Спираль

Сколько уже пробежало лет, Что, право же, даже считать не хочется. Больше побед или больше бед? Пусть лучше другими итог подводится. Юность. Какою была она? Ей мало, признаться, беспечно пелость. Военным громом опалена, Она, переплавясь, шагнула в зрелость. (Эдуард Асадов)

Начало XVII века. В послушание и скромности рождаются настоящие чувства – так много веков убеждали женщин, насильно прививая им многие очаровательные, но очень скованные и неуверенные черты, которые им суждено было передать свои дочерям и внучкам, пронесшим сквозь столетия эту слегка фальшивую истину. Молчание, полное покорства и уважения, воцарилось в зале, даже Вьетнам, вставшая, чтобы наполнить чашки чаем, действовала столь беззвучно и одаренно, что ни единого лишнего позвякивания не услышало бы и самое придирчивое ухо. Япония в благодарности едва заметно склонила голову и позволила себе только короткий взгляд, обращенный на прикрытые двери, а не на гостей. Где-то на улице шуршали и похрустывали красные листья клена, огненным цветом опаляя серые дорожки, по которым обычно бегали дорожная пыль и редкие розоватые лепестки, что не были собраны строгими молоденькими прислужницами, и спрятанными где-то на донышке корзин и шкатулок. Хонда умела сдерживать эмоции идеально и держалась так, что любой высокопоставленной особе, пусть даже и жене императора, стало бы стыдно перед юной японкой, безупречно управляющей всем, что было дано ей от природы, а потом и тем, что вложили в нее лучшие учителя, тратившие года на обучения, а затем сменявшие друг друга, чтобы привнести в нее нечто новое и уникальное. Только это позволило уголкам чуть более пухлых губ, чем бывают у азиаток, не опуститься вниз, демонстрируя собравшимся все то горькое разочарование, что вмиг поселилось в девичьей еще такой впечатлительной и трепетной душе. Между тем, гости, навестившие Сакуру, имели не просто высокие чины и беспристрастные лица, но богатую историю и неизменное влияние на нее, которое, благодаря многим стараниям девушки, было уменьшено и возведено в ранг не самого отягощающего. Пристальнее всего за ней следил Китай, от острого глаза которого вряд ли утаилась та мимолетная досада, что не посмела омрачить лика Японии, но поселившаяся на долю секунды в ее отведенном взоре. Яо поразительно и безошибочно точно видел и чувствовал то, что творилось на сердцах его бывших подопечных, что часто не радовало окружающих, но было даровано ему небом, быть может, за слишком долгую жизнь ценой упавших и сохраненных наций. - За мир и понимание между нами, братья и сестры, - едва ли не задорно произнес Сиам, позволяя себе намек на улыбку. Все безмолвно согласились и поддержали сказанное, но Корея позволила себе чуть более холодный и укоризненный вид. Недаром именно она носила статус страны с самыми красивыми женщинами Азии, отличаясь отменными и завораживающими чертами бледного лица, потрясающими длинными ресницами из-под которых она бросала благостный взгляд только на Вана, и чудесным станом, одетым в великолепный ханбок яшмового цвета. Одежда ее поражала своей роскошью и пышностью, от чего Япония чувствовала мимолетную смешинку, поселившуюся в груди, связанную, скорее всего, со знанием того, что вся эта гротескность прежде всего для Китая, который одаривал ее сочувственными и понимающими, но никак не жадными взглядами. Ее брат – старший Корея, не разделявший тяги сестры к излишнему богатству, предпочел обычный мужской белый ханбок, отлично пошитый из качественной ткани. Подобно сестре, он был красив, но в его лице была излишняя суровость, скорее пугавшая, нежели привлекавшая к себе. Он хотя бы не хотел быть похожим на гравюры богов и императоров, чего нельзя было сказать о Яо, которому его статус все же позволял эти слабости к расшитым драконами, знаками неба, солнца, земли, звезд и гор, халатам желтого или абрикосового цвета, выгодно оттенявшими его молодое, нетронутое не единой морщинкой, лицо и темные длинные волосы, забранные в хвост. Его одеяния дышали не расточительностью, а вдохновенностью и величием, что не укрывалось ни от одного человека, встречавшего его. - Если говорить о мире, то я искренне надеюсь на то, что ваши разногласия с Кореей будут улажены в ближайшее время, - обратился к Японии Китай, по-отцовски наставительно и бескомпромиссно. - Конечно, - согласилась Хонда, бесстрашно глядя в карие глаза бывшего учителя, - но при условии, что моим границам не помешают ваши войска. Китай не изменился в лице, зато губы Кореи недовольно дрогнули, что позабавило Японию. Как бы старшая сестра не старалась занять главенствующие позиции при Ване, она терпела сокрушительное фиаско, ей не хватало той ледяной выдержки и невозмутимости, что жила в младшей из семейства и выделяющей ее из всех. Китаю всю жизнь приходилось сталкиваться и бороться с самонадеянностью и самостоятельностью, которые родились вместе с Сакурой и правившие ее разумной натурой и головой. Именно с Хондой Яо пошел на уступки, без устали обучая и неконтролируемо обожая младшую сестру, что так ярко проявила лучшие неженские дарования и таланты. Он позволил и даже настоял на том, чтобы ее обучили, как гейшу. То есть разрешил ей быть не просто своеобразным украшением на приемах и чайных церемониях, но умной и обученной всему молодой особе, имевшей ряд козырей в своем длинном рукаве. Даже сейчас, только Япония имела право носить прическу гейш, в которой затылочные волосы образовывали напуск, а от обнаженной шеи значительно отставал воротник, что очень модно и вызывающе-изыскано смотрелось в купе с милым, по-европейски белым округлым личиком, на котором застыло выражение величайшего желания услужить и поддержать интересующую гостей тему. О, не страдающая от недостатков красоты Хонда, запросто могла с помощью манер поставить на место и заткнуть за пояс Корею, что было известно всем окружающим, пожалуй, даже незадачливой сопернице, недавно пострадавшей от рук Японии. - Мы не несем угрозы для тебя, Япония, - продолжил Китай, чуть более мягко, чем начал. - Но скорого мира после недавней войны искать не следует, верно? – возразила девушка. Яо промолчал, предостерегающе глядя на Корею, плотно сжавшую губы и чуть покрасневшую от недовольства и наглости