Одной тебе, тебе одной, Любви и счастия царице, Тебе прекрасной, молодой Все жизни лучшие страницы! Ни верный друг, ни брат, ни мать Не знают друга, брата, сына, Одна лишь можешь ты понять Души неясную кручину. Ты, ты одна, о, страсть моя, Моя любовь, моя царица! Во тьме ночной душа твоя Блестит, как дальняя зарница. (А. Блок)
Начало второй половины XVI века Этот день был одним из многих, но в тоже время восхитительный. Какие волшебные мелочи делали нечто особенным и приятным, какие ужасные досадности портили все в одночасье. Испания, разбуженный мягким, еще не коснувшимся его светом, не в силах был утихомирить ни свое тело, ни тем более пыл в нем. Открыв глаза, он уже более не мог заставить себя уснуть и метался по покоям, неохотно одеваясь. Руки были категорически не согласны с разумом, отказываясь взять пурпуэн и штаны. Внутренне Испания был согласен с конечностями, ведь иначе как капканом, его облачение назвать было нельзя, а он был слишком подвижен, чтобы в такую рань ограничивать себя. Пришлось наплевать на приличие — благо, в доме было всего несколько человек прислуги и одна особа, что еще не поднялась — и надеть трико и шелковую белую сорочку, в которой он иногда фехтовал. В главных залах все еще было тихо. Только в комнате прислуги изредка слышались шуршание и обрывки речи. Испания не стремился никого перебудить — напротив, желание побыть в одиночестве, как никогда остро овладело им. Его мучила смутная тревога, непонятное чувство, из-за которого сосало под ложечкой, а на глаза наворачивались предательские слезы. Голова отказывалась соображать, но была полна таким роем мыслей и идей, что хотелось выть от желания избавиться от них. Кое-как усмирив первые порывы, Испания глубоко вздохнул и попытался отвлечься от всего, что его окружало. На долю секунды стало легче, но затем сознание наводнили отвратительные воспоминания, неприятные запахи защекотали нос, а слуха коснулся звук, грозящий разрывом барабанных перепонок. Мухи, ползущие по разлагающемуся телу, чью личность уже нельзя было установить, распоротый живот, копошащиеся белые личинки… Испания почувствовал, как похолодели руки, по спине скатились капельки пота, а к горлу подступила тошнота. Он резко двинулся к двери, но в глазах потемнело, он пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Прижавшись лбом к холодной стене, Испания дождался момента, когда ноги, наконец, обещались твердо держать владельца на земле. Ему нужно было выйти на свежий воздух, чтобы подставить лицо солнцу и жадно дышать, забыть о том промозглом холоде, что неожиданно сковал его в стенах собственного дома. Эта вспышка была такой же странной, как и весь сегодняшний день, который только-только начался. Испания должен был бы забеспокоиться о собственном народе, а стало быть — и о своем здоровье, но отчего-то ветер прогнал все тяжелые думы. Испания присел на траву, покрывавшую его землю. В его саду, в его владениях. Тошнота отступила, но оставила на память о себе тяжесть в желудке, словно он проглотил кусок ледяного булыжника, который не желал греться. Испания хотел и побаивался прикрыть глаза — вдруг снова явятся эти видения. Как назло на солнце его стало клонить в дрему. Чертова привычка! Резко поднявшись, Испания подошел к бочке с водой, что стояла в саду и, не раздумывая, окунул туда голову несколько раз, весело фыркая и отплевываясь. Из груди вырвался смех, с длинных волос, собранных в хвост, струилась вода, попадая в глаза и холодя шею. Снова пришло какое-то временное облегчение, грозящее новыми напастями. Но пока ничего страшнее, чем изумленные голубые глаза и насмешливые изумрудные, принадлежащие далеко небезызвестным личностям, не появлялось. Зелень купалась в жарком мареве, становясь иллюзорно туманнее и расплывчатее, будто Испания смотрел на нее после нескольких бутылок крепких напитков. Охотничий сокол несколько минут немигающим строгим взглядом черных глаз взирал на хозяина, а затем, расправив крылья, взмыл в небо, свысока глядя на ничтожество тех, кто никогда не