Они никогда не взбунтуются, пока не станут сознательными, а сознательными не станут, пока не взбунтуются. Джордж Оруэлл. «1984»
Зима 1916. В ту пору Виктору исполнилось двадцать лет. За два года, прожитые в Лондоне, он изменился, стал сильнее и жестче, многие видели в нем лидерские качества, и большинство удивлялось его работоспособности и ответственности. Лилина боготворила его, он стал лидером в их отношениях и теперь диктовал условия встреч, а не она, как это было раньше. Лилина молча соглашалась с ним, своим наркотиком, она хотела его постоянно и боялась, что он посмотрит на другую и бросит ее. Виктор обращался с ней, как с дорогой игрушкой, и она не достойна большего. Все, что держало его рядом с ней, — постель. — Когда я увижу тебя? — близкая к рыданиям спрашивала она, когда Виктор уходил почти сразу после близости. — Я напишу тебе, — отвечал он безразлично, целуя ее быстро в губы. — Не бросай меня, — умоляла она, а он испытывал презрение. Он ненавидел, когда женщина унижалась перед мужчиной, считал это слабостью, не достойной сильной натуры. Но привлекала болезненность по отношению к нему, нравилось играть на чувствах. — Я не бросаю, — он посмотрел на рассвет; сегодня у него выходной, а до ужина у Гранджев еще много времени. Виктор скинул снова рубашку, приникая к ее телу. Он ушел после обеда. День провел в библиотеке, пересматривая разную литературу, отвлекаясь от удручающих мыслей. Мария постоянно писала, и он отвечал; тянуло в бывший дом, но в то же время он видел его только в ужасных снах. Ему не хватало семьи, и наверное поэтому он любил бывать у Гранджев. Рамсея он считал отцом, Аманду — любимой кузиной, Урсулу — племянницей, Артура — братом, а Диану — младшей сестричкой. Только он не мог прочесть в зеленых глазах последней любовь. Одиннадцатилетняя девочка была влюблена в него, а он этого не понимал. Диана ждала, когда он придет к ним вновь и каждый раз с замиранием сердца слушала шаги в коридоре. Кто он? Часто спрашивала она себя, в нем читала силу и восхищалась им. В тот день Виктор пришел снова. Она ждала за вышиванием в маленьком зимнем садике. Он сел напротив, смотря с улыбкой: он видит в ней только девочку. Прикусив губу, Диана пошла на зов Урсулы, а он остался. Когда она вернулась, Виктор был у ее отца, а на столе без конверта лежало забытое письмо. Диана знала, что так делать нехорошо, но все равно схватила лист. Изящный женский почерк, высокий слог, и, самое главное, от него исходила любовь. Здравствуй, милый Виктор, Я с ума схожу без тебя. Все ужасно скучно, родители предпочитают со мной ничего не обсуждать, а Руфус ходит с видом важной птицы. А я живу, как цветок, ожидающий дождя. Дублинское общество притаилось, мне кажется, что-то готовится. Ирландия хочет отколоться от Англии, а может, это просто мои догадки и домыслы. Манелл еще не вернулся, но я только и мечтаю, чтобы он погиб. У тебя все хорошо, и я очень рада этому. Знаешь, я вчера вспоминала наше детство и, кроме аромата трав, больше ничего не помню. Кстати, вчера я научилась готовить вино; когда приеду, обязательно научу и тебя. Мы не виделись почти два года, и иногда мне кажется, что ты стал другим и будешь чужим. Прошу, не забывай меня и наше прошлое. Я очень люблю тебя и жду встречи с тобой. С любовью твоя Мария. Диана покраснела от злости и ревности. Значит, у него в Ирландии была любимая, и он скрывал это! Эта Мария — его невеста, это ужасно, наверняка, когда война закончится, он жениться на ней. Ужасно... — Вам не говорили, что читать чужие письма плохо? — по-кошачьи произнес Виктор. — Я... я... не... — она хотела было оправдаться, но он не дал. — Думаю, вы должны извиниться, юная леди, — мягко сказал он. — Но я... — он снова ее прервал, — я... просто... — Диана, врать вы не умеете