Сакуры. - Ты тоже принимаешь сторону изоляции? – сменил тему Ван, выдавая чуть большую заинтересованность, чем в предыдущем вопросе. – Западные варвары заставили и тебя пойти на крайние меры. - Да, - кивнула Хонда, отслеживая неудобство Вьетнама и Сиама, которые скромно, будто слуги, сидели немного поодаль от разодетых родственников, - их миссионеры применяли очень жестокие методы для того, чтобы навязать моим людям христианство, и я не могла молча наблюдать за этим. - Они несут не только свою веру, но и свои ужасные обычаи и традиции, - добавила Корея, - они развращают наших людей своими беспринципными позволениями и велениями! - Что не может не отражаться на нашей культуре, - задумчиво согласился Китай, - я думаю, что мы поступаем правильно… получат ли мои люди позволения пересекать твои границы? - Безусловно. Ты и Голландия внесены в список разрешенных гостей, - сказала Япония, чувствую, что упоминание Ларса насторожило Яо, - попытки остальных будут пресекаться на корню. Я хочу сохранить за собой права выбора пути развития. – Где-то внутри кольнуло, напоминая об Испании и Португалии, которые навещали ее когда-то. Исабель была сносна, но Антонио проявлял неизмеримую дотошность и приставучесть, оставаясь при этом безумно веселым и привлекательным молодым человеком. Но если сами европейцы ставили вопросы под таким углом, то Япония предпочитала единичные, но ценные знакомства, нежели разрушавшие ее изнутри встречи с легкомысленными существами, мнящими себя царями, из-за статуса, который они приобрели у себя дома, в стране, которой и краешком глаза не созерцала Хонда. Окончательное и бесповоротное решение – изоляции быть. * * * Испания едва успел переступить порог дома, когда на голову, мучаемую жутким похмельем, свалился такой оглушительный шум и треск, что страх появился, куда раньше сокрушительной боли. Не чувствуя под собою ног, он кинулся к распахнутым дверям гостиной, перед которыми стояли испуганные служанки, не смевшие вступить в зал, и жавшиеся друг к другу, как надоедливые крикливые несушки. - Что здесь происходит? – не очень твердым голосом произнес Карьедо, привлекая к себе внимание. - Господин… господин! – к нему выступила маленькая старенькая горничная. – Сеньорита Варгас бушует и вот уже добрых полчаса не выходит из гостиной. Боюсь, что ваши бесценные вазы разбиты! – это по ее мнению должно было волновать Испанию больше всего, ибо она понизила голос и сочувственно наклонила голову, покрыв рот потемневшей и огрубевшей от работы рукой. - Из-за чего? Кто посмел обидеть сеньориту? – тут же вспылил Антонио, хотя прекрасно понимал, что виноват кто угодно, но не эти бесполезные, испуганные его гневом женщины, нервно закусившие губы. - М-мы не знаем, сеньор Карьедо! – призналась девочка, которая, насколько помнил испанец, следила за порядком в комнате Варгас. – Утром она зашла в ваши покои… хотя я пыталась ее отговорить! – тут же добавила она, сверкая большими темными глазами. - Пробыв там немного, она выбежала сама не своя, что-то крича по-итальянски, и сбивая на своем пути все, что попадалась под ноги, а затем осталась в гостиной, откуда мы не можем выманить ее ни уговорами, ни обещаниями. - Ясно, - коротко отозвался Карьедо, - а теперь разошлись все и не вздумайте греть уши! Кого увижу, тот будет наказан по всей строгости. Марш работать! Служанки встрепенулись и побежали, кто куда, приподняв подолы рабочих платьев и неловко перебирая ногами. Оставшись один, Антонио, однако, не спешил навестить разъяренную итальянку, продолжавшую громить его любимую гостиную, в которой еще остался приятный лоск, напоминавший о славных победах, имевших место каких-то пятьдесят лет назад. Она повернулась к нему только тогда, когда он позвал ее по имени – осторожно, с мнимой легкостью, веселостью. Сердце тут же ушло в пятки, при виде искаженного болью и злостью лица, залитого слезами. Встрепанные каштановые волосы липли к соленым красным щекам и вспотевшему лбу, веки чуть опухли, а с кончика курносого носика и с подбородка скатывались хрустально-прозрачные слезы. Остановившись на мгновение, осознавая кто перед ней, Кьяра размахнулась и отправила в сторону Карьедо пустую вазу, прибывшую с далекого Востока, как дар от Японии. Само собой, она даже до него не долетела, но Антонио все равно увернулся и, изобразив святую невинность, как он часто делал, когда старшая Варгас злилась, сделал несколько шагов на встречу своей дорогой подопечной. - В чем дело, малыш? – ласково начал испанец, стараясь не корчиться от тошноты. Вчерашняя пьянка сильно сказалась на его нынешним состояние, потому хотелось иметь дело не с крикливой девчонкой, а с подушкой и кувшином воды. – Расскажи мне, кто тебя обидел, и я все исправлю, лишь бы моя девочка снова улыбалась… - Закрой рот, ублюдок! Лучше иди и утопись! – дрожащим, срывающимся на крик, голосом сказала Южная Италия, крепко сжав кулаки. – Хочешь сделать меня счастливой? Убирайся туда, где я тебя никогда не встречу! - Успокойся и объясни в чем дело! – прикрикнул на нее Карьедо, бледнея от страха, вызванного догадкой. - Тебе объяснить? Объяснить?! – прорычала итальянка, порывисто хватая со стола какую-то пачку писем, и сминая их в слишком сильно сжатой руке. – У тебя нашла… и вот эту прекрасную вещичку с английскими вензелями «М.