Обида — первый признак слабости духа. Сара Дассен. «Второй шанс»
Осень 1926. В Лондоне никто не знал, что она ушла от мужа. Виктор только спросил, почему она приехала в Англию одна, на что женщина ответила, что соскучилась по семье. Одной Вере она смогла довериться. Узнав о том, что они с Фредериком расстались, Мария поделилась своей печалью. Вера понимала ее, так как сама страдала. Муж не делал никаких попыток вернуть ее, а она не хотела унижаться, считая Фредерика во всем виноватым. Марию же Вильям заваливал письмами, но она не читала их, она рвала их и сжигала, боясь прочитать хоть строчку, ибо ее сердце оттает и попросит вернуться. Разве можно заглушить его голос? Вера же, наоборот, мечтала о том, чтобы Фредерик писал ей, чтобы он молил простить его и вернуться домой, но вместо этого она страдала. Горе ей было влюбиться в друга своего детства. Кэтлин поняла все сразу же, она обняла невестку, позволив ей выплакаться, благословив на развод. Но Мария боялась за детей: ее сыновья слишком малы, они не поймут. Лучший выход — жить раздельно, как это делали отец с матерью. Пусть он живет, где хочет, спит с кем хочет, а она будет жить такой же жизнью, посвящать себя всю деткам. А потом Мария встретила Грегори Ольсена, ветряного романтика, светского соблазнителя, и очаровалась им, она знала, что всем своим любовницам он посвящал страстные стихи, которые те нежно берегли в сердце. Мария встретила его в литературном клубе леди Месиль, они тогда обсуждали романы Теодора Драйзера, где автор обнажал человеческие души, показывая их пороки. Благородные дамы пили чай, когда он подошел к ним, отвесив им галантный поклон. Мария обернулась, слабо улыбнувшись. Она вглядывалась в его тонкие черты лица, пытаясь найти наигранность в чувственных черных глазах. — Грегори Ольсен, — представила его Марии леди Месиль. — Очень приятно, леди Трейндж, — он легко коснулся губами ее руки. — Она недавно вернулась из Парижа, — добавила леди Роммель, мечтательно вздохнув. Мария в этой интонации услышала какой-то подвох. — Как вам столица? — Мария ощутила на себе взгляд Грегори. — Неплохо, — пробурчала она и встала, чтобы уйти — она не могла больше терпеть испытывающего взгляда. — Простите, но мне пора. Меня ждут на ужине у брата. В следующий раз они встретились в Британском музее, где Мария навещала Веру. Грегори появился совершено неожиданно. С каждой их новой встречей, она чувствовала, что стоит на краю пропасти. Она слабела от его взгляда, сгорала от желания запустить пальцы в его волосы цвета вороного крыла, ощутить вкус его губ на своих. Он был младше ее на три года, но разве это разница? В душе вспыхнуло пламя страсти. Он охотился за ней, он искал ее, как волк ищет свою добычу, а она, как пугливый кролик, убегала от него. Он поцеловал ее внезапно, и Мария поняла: если она не убежит, то изменит, прежде всего, самой себе. — Мария, — тихо позвала Ее Погибель — и Мария кинулась к ней. Ох, и как же давно она не была такой. Они находились в темном переулке, туман мягко окутывал их. Так вот значит как шлюшки ищут способ растаять, как снег, в горячих объятьях мужчины, раствориться в чувственном мире. Грегори прикусывал ее губы, она вся вжалась в стенку, окутанная его телом. Он поднимал вверх ее юбку, лаская ноги в кружевных чулках. Мария задохнулась от восторга. Она мотала головой, а он легко находил ее губы, этот неиссякаемый источник удовольствий. Мария часто дышала, жадно глотая воздух. Неужели может быть так хорошо с мужчиной, которого она почти не знала? Она не понимала себя. Как она, леди Холстон по рождению, могла так поступать? Только падшие женщины изменяют своим мужьям, но она не такая. Или стала такой? Падшая! Порочная! Ничтожная! Но страсть захватила ее с такой силой, что отказаться не хватало духу. Это Вильям во всем виноват, это он толкнул ее в чужие объятья. Лишь он должен винить во всем себя. Мария не знала, что начальство было недовольно им. Лондону не нравились его выходки, что он перестал посещать рауты, один раз пришел слегка выпившим, чуть не испортив вечер. Консерваторы просили ее вернуться в Париж, так как «лорд Трейндж совсем пропадет». Сердце Марии болело, гордость кричала, что она отомщена, а сердце боялось испытать новую боль.***