совсем, — изрек Виктор. — Да и вы слишком милы для этого. — Она вам так дорога? — выпалила девочка, он сомкнул брови на переносице. — Да, а почему не должна? — он посмотрел на нее. — Вы ее любите? — робко поинтересовалась она. — Да, она единственный мой родной человек, — она встала, смотря в его глаза. — Мы очень крепко с ней связаны. — Вы же женитесь на ней? — он громко засмеялся. — Пока ни наука, ни церковь не разрешили инцесты, — она засмущалась, удивляясь своему внезапному гневу. — Диана, вы ревнуете! Вот что: выбросите все из головы, я вам не пара, тем более, что я намного вас старше. — Но вы... — она села. — Я — это я, — он постучал костяшками по крышке столика. — Вы не знаете меня, просто нарисовали в голове идеальный образ, но я далек от него. — Простите, — прошептала она, скрывая дрожь в голосе и теле. — Я человек, который не хочет любить пока, — он обернулся, чтобы уйти. — Знаете, любовь — это не только желание быть вместе, но и еще желание смотреть в одном направление, даже на расстоянии. Любовь — это нечто большее, ваши родители наверняка это знали, — и он вышел, не дав ей хоть что-то сказать в ответ. Он оставил ее в смятении, ее душу охватывали противоречивые чувства, и в следующий раз, когда он снова появился на пороге их дома, она поняла навсегда одно правило: никогда не унижаться перед мужчинами. Сильная женщина сделает так, чтоб мужчина ползал у нее в ногах. Потому что нет ничего невозможного. Виктор научил ее мечтать, именно его личность, окутанная аурой таинственности, подстегнула ее к осознанию места человека на земле. Чтобы завоевать его, ей надо вырасти, а еще стать умнее — только тогда он будет принадлежать ей всецело. Диана посмотрела в окно: Виктор уходил. Но еще большее потрясение она испытала, когда с отцом прогуливалась по магазинам и увидела пылкое объяснение Виктора с какой-то дамой. Они не обнимались, не целовались, но их взгляды говорили, что страсть снедала их, он смотрел на свою любовницу с таким вожделением, что у Дианы засосало под ложечкой от волнения. Ревность — не лучшее чувство, оно умаляет достоинство человека, рушит многое, и ей не место в ее сердце.***
Весна 1916. Мария стояла под своим дубом, смотря вдаль. В воздухе испытывалось какое-то неприятное ощущение. Оно летало в последние несколько месяцев. Когда она с матерью съездила в Дублин, заметила, как город притаился, и тогда она решила, что что-то затевается. Бывая в высшем обществе, Мария все больше осознавала, что многие воинственно настроены против англичан. Сама Мария скрывала свои взгляды. Это был апрель, что она запомнит навсегда. Она отметила свое девятнадцатилетние, когда вернулся Дуглас Манелл. Он получил ранение, и его отправили в отпуск на месяц. Эдвард решил, что пора его дочери стать женой. Она так надеялась, что он погибнет, так мечтала, что никогда его не увидит. Но после его приезда появился еще один человек. Это был сэр Вильям Трейндж, ему было почти двадцать шесть лет, и он работал в Министерстве внутренних дел. Его отправили в Антрим для наблюдения за ирландским обществом. Он появился неожиданно и сразу дал понять, что будет жить в Холстон-Холл. Мария увидела его, когда собирала в оранжерее розы для вина, он легко, как зверь, вошел, окинул ее взглядом. Длинные рыжие волосы она не заплетала, платье на ней было совсем простое, и выглядела девушка как простая служанка, а не как леди. Она уронила охапку. Он подбежал. Мария совсем оробела. Она смотрела на непрошеного гостя, внимательно изучая каждую черточку лица. У него были полные губы, что чувственно ей улыбались, искрящиеся фиалковые глаза, овальное лицо и высокий лоб, прикрытый черными, как смоль, волосами. — Вы, — прошептала она, — вы... — Сэр Вильям Трейндж, — произнес он. — Меня прислали сюда из