Идол

Добромир прекрасно понимал, что в этот миг решает судьбу единственного дорогого Велеславу человека, но останавливаться не хотел. Он испытывал наивысшее наслаждение, почувствовав власть над недоступной ему силой. Велеслав ухватил князя за грудки и притянул к себе так близко, что тот мог ощущать обжигающее дыхание на своем лице. Внутренности князя, казалось, сжались в тугой комок и с тупой болью опустились ниже пояса. – Ты не имеешь права так поступать со мной, – прошипел Велеслав в лицо князю. Палач и стражник напряглись, ожидая суровых приказаний. Но князь сдержанно отстранил от себя руки конюха и на шаг отступил от него, чтобы успокоить пылающий внутри пожар. – Поди вон, конюх. Я сам займусь допросами… – приказал он. Исподтишка наблюдая за уходящим Велеславом, князь чувствовал, что сегодня в отчаянно гонимых крамольных снах будет сниться ему мускулистая спина конюха. – Что до пленников, то есть тут один особый… – оживился палач, предвкушая милость князя. – С него ратники стащили такую затейливую цепочку и амулет в виде полумесяца, которые только у особых воинов вражьих встречаются. Князь вздрогнул и поспешно обернулся. – Вели притащить сюда этого особого, приковать его и всем исчезнуть, – распорядился князь, ни словом не похвалив услужливого палача. Тот с ворчанием вышел в коридор. Добромир, оставшись в одиночестве, прикрыл глаза. Никогда он не думал, что кошмар прошлого опять вернется в его жизнь. На этот раз казнь состоится, второго чудесного спасения он не допустит. Обезглавив порядком поднадоевшую орду, князь надеялся поправить положение в своей вотчине. Когда заключенного ввели в пыточную, Добромир моментально забыл все обещания, что давал себе. Этот «хищник», неустрашимый и умный воин, завораживал его своими мягкими кошачьими движениями. Враг только вскользь прошелся взглядом по фигуре Добромира – и того обожгло волной горячего желания. Пленный уже покорно улегся на стол лицом вниз, а князь все еще не мог справиться с собой. Палач деловито привязал пленника и замер рядом в ожидании. – Свободен… – проговорил осипшим голосом князь, не взглянув на палача. – Ваша светлость, не будет ли распоряжения снять с него одежку? Утомитесь, пока ее разлохматите, больно добротная она у него… – засуетился палач, все еще надеясь на вознаграждение. Князь швырнул ему монету из кошелька, пробормотал: «Дальше я сам…» и указал на двери. Пленник лежал с закрытыми глазами. На бледном лице четко выделялся след от их прошлой встречи – шрам на скуле. – Ты снова будешь бить меня? – спросил он, не открывая глаз. – Только не по лицу. Я напугаю молодых девиц из своего гарема, если ты меня изуродуешь… Князь подошел к пыточному столу, достал из ножен на поясе кинжал и вспорол плотную куртку на спине пленника. Откидывая в сторону одежду, он увидел давно зарубцевавшиеся шрамы и, с ужасом вспомнив, как касался этих свежих ран губами, передернул плечами. Добромир вложил в удар весь накопившийся стыд и свои неутолённые желания. Его плеть прошлась почти по тому самому шраму, что он когда-то ласкал. Пленник поморщился и, приподняв плечи, застонал, испытывая нешуточную боль. Князь впитывал ее по каплям, как будто выступающую кровь. Второй удар он нанес более осмысленно и расчетливо, прокладывая линию, параллельную предыдущему следу от плети. – Как символично, шехзаде, – усмехнулся князь, – мы не должны были встречаться. Ты получил достаточно девочек и добра, чтобы убраться с моих земель и забыть сюда дорогу. Ты же застрял здесь, вот и страдаешь теперь. Жить тебе осталось считанные часы, молись своим богам, чтобы не попасть в то место, где будешь терпеть муки и после смерти. Мне хватило одной ночи, больше ты мне не нужен, твое тело интересует меня меньше, чем оно заинтересовало бы моего дрессированного медведя. Плеть опустилась на торс пленника в третий раз, и тот простонал: – Полегче, если ты сильно изобьешь меня, то я не смогу доставить тебе такого удовольствия, как в прошлый раз… Князь превратил бы его тело в кровавые ошметки, если бы не прибывший с опозданием воевода, который ворвался в пыточную, как вихрь, и замер, преданно глядя в глаза повелителю. Добромиру уже давно надоело наблюдать эту жиреющую морду, поросшую густой бородой. Даже форма бороды – лопатой – раздражала до мурашек. В осоловевшие светло-голубые глаза с извечной краснотой склер князь уже не мог смотреть без отвращения. – Почему в карауле копейщик? – сорвался князь, изрядно повысив голос. – Воевода, ты зажрался, разжирел, ты вечно сонный и полупьяный, как и вся моя рать. Даже самая последняя баба не станет воевать копьем в узком коридоре. Если я сейчас отпущу этого пленника, и он уложит твоего копейщика в считанные секунды, то я казню тебя немедля. Доставлю перед смертью этому басурманину удовольствие убить тебя моими руками. Сам пленный приоткрыл глаз и наблюдал за происходящим довольно равнодушно. Воевода же с ужасом сглотнул, сжав губы в тонкую полоску. – Виноват, князь! Не вели казнить, я заменил копейщика, по недомыслию вышло, больше не повторится, – залепетал воевода в бороду. – Пошел вон! Я подумаю, что с тобой делать… – проговорил князь, указывая на дверь. Воевода, облегченно выдохнув, поспешно скрылся за дверями и разразился показательной руганью, костеря своих ратников почем зря. Топор палача завис над его шеей почти материально, и он прекрасно это ощущал. – Дочь твоего конюха у меня, – дождавшись, когда голос воеводы затихнет, сообщил пленный. – Я могу ее обменять на себя. Князь уселся на табурет и сунул плеть за голенище привычным жестом. – Мне она ни к чему, – ответил он на предложение, слегка нахмурившись. – А теперь скажи, что ты пообещал ему? – усмехнулся пленный. – Собрать на меня поход? Вызволить пленных славян? Ты пообещал то, чего не собираешься делать? Знаешь, конюху терять нечего. Кроме твоих отнюдь не дружеских объятий у него ничего не осталось. Мои янычары вернут ему дочь и без твоего дозволения, только все это будет уже не в твоих интересах. Пленный нарочито расслабленно расправил пальцы, потом вдруг сжал их в кулак. Князь проследил за этими его движениями, размышляя. – Знаешь, твой конюх – очень обаятельный персонаж. Для простого люда он попросту воплощение твоего правления. Сами того не осознавая, они выбрали в кумиры человека, потерявшего рядом с тобой все. Чем это пахнет? Не заблуждайся, князь, не усладой в тиши твоих покоев. Это пахнет смутой народной. Я предлагаю тебе стать рядом с твоим идолом, с кумиром твоих далеко не смирных вассалов. Князь внимательно посмотрел в глаза собеседника. В них не было смирения и страха, хотя тому было известно, что под большим дубом уже установили плаху. Новый идол Перуна уже искусно вытесан, осталось только пролить вражью кровь – и бог-громовержец смилостивится, принесет удачу ратникам, а нивам – долгожданные дожди. Но будет ли так? Князь перестал верить в собственных богов, когда впервые увидел этого пленника. Даже теперь, связанный и избитый, он продолжал владеть его волей.