— Я все думаю об Ирландии, — Виктор взял папиросу; он иногда курил кубинские сигары, когда на душе было скверно. Диана, как котенок, потерлась щекой об его плечо, поудобней устраиваясь на диване. — Зачем? — спросила она, вдыхая едкий дым табака. — Не мучай себя ненужными мыслями. — Иногда они преследуют меня. Я все не могу вспомнить, что клала в свой котел старая Розалин, когда варила настойку от припадков, — Виктор провел рукой по волосам Дианы. — Посмотри в своих тетрадях, — она снова заворочалась рядом с ним. — Стерлись, — прошептал он. — Я могу тебе их перепечатать, — предложила она ему. — Не утруждай себя, — отмахнулся ее муж. — У меня есть стенографистка, вот она мне и напечатает. — Виктор ожидал, что Диана сейчас начнет свой опрос, но она молчала. — Неужели не ревнуешь? — Нет, а зачем?! — она улыбнулась в кулачок, удивляясь его проницательности. Она ревновала его, но, как и любая девушка из семьи Лейтон, была склона скрывать свои эмоции. Все, что ему нужно, — это ее любовь, ее преданность. Когда-то одна ночь изменила все. Виктор теперь не мог представить жизнь без Дианы. Что было бы с ним, если бы он все-таки женился на Мелани? Наверное, сейчас он бы предавался любви со своей любовницей. Может, это была бы Регина, а может, была другая. Без Дианы он пропал бы, потерялся бы в этом бескрайнем мире, никогда бы не познав любви. Оглядываясь по сторонам, Виктор вспоминал сегодняшнее утро. Он был на строящемся новом заводе — следил за ходом стройки. В новое здание должна была переехать вся лаборатория. На Тюдор-стрит было уже тесно, под началом Фредерика работало семь фармацевтов, а Виктору нужен был большой конференц-зал для совещаний. Акционеров стало больше благодаря усердию Дианы и Урсулы, капитал «Лейтон и Ко» увеличивался. Артур все реже стал бывать в компании, тем самым показывая, что доверяет другу. Он помогал принимать решения, участвовал в собраниях, но все сильнее его затягивала хирургия. Виктор же теперь не мог обходиться только одним бухгалтером, у него появились начальники отделов, отвечающие за разные этапы производства. Рабочие уважали его: платил он достойно, заботился о своих работниках, как это позволяли законы государства. Правительство тогда не волновали нужды населения, в те времена оно еще не знало о пенсиях и выплатах разного рода. К этому еще предстояло прийти. Виктора заметили рабочие, они поприветствовали его. Что случилось затем, Виктор вспомнил дома, когда заботливые руки Дианы гладили его лицо. Он очнулся от ноющей боли в ноге; лицо Дианы расплывалось перед ним, и голос ее звучал громче, чем обычно. Он попытался до нее дотянуться, но жена, словно виденье, ускользнула. — Что со мной? — вдруг спросил он. — На тебя упали строительные леса, — ответил мужской голос. — Ах, Джейсон, а я не хотела, чтобы он сегодня ехал, — вторила ему Диана. — Тебе просто повезло, — услышал он Артура. — Если бы еще что-нибудь упало на тебя, то я бы остался один, а твоя жена — вдовой. Ты с ума сошел, какого черта ты сегодня туда поехал! — Артур, не кричи, — осадила его Урсула, которая приехала поддержать сестру. — Что со мной конкретно? — еле ворочая языком, спросил Виктор. — У тебя закрытый перелом лодыжки и сотрясение мозга, — констатировал Джейсон. Все ушли и они остались одни. — Диана, — тихо позвал ее Виктор. — Дай воды. — Ты хоть подумал, что будет со мной без тебя? — на ее глазах заблестели слезы. — Я же погибну без тебя, я без твоей любви ничто! — Диана, я же жив. Лейтоны живут долго, если с ними не случаются несчастные случаи, — Виктор попытался ее рассмешить, но вместо этого юная супруга еще пуще расплакалась. — Нас ничто не