Лондона. — Лондон... — снова прошептала она. — Как там? — Люди встревожены, — ответил он, — ведь идет война. Все не так, как хотелось вначале. Лондонцы потеряли свободу, у них нет прав на многие вещи, но зато милые дамы, благословленные архиепископом Кентерберийским, работают, как мужчины. — Они давно об этом мечтали, — добавила Мария. — Они получили больше, — Вильям снова стал внимательно изучать свою собеседницу. — Да, — выдохнула Мария, а потом после долгого раздумья сказала. — У меня брат в Лондоне. — Ваш отец сказал, что он умер под Марной, — Вильям помог собрать ей розы. — О, это гнусная ложь! — она засмеялась. — Мой брат сбежал за два месяца до войны, и теперь он в Лондоне. — Зачем же ваш отец врет, он, ваш брат, случаем не из ирландских националистов? — Мария покраснела от злости. — Он любит Англию и англичан, он учится на врача, — выпалила она. — Что ж, это познавательно. Я пока буду жить здесь, а вам не советую гулять по ночам, — да кто он такой, чтобы ей указывать! Девушка резко встала. — Я знаю эти места, как пять свои пальцев, так что... — Не стоит, леди Мария, — оборвал он. — Сейчас происходят плохие вещи. Часть ирландцев ненавидят англичан, другая ненавидит ирландцев, что поддерживают англичан. — Я люблю Англию, — с пылом сказала она. — Я это понял. Вы стараетесь говорить, как англичанка, и делаете многое, как англичанка, — она зарделась. — Значит, вы считаете, что Ирландия хочет независимости? — неожиданного для него спросила она. Юная девушка интересуется политикой? — Да, все к этому идет, хотите, я вам дам кое-что почитать? — она, взяв корзинку, смотря на него, кивнула. — Да, вечером, я вас сама найду, — он взглянул на нее много обещающим взглядом. Она нашла его вечером в гостиной вместе со всеми, родители и ее жених, что-то бурно обсуждали, а Вильям, словно не слышал, отвлечено что-то отвечал, и Каролина заметила, что он кого-то ждет. Мария села рядом с ним, замечая ревнивый взгляд Дугласа, пока никто не видел, Вильям аккуратно передал ей плотно свернутые листы, что она спрятала в рукаве платья. В этом жесте было столько интимности и нежности, что ее словно обдало кипятком, настолько сильны были эмоции. Он ей симпатичен — вот оно в чем дело. Потом она сказала, что зашла пожелать спокойной ночи и ушла. Только забравшись в постель, Мария смогла развернуть листы: В ноябре 1884 года была создана Гаэльская Атлетическая Ассоциация, основной задачей которой являлась популяризация ирландских видов спорта. Имела тесные связи с И.Р.Б. и отказывала в членстве всем, кто был связан с полицией и армией. 31 июля 1893 года Дуглас Хайд и Оуэн МакНил создают Гаэльскую Лигу с целью пробуждения интереса к национальной культуре и языку. 1 сентября 1893 года. Провал попытки принятия закона о предоставлении Ирландии автономии. Законопроект заблокирован Палатой Лордов. Сентябрь 1900 года. Артуром Гриффитом создан Ирландский Совет. Цель — противодействие англизации, пропаганда национальной культуры и языка, поддержка ирландского товаропроизводителя. 1905 год. В Ольстере создается сеть клубов Данганнон. Организаторы преданы И.Р.Б. 1905—1907 гг. В результате слияния Данганнон клабс и Гэльского совета образовывается новая организация — Sinn Fein («Мы сами»). В августе 1909 года создают организацию молодежи «Воины Ирландии». Январь 1913 года. Сэр Эдвард Карсон и Джеймс Крейг учреждают протестантские проанглийские Добровольческие Силы Ольстера с целью защиты от грядущего самоуправления. 1913 г. Проходят забастовки и массовые демонстрации. Полиция жестоко их подавляет. Появляется организация для защиты народа Ирландии «Ирландские добровольцы», в рядах которой состоят бойцы. Вместе с Добровольцами действует и «Женская Лига». 