Едва взглянув на него, забывала обо всем и тянулась к нему, как под воздействием магнита. Пенни Джордан. «Лестница на седьмое небо»
Осень 1924. «Гарден-Дейлиас» — как сладко звучали эти слова в голове. Спустя почти год с момента покупки Лейтоны наконец-то переезжали. Сад буйно цвел, гордые георгины царственно возвышались над другими цветами, и только розы бросали им вызов. На заднем дворе построили оранжерею и небольшую тепличку, чтобы растить первую зелень. Из Японии заказали сакуру, которая была еще саженцем. Старые яблони, груши, вишенки, черешни и сливы подлечили и посадили ароматный боярышник, дурманящий жасмин; оставили березки и дубки, клены и елки. Виктор приказал разбить розарии и установить беседки. Диана долго осматривала сад, пока Виктор не завел ее в дом. В последние недели они жили у Рамсея, пока перевозили вещи из квартиры, готовя жилье. Виктор распахнул перед супругой витражные двери. Прихожая отдела красным деревом, зеркало во всю стену в позолоченной раме, бежевые пуфы, вешалки и обувницы. Диана прошла в гостиную, осторожно ступая по мраморным черно-белым полам, глядя на белоснежные стены, колоны, золотую лепнину. Белые диваны стояли полукружьем, а потом она заметила чехол на подиуме, который колоны отделяли от лестницы. Справа гостиная плавно переходила в столовую, окно во всю стену, где из цветного стекла была выложена картина ирландский полей, которые так любил Виктор Лейтон. Стены обтянули песочным льном, что лишний раз напоминало о прошлом хозяина. В буфетах прошлого столетия Диана нашла расписные фарфоровые сервизы и хрустальные праздничные наборы. По длине всего окна стоял дубовый массивный стол с венскими стульями. Столовая переходила в кухню с темно-вишневой мебелью, можно было подумать, что это одна комната. Молодая хозяйка заглянула в громоздкий холодильник и ахнула: Виктор успел его заполнить. Выйдя из кухни, она пошла прямо, отворила стеклянную дверь слева от входа в дом. Это была серо-жемчужная комната, назначение которой Диана не могла понять. Тяжелые атласные портьеры заслоняли не окно, как она подумала, а дверь в сад к маленькому бассейну. Она подняла глаза вверх, свет струился из-под плотного зелено-голубого облака, так никто до этого не делал... Напротив изящной софы висело белое полотно, и еще стояло какое-то оборудование, только присмотревшись, леди Лейтон, вспомнила, что видела такое в кинотеатрах. Диана решила пойти по коридору за роялем. Она только открывала двери: одна комната была полностью зеркальной и пустой, другая — маленький темный кабинет без окон. Ей понравились кожаные диваны и стол, отделанный зеленым сукном, но еще больше — камин. За последней дверью оказалась библиотека, выполненная в чисто классическом регентском стиле[1], полки были пусты, но они с Виктором успеют заполнить их. Под лестницей находилась комната для прислуги. Они поднялись по лестнице с красным ковром, как король и королева. В холле поместился небольшой зимний садик. Все спальни располагались полукружьем, а зимний сад выходил на террасу, откуда открывался потрясающий вид на Гайд-парк. В каждой спальне был камин и ванная комната, кроме того, присутствовали три уютных гостевые, а еще три были совсем пустыми, только выкрашенные стены. Виктор увидел немой вопрос в глазах Дианы. Муж повел ее на третий этаж. Лиловый коридор перед резной дверью совсем маленький, она уже, как ребенок, ожидала, что же там ее ждет. Виктор закрыл ее глаза ладонями, осторожно заводя в их спальню. Спальня занимала весь этаж. Комната была наполнена светом, на белых глянцевых стенах играли солнечные лучи, проникающие через огромное окно, шириной от одного угла до другого, высотой от пола до потолка. Окно выходило на другие участки и бассейн, шелковый тюль взлетал от дуновенья