К.» тоже, - кидая об пол платок, а затем и письма, крикнула она, - чудесно, не правда ли? Мог бы хотя бы попытаться их спрятать! - Я разве не учил тебя, что рыться по чужим вещам не хорошо? – церемонно-холодно, удивительно спокойно, спросил Антонио. Ему нечем было защищаться, он знал, что виноват, но мужское эго не позволяло просто сдаться. - Сволочь, как ты смеешь такое говорить? Спал с моей младшей сестрой, значит? Это по-твоему нормально пользоваться кем-то за моей спиной? - Откуда этот тон? – усмехнулся Фернандес Карьедо, чувствуя, как дрожат у него губы, когда Кьяра яростно утирая слезы, смотрит на него так обвиняюще. – Нас с тобой ничего не связывает, кроме дружбы, быть может, брато-сестренской любви, а ты устраиваешь мне скандал, не достойный молодой воспитанной особы из хорошей семьи. - И как? – не слушала его Варгас. – Было хорошо? Тебе понравилось? Может, наконец, отдашь меня Австрии? Или лучше этому придурку Франции, который отчаянно боролся за меня… Ах, еще же есть Турция, думаю оказаться в его гареме будет куда приятнее… Везде будет лучше, чем с тобой, ведь из тебя отвратительный хозяин – мягкотелый, лицемерный подлец! - Прекрати… - Правда не нравится? – слегка в нос, поинтересовалась девушка, выпрямившись и всхлипнув. – Ты хуже всех тех, кого я встречала прежде. Из тебя не то, что владелец – друг паршивый. Разве ты не обожаешь своего Бонфуа? Тогда чего это ты кувыркаешься с Керкленд? - Она не его, - попытался оправдаться Антонио, но был прерван. - А-то ты сам не знаешь, что он за ней волочится всю жизнь. Или для тебя только обручальное кольцо аргумент? Ты вообще когда-нибудь, хоть кого-нибудь любил по-настоящему? Карьедо умолк, опустив взгляд. Собираться с мыслями, когда они в страхе разбегались, не желая задерживать свои невесомые шаги в его голове, было почти невозможно, но чутье подсказывало, что он уже достаточно наврал, чтобы пытаться хитрить сейчас. - Да. Я любил Аличе. - Насколько же должна быть пуста твоя голова, чтобы испытывать чувства именно к ней! – вне себя воскликнула девушка. – Ты должен был знать, что она любила всю жизнь только его одного и ей до сих пор никто не нужен! Она маленькая эгоистичная дрянь, которая позволила себе отнять у меня все, что я когда-либо имела… даже себя! Аличе – беззлобное создание, которое разрешило тебе попользоваться собой, но думаешь, что все это было зарождением какой-то любви? Ты слеп, Антонио. Никогда не разбирался и разбираться в чувствах не будешь – слишком твердолоб и скуп. Впрочем, не ты один… Всю мою жизнь одно и то же. – Пугающе тихо, от чего, кажется, шумно колебался сам воздух, произнесла итальянка, мрачнея и отворачиваясь. – Дед тоже любил Аличе, куда больше меня. Ах, смотрите, как малышка Италия талантливо рисует! Из нее вырастет гениальный художник – она станет родиной великих! Младшая сестра была вечным предметом обожания. Братья привязывались к ней мгновенно, о чем ты можешь сам судить, ты и Франция, по крайней мере, были в полнейшем восторге от настоящей наследницы Рима. А кем была я? Обычным, очень стандартным районом римской империи, который часто наводняли люди с востока. Только Византия и Греция проявляли ко мне не поддельный интерес. Так странно, что чужой отец боролся за меня больше родного деда… Нет, дедушка Рим любил меня тоже, но Южную Италию задвигали на задний план так часто, что я начала забывать об этом, теряя связь с ним и сестрой. А потом была война и деление, когда Австрия забрал к себе единственное дорогое для меня существо – Аличе, а меня отдал тебе. И начался период, когда я позволила себя обмануть… Пускай в начале ты пытался выменять меня на Аличе, но затем, что-то в твоем отношении изменилось. Ты не жаловался на меня, терпел все мои капризы и недовольства, выполнял сам ту работу, что поручал мне, заботился и защищал меня, заставлял меня улыбаться. Знаешь, мне всегда не нравилось, когда ты уходил напиваться со своими дружками – боялась, когда ты был пьяным. Думала, что твое добродушие уйдет и сменится чем-то страшным, что очернит тебя в моих глазах, но ты был просто напившимся лопухом, которого я укладывала спать, сопротивляясь, когда ты пытался повалить меня рядом с собой и обнимать до треска в ребрах. Ты был лучшим, что я когда-либо обретала, а сегодня я поняла, что тебе для полноты счастья не хватало моей сестры в своей постели, а все потому, что я к себе не пускала. - Ты не права, - Испания отчаянно замотал головой, испытывая жутчайшие угрызения совести и приступы жалости. - Знаешь, почему я буду ненавидеть тебя больше, чем кого бы то ни было? – по-детски наивно растянула слова Италия. – Потому что ты был достаточно жесток, чтобы заставить меня поверить в то, что я значу что-то для тебя… в то, что я, наконец, стала не тенью и не продолжением сестры, не чьим-то придатком, а настоящим полноценным человеком, к которому привязаны. – Договаривая последнее предложение, Кьяра с быстротой и ловкостью кошки, пока Карьедо был слишком ошарашен ее исповедью, попыталась выскользнуть из гостиной, но ее тонкое запястье сковала стальная хватка. - Пусти, - сквозь сжатые зубы потребовала Италия, - пусти немедленно! - Ты самое дорогое, что у меня есть и я не буду знать, что делать, если тебя не будет со мной, - отчаянно затараторил испанец, крепко прижимая к себе упирающуюся итальянку, не жалевшую для него крепких тумаков и затрещин, - я дурак, да… сволочь последняя, которая не достойна даже кончика твоего мизинца, но ты мое все… - Хватит лгать, ублюдок и отпусти меня! – почувствовав небольшую слабину, Кьяра освободила левую руку и дала ему звонкую пощечину. – Я не хочу, чтобы ты снова вешал лапшу мне на уши… - Помнишь… помнишь, как ты утешала меня, когда я вернулся после разгрома армады? – задыхаясь, зашептал Антонио, удерживая девушку и утыкаясь носом в ее лохматые волосы. – Обнимала, как ребенка и шептала что-то… И на минуту я был так счастлив, как никогда не был. Просто прижавшись лбом к твоему плечу, чувствуя, как ты гладишь меня по волосам… как мне жить без тебя? - Ты думаешь, мне не все равно? – Варгас дернулась и с силой оттолкнула испанца от себя, от чего тот пошатнулся и едва не упал. – Я жалею только о том, что Англия не отсекла тебе твою пустую башку, и не потопила тебя вместе с твоим драгоценным кораблем, глядишь, мир засиял бы новыми красками. – И развернувшись, она вышла, не закрыв за собой дверь, но оставив запах полевых цветов и фруктов вместе со случайно оторванным Карьедо кружевом платья. * * * Непривычный холод проникал под плащ и одежду, заставляя тело дрожать в попытке согреться. Мери с неохотой выудила отогретые в теплых карманах руки, и стряхнула с плеч крупные хлопья снежинок. Очень хотелось, чтобы все дела и проблемы можно было снять с плеч, так же просто, как кристаллики воды, разрушающиеся при соприкосновении с кожей ее пальцев. Не считая внезапно обрушившегося на нее снегопада, Англия была более, чем довольна – ее отпустили ненадолго в Новый Свет, где она собиралась провести несколько недель в компании малыша Америки, который будет доверчиво тянуться к ней, смеяться над всякой ерундой, требовать от нее историй и ее пиратскую