24 апреля 1914 года в Ларн прибывает корабль, доставивший для UVF 35 тыс. винтовок и 5 млн. патронов к ним. 26 июля 1914 года Ирландские Добровольцы получили из Германии 1,5 тыс. винтовок и 45 тыс. патронов, доставленных на яхте «Асгард». 4 августа 1914 года Великобритания вступает в войну. Закон о самоуправлении Ирландии откладывается, вместо него Ирландия оказывается в осадном положении. 9 сентября 1914 года И.Р.Б., Гаэльская Лига и другие националистические организации принимают решение о необходимости подготовки и поднятия мятежа пока Британия втянута в войну. Май—сентябрь 1915 г. Формируется Военный Совет И.Р.Б. Все идет к восстанию, только не все в это верят, — было приписано ниже, — скоро, уже совсем скоро. До Пасхи оставалось всего лишь пять дней, и за это время Мария и Вильям сблизились. Он много рассказывал ей о жизни в Англии, о своей работе, семье и, прежде всего, свои опасения. Утром они вместе гуляли, а днем он пропадал где-то, и только вечером они виделись вновь. Манелл ревновал, она это знала, но не знала, правда, чем может обернуться эта ревность. Каролина тоже смотрела на эти отношения, как на нечто развращенное, ища в них грязь. 23 апреля 1916 года военный Совет постановил: не смотря ни на что, восстание должно начаться в ближайшие 24 часа. В Либерти-Холл печатаются сотни экземпляров Декларации, провозглашающей Республику. 24 апреля 1916 года, понедельник, 12:00, в Дублине начинается Восстание. В назначенный день и час в Либерти-Холл явилось только 1,5 тысячи добровольцев, которые не были даже хорошо вооружены. Разбившись на отряды, они двинулись к объектам, подлежащим захвату. Пирс и Конноли во главе своих сторонников прошли маршем по центральной улице Дублина, заняли Почтамт и забаррикадировались там. В 12:04 Пирс зачитал собравшимся на площади людям Декларацию о независимости. Над зданием Почтамта реяли только что вывешенные флаги: зеленый с золотой арфой и надписью «Irish Republic» и зелено-бело-оранжевый. Отряд британских военных, подошедший на Сэквилл-стрит и пытавшийся пресечь мятеж в зародыше, был отброшен огнем повстанцев. Группы вооруженных добровольцев заняли Мэгезин-Форт в Феникс-парке, вошли в Дублинский замок, кондитерскую фабрику. Отряд Гражданской армии под руководством Майкла Маллина и группа женщин и бойскаутов из Воинов Ирландии заняли Сент-Стивенс-Грин и Хирургический колледж. В парках рыли траншеи и организовывали госпитали для раненых. Они удерживали его в течение шести дней, после чего выбрались из окружения и скрылись. Пять небольших отрядов под командованием Эймона де Валера взяли под контроль Боландз-Миллз, откуда контролировали улицы, ведущие из порта в южную часть города. Власти, отошедшие от шока, попытались взять ситуацию под контроль. Повстанцам противостояли Королевская Ирландская полиция и регулярная британская армия. Отсутствие поддержки восстания в других районах страны привело к тому, что за считанные часы власти подтянули к Дублину мощное подкрепление. Британские солдаты взяли город в кольцо, но полиция и армия встретили неожиданный и ожесточенный отпор. Борцы за свободу сражались с истинно ирландской решимостью и отвагой: в среду на мосту Маунт-стрит-бридж Де Валера с двенадцатью бойцами в течение девяти часов отражал атаки двух батальонов британской армии. В четверг, 28 апреля, англичане задействовали артиллерию. В результате обстрела были разрушены прилегающие к Почтамту районы, в самом здании начался сильный пожар. Целые районы города лежали в руинах, росло количество жертв среди мирного населения. Мятежникам не хватало патронов и продовольствия. Патрик Пирс принял тяжелое решение о капитуляции и разослал приказ всем уцелевшим отрядам. В воскресенье, 30 апреля, сложили оружие последние из повстанцев, в пять часов с крыши Почтамта были низвергнуты флаги, а вместе с ними и мечта о свободе... Пасхальное восстание было почти самоубийственной попыткой освободиться от английского гнета, но оно дало начало целому ряду процессов, которые привели спустя шесть лет к образованию Ирландской республики.***