ветра; Диана вышла на маленький балкончик, где стояли кофейный столик с плетеными креслами. Она потрогала бархатные зеленые портьеры, наслаждаясь духом спальни. Белая кровать со спинкой в форме ракушки, застеленная болотным покрывалом с вышитыми цветами, расположилась напротив входа. Над ней висела большая картина с красными розами. Справа от кровати, в углу, поставили белый туалетный столик с зеленым пуфом, а сразу же за столиком от одного угла до другого — гардеробные шкафы. Диана поцеловала мужа в теплые губы, его ладони заскользили по ее телу, сжимая и сминая в объятьях. — С новосельем, — прошептала она. — Тебя тоже. Их жизнь в Гарден-Дейлиас началась с прекрасного, но будет ли она всегда такой?***
Осень 1924. Перелистывая газеты и намазывая домашний хлеб маслом, Диана успевала при этом отпивать зеленый чай, который просто ненавидела пить с молоком, как, впрочем, и любой другой чай. Чтобы фарфор не лопался, был и изобретен такой способ (правда, Диана придумала лучше): сначала наливали холодную заварку, потом еще немного остуженной воды и только потом заливали кипяток. В доме ее отца пили только из фаянсовых кружек, лишь иногда, когда приходили гости, Джорджина доставала фарфоровый сервиз. Сейчас же они с Виктором пользовались только фарфором. Глория суетилась вокруг нее; у них появилась еще одна служанка — Барбара, которая была намного старше хозяйки, тучная женщина старомодных взглядов. Диане нравилось готовить ужины, она совершенствовала свое скромное умение готовить, превращая его в искусство. Барбаре не очень-то это нравилось, но леди Холстон отличалась от обычных леди: могла поковыряться в земле, не боясь, что руки будут черными, а ногти — грязными; могла постоять у плиты, не думая, что могут быть ожоги и порезы; могла иногда помочь прислуге убираться, так как дом был огромным, и полки стали постепенно заполняться предметам, поскольку люди узнавали, что у Лейтонов новый дом, и приходили с визитом и подарками. Это отметили все: насколько необыкновенна юная леди. Дом отнимал у нее много времени, она не могла как прежде проводить долгие часы в гостях, теперь гости ездили к ней, что требовало от нее многих усилий. Диана по своей природе не была лишена честолюбивых помыслов, но она решила стать опорой мужу. Утром она просыпалась, когда его не было рядом; Виктор не оставил привычку оставлять клочки бумаги с краткими пожеланиями на своей подушке. А вечером она ждала его. Виктор любил вдыхать запах ее волос, этот аромат имбиря и ванили, в то время как все сходили с ума от духов «Шанель №5». Это ароматическое масло будет сводить с ума многих мужчин в будущем. Жить с Виктором было просто. Он водил ее на все всевозможные премьеры. Сегодня был балет, завтра — опера, послезавтра — оркестровая музыка, ну, а на следующий день — кино. Ее супруг был ценителем прекрасного, часами мог бродить по магазинам, а однажды повез ее на несколько дней в Париж. Она не хотела туда приезжать, но он уговорил. Он умел убеждать. В Париже он повел ее в бутик «Шанель», где сама мадмуазель Коко сшила для нее простое, но очень изящное маленькое черное платье с белой отделкой. Они сходили на Стравинского, а потом в «Рице» они долго предавались любви. Виктор знал, как доставить удовольствие женщине, знал, что им нужно говорить, чтобы они ощущали себя самыми красивыми и желанными. Но простой лестью не купишь его жену, как и дорогими побрякушками. Ангел чистой воды — он это всегда знал. Диана радовалась за сестер: скоро у них будут дети. Но сама Диана решила пустить жизнь по течению. «Будь, что будет», — думала она по утрам. Если небу будет угодно, то у них скоро появятся дети, если нет, то они поживут пока вдвоем. Виктор не говорил, что мечтает о ребенке, лишь однажды намекнул, что хочет этого.***