шляпу, которая, конечно же, ему слишком велика. А еще, она припасла для него особый сюрприз, который должен будет надолго занять ребенка. Улыбаясь своим мыслям, Керкленд счастливо зашагала вверх по склону, призывая своих людей шевелиться побыстрее. Она определенно была хорошей сестрой. - Сядь, не мельтеши под ногами! У Ирландии очень высокий и раздраженный голос, думает Англия, глядя снизу вверх на старшую сестру, и он ни капельки не напоминает мамин, хотя девочка совсем не помнит Британию. Тем не менее, она послушно отходит в сторону и кое-как забирается на грубо отесанную лавку, не смея просить о помощи братьев. Уэльс что-то вырезает из дерева, а Шотландия со скучающим видом, подперев щеку кулаком, наблюдает за действиями Ирландии, которая хлопочет над котелком, над которым вьется белесый пар, распространяющий по комнате аппетитный аромат. - Скоро уже? – нетерпеливо спрашивает Шотландия, повергая сестру в большее неудовольствие. Еще мгновение и, кажется, что ложка ударит по лбу незадачливого просителя, но Ирландия переводит дух, и ворчливо отвечает: - На многое не рассчитывай – еды с гулькин нос. - Я как раз работаю над новой ловушкой, - будто претензия предъявлена ему, отзывается Уэльс, не отвлекаясь от дела. - Урежем в пойке мелкую, обойдется. Все равно ничего не делает, - пожимает плечами Шотландия, искоса следя за реакцией испуганно округлившей глаза Англией. - Глупости не говори, - обрубает Ирландия, - она потом пищать будет, а мне с этим разбираться. - Ты же великая хозяюшка, так что справишься… - А ты кормилец, между прочим, а от тебя толку тоже не много! - огрызнулась старшая сестра. – Я не мама, чтобы терпеть ваши дурацкие капризы. Сама лучше на охоту ходить буду, чем тащить на себе валуны, в виде такой семьи. - Пусть тогда каждый будет сам за себя, - с безразличием соглашается Скотт, - винить будет некого, если желудок останется пустым. Уэльс только хмыкнул, а Англия так и не сумела ничего сказать о том, что не умеет охотиться, и наверняка будет обречена на голодную смерть, а может и на холодную, если братья и сестра решаться жить по отдельности. Заходя в дом, Мери ожидала топот и громовые выкрики, готовая призвать Альфреда к спокойствию и осторожности на лестнице, хотя на самом деле в ней пульсировала такая радость, что она не могла дождаться момента, когда сможет прижать к себе мальчика, и забыть о том, что дома она стоит на гране войны. Но странное дело – никого не было видно или слышно, что наводило на самые ужасающие мысли. - Госпожа Керкленд, здравствуйте! – ей подобострастно улыбнулась служанка, намеревавшаяся самостоятельно стянуть промокший плащ с плеч англичанки. - Где Альфред? – без лишних церемоний, требовательно спросила Мери, оглядываясь, словно надеясь, что он вот-вот выпрыгнет откуда-нибудь. - Ох, не переживайте, - добродушно замахала руками женщина, - он ушел гулять со своим другом. - Другом? – повторила Мери, ощущая, как холодеют руки. – Каким еще другом? - Вот уже несколько месяцев мальчик ежедневно убегает гулять с каким-то новым другом, которого я доселе не видела, и который, возможно, является фантазией юного господина, но фантазией безобидной, делающей его более счастливым, когда вас нет рядом… - Стало быть, вы позволили маленькому ребенку гулять неизвестно где, неизвестно с кем? – разозлилась Англия, не веря в такую безалаберность подчиненной. – Вы уволены, мисс! Выбежав на улицу, Мери тут же призвала всех пришедших с ней людей на поиски Альфреда, и несколько раз глубоко вздохнув, понадеялась, что друг действительно не настоящий. Его общество ей на самом деле совсем не нравилось, и вообще он не имел права бывать здесь, но, несмотря на все угрозы, неизменно возвращался по непонятным для нее причинам. Англия убеждала себя, что идет искать его только потому, что компания братьев и сестры ей надоела больше, чем горькие коренья, которыми ее так и норовили накормить в последнее время. Путаясь в своем длинном одеянии и спотыкаясь, когда оно цеплялось за корни деревьев, стелящихся по земле, девочка все же достигла знакомой поляны, находящейся недалеко от берега моря. Пришлось остановиться для того, чтобы дыхание выровнялось, и он, не дай бог, не подумал, что она бежала. Пробираясь сквозь высокую траву, в которой Англии не нужно было нагибаться, чтобы скрыться, из-за своего небольшого росточка, она решила, что было бы недурно напугать этого зазнайку, не то он слишком часто кичится тем, что старше нее, выше на две головы и дома у него куда лучше. Подкравшись к нему, Англия с удивлением и неудовольствием обнаружила рядом с ним какого-то темноволосого мальчика, который поминутно широко улыбался и посмеивался. Проглотив страх, она вышла в поле их зрения, с таким видом, будто в любой момент готова кинуться на них с кулаками и защитить себя, даже от разъяренного зверя, хотя на деле выглядела, как испуганный зайчонок. - Ma petite lapine! – оживился Франция, поднимаясь с земли и отряхивая одежду, чуть заметно давая знак своему другу, чтобы тот тоже встал. – Хочу познакомить тебя с моим братом – Испания! - Ты что, всех знакомых называешь родственниками? – намеренно не глядя на Испанию, поинтересовалась Англия, склонив голову. - Не в этот раз, - пропустил он укол мимо ушей, - Испания мой родственник со стороны Рима, так что все в порядке. - Неожиданно… - Мне очень приятно встретиться с тобой, - начал было Испания, и протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но девочка увернулась и, возмущенно фыркнув, убежала. - Angleterre! – окликнул ее Франция. – Зачем ты приходила? - Просто так! И не думай, что из-за тебя! В голове кружили самые разнообразные по своей абсурдности мысли – одна хуже другой, но Англия ничего не могла с собой поделать, когда ее обуревал такой страх, что мелко дрожали руки. Она понятия не имела, с кем здесь мог связаться Альфред и что из этого могло приключиться, ведь, судя по словам служанки, эти встречи продолжались в течение нескольких месяцев, за которые подозрительный друг мог с легкостью втереться в доверие Америки, у которого ни жизненного опыта, ни особой осторожности не наблюдалось, а уж про инстинкт самосохранения и говорить не требовалось. Далеко убежать Америка не мог – Керкленд строго