенный хвостик её поднялся над кожей, указывая направление. Тилли подняла голову и нервно сглотнула: ага, вероятно, надо идти туда. Где звучит бойкая, безумная музыка джиги. Ладно, главное, чтобы никто её туда не затянул… Тилли встала, и ленточка словно повела её за руку, указывая путь и сжимая запястье своим атласным телом. Девочка шла стремительно, ловко уворачиваясь от столкновений с феями, уступая дорогу одним и смело проходя перед другими. Один весёлый деррик в зелёном пальтишке и с новеньким, явно только что купленным молоточком в шутку попытался сдёрнуть с Тилли юбку, но та ловко перепрыгнула через карлика и быстро побежала вперёд, не останавливаясь для извинений, ругани или простого разговора. Она обошла толпу, окружившую одну полянку, и краем глаза заметила, как высокая и гибкая Вапити Стури играет на свирели одновременно с бойким и удалым ганконером, а стоящая в первом ряду Бонни Пегий Хвост громко поддерживала подругу и презрительно шипела в сторону рыжего соблазнителя.       «Вот бы меня не заметили», — испугалась Тилли и для верности прикрыла лицо рукавом; однако, к её счастью, феи были слишком заняты соперничеством друг с другом и не смотрели по сторонам.       Ленточка ещё не опустила «голову», как Тилли наконец дошла до целого ряда стоящих рядом повозок, и, обрадованная, едва не побежала в их сторону. Да, вот они, вот они, наконец! Пустые и набитые скарбом, старые и новые, из грубо сколоченных досок и лакированного дерева, округлые возки, неопрятные телеги и изящные кареты… Только и осталось, что найти нужную!       И Тилли нашла. Не сразу, сначала походила туда-сюда, успела впасть в отчаяние и погоревать, а потом увидела второй ряд и воспряла духом. Лепрекон оказался прав, повозку Кальях Варе действительно сложно перепутать с любой другой: от неё шёл мрачный, пронизывающий холод, как из свежевырытой могилы. Вся изо льда и чёрного дерева — не то обожжённого, не то попросту гнилого, покрытого сосульками и мелким растительным мусором: листьями, обломанными веточками и соломой. А, может, не только из дерева была сделана эта повозка — что там белое такое торчит, неужто кость?..       «Мерзость!» — Тилли передёрнуло. Не замёрзнуть бы в этой покойницкой…, а хотя что уже, всё равно лучше не будет.       Повозка оказалась невысокой, и Тилли без труда взобралась внутрь. В отличие от телеги фенодири, все вещи аккуратно лежали на своих местах; было сложно поверить, что они могут принадлежать грязным и неопрятным хэг. Хотя мусора валялось всё равно предостаточно, чистюле Кейтилин бы не понравились.       Ох, Кейтилин. Держись, Тилли совсем скоро выручит тебя. Осталось только шкуру на себя эту накинуть и затем сидеть на месте, ждать, пока не появится Кальях Варе…       Только бы не заснуть. Хотя… какой уж тут сон, при такой вонище.       Внезапно сухая, похожая на побелённую корягу, тощая рука схватила суетливо натягивающую на себя противные грязные тряпки девочку за плечо, резко потянула её назад, и впавшая в смертельный ужас Тилли могла видеть неестественно длинный, торчащий на добрые двадцать дюймов от лица бородавчатый серый нос. Едва заметный под таким шнобелем рот победно скривился, и из едва шевелящихся тонких губ заструились дребезжащие слова-пришёптывания:       — Экая мне радость, и впрямь мальчишка не наврал! Ну, будет мне завтра ночью сытный обед: пойдёшь ты, милая, на пироги и варежки!       