Зима 1925. Наступили холода. Январь — это множество праздников. Виктор отмечал свое двадцатидевятилетние, а Диана — двадцать лет. В те январские морозы, когда юная леди не хотела вылезать из постели по утрам, читала записки от мужа, в один день она поняла, что все отныне изменится. Это случилось за несколько дней до дня рождения Виктора. Диана откинула покрывало и, качаясь от нестерпимой боли в желудке, побрела в ванную комнату. Что же она вчера съела такого, что ей так ужасно? Ужинали они у отца, и, конечно, от его пищи ей не могло стать плохо. Значит, выходит, что она ждет ребенка. Она не стала ничего говорить мужу, его нечего обнадеживать. Но в его день рожденье Диана поняла, что догадка правдива. Пара отмечала это событие, как всегда, в Воксхолле, это уже была традиция, да и Виктор в хороших отношениях с хозяином ресторана «Валентайм». На торжество пригласили только близких людей и нескольких деловых партнеров. Диана в тот день была как всегда хороша. Ее выбор пал на черное платье с белой отделкой от мадмуазель Шанель. Все края длинного платья были отделаны белоснежной лентой с пайетками, а сама ткань платья была совершенно матовая; лиф плотно облегал грудь и сжимал талию; горловина была небольшой — лодочкой; а юбка свободно ниспадала в пол. Платье она дополнила ниткой жемчуга с рубиновой брошью, а прическу украсила ободком, который начинали носить модницы, часто украшая его перьями, или камнями, или и тем и другим, но Диана не стала этого делать. Ее правило — простота. В тот вечер они много веселись, и все казалось таким простым. Они еще немного были детьми и иногда позволяли себе немного взбалмошности. Диана вывела Виктора на террасу; она куталась в меховое манто, при этом крепко сжимая руку супруга. Она поцеловала его губы и положила его руку к себе на живот. Ей так много хотелось сказать, но пускай глаза сделают все сами. Они вместе уже год, для вселенной это ничтожность, для истории — крупинка, для них — год счастья. — Что с тобой, дорогая? — спросил он дрогнувшем голосом, боясь спугнуть чудесное мгновенье, что опутало их. Ее губы слегка приоткрылись, она прижала его ладонь еще сильнее. — Виктор, — она лишь губами произнесла его имя, настойчиво прижимая руку к плоскому животу, делая круговые движения. — Диана, милая, что с тобой? — он обеспокоено посмотрел, что с ней творится. — Милый мой, — уголки ее губ дрогнули, она встала на цыпочки, пятки вскользнули из туфель. — Мне нужно столько тебе сказать. Без тебя я бы погибла, я так люблю тебя и хочу сделать тебя таким же счастливым, какой ты сделал меня. Я думала, что умру без тебя, так и не узнав твоей любви, но судьба неожиданно преподнесла подарок. Боже, я так люблю тебя. У нас будет ребенок. Несколько секунд он просто смотрел, долго вглядываясь в ее лицо, она уже подумала, что он разочарован, но тут он прижал ее к своей груди, шумно втягивая в легкие запах ее духов. Он так крепко ее обнимал, что она чуть не задохнулась. Она не стала задавать глупый вопрос — рад ли он, — просто нежно гладила его рыжие волосы. — Радость моя, — прошептал он, — радость моя, — она оторвалась, слегка отходя, чтобы видеть его. Только теперь она заметили и поняла, почему он так долго прижимал ее к себе: чтобы она не видела его мужских слез. Диана провела пальцами по его щеке, ее сердце было готово лопнуть от переполнявшей нежности. Он поцеловал ее ладонь, словно стеснялся, что она видела его слезы. Диана только смогла улыбнуться. Нет, он все-таки был удивительным, она вышла замуж не за холодного ирландца, а за человека с горячим сердцем, который любит ее так сильно, что не боится показаться слабым. Она снова погладила его по щеке, слов было больше не надо: его глаза сказали все за них. Через неделю после того, как все узнали о положении Дианы, пришло