настрого ему это запретила, предварительно напугав тем, что в случае непослушания он может наткнуться на голодных эльфов. Конечно, эльфы были абсолютно беззлобны, но Альфред понятия об этом не имел, что было ей на руку. Нахмурившись и плотнее закутавшись в плащ, она пошла по протоптанной дорожке, надеясь на то, что вскоре ее окликнут и позовут встречать ее дорогого мальчика или она сама его найдет, увлеченно носящегося по покрытой снегом пустоши и ловящего снежинки. На замерзшей земле сапоги заметно скользили, что выбивало из колеи почище, чем ледяной ветер, приходилось смотреть под ноги и делать крошечные шажки – держаться было не за кого, о чем приходилось жалеть редко, но очень некстати. - Альфред! – позвала она, зажмурившись, когда снег попал в глаза. – Альфред! – громче крикнула она и прислушалась, нету ли отклика, который глушит метель. Несколько минут все было тихо, а потом, с нарастающим шумом и восторгом, появился мальчик, за которым, чуть отставая, шел кто-то еще. Узнав Мери, Америка, что есть духу, позабыв обо всем, кинулся к ней и повис у нее на шее, неуклюже обнимая и прижимаясь теплыми, обветрившимися губами к ее холодным щекам. - Англия! Англия ты приехала! Ты знаешь, я так долго тебя ждал… так ужасно долго, что боялся, ты уже не приедешь, но ты здесь! Здесь! – захлебываясь от счастья, залопотал мальчик, смеясь, когда Мери с нарочитой заботой начала проверять его температуру и все застежки на его одежде. - Где ты был, Альфред? Разве я тебе не говорила, чтобы ты слушался няню, пока меня нет? – с укоризной спросила Керкленд, поставив мальчика на землю и строго глядя на него снизу вверх. – Я придумала эти правила не просто так, а чтобы ты оставался в безопасности… - Но мне было скучно! – обиженно надувшись, отозвался Джонс, сложив пухлые ручонки на груди. – Я больше не мог быть один… но мне повезло, потому что я встретил ее! - Кого ее? – недоуменно произнесла Англия, когда Альфред побежал назад, чтобы за руку привести с собой ту незнакомую фигуру, которой на деле оказалась маленькая девочка, застенчиво опустившей глаза, и шедшей казалось только потому, что ее настойчиво тянул за собой Америка. - Знакомься, это Канада! – сияя, как новенькая монетка, объявил Альфред, подталкивая подругу вперед. – Я познакомился с ней недавно и… она моя сестра! Правда здорово? Энтузиазму мальчика не было предела, в то время как Канада, осмелев, посмотрела-таки на Мери, испугав ту чистотой прозрачно-голубых глаз и невинным выражением красивого личика, с покрасневшими на морозе щеками. - Bonjour! – белозубо улыбаясь, произнесла она. – Знакомство с вами большая честь, госпожа Англия! – девочка сделала нечто напоминающее реверанс, и тут же выпрямилась, неуверенно, но доверительно заглядывая англичанке в глаза, будто ища ответ. - Так ты и есть дитя, которое взял к себе Франция? – переводя дух, поинтересовалась Мери и протянула руку, чтобы ухватить маленькую детскую ладошку, не защищенную ничем. – Будем знакомы, Канада! Я много о тебе наслышана и рада, что теперь имею возможность созерцать тебя лично. – На душе стало легче, не только из-за того, что Америка нашелся, но и потому что девочка стыдливо и польщено отвела глаза, так поразительно и достоверно копирующие очи названного отца. Нельзя было поспорить с тем, что манеры малышки были безупречны, но Англия была уверена, что только под ее руководством из этого ребенка могла вырасти настоящая нация, а не только излишне красивая и трепетная барышня. - Сюда, Испания! Бог мой… ты, что, здесь всю ночь просидела? А я тебя так долго искал! – судя по тону Франция был одновременно зол и счастлив, с большой осторожностью он потянул ее на себе, чтобы как следует рассмотреть каждый синяк и царапину на ее лице и шее. Англия не дрогнула, даже когда Испания взял ее за руки, некрепко сжимая и сочувственно глядя на нее, с таким выражением, как будто сейчас вот-вот сам заплачет. - По-моему она замерзла, - шепнул он другу, хотя в этом не было необходимости – девочка не проявляла никаких признаков интереса или даже жизни, уперев взгляд в одну точку, и всхлипывая время от времени - По-моему ей крепко досталось, - тихо сказал Франция, накрывая ее своей накидкой и садясь рядом, - что случилось, хорошая моя? Почему ты не дома? - У меня нет дома, - глухо отозвалась она, - ушла. - Почему? – тут же выпалил Испания. - Они издеваются надо мной. Мне с ними плохо… - Но ты такая маленькая, Angleterre, как ты справишься одна? – недоуменно спросил Франция, мягко поглаживая ее по волосам и наклоняясь чуть ближе, чтобы расслышать ответ. - Я не ребенок! – тут же ощетинилась Англия, вызывая облегченный смех у обоих мальчишек. – Я смогу все сделать сама и докажу, что я лучше, чем они! – со злостью, она потерла запекшуюся кровь на лбу. – Они еще пожалеют… всех поставлю на колени, когда стану империей! - Империей? – недоверчиво переспросил Испания, внимательно смотря на крошку, не достающую ему и до плеча. – Какие у тебя странные планы, Англия… не расстраивайся, если не получится. - Зачем тебе это? – казалось, что Франция принял ее слова, куда более серьезно, чем должен был. – Помнишь, что случилось с Римом и Германией? Тебе это хочется? Сгинуть, как дедушка? - Но я не Рим и не Германия! – с досадой возразила девочка, ударив Францию по руке, и недовольно сведя брови. – Я смогу ее удержать… когда стану старше. Вот увидишь! - Ты и нас собираешься захватывать? – серьезно спросил мальчик, удовлетворенный тем, что она тут же сбилась с воинственной речью и задумчиво прикусила губу. – Хочешь быть империей - готовься к тому, что сделаешь кому-то больно. - Я не… - Ты не такая вредная, как любишь казаться, - продолжал Франция, ловко уворачиваясь от нового удара, - просто немного слишком настырная и упрямая. - Но милая! – заулыбался Испания, за что получил затрещину… от брата. - Иногда, - с неохотой согласился Франция, обнимая сопротивляющуюся Англию, - когда не отрицаешь того, что я куда лучше тебя! - Я всегда буду это отрицать! - Знаю. Испания рассмеялся и поудобнее расстелил на траве бордовую накидку, которую надел специально по случаю посещения острова. В темноте она казалась совсем черной, но мрак, как ни странно, не пугал, когда рядом сидели и