Будучи детьми, мы редко задумываемся о будущем, и это позволяет нам радоваться жизни так, как умеют не многие взрослые. В день, когда мы начинаем беспокоиться о будущем, детство наше остается позади. Патрик Ротфусс. «Имя Ветра»
Октябрь 1910. За два месяца, проведенные в стенах пансиона, Виктор понял, что хочет уйти и отсюда. Порой он, как неприкаянный, ходил по коридорам и комнатам, никого не замечая. Он все больше испытывал одиночество, несмотря на то, что с ним всегда были Артур и Гарольд. Джерад с ними с этого года не учился, и они остались втроем. В последнее время в душе он ощущал опустошенность, наверное, это все из-за Руфуса. Как он видел его лицо, слышал его голос, испытывал только одно желание — придушить, но каждый раз отдергивал себя, понимая, что мысли его сами по себе абсурдны. Но почему там, где Руфус, он чувствует себя лишним? Хотя он понимал, в чем дело. Во всем виновата мать, это она внушала, что он не достоин носить фамилию Лейтон. Она так и сказала, когда он покидал Холстон-Холл. И все, что оставалось Виктору, так это поклясться, что он достоин титула и фамилии. Учителя отчитывали его за то, что он не приглядывал за братом, ни в чем ему не помогал и, самое главное, не хотел это исправлять. Он помнил тот октябрьский день, когда с друзьями они пошли в ближайшую деревню. С переходом в новый класс теперь для Виктора были возможны вылазки в ближайшие деревни, и ему навязали Руфуса, хотя, по правилам, это было запрещено. Виктора трясло от злости, все, что ему хотелось - чтобы он потерялся и больше не возвращался. Руфус со своими манерами, женственными чертами лица больше смахивал на жеманного юношу, нежели на скромного простого ученика, каким был Виктор. Мальчишки в деревни заметили это, и, конечно, завязалась драка. — Угости монеткой, — вроде бы дружелюбно начали они, один из них, белобрысый, был немного старше Виктора. — Нужно работать! — выпалил Руфус. — Так всегда говорит мой папа. — Ба, папа говорит! — воскликнул коротышка. — Как мило звучит. — А ты что не знал, что Ллойд Джордж запретил эксплуатировать детей! — сказал рыжий. — Да, ты из этих эксплуататоров! Берни, бей его! — позвал кто-то из темноты. — Да, я выше вас! — Виктор, наблюдавший за всем этим, дивился надменности Руфуса. — Маленькие оборванцы! — положение в обществе не давало ему право принижать других и возвышать себя. Кем он вообще себя возомнил? — Эй, пацаны, бросьте его, — Виктор вышел из тени. — А ты кто такой? — они все обернулись к нему. — Сколько вам надо? — спросил он, вытаскивая из карманов монеты. — А ты не простой, — белобрысый приблизился к нему, — не похож на этих богатеньких, — Виктор ухмыльнулся. Он как раз и был из таких. — Кстати, где ты живешь? — Я из соседней деревни, — соврал Виктор. — Я тебя не помню, — возразил темноволосый. — Я постоянно меняю место, ненавижу свою семью и убегаю от них, — Виктор сделал такую же ухмылку, как и все, чтобы показаться своим. — Ну что, пацаны, пошли. Считай, тебе повезло, — это было обращено к Руфусу. Когда все ушли, Виктор схватил младшего брата за руку и поволок подальше от толпившихся людей на ярмарке. Руфус заметил, как из взгляда старшего брата исчезла сдержанность, он был в гневе, только Руфус не мог понять за что. Виктор повернул его к себе, не позволяя смотреть мимо. Ему до ужаса хотелось отхлестать этого самонадеянного мальчишку, но он как всегда подавил в себе это желание. — Прекрати! Прекрати так себя вести, хватит выставлять напоказ происхождение и положение в обществе, — Виктор больно сжал запястье брата. — Но я выше их! — выпалил Руфус. — Я лорд, а они оборванцы! — Что!? С каких пор это так важно? Сейчас каждый, кто был никем, может стать всем, а кто был всем, может стать никем, — Виктор не любил показывать свое место в обществе. — Не говори мне ни слова из этой марксисткой дури! — сказал Руфус. — А это не дурь! Это так и есть, и жаль, что не понимаешь! — внутри Виктора все кипело, и уже мало что могло унять бурю внутри него. — Папа правильно говорит, что ты никогда не станешь лордом, а будешь похож на оборванца! — Руфус поднял на брата глаза, и Виктор еле удерживал себя от необдуманного шага. — Мне плевать, что говорят отец и мать, также плевать на твои