и ее время. Каталина тоже ждала ребенка. Она не знала, что скажет муж. В последние недели они почти не понимали друг друга. Ее воспитали для семьи, чтобы она рожала детей, чтобы во всем слушалась его, но Лондон подействовал как пьянящее вино, и она уже не могла безропотно соглашаться. Джейсон часто ходил хмурым, не разговаривал по вечерам, а потом даже не одаривал ее скромным поцелуем на ночь. Напряжение между ними росло, с мужем явно что-то творилось. Каталина узнавала у Урсулы, как дела в госпитале, но Урсула сама многого не знала. Джейсон не хотел делиться с ней, она не хотела расспрашивать. Может, ребенок вернет нежность в их отношения, сможет изменить Джейсона? Каталина ждала его вечером, нервно меря спальню шагами. Джейсон вошел в дом тихо, Роза помогала ему раздеться, открывая дверь спальни. Джейсон заметил, как у Каталины дрожат руки, как она пугливо смотрит, словно он собирается ее ударить сию же минуту. Девушка села на кушетку перед кроватью, смотря на ноги в ночных туфлях. Джейсон переоделся в халат, он думал, что она уже легла спать, но Каталина продолжала сидеть на кушетке. — Что с тобой, Кат? — тихо спросил он, откидывая край покрывала и ложась в постель. — Иди сюда, ты, наверное, замерзла, — она послушно залезла, прижимаясь к нему. — Ну, так что случилось? — она отодвинулась, стараясь не смотреть в его глаза. — Так, что же произошло? Я тебя спрашиваю... — Нам надо поговорить, — Каталина натянула покрывало до подбородка. — Мы женаты с тобой два года, дорогой. Ради тебя я бросила свою семью, свою страну, Рамона, — она увидела, как при чужом имени он вздрогнул. — Ты... ты впервые произнесла это имя в нашем доме, — в его голосе был и гнев, и недоумение. — Да, — она замолчала. — В последние время что-то у нас не получается. Я вижу, как трепетно относится Виктор к Диане, и вижу, как ты порой холоден ко мне, — она шумно втянула в себя воздух. — Ты слишком многое решаешь за меня. — Я — мужчина, — просто ответил он. — Но это не дает тебе право управлять моей жизнью. Я равна тебе, давай не будем забывать это, — она замолчала. — Джейсон, у нас будет ребенок. Да, я решила все сама, ты в праве на меня злиться, но это было мое решение. Я бы хотела побыть без тебя, я имею в виду нашу жизнь. — Что я делаю не так?! — взбешено спросил он. Джейсон выбросил белый флаг, но это еще не победа. «Мужчине тяжело признавать, если они не правы, еще сложнее извиниться, но даже если женщина не права, это значит, что мужчина ввел ее в заблуждение. Женщина должна сделать все, чтобы мужчина ползал у нее в ногах, на коленях вымаливая прощение. Женщина же никогда не должна унижаться перед мужчиной, это умоляет ее достоинство», — писала Джорджина, и Каталина с этим была согласна. Через час дверь спальни отворилась, Джейсон лег в постель, обнимая жену, она вздохнула, ощущая, что победила. С первыми проблесками она ожидала, что он станет просить прощение, но, похоже, Джейсон не намерен был этого делать. Ну, что ж, она тоже умеет ждать. Спустя пять дней Джейсон пригласив жену в ресторан, признал, что был не прав. Он всегда считал, что иметь жену значит показывать достаток. То, как выглядит супруга, всем говорит, какая семья. Он так увлекся материальной стороной их материальной жизни, совсем упустив из виду духовную. Он признал: жена тоже может решать, и он ей не указ. Он боялся ее потерять, и страх, прежде всего, двигал им, как и многими другими мужчинами. Мужчины, как дети, не понимающие, что за существо, находящееся рядом с ним, не понимающие, кто такая женщина. И вряд ли когда-нибудь они это поймут...***