полетит. За отстраненными мыслями, Испании удалось-таки уравновесить свое состояние, и он прежде, чем вернуться в дом, кинул прощальный взор на маленькую темную точку вдалеке. Может ли быть, что он летит к ней? Почему-то вспомнилась Кьяра. Антонио искренне понадеялся, что она сейчас нежится в теплой постели, медленно просыпаясь и причмокивая губами, чуточку хмурясь и потягиваясь. Скучает ли она по нему? Вспоминает? Есть ли те, кто позаботится о старшей Италии? На ум сразу приходила улыбчивая Бельгия и хмурый Нидерланды. Испания даже мог представить себе картину, где Бельгия приглашает за стол брата и Италию, которая, немного тушуясь, сядет рядом с ней, а потом неуверенно потянется и положит голову ей на плечо, ища понимания. Бельгия потреплет ее по волосам и зашепчет нечто забавное, от чего Нидерланды станет еще суровее, но мигом успокоится, когда почувствует, как Бельгия бедром прижалась к его ноге, лукаво поблескивая глазами. Испания прошел в зал, где еще вчера вовсю горели камин и свечи, и уселся на обитый ситцем стул с резными ножками, что вот уже как пару недель начал шататься из-за непоседливости владельца. Но стоило ли волноваться по таким пустякам? Нет, только не сейчас, когда он стал… кем стал? Когда стал? Зачем? Вопросы закружились, вытесняя из головы Южную Италию, по которой в немой тревоге тосковало сердце. Пыл в теле начал остывать, мысли устаканиваться. Всплеск Испания уже пережил, а сейчас осознал внезапную пустоту, образовавшуюся где-то внутри. Дверь едва слышно скрипнула и отворилась. В тоже мгновение, под звук каблучков, дыра сменилась жаром в груди, а чувства обострились до предела. — Я помешала? — растерянно улыбаясь, спросила она, склонив голову. — Нет, — в горле совершенно пересохло, — проходи, Аличе, я просто задумался. Италия понимающе кивнула и, шурша платьем, прошла к нему. Еще так рано, а она уже на ногах, при полном параде — мягкая, изящная и дивная. — Я смогу видеться с Францией? — робко спросила Италия, нежно покраснев. И никаких тебе «братиков» и жеманных улыбок. Похоже, что она еще не совсем отошла от произошедшего. Смерть никого не красит. — Конечно, — растягивая слово, и предавая им то ли излишне серьезный, то ли ироничный окрас, отозвался Испания. — Я не буду прятать тебя от всего света, стало быть, и он увидит. Воспоминания обожгли, когда он несколько раз моргнул. Бледная Северная Италия держится за руку Франции, кашляя в запачканный красным платок, раздраженная Англия, бесконечная череда сражений, кончавшихся победой или фиаско, меч в крови лучшего друга — брата. В собственной крови… Две пары больших карих глаз… Он замер и понял. Все оказалось так просто! — Ох, я безумец! — вскричал он, да так, что несчастная Италия вздрогнула и в благоговейном ужасе упала на колени. — Правильно, Аличе! Мы должны вознести хвалы Господу за то, что он нам даровал! — с фанатичной улыбкой на губах, занятый своим озарением, он не сразу заметил, как Италия прижалась лбом к его коленям. Рубашка была чуть видна в скромном вырезе ее корсажа, который затянули кожаным ремешком, юбка, заложенная в крупную складку, грозила серьезно помяться. Все религиозные порывы улетучились, сменившись мягким теплом, разливающимся по телу. Испания осторожно приподнял за подбородок лицо Италии, заставляя посмотреть на себя. Освещенная солнечным светом кожа, казалось, засияла, а безразличные глаза на мгновение приобрели заинтересованность и жизнь. Свободной рукой Испания попытался убрать невидимую прядку с чистого открытого лба, на самом деле просто для того, чтобы кончиками пальцев коснуться бархатистой кожи, осторожно провести по все еще алеющим щекам и спуститься на шею, что так стремились удлинить модницы при помощи различных вырезов. Испания в очередной раз с растерянностью осознал, что Италия пьянит его больше любого выдержанного вина. Хотелось и ее распробовать на сладость и терпкость, но он вовремя остановился, браня себя за поспешность и, наклонился лишь для того, чтобы прижаться лбом к ее лбу, прикрывая глаза и моля сердце биться не так громко. — Сегодня я кое-что понял, — шепнул Испания, улыбаясь краешком губ, и радуясь тому, что Италия не отстранилась. — За всеми этими войнами я упустил одну важную деталь, но теперь, когда вы с Кьярой мои, я могу сделать этот вывод, не приукрашивая и не лукавя. Я стал сильнее, настолько, что мое влияние расширяется день ото дня. Библейский Новый Свет стал оплотом исследований испанскими путешественниками, а все потому, что я — ведущая держава Европы. Посмотрим теперь, кто тут владыка и господин. 