Тилли едва не визжала от страха; а не визжала она потому, что вторая костистая тощая рука ведьмы круто сдавила ей горло, и потому не только кричать — дышать оказалось практически невозможно. Из уст старой носатой хэг так отчётливо сквозило ледяным холодом, что она могла бы даже не разговаривать — ей достаточно было шипеть и свистеть, чтобы безуспешно пытающаяся вырваться девочка вся с ног до головы покрылась ледяной коркой. В голове Тилли проносились мысли — одна, другая, третья: драться, нет, кусаться, нет, звать на помощь, нет… Нет. Всё это не то, не поможет.       Что же делать?!       — Я… с-с-с… ычу… ться…       — Чего? — Хватка хэг немного ослабилась, и Тилли незамедлительно закашляла. — А ну повторяй отчётливее, кожа да кости! Я не слышу, что ты там про себя бормочешь!       — Я хочу убираться у тебя, — едва выдавила из себя девочка. — Меня хотели… чтобы я обманула тебя, но я… не буду. Дай мне помочь тебе, дай мне у тебя… убраться…       И Тилли снова закашлялась. Глаза Кальях Варе расширились: она была заинтересована. ***       Многоглазый горько всхлипывал, подбирая разбросанные по всей траве глаза. Какие-то он видел отчётливо, какие-то укатились слишком далеко, так просто и не достанешь, а некоторые растоптали потехи ради гости ярмарки — пьяные и не только феи. Да пусть будут прокляты они все! Пусть будут прокляты те, кто смеётся над ним, особенно его братья! Пусть будет проклята эта девчонка, с самыми необыкновенными на свете глазами! Дура, не понимает, что надо было сразу ей соглашаться работать с Многоглазым: тот бы и колдуна ей нашёл, и подругу бы придумал, как расколдовать! А взамен только глаза бы и попросил: ну в самом деле, чего ей стоило-то! Велика, конечно, ценность, чтобы её терять…, но волосы-то чужие она не постеснялась отдать! И Кальях Варе пусть тоже будет проклята, старая карга, дырявая кошёлка, веретено без ниток! Он ей об обмане рассказал, а она так стукнула его, что глаза во все стороны разлетелись! Пусть подохнет от этой глазачки! Пусть её железом проткнут, пусть солнце к её дому не с той стороны встанет, пусть её в кровати застрелят, пусть люди тень её подожгут! Как же сильно Многоглазый сейчас её ненавидел!       А девочка… нет, пускай она не будет проклята. Уж слишком красивые и странные у неё глаза, такими разбрасываться нельзя, уж Многоглазый им цену знает.       — Эй, малышка! Не это ищешь?       Прямо перед носом растерянного бендит эр-мамай возник, словно из ниоткуда, фир-дарриг с лукавой островатой улыбкой, кроличьими задними лапами и рыжей бородой. На голове у него была широкополая шляпа, под ней — зелёная рубашка и жилет в заплатках, а в руках он держал длинную изогнутую трубку, из которой шёл ароматный дым.       А в другой — белый округлый глаз с налипшими песчинками и мокрыми травинками.       — Ну-у-у, не робей, держи, — насмешливо произнёс фир-дарриг, пока Многоглазый медлил с благодарностью. — Мы с ребятками нашли его под бочками вон там; укатился, знать, далеко. Правда, парни?       Вокруг зашумела банда фир-дарригов, которых прежде, всего мгновение назад, тут не было. Многоглазый даже сомневался, что мог их видеть на остальной ярмарке, хотя уж эти-то трюкачи не пропускают возможности повеселиться. Ну, или сделать нечто ужасное, что их странный неблагой народец может принимать за веселье. Кстати, несколько из них, хихикая, держали перевёрнутый глиняный горшок, в котором кто-то отчаянно бился; вероятно, фир-дарриги уже как следует развлеклись и кого-то поймали.       — А мы к тебе, малыш, собственно, по делу, — начал фир-дарриг, но, перехватив растерянный взгляд Многоглазого, расхохотался и махнул рукой: — А, сюда не смотри: поймали мы тут одного гордеца… огненного такого, мерзкого, противного, фу. Тоже, кстати, твою подружку ищет: какое совпадение, надо же? Не хочешь повеселиться и помочь доброму дядюшке Томасу Рифмачу, м?