С разницей в две недели в феврале появились на свет две девочки. Первой родилась дочка Артура; он, конечно, чувствовал и скрывал некое разочарование, — как и многие мужчины, он мечтал еще об одном сыне. Но когда увидел свою новорожденную дочь, то испытал настоящее счастье. Она так была похожа на Урсулу, что это заставило полюбить ее. Имя для очередного сына Артур придумал давно: Энди Брайан Йорк, — но это девочка, что же ему делать? Тогда Урсула предложила назвать малышку Энди Мария Йорк, а для домашних она просто станет Энн. С годами девочка полюбит свое отчасти мужское имя, это будет ей придавать властности. У второй сестры появилась на свет тоже дочка. Сайман же, в отличие от своего друга, нисколько не был разочарован: он самого начала мечтал об еще одной девочке. У его первой дочери было экзотическое имя — Теа Леони Портси, второй он дал имя Кассандра Клементина. Роды Аманды прошли тяжело, несколько дней от непроходящей боли она не могла спать, Виктор приносил какие-то травы, но они мало действовали и ей все равно было плохо. Врачи только и твердили, что следующая беременность для Аманды может закончиться плохо. Но она совсем не думала об этом, вся ее любовь теперь предназначена только для двух дочерей и мужа. Рамсей ощущал себя самым счастливым человеком. Его дочери, каждая по-своему, были счастливы. Он часто вспоминал об Джорджине, перелистывал их небольшой фотоальбом, вглядываясь в пожелтевшие снимки. Он по-прежнему, несмотря на прошедшие тринадцать лет, ощущал ее присутствие в их доме, аромат ее духов, когда-то разлитых по ковру, наверное, это его одинокое воображение, но без нее все было другим. Она так и сказала, что не верит в его невинность, она умерла, считая мужа виновником всех ее бед. Дочерям он сказал, что она умерла от лихорадки, осложненной беременностью, но только он знал правду: женщина пыталась сделать аборт, она не хотела их ребенка. «От лживого мужчины нельзя заводить детей», — писала она за несколько дней до своего поступка. Теперь ее дневники читали их дочери, он вырастил их любящими и преданными, он сделал все, чтобы они никогда так не поступили. Аманда была самой тихой из них троих и, наверное, самой преданной людям, которых она любила. Урсула была женщиной полной энергии, ее постоянно нужно было укрощать, она просто любила споры. Младшую, Диану, все называли ангелом, бесспорно, муж считал ее святой, окружающие легко подавались ее обаянию. Интересно, ее дети будут такими же? Рамсей приходил на могилу жены и подолгу мысленно говорил с ней. Джорджина, Джорджина, что ты надела, глупышка, почему ты не позволила мне все рассказать тебе? Почему ты не разрешила вырвать у тебя из крови пустившие корни сомненья? Я бы излечил твою душу, я бы залечил все твои раны и развеял бы все твои сомнения. Но ты решила, что не позволишь мне ползать у тебя в ногах. Все-таки ты отступила от своей идеологии. Ты позволила этим глупым мыслям разлагать тебя, решилась убить нашего ребенка, наше с тобой счастье. Как, как ты могла так поступить со всеми нами? Но ты не думала, что этот бездарный врач занесет в тебя заразу, а за помощью к нашим друзьям ты не могла обратиться. Я ведь знаю, это был не его ребенок, ведь между твоим «я изменила тебе этой ночью» и твоей болезнью прошло полгода. О, я ненавижу его, но люблю его сына, этого светлого мальчика, мальчика, которого нет у нас тобой. Мой титул с моей смертью отойдет к моему двоюродному братцу. У наших дочерей итак все свое. Аманда — леди Портси, пускай ее муж не титулованный дворянин, но он очень любит ее. Урсула — баронесса Уэсли, лучше и не придумаешь. Диана — леди Холстон, да, жена его сына. Джорджина, любовь моя, ну почему ты так рано ушла от меня? Почему оставила одного в этом мире, почему, любимая? Грусть всегда бывает недолгой, как и счастье. Все приходит, все уходит. Все меняется, ничто не остается прежним. Жизнь быстротечна. Жизнь прекрасна и жестока. Но в тот февраль счастье переполняло наших героев.