Подарки делаются от души того, кто дарит, и не зависят от заслуг того, кто их принимает. Карлос Руис Сафон. «Тень Ветра»
Декабрь 1923. Трясясь в машине вместе с Рамсеем, Диана нервничала. Все же ее одолевали сомненья по поводу их брака. За две недели до свадьбы, когда Диана возвращалась домой вместе с Виктором, она прошептала, что придет днем к нему в офис, он в своей резкой манере, свойственной ирландцу, ответил ей одно лишь слово — «нет». Две недели она толком не видела его и опять начала сомневаться. Еще был свеж в памяти старый разговор, и она себя одергивала каждый раз, когда думала о измене. Виктор был добр и щедр, он уважал ее, но, прежде всего, требовал уважения к себе. Лишь в некоторые минуты Диана понимала, что почти его не знает. Порой она удивлялась его грубости или резкости, но Урсула сказала, что это именно она должна сглаживать его характер, иначе они долго вместе не проживут. Они венчались в церкви Святого Августа в Кенсингтоне. Виктор окинул Диану теплым взглядом, беря ее дрожащую руку в кружевной перчатке. Она была как всегда сегодня прелестна. Многие ее отговаривали от выбранного нежно-салатового цвета платья, считая его несчастливым, впрочем, оно подчеркивало цвет ее глаз. Платье было пышное, с многослойной юбкой и узким лифом. Она была похоже на дам эпохи романтизма, от ее вида просто дух захватывало. На груди блестели персидские бриллианты, короткие волосы были уложены легкими волнами, а вместо фаты была маленькая шляпка-цилиндр с вуалью на лице. Они дали друг другу клятвы вечной любви и преданности. После венчания, гости поехали в ресторан, который заказали специально для этого торжества. Молодожены ехали позади всех. Виктор заметил, как Диана напряжена, она ответила на вопрос священника уверено, но все же ее одолевали сомненья. Новоиспеченный супруг сжал ее руку, призывая посмотреть на себя. — Что с тобой? — ласково спросил он. — Ты пренебрегаешь мной, — она пыталась не смотреть в его глаза. — Я просто хотел, чтобы эта ночь была непростой, а той ночью, помнишь? — она слабо улыбнулась. Машина остановилась. — Мы приехали, — он помог ей выйти. Это был совсем не ресторан... — Закрой глаза, — она послушалась, услышала, как скрипнула калитка; муж уверено куда-то ее вел, — открывай. — Что это? — перед ней был фундамент. — Наш будущий дом. Наш Гарден-Дейлиас, — ответил Виктор. — Ты опять потратился, — он приложил палец к ее губам. — Да, милая моя, у нас должен быть дом. К будущей осени мы в него заедем. А теперь поехали праздновать. Свадьбы сестер были скромными, но не ее. Она знала, конечно, что все так и будет, но иногда сомневалась, щипая себя за руку, проверяя, не сон ли это. Гости поздравляли, а новоиспеченная жена чувствовала, что просто парит от счастья. Она с ранних лет мечтала стать женой Виктора, и вот теперь он нежно держит ее за руку, не отводя влюбленного взгляда. Всем остальным оставалось только завидовать. Она — леди Холстон, она владеет его холодной оболочкой и горячим сердцем ирландца. Иногда мечты сбываются. Только под вечер они смогли вырваться домой. На Бонд-стрит их ждал легкий ужин с вином из роз и теплая постель. В тишине они пригубили вина, в тишине Диана встала из-за стола, проходя в спальню. Она негодующе посмотрела на него в ожидании тех сладостных минут, что получила в ту ночь. Виктор стянул смокинг, бросая его небрежно на пол. Он долго расстегивал пуговки на ее платье, распаляя ее больше. Платье тоже отлетело в сторону. Они сплелись в страстном объятье. В Диану словно вдохнули жизнь. Они размерено, постепенно изучали друг друга, вновь открываясь, словно не было той ночи, перевернувшей их жизни. Это