переругивались люди, которых можно было назвать друзьями. Англия все же согласилась на то, чтобы ей помогли обработать раны и предложили те небольшие запасы еды, которые они притащили с собой, и даже задремала, привалившись к плечу Франции. Они втроем разместились в комнате Мери, которую та занимала, когда приезжала в Америку. Был накрыт круглый столик, на котором стояли чайник и несколько чашек из белого сервиза в цветочек, а так же блюдечки с шоколадом и печеньем, к которым незамедлительно поползли пальцы Америки. - Где манеры, Альфред? Сначала надо дождаться, когда сядут леди. Канада улыбнулась уголками губ и, следуя примеру Англии, постаралась со всей возможной изящностью, какую ей позволял рост, занять свое место. Обиженный Альфред сел сразу после них, и умоляющим взглядом, попросил у Керкленд разрешение на дегустацию сладостей, получив его, он немедленно оккупировал вазочку с джемом, не потрудившись запивать его чаем. - Канада, - как можно более вежливо начала беседу Англия, надеясь тем самым, что расположит девочку к себе. - Да, мадам? – девочка встрепенулась и тут же отодвинула от себя, только что взятую чашку. - Как твое имя? Мне кажется, что постоянно звать тебя Канадой излишне грубо, тем более ты еще очень молода. - Я так не думаю, госпожа Англия, - осторожно не согласилась девочка, - меня все устраивает. Не волнуйтесь, пожалуйста. - Это что же – тайна? – англичанка в изумление приподняла брови и преподнесла к приоткрытым губам чашку. – Ты мне не доверяешь? - Дело не в этом… - А в чем же, дорогая? Мое имя тебе наверняка известно. - Но я буду звать вас, как вы пожелаете, - упорствовала Канада с теми твердостью и вежливостью, какие Англии не раз приходилось наблюдать среди знати, - а вы можете обходиться этим. Я снесу от вас даже простого «эй, ты!», если понадобится. - Подожди… он не дал тебе имени? Судя по тому, как покраснела девочка, и как запылали ее уши, Мери попала в точку, что немало ее удивило. Бонфуа всегда отличался редкой фантазией, не всегда вульгарной, как не удивительно, что же помешало ему назвать свою блестящую находку каким-нибудь популярным французским имечком, желательно приличным, а не тем фривольным, каким обычно назывались куртизанки. Неужели, Франсис придавал такое огромное значение этому событию, что никак не мог подобрать имени, которое было бы достойно этой маленькой девочки, в руках которой была огромная земля? Если он так сильно дорожил Канадой, значит перед Мери маячил неплохой шанс … - Знаешь, что, - Англия сладко улыбнулась, чуть прикрыв глаза, - я сама дам тебе имя. - Правда? – девочка буквально просияла, а Альфред недоуменно поднял голову от вазочки, демонстрируя чумазую липкую мордашку. - Конечно, милая. Франция будет в восторге… * * * 1618 год. Закат начал грозиться задолго до того, как на часах пробило пять вечера, погружая большую часть комнат, которые не были освещены, в полумрак, где водили хоровод тени от многочисленных предметов мебели и безделушек, коими так любили украшать свои покои богатые люди. Это был рабочий дружеский визит, но Анна не ощущала со стороны Бервальда ни открытости, ни радушия, какое должно было бы чувствоваться хотя бы формально, даже от него – сдержанного, скрытного и пугающе серьезного. России часто рассказывали о том, что во время борьбы с Данией, Швеция впадал в бешеный ажиотаж, дрался как зверь, вырывая куски плоти Хенрика чуть ли не зубами, но она не предавала этим слухам должного значения – сама слишком часто попадала в немилость шведа, с завидным постоянством поворачивающего голову на восток, туда, где она жила. Его антипатия к ней была необязательной, возможно несуществующей, но то, что он наглым образом хотел присвоить себе ее земли, отрицать было нельзя. Казалось, что и сейчас, стоит ей лишь отвернуться и он накинется на нее с мечом, чтобы перерезать глотку и, хлебнув стакан крови, забрать то, что не получил после Столбовского мира, когда Мери с излишней скукой во взгляде была их посредником. Что видел Оксеншерна, когда смотрел на Брагинскую сквозь стекла очков, не позволяющих взглянуть в его собственные глаза? Неужели врага? Могло ли быть так, что все в жизни Бервальда точно выверенный расчет, где каждый компонент учтен, будь он живой или мертвый? - Что ты видишь, Бервальд? – голосом, каким обычно разговаривают с добрыми друзьям, спросила Аня. – Ты молчишь, а мне так интересно, чем забита твоя голова. - О в’йне, - скупо отозвался Швеция, - т’ б’дешь в н’й уч’cтв’вать, к’к не кр’ти. Я н’де’сь т’ б’дешь м’ей с’юзн’цей. Россия одарила его пустой улыбкой, и постучала пальцами по столу – вокруг сгущались тени, образовывая кольцо, из которого не видно было выхода. Она уже порядком устала от постоянной грызни с Польшей, чей нрав раздражал с каждым днем все больше, заставляя обращать взгляд к небу и просить прощение за совсем не благостные мысли о ней, включающие в себя различные думы о расправе. Алка была родственницей, каких обычно ссылали в монастырь, лишь бы не видеть ежедневно. Увы, ее статус и неопределенно-длинная жизнь не позволяли запереть ее в четырех стенах какого-нибудь католического учреждения. - Увидим, - сдержанно отозвалась она, - я не горю желание вливаться в чьи-то распри, но если кому-то понадобится моя помощь, то я всегда готова ее оказать. – По лицу Швеции сложно было определить, доволен он ответом или нет, но суровые черты не дрогнули. – Было тяжело уйти из-под влияния Дании? – не унималась Анна, не жаждя, впрочем, ответа. Бервальд поднялся со своего места и молча последовал к двери, но прежде чем уйти, повернулся к ней, и лицо его в свете заката полыхнуло кроваво-алым. - Нет, - ответил швед, - т’ж’ло был’ ост’влять Астр’д. Аня посмотрела на полыхающее солнце и улыбнулась. Какое странное открытие человечности в пяти словах. Если бы она так сильно не устала, но всерьез задумалась бы над ценностями, что были дороги ее западным соседям. Конец 1626 года. От природы Ришелье был слишком худым, высоким и нервным, что искупалось его потрясающей эрудицией. Заполучив красную мантию, он, однако, как человек, рдевший за Родину, не избавился от волнений, а стал еще более нервным, что отразилось и на его манерах и на почти угрожающей замкнутости. Франция находил его