— Ну что, мы едем в Дублин? — спросила Каролина у Эдварда. — Там праздник. — Я вам не советую, — вставил Вильям Трейндж. — Сейчас в Дублине неспокойно. — Вы слишком самонадеянны, — Каролина обратила на молодого мужчину свой взор. На часах было два часа, Сьюзи, бледная, вбежала в гостиную. — Что произошло? — В Дублине восстание, — молвила она. Мария взглянула на Вильяма, его взгляд говорил, что так и должно было случиться. Все остались дома, но Марии было как-то не спокойно. Дублин далеко, а они здесь, в Холстон-Холл. Поэтому поздно ночью она снова вышла на улицу, чтобы прийти к своему старому дубу. Девушка ждала писем от брата, он много недель не писал. Писем снова не было, к ее разочарованию. Она прислонилась к стволу дерева, не слыша тихих, крадущихся шагов. Кто-то зажал ей рот рукой, откидывая в сторону, девушка упала на землю, слыша знакомый голос, похожий на рык. — Шлюха, я не позволю тебе шастать с ним, слышишь меня! Дуглас Манелл накинулся на нее, как зверь. Мария не успела создать оборону, не смогла дать отпор. Его руки грубо скользнули по ее ногам без чулок. Она не могла плакать, она только тяжело вздохнула, почувствовав, как обмякает под его жестким телом и слюнявыми поцелуями. В этот момент в голове пронеслось сотни мыслей, и одна была ужаснее другой. Разве можно жить после этого? Она не стала сопротивляться, понимая, что сделает себе только хуже. Он обрушился на нее всей мощью. Ну почему она не послушалась сэра Трейнджа? Он очень быстро закончил свое дело и откатился в сторону, с улыбкой сытого кота смотря на нее. — Ну вот теперь-то ты точно станешь моей женой! — в голове билась мысль протеста. — Они не позволят тебе быть с ним, потому что ты — моя! Он ушел, и она долго лежала под темным кубовым небом, на котором не было ни облаков, ни звезд. Сегодня началось восстание в Дублине, и сегодня рухнула вся ее прежняя жизнь. Больше нет Марии Лейтон, больше нет ее, той милой гордой девчонки. Она встала, побрела в замок. Пробравшись на кухню, она нашла старые запасы травы, заварила и залпом выпила. «Нет, никогда», — подумала она, и рыдания захватили ее... Она проснулась в гостевой комнате. Мария не знала точно, в какой остановился Вильям Трейндж, но кто-то же ее принес сюда? Она присела на постели, все внутри ныло, но она смогла перебороть слабость. — Не делайте резких движений, — произнес кто-то, она увидела своего спасителя. — Вы? — смущенно прошептала она. — Да, я. Вы упали в обморок, а я как раз заходил с черного хода, — начал объяснять Вильям. — А вы были в Дублине? — он кивнул. — Его нужно убить за то, что он сделал. Это чудовищно, Мария, — он впервые назвал ее по имени, не употребляя приставки «леди». — Я хочу к Виктору, — в отчаяние молвила она. — Как же вся жизнь отвратительна! Я не хочу оставаться здесь. Я лучше стану чьей-то шлюхой, чем его женой. — Мария, — он обнял ее, мягко гладя рыжие волосы, — восстание скоро закончиться, неделя-две, и я уеду. — И вы меня бросите! — воскликнула девушка. — Все меня покидают! — Я заберу вас с собой, — она оторвала лицо от его плеча. — Только при одном условии: вы станете моей женой. — Зачем вам нужна я, испорченная? — но в его глазах она заметила решимость и надежность. — Вы не правы. У меня большой дом в Лондоне, деньги, и после войны я наверняка стану каким-нибудь послом. Мне нужна образованная жена и наследники. Я хочу любить вас, я... — она положила палец на его губы. — Вы говорите несерьезно, — в ее голубых глазах стояли слезы. — Соглашайтесь, я готов ждать вас, — он робел, как юнец. — Я люблю