1555 год Ричард улыбнулся, раскланиваясь с людьми в длинных одеждах, и легко подтолкнул ее к девочке, на вид ее ровеснице, одетой в многослойное расшитое платье из дорогой золотой парчи. Англия, заметив, что ее новая знакомая жутко стесняется и понятия не имеет, что в таких случаях делать, сразу почувствовала себя увереннее, и чинно кивнула. Бледная девочка последовала ее примеру, но не успела и слово произнести — один из бояр, извинившись, за руку отвел ее в сторону. Англия безразлично проследила за ними, и тут же была поглощена видом открывшегося ей простора. Архитектура здесь была отличной от той, что Англия привыкла видеть дома и у своих соседей — и от того казалась загадочной. Про себя Англия даже согласилась с Ченслором, который, приехав из Московии, заявил, что город «больше Лондона с его предместьями». И все же спешить с похвалами не стоило. Деревянные грубые дома не казались такими уж безопасными. Англию проводили в богато украшенные палаты, где король — здесь его называли царем — сурово посмотрел на заморских гостей. Вид его скорее пугал, нежели внушал доверие, и Англия невольно поежилась, но вела себя безупречно, почтительно и вежливо отвечая на все вопросы принимающей стороны. О ней они знали не больше, чем англичане о России. Разговоры за длинным столом, на котором высились неизвестные кушанья, не смолкали до позднего вечера. Осторожничая Англия пробовала всего по чуть-чуть, но убедившись, что все не только съедобно, но еще и вкусно, с аппетитом принялась уплетать все, что ей услужливо подкладывали на тарелку. Похоже, что Ивану, получившему за что-то кличку Грозный, ее энтузиазм понравился, ибо скоро разговор плавно перетек в деловое русло. Англичане получили не только специально возведенные для них палаты в Китай-городе (услышав это название, Мери с удивлением переспросила, уверяя других, что знает страну с таким названием), около Кремля (одним из самых удивительных сооружений, которые видела англичанка), но добились монополии на торговлю между их странами. Это был определенный успех, хотя самой Англии так и не довелось пообщаться с Россией. Честно сказать, Мери немало поразило то, что вместо бедной замызганной девочки, она увидела уверенную страну, расширяющую свои территории и живущую в небывалой роскоши, пусть и при строгом правителе. Ей все еще было интересно, что же значили слова Ивана по поводу «уничтожения осколков Золотой Орды», при упоминании которых Брагинская побледнела, но так и не решилась задать вопрос. — Спасибо за то, что посетили нас, — Аня улыбнулась и осмелилась прикоснуться к руке Мери, — мне очень приятно было познакомиться с вами… — Мы прежде встречались, — прищурилась Керкленд, высказывая то, что уже давно крутилось у нее на языке, — не помнишь? — Правда? — Анна виновато потупила взгляд. — Извини, но я не все помню из прошлого, только яркие обрывки… Ты же знакомая Франции, да? Как он? — Проигрывает, — ответила Мери, равнодушная к тому, что Аня не слишком хорошо осведомлена по поводу Итальянских войн, хоть и прибегала к помощи итальянских архитекторов. — Очень жаль, — не зная, что еще сказать, обронила девушка, и от чего-то осмелев, схватила англичанку за запястье, — я хочу спросить… мы можем стать друзьями? Мери недоверчиво нахмурилась и едва поборов отвращение, не отняла руки, почувствовав ток, пробежавший по телу. — Ты тоже? — изумленно шепнула Англия, переводя тему. — Ты обладаешь магией… а я все думала, откуда это странное чувство, будто вокруг витает атмосфера