весьма занятным, и с должным уважением обращался к своему фактическому правителю, время от времени, как ветреный молодой мальчишка, выезжая с Людовиком на охоту за дичью или за очаровательными женщинами, коих при дворе водилось куда больше, чем оленей в королевском лесу. Кардинал эту его слабость не поощрял, но браниться смысла не видел, прикрывая глаза длиннопалой рукой с перстнем, и с тщательно скрываемым недоумением глядя на свою страну, в которой не проглядывался многовековой опыт, которым она должна была обладать. - Я порой задаюсь вопросом, меняетесь ли вы, Бонфуа? - Смотря о чем вы, ваше высокопреосвященство, - делая ленивый глоток из бокала, сказал Франция, - если говорить о внешности, то почти нет. Думаю, что это зависит от опыта, а так же от развития граждан и общества. Могу признать, что за последние несколько веков мы сделали не плохой рывок. Во многом же я ощущаю себя таким, каким был при Карле Шестом и Изабелле. - Отвратные времена, - быстро отозвался Ришелье, исподлобья наблюдая за реакцией Франсиса, который неопределенно пожал плечами. - Отчасти согласен. Все было смутно, я видел перед собой коварный лик королевы, плетущей интриги и пытавшейся меня разделить… ах, Изабелла была прекрасна, когда ее ввозили в Париж в великолепном шатре, совсем юную, с распущенными волосами, с блестящими от восторга и жажды власти глазами, - молодой мужчина хмыкнул, будто своим собственным мыслям, - она была в десятки раз коварнее, чем принято о ней думать. Сложно переоценить ее влияние в то время, но я, к счастью, пережил ее и у меня остался один горький осадок на душе – она желала меня женить без моего согласия, а я противился в то время этому насильственному мероприятию больше, чем сейчас, как бы сложно это ни было бы себе представить. - Вы все отшучиваетесь, Бонфуа, а между тем, англичане вновь на пороге, - попенял кардинал, судорожно втянув воздух через нос, от чего затрепетали крылья узкого носа, - и вновь с немирными целями. - Англичане с мирными целями? Ох, да после того, как мы с таким триумфом лишили их годового запаса кларета (который, кстати, очень хорош), нам рассчитывать на внезапную дружбу бессмысленно, - рассмеялся Франция, довольно покачивая бокалом, о стенки которого плескалась алая жидкость, - зря только Бассомпьера посылали на этот остров. Он же мог подпортить себе здоровье с их-то отвратительно-туманным климатом. Я не виню бедолаг-англичан за их характеры, с такой погодой рехнуться можно, не то, что потерять всякий вкус к еде или к жизни в целом. - Вы отзываетесь о них куда резче, чем думаете, - прищурившись, заметил кардинал, и по его бледному худому лицу скользнула усмешка, - зачем было позволять им ехать сюда в такой переломный момент? - Отказать стране в ответном визите? Это звучит почти как грех, - откинувшись на спинку кресла, ответил Франсис, - маркиз д’Аруэ уже пострадал, пускай помучаются теперь они. Численность их не составит особой сложности для поваров, да и покоев нам хватает. Их разместят со всей учтивостью, на какую только способен французский двор. - Лучше было связаться с испанцами. - Само собой. Антонио меня настораживает, но я верю в его нежное братское сердце. Ришелье приподнял брови. - Шучу, - вздохнул Франция, - я верю в свое влияние, только и всего. Попробуйте ненадолго отвлечься от неприятного, ваше высокопреосвященство, и получить удовольствие от кларета, в котором еще чувствуется вкус победы. * * * Закрывая за собой дверь и продвигаясь более твердой походкой, чем можно было от него ожидать после произошедшего, Франция совершенно неожиданно наткнулся на королеву, которая с легким испугом, но, не теряя достоинства, поприветствовала его по всем правилам приличия. - Как странно застать вас здесь, ваше величество, - легко улыбаясь, крайне вежливо произнес Бонфуа, обводя взглядом коридор, - совершенно без сопровождающих. - Смею вас уверить в том, что за мной уже спешат фрейлины, так что ваше удивление, надеюсь, не причинило вам лишних неудобств, - Анна Австрийская чинно, с упрямством, достойным ее испанских корней, наклонила голову, - я бы не хотела задерживаться сама или задерживать вас, месье Бонфуа, так что выражаю вам свое почтение и спешу удалиться. - Вы ищете компанию англичан подобно мне, - кинул ей в спину Франсис, с усмешкой замечая, как королева передернула плечами, - скажу честно – вам это грозит большими неприятностями, чем мне, но мы оба идем по не самой ровной дорожке. - Хорошего вам вечера, месье Бонфуа, - только и сказала Анна, гордо вскинув голову и удаляясь. * * * - Давайте, попробуем вести себя как приличные малознакомые люди, которые правда заинтересованы в улучшении политической ситуации? – сразу заявила Мери, когда он плотно закрыл за собой дверь и проследовал в глубь комнаты. - Это будет слишком тяжело, мисс Керкленд, - с неправдоподобным огорчением, констатировал француз, с улыбкой глядя на гостью. - Видите, во что меня вырядили? – девушка покрутилась вокруг своей оси, демонстрируя очень пышное и объемное платье, с баллонообразными рукавами и отложным робом. Лиф роб расходился на груди, соединенный поперечными полосками ткани, сквозь которые видна съемная вставка с треугольным мысом, прикреплявшаяся к лифу котт. - По-моему, вы излишне хороши в этом платье. Вас почти не хочется раздеть. - Я чуть было не умерла от стыда и неудобства, но сопровождающие меня послы настояли на этом абсурдном наряде, - Керкленд отстегнула застежку длинного манто с капюшоном, и аккуратно опустила его в кресло, - я, владыка морей, знаменитый и наводящий ужас на всех капитан, обязана была вести себя на корабле, как легковерная особа, неспособная стоять на ногах без мужской поддержки. Давно меня так не унижали. – Она присела в то же кресло и поправила складки платья, чтобы затем протянуть ему руку, смотрящуюся из-за объемных рукавов и огромного перстня, совсем маленькой. - У вас все еще впереди, дорогая, - Бонфуа незамедлительно, но очень поверхностно поцеловал тыльную сторону ее руки. - Не сомневаюсь. Должно быть, мне стоило бы каждое плавание проводить в этом сковывающим наряде. Мои противники помирали бы от смеху, куда быстрее, чем от моей рапиры. - Вас бы предпочли забрать в качестве трофея, чтобы усладить