было волшебство, что бывает только у влюбленных людей, любовь, что дарована небесами, любовь, что не иссякнет никогда. Сердце бешено стучало от страсти и от любви, сердце будто бы отсчитывало предстоящие минуты наслаждения. Диана прижалась к Виктору, крепко обнимая, целуя в шею. То, что происходило сейчас, — это было не быстрое слияние, это был ласковый поединок, где не было проигравших. Она ощущала горячее дыхание на своей щеке, его пальцы крепко стиснули ее пальцы. — Спи, — прошептал он. Их брак начался со сказки. Виктор был нежным, добрым, обходительным и, главное, позволял жене решать самой. За несколько дней, что они прожили вместе, Диана начала понимать, что за человек ее муж. Виктор много давал, но и много забирал, он заваливал признаниями и подарками, по ночам он был то пылким, ненасытным любовником, то ласковым котенком. Первые дни брака они наносили визиты, и Диана замечала, с какой завистью на нее смотрят женщины. Она не понимала, откуда эта зависть. Виктор был не так уж богат, он слишком молод, чтобы его серьезно воспринимали, а еще, кроме титула, у него больше ничего и не было, да и положение в обществе он занимал шаткое. Но все же на нее смотрели, как на воровку, припоминая бедняжку Мелани. Рождество они отмечали в доме Марии и Вильяма. Это было ее первое Рождество в Лондоне и, наверное, самое лучшее. Женщины сами приготовили ужин, дети помогли нарядить елку, а мужчины были согласны помогать во всем. В ту ночь пахло елью и мандаринами, шипело шампанское и легкий аромат розового вина почти стал традицией. Диана подарила мужу красивую фарфоровую статуэтку, это была балерина, чем-то напоминавшую знаменитую русскую красавицу Анну Павловну. Виктор же преподнес ей изящную индийскую шкатулку с полудрагоценными камнями на резной крышке. То Рождество стало их первым. Диана спустилась вниз, вышла на улицу, когда заметила девочку, ютившуюся у двери их подъезда. На ней было легкое пальто, а на улице было холодно, Диане даже стало неловко за свои меха и муфту. Девочка дрожала от холода, и Диана решила не ехать к Аманде в магазин. Она подошла к малышке. — Где твои родители? — спросила она срывающимся голосом. — Они умерли, а от тетки я сбежала, она заставляет меня заниматься попрошайничеством, — ответила девочка, шмыгая носом. — Пойдем со мной, я живу в этом доме, — она протянула ей руку. — Я не могу, мэм, — сказала девочка. — Пойдем, — настояла Диана, обхватывая рукой ее плечи. — Вообще-то, меня зовут Диана, — она открыла дверь квартиры. — Как тебя зовут? — Глория Нейпа, — Диана помогла ей раздеться. Девчушке было на вид не больше тринадцати, она была тоненькой, сложена как мальчишка, с огромными серыми глазами на вытянутом лице. — Диана Лейтон. Что случилось с твоими родителями? — начала расспрос Диана. — Папа был рабочим, он умер на заводе. Сердце. А мама через год ушла вслед за ним. Деньги мы все потратили, и меня забрала сестра мамы. А у нее пятеро детей, — девушка всхлипнула. — Успокойся, — Диана подала ей махровое полотенце. — Моя мама умерла, когда мне было семь. У меня две сестры и отец, нам было тяжело без нее... — Диана, — в квартиру кто-то вошел, судя по голосу, это Виктор. — Ну, вот Виктор пришел. Одевайся, — Диана закрыла за собой двери. Виктор прошел в гостиную. — Виктор, — она кинулась в его холодные объятья. — Мне надо кое-что сказать тебе. — И что? — его губы вытянулись в улыбке. Она все рассказала, он молча выслушал, а потом только и сказал: — Я займусь этим вопросом. Утром перед празднованием Нового Года Виктор мягко сжал руку Дианы, сказав, что девочка, к которой та успела привязаться, пусть останется. Глория стала маленькой помощницей Дианы. Она стала помогать ей одеваться, принимать ванну, перед сном причесывала ей волосы, а утром меняла постель, готовила еду и держала дом в порядке. Виктор был теперь спокоен за свою жену.***