вас... — Мы знаем друг друга всего неделю, мы... — Мы поладим, вы... — Взбалмошная девица... — Нет, вы воспитанная, настоящая леди, — он хотел ее поцеловать, но сдержал себя, вспомнив, что она пережила сегодня ночью. — Я вам не подхожу. Ваша мать... — Она примет вас, я увезу вас в Лондон, слышите, в Лондон, — он горячо целовал ее руки, и жаркое волна омывала ее. — А если у вас будет ребенок, я готов дать ему свое имя. — Я... но... — его близкое дыхание опаляло, как огонь крылья мотылька. — О... я сделаю вас счастливой... — Я соглашусь, — за окном уже вовсю светило солнце, — но мой отец, он будет против. — Я не собираюсь, просить у него вашей руки. Я добуду лицензию на брак. Вы должны найти пару свидетелей, а потом мы уедем, — она вникала в его слова, и его план казался ей фантастичным, но в голове появлялась только одна мысль: «Лондон. Я поеду в Лондон». Она мечтательно вздохнула, упав вновь на подушки, отчего Вильям рассмеялся.***
Мария пробралась на кухню, где были Сьюзи и Патрик Сарс, их конюший, они пили молоко с хлебом и о чем-то говорили. Когда они заметили ее, то Сьюзи достала из корзинки свежих булочек с зеленью и овечьим сыром. Мария сияла, и мистер Сарс это заметил. С той ночи прошло шесть дней, восстание в Дубине стихало, а Вильям добыл разрешение на их брак. — Вы сегодня радостная, мисс Мария, говорят, вы и мистер Манелл через восемь дней женитесь, — мистер Сарс поставил кружку на стол. — Нет, не поэтому. Я хочу вас попросить кое о чем, — она загадочно посмотрела на них. — Что же, моя птичка? — Сьюзи спрятала булочки. — Вы станете мои свидетелями, мы с Вильямом решили пожениться тайно от всех, — выпалила она. — Господи, я сразу поняла, что он вам пара. Вы рядом с ним просто цветете, — она обняла девушку. — Он вас увезет в Лондон, да? — Да, я поеду к Виктору, — ответила она.***
Мария, облаченная в простое белое платье, с венком из цветов на голове и простыми полевыми цветами в руках, подошла к алтарю. Вильям улыбнулся ей, когда священник начал зачитывать слова клятв. Она легко ответила ему «да», как и ее жених. Вильям невинно поцеловал ее, и они вышли из старой, ветхой часовенки. Она взяла его за руку, он удивился ее беззаботности, только сейчас он заметил, что у нее острые уши, как у эльфов, но несовершенство не портило ее, наоборот, она была притягательнее. — Куда мы едем? — спросил он. — Туда, где никто нас не найдет, — радостно сказала она. Мария увлекла его в поле. Он засмотрелся. Да, в Англии такое великолепие тоже можно увидеть... — Я хочу запомнить аромат трав. Девушка обратила на него лицо, и, обвив шею, прильнула к его губам. Он не ожидал поцелуя, эта фея сводила его с ума. — О Вильям, спасибо за все, я поняла, что люблю вас, нет, не из благодарности, а потому что я смотрю с вами в одном направление, мы очень похожи. — Мария, — простонал он. Его руки пустились в путешествии по изгибам ее хрупкой фигурки. Он, не отрываясь, смотрел в эти голубые глаза и видел в них небо. — Мне нужно в Дублин, дорогая. — Вы бросаете меня... — Нет, — он оставил ее, она смотрела на небо, думая, что все самое страшное в ее жизни позади. Вечером Вильям оставил ее в темном коридоре, украдкой поцеловал, и она разочаровано отпустила его. Он задержался, смотря на ее искаженное страстью лицо. — В Дублине закончилось восстание, и начальство отпускает меня в Лондон, так что сегодня ночью мы уезжаем, — сказал Вильям. — Мне собрать вещи? — Только для путешествия, все остальное у вас будет, — сказал он. Ночью они покинули Холстон-Холл, и Мария вздохнула спокойно. Она прощалась с Ирландией навсегда. Утром Эдвард нашел короткую записку от дочери, где та говорила, что вышла замуж за Вильяма Трейнджа и уехала в Лондон к брату. Эдвард, узнав об этой новости и побеге был взбешен, а Каролина торжествовала: все случилось, как она хотела. Руфуса ждало все, а Виктора и Марию — ничего. Наконец-то все сбылось.***