волшебства. Значит, она исходит от тебя! — Угу, — обрадовалась реакции Керкленд Россия, — это у меня с детства. Матушка сказала, что… — Госпожа Керкленд! — Ричард окликнул свою страну, которая была доверена ему со строгими наставлениями и угрозами, в случае причинения ей каких-либо неудобств. Мери легко высвободила запястье из теплой руки Брагинской и, кинув напоследок испытывающий взгляд на нее, побежала за своей делегацией, мысленно прикидывая сколько лет Россия продержится, не вступая в крупные европейские войны, и на чьей стороне она будет. Май 2011 года Если кто когда-нибудь видел столпотворение учеников младшей школы у дверей кабинета, то ему вероятно с легкостью представится сцена, в которой несколько десятков стран толпились точно так же у входа. С трудом протиснувшись, в небольшую комнатку, и опрометчиво закрыв дверь, страны начали спешные поиски выключателя, который должен был бы позволить прогнать тот непроницаемый мрак, в котором они оказались. — Включите уже свет! Темень — глаз выколешь! — Не жалуйся, а ищи! Франсис, ты был ближе всех к выходу… — Сейчас! — Ой! Это не выключатель, ты придурок! — Прости, Кьяра, я тебя сразу не признал. Так, а это Аня… — Как догадался? — У меня память хорошая. Людвиг двинься! Подожди, ma chère, я почти у цели. — Я сейчас усну… Ларс, держи меня! Подожди, не так крепко. — Дура, я вообще в другом конце комнаты. — Тогда кто же?.. Турция, руки убрал! — Я тебя поймал! — Так, хватит друг друга лапать. Сосредоточились на главной цели. — Кто бы говорил, Мери. Ты уже несколько минут жмешься ко мне, а не к Франции. Хотя, я понимаю, в чем-то я гораздо лучше него. — Пошел ты, Испания! — Я тоже люблю тебя, брат! — Вуа-ля! — вспыхнули неяркие неоновые лампы, и все с удивлением отметили то, что оказались совсем не там и не с теми, когда заходили сюда. Сделав вид, что ничего особенного не произошло, компания начала разбредаться по диванчикам, креслам и пуфам. Площадь комнаты явно не соответствовала количеству посетителей, и кое-кто скептически хмыкал, всем свои видом словно говоря: «И что же мне теперь сидеть на полу?» Но устраивать склоки никто не решился, и мужчины, галантно уступив место женщинам, либо остались стоять, либо сидели на подлокотниках. Аличе беззастенчиво уселась на колени Людвига и, сладко зевнув, опустила голову ему на плечо, обвив шею тонкими руками. Загоревшийся идей повторить этот маневр, Хенрик потянул на себя Астрид, но схлопотал пощечину от нее, подзатыльник от Финляндии и суровые взгляды Швеции и Исландии. России досталось место на пуфе рядом с Англией, которая быстро и практически незаметно выудила из сумочки мобильный телефон, чтобы проверить тот на наличие новых сообщений, Аня невзначай глянула на дисплей, но ничего не заметила. — Не шпионь, — неожиданно над ней склонился Франция и, улыбнувшись, притворно укоризненно покачал головой, — в случае чего, всегда есть я! — О, простите, месье Бонфуа, что отнимаю ваши лавры! — тихо ответила Брагинская, сдерживая смешок. Оказавшись в непосредственно близости с ним, она вспомнила, что они довольно давно просто не разговаривали, и что последний монолог, обращенный к нему, был далеко не лестным и дружественным. Судя по беспокойству мелькнувшему в его глазах он тоже об этом подумал и был, несомненно, доволен, когда получил мягкую уверенную улыбку в ответ. — Уважаемые европейцы! — Кх-кх! — И Турция! — Я — Европа! — возмутился Садык, приподнявшись с места, которое он так и не уступил Греции, глубоко в душе надеясь на то, что повадки наложницы из нее не выветрились. — Ага, а мы едины с Россией! — фыркнула Англия, сложив руки на груди. — Не далек этот славный день, — непринужденно обронила Аня, и старая шутка, как всегда освежающе подействовала на окружающих. — Кх-кх! — снова раздался скромный, но уже более громкий кашель. — Вы не упомянули меня. — Прости, Канада, — Людвиг виновато и неудобно зашевелился в своем кресле, стараясь не дать Италии уснуть. — Итак, европейцы, Турция и Канада! Мы собрались здесь, чтобы обсудить