Зима 1924. В Лондоне Каролина была впервые, она настояла на том, чтобы Эдвард взял ее с собой и взял сына и невестку. Руфусу была почти двадцать три, он был высоким, полностью похож на нее: темно-рыжие волосы, светлая кожа, голубо-серые глаза. Она сама выбирала ему жену. Аделаиде Саммерс только-только исполнилось восемнадцать, она юна, свежа и беспрекословно слушалась свекровь. Кроткая, скромная, и родители ее богаты. Они, конечно, не были столь родовитыми, как Лейтоны, но вышеупомянутого было достаточно, чтобы Аделаида стала женой ее сына. Эта скромная рыжеволосая девушка с розовой кожей и стыдливым взглядом фиалковых глаз все-таки не была так ослепительна, как Диана. Лондон Каролине понравился; семья поселилась в «Савойе». Эдвард снял шикарные апартаменты для них. Он навещал деловых людей, ему нужно было знать, что творится в столице, чтобы понять, как вывести свое дело из кризиса. Сын постоянно был с ним, а Каролина с Аделаидой изучила город. Все было хорошо, пока Эдвард не познакомился с Леоном Дьюраном, тот пригласил его на одно торжество, даже не сказав по какому поводу, только сказав, что впишет их в списки гостей. Это было четырехлетие «Лейтон и Ко», и единственная цель Леона состояла в том, чтобы насолить Виктору. Леон предложил свои инвестиции в компанию Эдварда, решив помочь отцу Виктора; он рассчитывал на недовольство его сына, поэтому-то и не сказал, кто устроитель торжества. Чета Лейтон прибыла в ресторан в Воксхолле, Эдвард подошел к метрдотелю, перед которым лежала пригласительная книга. — Лорд и леди Холстон с сыном и невесткой, — сказал Эдвард. — Но лорд и леди Холстон прибыли около часу назад! — испугано ответил метрдотель. — Вы, верно, что-то путаете, посмотрите в конце списка, — мужчина стал искать. — Проходите, что за чертовщина. Эдвард не понял значения слов: кроме него, больше нет лордов Холстонов. Они прошли в залу, где гости потягивали вино и шампанское. Оставив жену и детей, Эдвард пошел здороваться с незнакомцами. Он не поверил своим глазам, когда его путь преградил Рамсей Грандж. Что делает здесь, в высшем обществе, этот нищий герцог? Они смерили друг друга взглядами, словно были извечными соперниками и в делах любви, и в творчестве. — Очень рад вас видеть, герцог, — начал Эдвард. — Вас тоже, милорд, — ответил таким же язвительным тоном Рамсей. — Знаете, она умерла больше десяти лет назад. — Я это знаю, — прошептал Эдвард. — Конечно, знаете. Она умерла считая меня виноватым в ее поступке, но теперь в моей семье все хорошо. У меня три замечательных зятя, — Эдвард не понимал, к чему клонит Рамсей, — мои лучшие ученики, — кивнул он в сторону молодых людей, — виновники сего торжества. — Вы празднуете их выпускной? — в голосе Эдварда скользило презрение. — Нет, а кто вас пригласил? — герцог все гадал, кто этот человек, что пошел на такую дерзость. — Леон Дьюран... — А, понятно, — перебил его Рамсей. — Значит, насолить решил за то, что бросил его дочь за шесть дней до свадьбы. Это празднование гомеопатической компании «Лейтон и Ко», ни о чем не говорит? — Этого не может, — стал бормотать лорд, — не может быть. Он никто, никто... — Он владелец этой компании, мой зять. Довольно успешный человек, — Рамсей указал в сторону Виктора. — Он приехал в Лондон совсем не тщеславным мальчишкой, работал как проклятый в аптеке и заодно в госпитале, а четыре года назад открыл свою фирму и женился месяц назад на моей