глаза и… - У вас порочные мысли, месье, - строго, не без кокетства, заметила Мери, - разве пристало вести подобные речи с недавней знакомой? Ай-яй-яй, и эти французы еще надеются на мирное урегулирование? Вам стоило бы поменьше претендовать на море… - От чего же? Мы так неравнодушны к воде! Вы англичане, всегда звали нас лягушками, а я смею напомнить вам, достопочтенная Керкленд, что лягушки любят воду. - Вот так новость! – всплеснула руками англичанка. – Досадно, месье, очень досадно… Придется воевать! - Вы будете писать мне письма? - Только в том случае, если вы пообещаете мне, что храбро погибнете под вражеским огнем, во время одной из атак… - Жестокая, - улыбнулся мужчина, садясь рядом с ней, и осторожно касаясь одного светлого завитого локона, - дадите мне это завиток на удачу? - И только? – она слегка отклонилась от его руки. – Я боялась, что вы потребуете от меня поцелуй или еще какую подобную дерзость, на которые так горазды французы. - Всему свое время, ma chère, не спешите. Я хочу напомнить вам, что наше союзническое соглашение было расторгнуто чуть позже, чем вы предсказывали, а стало быть, я победил. - Да, но вы меня ужасно подвели, Бонфуа, - нахмурилась Англия, несильно ударив его по плечу, - Габсбурги выступают лучше, чем хотелось бы. Мое желание стать победившей стороной все же не угасло и наша небольшая, но неприятная стычка, не должна стать помехой главной цели. С вашей стороны было весьма нахально направлять английские корабли против гугенотов, наших братьев по вере, которых вы нещадно узурпируете. - Мы были столь наивны, что надеялись на ваше понимание, - выдохнул Франция, - но нам поздно извиняться, а вам поздно требовать кларет назад, - он едва не облизнулся, когда щеки Керкленд знакомо и очень трогательно покрылись румянцем, а густые ресницы, в которых она прятала взгляд, дрогнули. - Верно, - прикусила на долю секунды нижнюю губу Англия, смирившись с тем, что в конец обнаглевший француз поцеловал ее в шею. - Все время забываю тебя поблагодарить, - отвлекаясь, сказал Бонфуа, - а между тем это было приятным сюрпризом… Маргарет – прекрасное имя, хотя Альфред все равно непреклонно зовет ее Мег или Мегги. - Для него это имя сложное и ничего не значащее, - медленно проговорила Мери, чуть улыбаясь, – а для меня Канада явилась настоящей жемчужиной, которую еще рано доставать из раковины, но которую пора оберегать. Отдал бы ее мне, и клянусь, я вырастила бы из нее безупречную леди. - Зажатую пуританку с чередой комплексов? Merci beaucoup, mon amour, справлюсь как-нибудь сам… - Не хочешь отдать по-хорошему – отберу силой, - пообещала Киркленд, положив обе руки ему на плечи. - Америку лучше оберегай. Не думаю, что наши ссоры хорошо скажутся на детях. - Ради бога, не говори это таким тоном – меня пугает формулировка. Я сразу ощущаю себя матерью многочисленного семейства. - Ты почти ей являешься, - осклабился Франсис, перехватывая занесенную для пощечины руку и нежно целуя запястье, - так что смиритесь, мадам, но Канаду я вам без боя не отдам. - Будь по-твоему, дай только с Ла-Рошелью, да с Габсбургами разобраться, - единым духом шепнула Мери, добровольно потянувшись за новым поцелуем. Обоснуй: 1)Японо-корейская война (1592-1598 гг.) 2)В середине XVI века, в разгар географических открытий, европейцами была найдена Япония, с которой сразу начали налаживать связи (особенно это касалось португальцев), но приехавшие миссионеры стали с таким ожесточением навязывать жителям христианство, что к концу века было принято решение об изоляции. Только с одной европейской страной японцы согласились поддерживать связь – с Голландией, так же были допущены связи с Китаем. 3)Гейши – умные, образованные, талантливые женщины, обладавшие умением рисовать и играть на музыкальных инструментах. Часто их приглашали на различные приемы и чайные церемонии для украшения. 4)Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.) – почти все европейские страны участвовали в ней, в том числе и Россия. Имела вид религиозных распрей, но вскоре имела своей целью уменьшение влияния Габсбургов. 5)1617 год - Столбовский мир со Швецией - отданы шведам Ям, Ивангород, Копотье и Корела. Возобновляется взаимная торговля. Посредничали в переговорах англичане. 6)Швеция с большим трудом и упорством уменьшала влияние Дании на свое правительство, что в итоге, в результате многочисленных войн ей удалось. Однако Датско-норвежская уния продолжала существовать. 7)Англо-французская война 1627—1629 годов являлась частью Тридцатилетней войны, состояла в основном из боевых действий на море. Центральной частью конфликта была французская осада Ла-Рошели, во время которой Англия поддерживала французских гугенотов, воевавших в 1627—1628 годах против французских правительственных войск. Причина: Англия не желала превращения Франции в морскую державу. 8)В дипломатическом плане Ришельё старался укрепить отношения с Соединёнными Провинциями, а также предотвратить заключение англо-испанского союза, в результате чего в январе-марте 1627 года Мадрид стал центром активного противоборства французской и английской дипломатий. В конце-концов верх одержала дипломатия Ришельё, и 20 апреля 1627 года в Мадриде был заключён новый франко-испанский союз, предполагавший взаимное оказание помощи в случае войны с третьей державой (хотя эта держава прямо не называлась, всем было ясно, что речь шла об Англии). 9)Ришельё попытался нормализовать отношения с Лондоном, направив через Ла-Манш осенью 1626 года дипломатическую миссию во главе с маршалом Бассомпьером, но она не ликвидировала возраставшего напряжения во франко-английских отношениях. В ноябре 1626 года д’Эпернон захватил в Бордо английский флот с годовым запасом кларета на борту, спровоцировав ответный выпад Англии, приказавшей арестовать все французские корабли (многие из которых были захвачены в Ла-Манше). Ришельё пришёл к убеждению, что войны с Англией не избежать. Наиболее вероятным театром военных действий казалась Ла-Рошель, и потому он распорядился принять меры по усилению охраны Атлантического побережья Франции. 10)Маргарита - от лат. имени Margarita, происх. от греч. μαργαρίτης (маргаритес) - "жемчужина". Имеет множество производных и вариаций.