некоторые детали, — проигнорировав недовольное бормотание Аднана, продолжил немец, — касательно ливийской кампании. — И предстоящей сирийской, — подала голос Россия, — вы же уже что-то спланировали относительно Сирии? — Какая тебе разница? Тебя ничего из этого не касается, я до сих пор недоумеваю, зачем ты здесь, — устало вздохнула Мери, указательным пальцем ковыряя дырку в старой обивке кресла, — Америку и того не позвали. — Потому что это европейское собрание, дорогая, — мягко заметил Франция, накрывая ее руку своей, — и малышу Алу тут не место. — А что тогда здесь забыла Канада? — кивнула в сторону девушки Англия. — Ничего личного, Мегги, я очень рада, что ты приехала. — Ну, сегодня я его представитель. Меня об этом попросила Аня, — ответила за бывшего опекуна Уильямс, под утвердительный кивок Брагинской, — думаю, что он не обидится… он не совсем знает об этой встрече. — И слава богу! — резко произнесла старшая Варгас. — Лишний раз видеть его не хочется. — Он сейчас рад тому, что уничтожил очередного босса, и якобы перешел на новый уровень, — скучающе подметил Голландия, с видом полного безразличия. — Не веришь, что Усама бен Ладен существовал? — Анна вопросительно посмотрела в глаза Ларса. — От чего же? Только подозрительно, что его уничтожили прямо к годовщине теракта, настигшего нашего Фредди десять лет назад, не находишь? — мужчина, даже поддался вперед, словно от этого жеста зависела степень убеждения. Россия поджала губы, но и так по взгляду Холла, прекрасно поняла, что тот имел в виду. Она сама, одна из первых позвонила Альфреду, чтобы поздравить с этой несомненной победой. Впервые за долгое время она услышала его голос. Точно счастливый и неподозревающий о личности на той стороне провода, Америка взял, протянутую ему секретаршей трубку и произнес одно короткое «Алло». Брагинская сразу поняла, что все слова застряли где-то в горле, а сама она замолчала после первого же «поздравляю». Молчание длиною в маленькую вечность. Пожалуй, что в последнее время они слишком долго и часто играли в молчанку, выделывая скучные, никому неинтересные пируэты. Выдавив из себя замечания по поводу важности случившегося, прозвучавших, как плохо выученный текст, Аня спешно попрощалась, прежде чем Альфред успел добавить еще что-нибудь к своему: «Я скучаю». Брагинская досадливо и быстро покачала головой, надеясь, что непрошенные мысли будет убрать так же просто, как прядку волос, лезшую в глаза. Не помогло. — Не будем вдаваться в это, — холодно заметила Мери, обведя взглядом собравшихся и не упустив из виду то, как Голландия дернулся в сторону и, стукнув ладонью по колену Шотландии, приложил к губам средний и указательный пальцы, — Альфред либо хорошо играет на публику, либо реально уверен в произошедшем, — Скотт насмешливо прищурился и вывернул карманы, демонстрируя их полную пустоту, — но это никак нас не касается, — Ларс поморщился, и недовольно подтолкнул сидящую рядом с ним Бельгию. — Не верну! — шикнула та. — Здесь ты курить не будешь, иначе мы все задохнемся! — Что за балаган! — возмутилась англичанка. — Вы сюда для чего пришли? — Нам сказали, вот и пришли, — Лаура пожала плечами, — я надеялась на то, что ты или Америка скажут нам нечто хорошее относительно субсидирования или какого-нибудь приличного капитала, а ты тут разжевываешь резину, которая уже месяца полтора, как потеряла вкус и цвет. — Скажи уже что поинтереснее, — поддакнув Люксембург, с надеждой обернулась к брату и сестре, которые, как обычно, были заинтересованы в чем угодно, кроме нее. Холл с упорством малолетнего ребенка жестами упрашивал Лауру отдать ему недавно купленную пачку сигарет, но та лишь недовольно пыжилась и демонстративно не замечала его. — Вы в тупике и не делаете ничего полезного для общества! — как-то слишком просто и бодро сказала Аня. — Сидите все такие скучающие, деловые и богатые, размышляете о том, как проведете вечер и куда пойдете завтра, не вспоминая о том, что с вашей подачи кто-то этого завтра уже не увидит и возвращаться ему будет