разлучит, пока мы с тобой молоды. Первую неделю Диана не позволяла вставать с постели своему супругу. Она заботливо ухаживала за ним, исцеляя своими ласковыми руками и губами. Она любила читать ему на ночь, что напоминало ему босоногое детство, когда Мария читала ему вслух. После она гасила свет и прижималась к нему, аккуратно и старательно избегая больную ногу. Конечно, любой скажет, что долг жены заботиться о больном муже. Но эти люди видят только слово «долг», а другие еще замечают любовь. Диана была рядом со своим мужем лишь только по одной причине: она неимоверно любила и ей было больно видеть, как он страдает, хотелось уменьшить боль и сгладить переживания. Только любовь двигала ею. Еще через неделю Виктор попытался встать, но Диана не позволила. За две недели его дела, наверное, пришли в упадок: Артур мало что понимает в них, а его бухгалтер сходит с ума, потому что только он подписывает отчеты. Мария почему-то подумала, что он плохо себя чувствует, и рассказала об измене мужа, да и своей тоже. Виктор никогда не считал людей святыми, тем паче мужчин. Все мужчины склоны к этому, они далеко не ангелы. Он тоже может оступиться, и неизвестно, простит ли его жена или нет. Жизнь вообще абсурдна сама по себе. Через три недели Виктор начал сходить с ума. В болезни была своя польза: он стал много читать и делать пометки в своих медицинских книгах. Он знал, что почти здоров и может вставать с постели, но соглашался с Дианой, успокаивая прежде всего ее. Она боялась, это естественно. Он вспомнил, как после встречи с сестрами она пришла к нему вся в слезах и поведала страшную тайну ее семьи. Она опасалась потерять его, как потеряла мать много лет назад. Виктор стал принимать гостей в спальне, что тоже вызвало недовольство Дианы, но ей пришлось с этим смириться, как и ему с ее заботой. — Пожелай спокойной ночи папе, Джордж, — Диане поднесла к мужу сына. Виктор взъерошил темную головку мальчика. Первый лорд Холстон — и не рыжий. Конечно, его цвет волос отличался от материнских, когда на них падал свет, то они отливали краснотой. — Спокойной ночи, папа, — радостно произнес Джордж. — А поцеловать? — Виктор подставил щеку сыну, тот нежно чмокнул его, — и тебе хорошей ночи, ангел мой.***
С годами пришло понимание. Они, как новенькие детальки, наконец притерлись друг к другу. Джулия стала их миром, Джейсон души не чаял в дочери. В свои выходные он часами играл с ней, постоянно что-то рассказывал, при этом разочарованно вздыхая, жалея, что женщина не может стать врачом. Но Джулия, похоже, не разделяла его пристрастий, ее больше манил мир матери — мир красок и абстракций. Каталина рисовала, выражая в картинах свой взгляд на окружающий мир. Она не претендовала на лавры Пикассо или Ван Гога, но недоумевала, когда Сайман, у которого был знакомый собственник галереи, предложил устроить выставку. Ее заметили, и один из ценителей искусства, американец, купил за баснословную сумму ее картину. Часть денег Каталина отложила на следующую выставку, а другую отдала мужу. Тот был горд за жену. Он давно уже не думал, что женщина собственность мужчины, что она должна у него все спрашивать и что она не имеет право на самостоятельное принятие решений. Она изменила его всего. Каталина не вспоминала об Испании, только глупые мечты о доме с Рамоном, — и смеялась над собственной глупостью. Ох, если бы она тогда из-за кого-то мужлана не подвернула ногу на лондонской улице, то никогда бы не встретила Джейсона. Он сначала изменил ее внутренний мир, а потом она поменяла его мир. Неужели такой бывает любовь? — Только не это! — воскликнула Каталина; она читала письма из Мадрида, от отца. — Что случилось? — Джейсон захлопнул свою тетрадь, где он писал отчеты. — Кат? — Рамон женился на Теодоре, — Джейсон вспомнил младшую сестричку Каталины, милую темноволосую девочку, три года назад ей было пятнадцать. — Чертов ловелас! Раз я упорхнула от него, значит, можно жениться на