Вильям Трейндж жил на Виктория-роуд, где у него был небольшой, но очень богатый дом. Марии понадобилось две недели, чтобы освоить его. В первые же дни он повез ее по магазинам, стал показывать Лондон, и город захватил ее. Военный Лондон, как сказал Вильям, для него мало чем отличался от довоенной столицы. Только на улицах стало меньше мужчин и больше появилось вдовьих одеяний. Все вокруг кричали: «Все должны жить ради будущего страны!» Вильям делал все, чтобы супруге было хорошо рядом с ним, он не пытался затащить ее в постель и тем самым еще больше подогревал ее интерес. Только одно не давало девушке покоя — его мать. Кэтлин Трейндж рано стала вдовой с тремя детьми на руках и решила посвятить им всю свою жизнь. Вильяму она дала прекрасное образование, решив, что ему нужно стать, как отцу, дипломатом или министром. Дочерям-близнецам, дав классическое образование, она нашла прекрасные партии, и теперь жила вместе с сыном, подбирая и ему претенденток. Эта красивая железная женщина производила сильное впечатление, она совсем не была похожа на Каролину и отличалась от всех провинциальных дам — всегда сдержанная, всегда приветливая, и так же, как и Мария, умела скрывать свои чувства под холодной маской. — Проходи, — Вильям впервые распахнул для Марии двери своего дома. — Соня, — обратился к миловидной служанке, — это леди Мария, моя жена. — Сэр, — она присела в простом реверансе. — Проходи, дорогая, — он провел ее в гостиную. Комната была обставлена в греческом стиле, стояли софы с золотой подбивкой, и весели тяжелые шторы. В солнечном столбе стояла темноволосая женщина, она была одета в персиковое простое платье, отделанное черной каймой. — Слава Богу, что вернулся, я... — она обернулась к сыну и осеклась, увидев рядом с ним рыжеволосую девушку, похожую на эльфа. — Ты решил приютить сиротку? — Это моя жена, мама. Леди Мария Холстон, — Мария поцеловала руку свекрови. — Что ж, леди Мария, рада знакомству с вами, — Кэтлин обняла невестку. — Располагайтесь. Мария быстро привыкала ко всему. Но Кэтлин продолжала наблюдать за ней, ее беспокоил тот факт, что молодые супруги жили в разных комнатах. Она невольно начала подозревать, что ее невестка ждет ребенка от другого, а ее сын благородно женился на красивой девушке. Мария на такие темы не разговаривала — она не хотела вспоминать ту ужасную ночь, но однажды ее вывела из себя Кэтлин. — Вы хотите, чтобы я вспомнила свой ужас?! Ваш сын спас меня от деспотичной семьи и будущего мужа-насильника, а еще я люблю его! Вечером она долго рыдала на плече Вильяма. Он мягко гладил ее длинные волосы, целуя нежную кожу шеи, изучая пальцами спину, ощущая жар кожи под тканью платья. Мария неожиданно оторвала голову от его груди, смотря в его потемневшие глаза, она осторожно коснулась густых бровей, очертила дуги на лбу. Его губы манили, и она припала к ним, как к живительному источнику, она пьянила, словно крепкое вино, и, совсем не контролируя себя, Вильям стал раздевать ее и себя. Конечно, ему надо было сдержаться, понимая, что совсем недавно она пережила насилие, и любое его неловкое движение могло привести к тому что, она попросту его оттолкнет от себя. Но Вильям, съедаемый страстью, стал еще более настойчивым. В ее глазах он не видел страха. Мария задохнулась в его объятьях, от одурманивающего восторга легкие слезы падали в ее ярко-рыжие волосы. Мария заснула, но он не мог заснуть. Незадолго до рассвета он разбудил жену сонными ласками, и после долгих наслаждений они вместе заснули, чтобы проснуться в объятьях друг друга. Мария, тесно прижавшись к мужу, крепко сжимала его руку, находящуюся на ее бедре, словно она хотела, чтобы так