слова. Знаешь, я больше не хочу вытаскивать тебя из переделок, пусть это делает твой отец или твое происхождение, — он резко выпустил руку младшего брата и пошел в сторону ярмарки. Строгие мистрис просили его смотреть за юным братом, объясняя это его нежной душой и ранимым сердцем, но только он знал, насколько двуличен этот ребенок. Он мог смотреть преданно в глаза воспитателей и путано, артистично, краснея объяснять, что он не знал и больше так делать не будет, и здесь же, за спинами у всех, делает очередную пакость Виктору. Отец слал гневные письма, мать намеревалась приехать и во всем разобраться, но Виктор знал исход заранее: он как всегда окажется неправым. Похоже, их спор не закончится никогда. У Виктора была отрада — появился совсем молодой преподаватель по биологии. Мистеру Кнолиссу, шотландцу, по случаю жизни оказавшемуся в Ирландии, было чуть больше двадцати. Он был прекрасно образован, и, самое главное, с ним было о чем поговорить. Зная о пристрастиях Виктора, он давал ему читать статьи в различных журналах, чему юноша был несказанно счастлив. — Я рад, что ты решил стать врачом, — они часто пили чай по вечерам в маленьком кабинете мистера Кнолисса. — Это похвально. — Мой отец не в восторге, но я точно это знаю, — Виктор поставил чашку чая на стол. — Это и понятно: он хочет кому-то передать бизнес, а ты — старший, и умеешь общаться с людьми, и, самое главное, хорошо считаешь, — подметил мистер Кнолисс, отложив в стопку книги. — Я тоже пошел против отца. У нас, в Шотландии, небольшая типография, но я не хотел этим заниматься, и теперь, когда он умер, мама ведет кое-как дела, но мне все равно. Виктор был удивлен этим признанием, и ему еще сильнее захотелось осуществить все свои дерзкие мечты, чтобы потом его дети могли им гордиться. — Я хочу когда-нибудь покинуть Холстон-Холл, все забыть, даже свой титул... — Но это ты погорячился, — перебил его учитель. — Дам тебе совет. Когда решишься порвать с прошлым, не забывай его. Кто знает, может, тебе пригодится твой титул, и твои деяния, может, не будут ассоциироваться с ним. — Вы так думаете? — это был совсем глупый вопрос, как понял потом Виктор, но нужный для него. Ему нужно было укрепиться в мысли. — Да, я так думаю. Никогда не знаешь, что ждет тебя потом. Ведь так? — его серо-зеленые глаза загадочно горели, он откинул со лба прядь черных волос. — Да, вы правы... — Жизнь соткана из противоречий, она настолько сложна, что, может быть, следующий поворот приведет нас к еще большему счастью, а может, и несчастью. Там уж как карты лягут, но все же мы сами куем свое счастье, — Виктор посмотрел на часы, ему было уже пора идти к себе. Когда он лег спать, его долго не покидала мысль, что нет ничего плохого в знатности, но только не в самонадеянности и тщеславии.***
В октябре к ней прислали Анну, троюродную кузину со стороны матери, и тихое уединение Марии закончилось. Они с Нэнси до этого проводили время только вдвоем за мечтами и делами, и теперь появилась ноющая младшая сестра. Конечно, она была как куколка, и многие девчонки заметили ее красоту, только единицы замечали, насколько сестры разные. Мария помнила письмо от отца, то, что пришло накануне. Оно привело ее в ярость, слезы душили. Но почему ей и Виктору нельзя жить спокойно?! Мария, Скоро к тебе приедет Анна. Мы с твоей матушкой пришли к выводу, что ей будет лучше с тобой, нежели с нами. Ей нужно получать и образование, и воспитание, и потом, она сильно скучает здесь, в Дублине. Пригляди за ней, и, самое главное, гляди, чтобы она не болела. У нее слабые легкие. Твои родители. Она скомкала письмо, а через неделю она ждала в приемной. Она приехала так, словно хотела показать, что она принцесса, что вывело Марию из себя. Анна была одета в голубое бархатное платье, отделанное кружевами, расшитое блестящими бусинами. Мария оглядела свое, простое коричневое, которое многих девушек совсем не красило, а, наоборот, портило. Анна вышла из машины. Отец отправил ее с сопровождающими. Мария холодно приняла кузину, ту поселили в ее комнату, где вечерами она доставала ее расспросами, но Мария просто поворачивалась к стене и старалась уснуть, что не всегда получалось. Анна и строгие мистрис хотели, чтобы она