некуда. Боже, господа европейцы, давайте сделаем вид, что мы цивилизованный народ и еще не потеряли остатки разума в рутине собственной жизни. Иной раз грустно осознавать то, что после резкого скачка развития, пошла неумолимая деградация. Стол переговоров — скучнее, дешевле, разумнее. Хоть раз пойдемте в обход, а не поставим все ва-банк. — С радостью, когда все это закончится, — Франция задумчиво растянул губы в улыбке, и ненадолго положил руку на плечо России, — никто не идет на попятную — поздно. Уже решено продлить операцию до сентября текущего года, плюс у каждого свои личные неприятности. На мне еще мертвым нерешенным грузом висит дело Стросс-Кана, на многих моих союзниках мусульманский вопрос, а у тебя, на сколько я помню, младшая сестра в глубочайшем кризисе, а со старшей маячат серьезные разногласия. Всем есть на чем сосредоточить внимание. А обсудить все подробнее сможем совсем скоро.* * *
Анна не сразу поняла, как после душной маленькой комнатушки оказалась на улице под навесом, в полуденном трансе наблюдая за тем, как скромный дождичек перерастает в настоящий уверенный ливень. — Ты еще не ушла? — Бонфуа возник рядом, так же внезапно, как и все, что он делал сегодня. — Осталась одной из последних, — медленно добавил он, стараясь заглянуть ей в лицо, — не хмурься, родная, мне тоже не слишком приятно находиться в двусмысленных ситуациях. Тебя мучит совесть? Ты же так далека от нас — замешанных, твое положение, иначе, как золотой серединой не назовешь. Я завидую, — весело, но от этого не менее честно, продолжал француз. — Несчастный дурак, — выдохнула Брагинская, встречаясь с взглядом лучисто-голубых глаз. Франсис рассмеялся так, словно у него камень с души свалился, но смех этот замолк так же быстро, как и начался, и он уставился на густеющую пелену дождя. — Возьми, — произнес он, спустя несколько минут, протягивая девушке обычный черный зонт, с блестящей лаковой ручкой, — у Мери точно есть еще один с собой, так что я подожду. А заставит помокнуть — не страшно. Аня неуверенно взяла зонт и, удивленно моргнув, сказала: — Спасибо. — Не за что. Ей-богу, ты сейчас выглядишь как милое дитя, только ради этого стоило побыть воспитанным человеком, — мужчина снова тепло улыбнулся и, пожав ей руку, зачем-то вышел под дождь. — Ты же собирался ждать! — повысив голос, чтобы перебить стук дождя, напомнила Анна, но Бонфуа лишь беспечно отмахнулся и поднял голову, всматриваясь в небо и жмурясь от капель, попадающих в глаза. — Я передумал, — так же громко отозвался Франсис. — Мери сегодня улетает в Нью-Йорк, и вечером меня совершенно некому выгулять, а я ненавижу провожать ее в Америку, так что уйду по-английски, — пытаясь разглядеть собеседницу, заметил он, — а зонт вернешь, когда прилетишь в Довиль, — он уже повернулся спиной к Ане, когда резко что-то вспомнив, добавил, — уверен тебе понравится этот курортный городок. Его построил один очень богатый французский герцог, по просьбе своей жены — княжны из старинного русского рода. Ах, что делает с мужчинами любовь и очаровательные барышни, — и, как ни в чем не бывало, ловко обходя лужи, отправился куда-то избавляться от неприятных впечатлений сегодняшней встречи. Аня стояла на месте до тех пор, пока его фигура окончательно не скрылась за стеной дождя, а потом, спустившись по ступенькам, раскрыла зонтик, и не сдерживая доброй сожалеющей улыбки, вспомнила за что двести пятьдесят лет назад так легко и опрометчиво влюбилась в него. 24 августа 1572 года Чуда не произошло, и астрологический расчет не помог, все обернулось еще хуже, чем ожидалось. Англия шагала по улицам, как призрак — никто ее не замечал, никто даже не мог к ней прикоснуться, словно она была огорожена невидимым барьером. Это было очень кстати, сейчас, когда люди, словно ополоумев от бешенства, кидались на всех, в желании разорвать друг друга в клочья, как цепные голодные псы. Мери осторожно ступала по каменным улочкам, плотнее кутаясь в плащ и придерживая капюшон, чтобы его не снесло ветром. Она предпочитала не