было всегда. — О, я так люблю тебя, — прошептала Мария на рассвете. — Поэтому-то я так долго ждал, я хотел, чтобы ты полюбила меня, а не потому что переехала в Лондон, — он встал с постели, нисколько не стесняясь наготы. — Вильям, отвези меня на Тюдор-стрит, — попросила она, перекидывая рыжею массу волос со спины на плечи. — Тюдор-стрит? – удивленно спросил он. — Насколько я знаю, матушка любит ездить туда в аптеку. Ты все-таки беременна? — Я же говорила, что в нашей семье это невозможно. Все наши женщины немного ведьмы, ты женился на одной из них, — он взглянул на нее. — Ты отвезешь меня туда? — Если ты заболела, я сам все тебе куплю, — отрезал он. — Вильям, — застонала она, — я хочу увидеть брата. Там работает мой брат. Ты, что, ревнуешь меня к нему? — Я поеду с тобой. — Ага, чтобы убедиться, что мой брат похож на меня, а не мой тайный воздыхатель, — она засмеялась, а ему самому было не до смеха. Ревниво смотря на позолоченную новенькую вывеску, Вильям Трейндж открыл дверь аптеки своей жене. Старый аптекарь беседовал с пожилой дамой, но никого, кроме них, Вильям не видел. Мария, озираясь по сторонам, неловко сделала пару шагов, пока мистер Лоренс не заметил молодую пару; он улыбнулся, крикнув: — Артур, пришла молодая леди, — словно не заметил Вильяма, — прими ее. Вильям заметил, как из подсобки появился молодой человек: высокий, широкоплечий, темноволосый, темноглазый, совсем непохожий на Марию. Разве он может быть ее братом, которым она так восхищалась? Лицо Марии скрывалось шляпкой, и Артур только видел ее подбородок и губы. — Что желаете, мисс? — спросил юноша. Вильям хотел подойти к ней, но решил дальше наблюдать. — Вы не узнаете меня? — она сняла шляпку, обнажая рыжую голову. — Мария, — почти прокричал Артур. — Мария! О Мария, — он быстро подбежал к ней, прерывисто обнял, целуя в щеки и шею, отчего Вильяма охватил приступ ревности. — Виктор, смотри, кто у нас здесь. — Я взвешиваю, — нервно ответил кто-то. — У меня еще семь заказов. — Виктор, быстрее бросай все, ты глазам своим не поверишь, — появился Виктор, и только теперь Вильям заметил сходство между женой и этим юношей. — Мария, — он сжал ее тоненькую фигурку. — Виктор, я так скучала по тебе, — прошептала она. — Я тоже. Как ты сюда попала? Ты приехала с Манеллом? Или с отцом? — он просто сыпал ее вопросами. — Нет, она приехала со мной, — ответил Вильям. — Это мой муж, Вильям Трейндж, — представила она, — а это мой брат Виктор и наш друг Артур Йорк, барон Уэсли, — последнее она очень тихо произнесла, чтобы это осталось между ними. — Приходите к нам сегодня. — Нет, мы не можем, у нас сегодня ужин, — произнес Артур. — С кем же? — с подозрением спросила она. — С Гранджами, они наши друзья, — ответил Виктор. — Завтра? — предложил Вильям. — Хорошо. Они все-таки пришли, чему была рада Кэтлин, но Вильям почему-то не хотел, доверять этим двоим, считая их франтами, что просто испортят его жену. Держались они достойно, Виктор неплохо разбирался в винах и даже высказал свое мнение, когда они пили херес перед ужином. Мария молчала, а потом в ней словно прорвалась плотина, и эмоции захлестнули ее с такой силой, что она чуть не заплакала от счастья. Утром после того, как Вильям покинул их теплую постель, Мария взялась за газеты. Она не понимала своих чувств, но еще больше ее поразил ее муж, который сказал, что эти юноши в праве сами решать, как им жить и что делать дальше, и она согласилась. Виктор возмужал, Артур стал дерзче, и поэтому они показались ей чужими. Но она привыкнет к переменам. Газеты опять пестрели сведениями о войне. «Верденская мясорубка», как назовут позже сражение у крепости Верден, продолжалась. Мария молилась только об одном: чтобы Виктора, как врача, не вызвали на фронт. Мир стоял на грани катастрофы.