Вечный август

      Страницы хрустнули.       Раскрылись.       Вьется красно-белый узор.       Вьются, причудливо изогнувшись, тонкие лепестки.       Ладонь скользит.       И под ней словно вдруг снова.       Чулок цвета дорогого вина.       Гладкий.       Теплый.       И выше.       Кожа — гладкая.       Белая.       Горячая.       Нежная, как лепесток.       Ладонь скользит.       Мягко.       Нежно.       Податливо — как лепесток.       Вдох — до боли почти.       Кресло скрипнуло.       Выпрямился.       Лезет же в голову!       Негодная девчонка!       Среди ночи пришлось за Хилде посылать.       И восемь гульденов.       За письмо — да за прочее.       Впрочем, что уж тут…       Под ладонью словно вдруг — мягко, податливо.       И губам тепло.       И у самой шеи щечка румянцем горит.       Будто жаром от очага.       Хмыкнул.       Пригладил бороду.       Что ж…       Хороша, спору нет.       Да и скучать с ней не придется.       Бог даст, еще сына родит…       Бороду пригладил.       Привезти бы ей в подарок забавное что-нибудь. Обезьянку какую или птицу говорящую.       Или хоть собачонку.       Какие там нынче в моде?       И кольцо подороже.       И Ханнеке заодно безделушку.       Благо, тут этого добра навалом.       Хмыкнул.       Откинулся в кресле.       Тяжело, грузно.       Чертов Алкмар!       Надо же было тащиться в такую пургу…       Ноги вытянул — к теплу поближе.       Вдох.       Поморщился.       Вроде и ставни закрыты плотно, а поди ж ты, конским навозом так и несет.       Чертов постоялый двор!       Хотя дочка у хозяина ничего.       Тоненькая.       Кликнуть ее, что ли, велеть принести пива…       Вдох.       Лезет же в голову!       А впрочем…       Торги только в четверг.       И с подарками успеется.       Повернулся неуклюже.       Пиво-то и впрямь не помешает.       С дороги. * * *       Вода плеснула.       Заструилась, блестя между перстнями.       Хрустнуло полотно — вдох.       Поморщился.       Потом и еще как будто…       Велеть, пожалуй, принести чистое…       Да и завтрак уже пора.       На торги через час ехать.       Выпрямился, в окно глянул.       Пелена сплошная.       Чертов Алкмар!       Тук, тук.       Повернулся.       В дверь.       Робко и уже знакомо.       Шаг, другой.       Ручка скрипнула послушно.       — Диркье?       Взгляд из-под чепца.       — Простите, минейр…       Шаг.       Щечка под ладонью гладкая.       Как лепесток.       Румянцем вспыхнула.       — В чем дело, Диркье? Забыла что-нибудь?       Повернулся.       Взглядом скользнул от очага к кровати — покрывало на полу, подушки всмятку.       — Я не находил вроде ничего.       — Я… нет… то есть… Простите, минейр…       Нагнулся.       Вдох.       В пальчиках что-то…       — Я вам башмаки начистила, как вы велели…       Вот ведь!       Уже и забыл!       Хмыкнул, бороду пригладил ладонью.       — Спасибо, Диркье.       Пальцы нашарили в кармане шнурок. Потянули.       Кошель упруго звякнул.       — И еще… тут… вот… человек прискакал из Харлема…       Кошель звякнул.       Один, два…       — М?       — Лошадь под ним вся взмыленная… видать, торопился…       — М…       Три… И довольно, пожалуй.       — Привез вот вам…       — Мне?       Конверт хрустнул в худеньких пальчиках.       Перевернул, глянул.       Красный воск, львиная голова…       — М. Спасибо, Диркье.       Четыре, пять.       Сверкнуло золотом, легло в маленькую ладошку.       — Вот тебе.       — Благодарю, минейр!       Взгляд из-под чепца.       И румянец.       — Вам ничего больше…       — Бульона мне принеси. И пирога какого. Или что там у вас?       — С птицей есть…       — Неси. И вина тоже, только получше. И, как уйду, прибери тут да постель перестели.       Румянец.       — Да, минейр.       Щечка под ладонью гладкая.       — Спасибо.       Дверь скрипнула, закрылась.       Хрустнул под пальцами красный воск.       Почерк знакомый — уверенный, твердый.       У отца был такой…       Хмыкнул.       Лезет же в голову!

Харлем, сего года 1637, февраля четвертого дня.

Любезный братец, спешу уведомить, что Ханнеке находится в добром здравии, как и твоя покорная слуга. Которая не осмелилась бы тревожить тебя пустяками, однако сочла необходимым предупредить тебя о произошедшем вчера неожиданном и весьма странном событии. В городской коллегии провалился аукцион по продаже тюльпанов. Разумеется, я в этом ничего не смыслю и не могу высказывать никаких суждений. О случившемся я узнала от манеера Ван Рота, который, как ты знаешь, последние несколько лет весьма успешно ведет торговлю тюльпанами. Он просил меня передать тебе буквально следующее: лишь один из участников торгов согласился на покупку луковиц, и то по ценам на пятнадцать — тридцать пять процентов ниже цен предыдущих торгов. Ума не приложу, что все это значит, но от души надеюсь, что это никак не скажется на твоих делах, и что я скоро буду иметь счастье увидеть тебя дома вместе с молодой женой. Твоя преданная сестра,

Магдалена.

      Ладонь потянулась пригладить бороду.       Замерла.       Что за вздор?       Торги провалились…       Быть не может!       А если что и стряслось, то уж наверняка не так, как вообразила Ленни.       Ван Рот, старый лис, знаю я твои проделки!       Заморочил голову глупой бабе.       И что мне теперь?       На аукцион не ехать?       Вздор!       Убористые буквы бабочкой порхнули на стол.       Пальцы пробежали, застегнули пуговки кафтана.       Вот и башмаки начищены.       Как кстати.       Перед отъездом не забыть Диркье пару лишних гульденов.       Славная девочка.       Повернулся.       А за окном так и висит пелена.