замечать того трупного смрада, который в жаркую ночь особенно сильно ощущался в воздухе. Дороги приобрели неестественный алый цвет, вокруг лежали убитые гугеноты с иступленными или испуганными лицами. Рядом с ними находились члены их семей — жены, дети, безжалостно зарезанные или сожженные. Керкленд перекрестилась и порадовалась тому, что поужинать ей сегодня не удалось, хотя это не спасло ее от приторного чувства дурноты. Она не была уверена в том, куда держит путь — ее вело только ощущение близости другой нации, и полыхающие от пожаров дома, озаряющие летнюю темень жаркой ночи. В воздухе смешивались запахи гари, жженой плоти и волос, отравляя легкие людей и помутняя их рассудки еще больше. Глаза, налитые кровью, отыскивали новых жертв, а руки, расправлялись с ними с особой жестокостью, желая поглощать как можно больше чужой густой крови. Англия с отвращением и жалостью посмотрела на французов и, проведя рукой по двери, на которой сияли кровавые отпечатки чьих-то пальцев, юркнула внутрь. Пахло сыростью и почему-то вином. В сумрачном проходе, по которому она шла, то здесь, то там виделись громоздкие мешки, какие-то тюки и ящики, под ногами шуршала солома. Подобрав с пола подсвечник с коротенькой свечей, Керкленд зажгла ее, но полученного света не хватало для того, чтобы хоть немного прогнать мрак из углов комнаты, которые жутковато уходили в бесконечность. Поддавшись первому порыву, Мери поднялась на несколько первых ступенек скрипучей лестнице, но, будто бы окликнутая кем-то, спустилась и открыла соседнюю дверь, и с неожиданностью сна, оказалась в огромном туманном помещении. Слабый свет скользнул по пыльной мебели, осколкам ваз и окон, покосившимся картинам, по зеркалам в резных рамах и остаткам скарба, которые хозяева, похоже, не успели забрать. Около окна, неплотно занавешенного порванными занавесками, весящими на накренившийся гардине, сидела плечистая фигура, которой почти не коснулось освещение, но которую неплохо очертил свет луны и пожаров. — Зачем пришла? Поглумиться? — не своим голосом прохрипела фигура. — Ты сам меня позвал, — мягко отозвалась Англия и приблизила свечу к его лицу. Франсис прищурился, пытался отвести ее руку, но она уже успела увидеть и исхудавшее лицо, и покрасневшие глаза, и одежду, заляпанную кровью, о которую он, судя по всему, пытался вытереть руки. Мери скривилась. Они не виделись около двадцати лет, а перед этим с переменным успехом воевали друг с другом, или же, присоединялись к враждующим сторонам, и вновь оказывались лицом к лицу, в ставшей обыденностью борьбе. Что совсем не мешало Бонфуа, во время случайных встреч и столкновений с мазохистским удовольствием укладывать Керкленд в свою постель. Уж хотя бы до этой низменной человеческой слабости они доросли. Англия часто с отвращением вспоминала, что ни разу не сопротивлялась по-настоящему и предпочитала скидывать все на взаимные, ничем не обязывающие услуги. — Не помню, — прервал размышления девушки, Франция, — зачем? Не сказал? Хотел, наверное, порадовать тебя своими неудачами. — Да, тоже мне удивил — доказал, что брак принца-гугенота и принцессы-католички может привести только к новому витку народных волнений, — едва ли не фыркнула Керкленд, опуская свечу на пол, — Марс и Венера не помогли. Сейчас вы доказываете, что католицизм лживая, кровавая и предательская религия. — Маргарита и Генрих не виноваты, — попытался было сказать Бонфуа, когда из его горла вырвался тяжелый кашель. — А кто тогда? Эта интриганка Медичи? Ты никогда, кстати, не замечал, что тебя постоянно кидают в хаос женщины, а в последнее время еще и итальянки? — подтрунивая, протянула Англия. — Спасают — тоже женщины, — отнял руку ото рта Франсис, — и необязательно было наводить разговор на нее, таким дешевым способом. Чтобы ты не думала, я люблю Аличе. Она моя сестра и ее целостность важна для меня. Честно сказать, мы с Антонио всегда немного завидовали сестрам Варгас — они были не просто родственниками, они были реально родными Рима, и дедушка уделял им