помогала сестре во всем. Только Мария не хотела этого делать. Ее часто отводили в кабинет, где читали одну нотацию за другой, которые она пропускала мимо ушей. Только два человека ее понимали — Нэнси и молодой преподаватель по математике. Она влюбилась в него, отбросив чувство стыдливости, только он не отвечал на ее чувства, да и она умело их прятала. Сердце замирало, когда он что-то спрашивал. А когда заметил ее вяжущей свитер, коснулся ее ладоней, она была готова плакать от радости. Он посмотрел в ее глаза, она смело заглянула в его, от взгляда которых она была готова кинуться к нему на шею. Он присел перед ней на корточки. — Кому вяжешь? — спросил мистер Хонкис. — Брату, — ответила она, — на День Рождения. На следующий день он принес ей целый мешок цветных мотков шерсти. Она поблагодарила его, он наклонился, и его теплое дыхание опалило ей щеку. Она хотела коснуться его шелковистых пшеничных упругих кудрей, но чувство стыда ей не позволило это сделать. Он стал часто с ней беседовать, и она мало-помалу открывалась ему. В тесном кабинете она бывала редко, в основном, когда приносила контрольные работы, и он при ней их проверял. Мария тихо заходила и совсем не слушала, что ей говорят. В тот вечер он как-то странно смотрел на нее, вдруг резко обнял за талию, сажая на стол и целуя в губы. Его губы мягко скользили по ее плотно сжатому рту, его язык коснулся их, и она совсем растерялась, не зная, что и делать. Губы двинулись в дальнейшее путешествие, он расстегивал пуговки на вороте строгого платья. Потом это прекратилось, и Мария ощутила смущение. Что она творит? Кожа пылала, а глаза затуманились, ноги дрожали, а голова отказывалась думать. Что это с ней происходит? После этого вечера он часто ее целовал, и каждый раз его пальцы все больше обнажали ее кожу. Она никогда не говорила с матерью на тему взросления девочки, о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Только книги могли ей рассказать об этом. В Хостон-Холл на самых высоких полках она обнаружила фривольные романы с описанием постельных сцен или странных эротических обрядов других народов и зачиталась. Интересно, кто собирал эти книги? Неужели в их-то консервативной семье такое возможно? Непонятно, к чему бы это привело, если бы не заболела кузина. Через месяц, когда задули ветра, Мария заметила, как Анна специально стала выходить на улицу без плаща. Мария понимала, что таким способом Анна пытается добиться, чтобы ее больше жалели и меньше заставляли учиться. Она не стала ничего говорить, посчитав, что кузине пора повзрослеть. Та начала кашлять. Мария могла бы написать Виктору, чтобы он прислал немного трав от кашля, но и здесь она не стала ничего делать. Приступ совести начал душить ее, когда Анна закашляла с кровью. Мария спрыгнула с кровати, накинула на плечи тонкий халат и выбежала из спальни. Она унимала бьющееся сердце всю дорогу к мисс Равен, с которой у нее были хорошие отношения. Она постучалась в дверь. Никто ей не открывал. Мария вновь постучала, дверь была заперта. Девочка нашла шпильку в кармане и взломала замок, как делала с братом в Холстон-Холл. Войдя, она замерла: мистер Хонкис был на мисс Равен — она зажала рот рукой, но не смогла сдержать крик ужаса и отвращения. Он постанывал, а она билась, как рыба об лед, в его объятьях. — Я ненавижу вас! — крикнула она. — Мария, подожди, — он успел одеться наспех, схватил ее за запястье. — Нет! Нет! — она разжала его пальцы. — Нет, я вас презираю! И себя тоже, что была так глупа. — Что здесь происходит? — к ним вышла миссис Пекинс. — Эта девица пришла ко мне и пыталась соблазнить меня, — ответил мистер Хонкис. — Что?! Да он был только что на мисс Равен! — выпалила она. — Да она просто завидует моей красоте, — спокойно сказала мисс Равен. — Грубиянка. — Что?! Между прочим, моя кузина кашляет кровью, и я пошла кого-нибудь искать, — оправдалась Мария. — Ну да, а между делом пошла ко мне, — она никак этого не ожидала. Этот человек распалял ее в течение двух месяцев, а теперь говорил, что она шлюха. Чтобы не потерять остатки гордости и достоинства, она бросилась наверх, к кузине. Отец приехал вместе с матерью, чтобы забрать Анну домой, а Марию посадили под жесткий арест в комнате для