младшей дочери. Он шесть лет скрывал свой титул ото всех. Его друг, его союзник тоже мой зять. — Простите, — Эдвард решил подойти к сыну. Его снедала злость, он не понимал, как такое могло случиться, как его сын стал таким успешным. Виктор громко говорил, из его реплик Эдвард улавливал только несколько слов: «успех», «мое», «жена», «деньги». С лица Виктора сползла улыбка, вся компания замолкла. — Господа, познакомитесь: это мой отец, лорд Эдвард, — прошло уже десять лет, за это время его сын превратился из зеленого юнца в мужчину. Он стал суровее, мужественнее, в глазах появилась сила. Виктор не скрывал наглой улыбки, говорил дерзко и фамильярно, нисколько не скрывая раздражения. — Отец, хочу представить вам моих друзей. Ну что ж, отец, как видишь я имею почти все, — его губы сложились в хитрой улыбке, — пойду, найду мою милую супругу. Вечер был безвозвратно испорчен, Виктор зол, Диана это понимала, как и Мария. После торжества они решили посидеть вчетвером у Вильяма дома. Мария разлила вино, она до сих пор была в оцепенении. Восемь лет, восемь лет счастья. Когда уехала оттуда, она словно скинула с себя оковы, ей стало легче дышать, легче думать и мечтать, и тут она снова увидела их... Пора смириться, ведь конфликт отцов и детей в их случае никогда не будет решен.***
Лето 1924. На улице бегали Теа и Чарльз, их счастливый смех наполнял все вокруг. Ветерок лишь иногда проносился между толстыми вековыми деревьями, а солнце выглядывало из-за плотных серо-фиолетовых облаков, что означало, что тучи уходят и дождя не будет. Дети катались по траве, что-то крича друг другу, а маленькая собачонка Теи — подарок Артура — весело подпрыгивала рядом с ними. Флосси тявкала, бегая за палочкой, что кидала ей Теа. — Дети рады, — начала Урсула. — У нас с Артуром будет ребенок. — Я рада за тебя, — прошептала Аманда. — Прости, — пробормотала средняя сестра. — Не за что, — Аманда вздохнула, — все хорошо. Аманда правда была рада за Урсулу, просто расстроилась из-за того, что все вокруг беременеют, все, кроме нее. Семь лет у них ничего не получалось с Сайманом, он, конечно же, был готов ее любить и без второго ребенка, но она сама казалась себе неполноценной женщиной. Сайман души не чаял в Теи, его родители тоже любили внучку. Однажды Аманда услышала, как мать Саймана говорила о том, чтобы развести их, поскольку она бесплодна. Муж успокаивал ее как мог, но в один день все для нее изменилось. Аманда стояла в их гостиной, смотря в окно, когда к ней тихо подошел Сайман. Это был как раз тот день, когда прошел очередной пышный банкет, устроенный Виктором, и Аманде было грустно после того, как она увидела счастливое лицо сестры. Сайман поцеловал ее в шею, кладя руки к ней на живот. Он вздрогнул, и она почувствовала это. Она знала, что с ее женским здоровьем не все в порядке. После сложных родов все только и твердили, что все пройдет. С тех пор ее мучили боли, в те дни она даже с постели толком не могла подняться. Да и считать приход следующих ужасных дней стало почти невозможно, с ней явно что-то было не так. В первые годы после появления Теи она и думать не могла о ребенке, эта мысль пришла года три назад, когда Виктор посоветовал родить еще одного малыша. Рим тоже строился не сразу, и еще год Аманда считала, что нужно просто подождать. Потом она начала беспокоиться и попросила помощи у Виктора, он ей дал много разных лекарств, и вот они привели к желаемому результату. Она была беременна! Поистине счастливое лето; казалось, нет конца грезам, но еще никто не догадывался, что все это прекратится. Годы пацифизма безвозвратно уходили, надвигались годы великих потрясений...