внимания, куда больше, чем нам. Это был способ доказать то, что мы чего-то стоим. Но, клянусь, я бы не тронул Аличе и тем более Кьяру, а Испания теряет голову. Мы уже чуть не убили младшую Италию, а сейчас Антонио сам не подозревая того, уничтожает ее физически и морально. Если он продолжит в том же духе, то она никогда не придет в себя. — Придет в себя от чего? От войны? — с удивлением спросила Мери, приподнимая платье и усаживаясь на ящик, стоявший тут же. Бонфуа сокрушенно покачал головой и чуть выпрямился, чтобы их лица находились на одном уровне. — Она все еще сломлена горем. Теряла ты когда-нибудь человека, которого любила всей душой и сердцем? Хотя, прости за такой бестактный вопрос, я не уверен в том, что ты способна на любовь, — возвращаясь к знакомому тону, продолжал француз, — а я был тем, кто сказал Италии о том, что Священная Римская Империя не вернется с войны. Я сказал, что он погиб. Сразу, как только мы вернулись домой, не переодеваясь, в латах, запачканных кровью, ворвался в их светленькую чистенькую гостиную. Видела бы ты ее лицо… Она улыбалась и качала головой — не верила, отказывалась слушать, а потом рухнула на пол и разрыдалась. Я и сам, как ребенок, готов был заплакать, но ушел, предоставив ее Венгрии. Сердце этой милой доброй девочки разбито и по сей день, и чувство вины в ней стоит так высоко, что любой жест со стороны Антонио воспринимается, как предательство памяти. Я не совсем уверен, сможет ли она когда-нибудь оправиться полностью от этой потери. — Откуда у тебя взялись эти личные и откровенные догадки? — недоверчиво и изумленно, девушка подвинулась чуть ближе к нему. — В моду вошло не только использовать, но и разгадывать женщин? — Нет, бессердечная, — с досадой выплюнул Бонфуа, — если мне все равно, кто по ночам, кроме фрейлин, высвобождает тебя из кринолина и корсета, то это вовсе не означает, что я не переживаю за сестру. Когда вокруг ведутся религиозные войны, а сам ты теряешься где-то посередине, утрачивая на время веру, есть возможность обдумать чужие слова, действия, едва уловимые движения. — И это помогает? — с тихой серьезностью прошептала Мери. — Разве это спасает от боли и смерти? — Нет, — честно отозвался он, — это просто для себя. Когда-то ты, ma chère, разрывалась на части. И мне, так искренне хотелось хоть немного помочь одной из сторон… само собой, что раздробленность Англии была нам на руку, но… я просто хотел избавить тебя от боли. Я до сих пор не могу понять, почему я ставлю тебя выше своей гордости и обиды. Почему я продолжаю подавлять то, что так умело скрывается за ненавистью, и думаю об этом сейчас, когда мои люди гибнут? Мои приоритеты явно сместились. И знаешь, что это значит? — Что? — но она уже знала. — У нас есть собственная воля. Примечания: 1) Согласно мирному договору, заключённому между Францией, Англией и Испанией в Като-Камбрези в 1559 году, Франция отказалась от всех претензий на Италию, удержав за собой лишь Салуццо, Пьемонт и Савойя были возвращены герцогу Савойскому, Милан и Неаполитанское королевство были признаны владением Испании. Взамен Франция получила Кале, а также три лотарингских епископства: Мец, Туль и Верден. Испания сохранила Франш-Конте и Нидерланды. 2) Закрепление испанской власти и феодальной раздробленности в условиях разорения страны привело к падению значения итальянских государств в европейской политике и смещению Италии на периферию исторического развития Европы. С другой стороны, вернувшись из Италии, французские и немецкие солдаты и офицеры принесли в свои страны идеалы Ренессанса и гуманизма, что послужило толчком к бурному развитию культуры Возрождения к северу от Альп. 3) Главным результатом Итальянских войн стало утверждение испанской гегемонии в Италии и превращение Испании в ведущую державу Европы. 4) Ричард Ченслор — английский мореплаватель, положивший начало торговым отношениям России с Англией. Иоанн VI дал англичанам торговую грамоту, объявив в ней, что они свободно и беспошлинно могут торговать во всех городах России.