наказаний, заставив переписывать Библию. Ее почти не кормили, только водой и черствым хлебом. Все эти ночи ее преследовал взгляд отца — холодный, уничтожающий, мечтающий придушить. Душа звала на помощь, и она послала письмо брату. Виктор, Я не знаю с чего начать. Анна заболела. Но это не самое страшное, я... мне показалось, что я влюбилась в преподавателя, он соблазнял меня, а сам развлекался с другой. Я... все получилось, что я виновата. Я уже три недели сижу под арестом. Я... Боже, что мне делать? Я просто теряюсь, словно пропасть передо мной. Я готова наложить на себя руки от позора, только факт того, что самоубийц не хоронят, как всех, держит меня... Я... Виктор получил ее письмо перед самым Рождеством. Он решил, несмотря на отговорки отцовского водителя, заехать за Марией. Письмо привело его в смятение — оно было без подписи, и его сестра толком ничего не смогла объяснить. Артур предложил сразу не ехать домой, хотя Эдвард хотел, чтобы Рождество Мария провела под арестом. Они с Артуром, оставив Руфуса в машине, вбежали в приемную. Одна из строгих мистрис спросила, кто они такие, но ни Артур, ни Виктор ничего не ответили. — Мария! — звали они ее. — Я здесь! — ее заперли на чердаке. Артур огляделся, распахнул окно, залез на черепичный карниз, вынул кирпич из стены, выбил маленькое окошко. Мария подошла к проему, и Артур аккуратно вытащил ее. — Мы забираем тебя, — произнес Артур. Мария была слабая и бледная, она почти теряла сознание от слабости. Нэнси уже спустила вниз чемодан. — Что вы делаете?! — перед ними возникла миссис Пекинс. — Что вы делаете?! — Лорд Лейтон, — представился Виктор. — Я хочу забрать сестру домой, пока вы не довели ее до голодной смерти. — Вы не посмеете без указания вашего отца, — пролепетала миссис Пекинс, шокированная наглостью юношей. — Посмеем. Мария всю дорогу к Холстон-Холл спала, Виктор, не смотря на злостный взгляд матери, внес сестру на руках в дом.***
Лето 1911. Привезли арабских скакунов, чему дети были несказанно рады. Лошади отличались особой грацией и красотой. Дезмонд любил скакунов, он покупал самых красивых и быстрых лошадей по всей стране, но его сын, испытывающий некоторый страх перед этими преданными животными, предпочитал ездить в экипаже, а его жена лишь иногда садилась в седло, считая, что в ее возрасте это ребячество. Детям он запрещал скакать на лошадях, но сейчас ему было необходимо хоть как-то отвлечь всех от последних событий, в его доме в последние полгода не было покоя. Анна выздоровела, и Каролина успокоилась. Руфус и Виктор жили в пансионе, как кошка с собакой, и он (Эдвард) вечно выслушивал жалобы от учителей. Правда, Мария притихла, но из-за того, что все от нее отвернулись. Она стала плохо учиться, что огорчало Эдварда. Виктор и Мария, что были на улице, метнулись в конюшне посмотреть на скакунов. Марию привлек вороной конь, она потрепала его по гриве и погладила морду; конь фыркнул, отступая от нее. Она мягко посмотрела на него, протягивая к нему руки, конь недоверчиво подошел к ней. — Ну вот, Принц... — произнесла она. — Он же не белый, — возразил отец, — и потом, он для Виктора. — Я возьму его себе! Принц, потому что холодный, как надменный англичанин. Мистер Сарс, запрягите его, — скомандовала она, заворачивая вверх юбку, обнажая сапоги для верховой езды. Девушка надела перчатки и сама запрыгнула на лошадь, тихо выехала из конюшни и поскакала по Буковой аллее, что вела к дороге на Антрим. Она свернула на изумрудное поле. Волосы свободно развевались на ветру, а с земли поднимался теплый, влажный запах. Доехав до леса, Мария наконец решила повернуть обратно. У конюшни ее ждали отец, Виктор и конюх. Она спрыгнула с лошади, счастливо кидаясь в объятья брата. Яркое дневное солнце слепило глаза, и она смежила веки, засмеявшись. Виктор обнимал ее совсем не по-детски, крепко схватив за талию, ее маленькая грудь плотно прижималась к его груди. Ее лицо запрокинулось, губы приоткрылись, Эдварду на мгновение показалось, что между ними есть страсть, но Мария ударила брата кулачком по плечу, он выпустил ее из кольца рук, и она упала бы, если бы ее не подхватил конюх. — Ну, как? — спросил отец. Мария обратила к нему свое пылающее лицо. — О, потрясающе... — Виктор, оседлай Нино, — Эдвард указал на рыжую кобылку. Его сын вскочил на лошадь, вслед за ним и Мария, и они понеслись по Буковой аллее навстречу ветру. Они лежали среди длинных трав, аромат которых наполнял легкие. Они тяжело дышали, закрыв глаза, ощущая, как косые лучи солнца бегают по лицу. Солнце медленно уходило за горизонт, веяло прохладой. Пальцы тесно сплелись, они прерывисто засмеялись. Только они знали, что выражал этот смех. — Как ты думаешь, почему отец переменил отношение к нам? — вдруг спросил Виктор. — Наверное, он просто решил, что так удержит тебя здесь, — сказала она. — Глупец. Но и мы поиграем в игры? — Мария подняла бровь и приподнялась. — Что ты задумал? — с неким испугом поинтересовалась она. — Давай, будем примерными? — на его лице появилось некое озорство. — Ого, это что-то новое! — она подтянула подбородок к коленям. — Значит, мне не стоит вести себя, как говорит миссис Кедр, как взбалмошная девица, а тебе стоит во всем соглашаться с отцом. Как это банально! — Мария, ты просто на самом деле взбалмошная девица! — она толкнула брата в бок. — А ты самонадеянный индюк, и не мечтай стать богатым, как Крез. — Но так и будет, дорогая, — он погладил пальцем ее запястье там, где бился пульс. — Все мечтаешь... — Да, — он достал из кармана часы, смотря на время. — Пора ехать... — Да... — мечтательно вздохнула его сестра. — Поехали, — они оседлали своих лошадей и поскакали к дому. Эдвард встретил их в хорошем расположение духа, сообщив, что завтра приедет Артур Йорк. Двое вбежали на второй этаж, они услышали брань матери, тихие ответы отца. Мария поняла: он защищал их, а не поддерживал Каролину. Девочка отворила дверь своей спальни, скидывая туфли и чулки, села за письменный стол. Она решилась написать письмо Нэнси Шеболд, у девушки не было сомнений, что осенью у нее наладится со всеми в пансионе. Каролина не понимала перемен в муже. Почему он стал так поступать? Почему он вновь стал так добр к ним? По ночам засыпая рядом, она, словно испытывающая жажду, хотела задать вопрос, что случилось. Эдвард старался угодить детям: построил голубятню, купил лошадей, нанял педагога по танцам, считая, что изысканности не учат в стенах закрытых учебных заведениях. Вроде бы на короткое время восстановился мир, но Каролина знала, что осенью многое изменится. Она лепила из младшего сына то, что хотела. Она думала, что он станет сильным. Виктор и Руфус были слишком разными: в одном в избытке были сильная воля и стальной характер, другой был мягок, и этим пользовались многие. Они такие разные, и каждого ждала разная судьба. Каролина мечтала, что когда-нибудь место Виктора займет Руфус, и первый канет в небытие. Появился повод сыграть на чужих чувствах. Как-то вечером, когда Мария уже легла спать, к ней пришел Виктор. Миссис Кедр, да и остальная прислуга стали распускать слухи, что между молодыми хозяевами что-то есть. Многие стали подмечать, как обнимает сестру брат, как его ладони скользят по девичьему стану, а их глаза как-то странно сияют, а лица так близко, что вот-вот поцелуются. Их частые выезды считали прикрытием. Но никто не замечал, как было развращено тогдашнее общество, давленное сотнями условностей и устаревшими традициями, жившее по двойным стандартам. Все было пропитано тлетворным запахом, прошлые времена, их такие незыблемые устои постепенно уходили в небытие. Те, что скучали, увлекались мистикой и спиритизмом, вызывая умерших, проводили часы у гадалок, а мужчины за карточным столом. Оргии за закрытыми стенами, где все преклонялись дьяволу и воспевали его, не казались странным. Но никому не понять, что интимные отношения не занимали их умы — они просто взрослели, а их привычки нет. Увы, но люди предпочли видеть только плохое, им проще разглядеть черные стороны событий, нежели понять — не все так просто. Ум Эдварда это занимало и беспокоило, но лето кончилось, и на ближайшие месяцы они были разлучены. Это радовало Каролину. Это лето подарило надежду на то, что у них все могло быть хорошо, в их семье наконец появился бы мир. Но мы только полагаем, а судьба располагает, выбирая для нас пути. После лета придет осень, за ней весна, но будет ли новое лето таким же теплым и светлым, как это?