ней! — Кат, неужели это так страшно? — Джейсон подошел к жене, нежно обнимая ее за плечи. — Нет. Все, кроме одного. Моя семья собирается приехать к нам, — она смяла письмо. — Мы их примем, не переживай, — он поцеловал ее душистые волосы. Ее семья сняла шикарный номер в «Савойе», приехали Урбино с Ленорой, Рамон с Теодорой и тятя Ана. Каталина с помощью Дианы приготовила ужин. Она знала, что родители не будут рады тому, как она живет. Ее квартира, хоть и большая, была обставлена в современном стиле. Сама Каталина одевалась по последней моде и мыслила уже не как испанка. Они пришли к ним домой. Джулия крутилась в коридоре, конечно, все заметили, что девчушка пошла в испанскую сторону, но никто не выразил своего восхищения, даже когда Джулия заговорила. — Не дурно, но безвкусно, — пробормотала Ленора, когда посмотрела всю квартиру. Она скинула покрывало с мольберта, где была незаконченная картина. — Что это, дочка? — Я рисую, мама. И я выставляюсь, и их покупают, — Каролина победно улыбнулась, замечая, как Рамон смотрит на нее. — Тебе не кажется, что это чересчур? — спросила Ленора. — Нет, — ответил за жену Джейсон. — Я горжусь ей. Пойдемте за стол. На закуску подавали зеленый салат с креветками, на горячее — тушеные овощи в сладком соусе и печеночный хлебец, на столе стояли пряные соусы, а в бокалы разлили знаменитое вино из роз. На десерт принесли розы в кляре и молочный пудинг с виноградным желе. Весь обед семья промолчала, лишь только звучали вежливые слова. — Как Испания? — задала вопрос Каталина, чтобы разрушить гнетущую тишину. — Пока военные у власти все будет замечательно, — Джейсон кротко посмотрел на Урбино. — Но это не правильно! — возразила Кат. — Что хорошего в военщине? — Каталина, милая, любой стране нужен Муссолини, что ваш МакДональд, — эта фраза Теодоры потрясла чету Фокс до глубины души. — Это глупое заблуждение, когда-нибудь такие мысли погубят мир. Через три недели родня уехала обратно в Испанию. В этот раз у нее не было ни капли сожаления, что все так сложилось. Ах, если бы она знала, что свое сердце, душу и тело отдаст через много лет Родине ради призрачных идеалов.***
Весна 1927. У Портси как всегда было много гостей. Веру первое время смущало, что она, как приживалка, живет у них, пользуясь добротой Аманды и Саймана, но потом она поняла: Аманде трудно одной справляться со всем. Вера села на скамью, вдыхая свежий воздух. С мужем она не виделась много месяцев. С того дня, как она сказала, что уходит от него, Вера больше не видела его. Фредерик старательно избегал встреч, если на празднике друзей была она, то не было его. Верочка и не знала, что делать: развод церковь не примет, а по английским законам она — бесправное существо. Но жить так больше не хотелось. Что же с Фредериком? Он стал затворником, закрывшись от всех, забываясь в работе. Все эти месяцы, коротая вечера в одиночестве в доме на Каведеш-стрит, Фредерик думал о своем браке. Все рухнуло вмиг, и в этом виноват лишь он один. Почему он обвинил ее во всех грехах? Почему он не дал ей ребенка? Он только и делал, что позволял ей терять их детей. А она, Вера, все прощала, прощала, потому что любила его безгранично. Его жена была сказочным существом, только ангел мог забыть все обиды, только небесное создание могло отпустить все его грехи. Впервые за столько месяцев Фредерик решился заехать к Портси, ему было необходимо поговорить с женой. Он нашел ее одну в саду, та сидела на скамье, любуясь птахами, весело скакавшими по ветвям старой ивы. Вера стала еще краше, она немного поправилась, отрастила волосы, отчего в ней появилось еще больше очарования. — Вера, — позвал он ее по-русски. Она медленно повернула к нему голову, слова застряли в горле, она губами обозначила его имя. — Вера... — он бросился к ней, ниц падая к ее ногам. — Вера, прости меня! — Федор, о глупый Федор, — она запустила пальцы в его медовые волосы, застенчиво позволяя целовать свои ладони. — Вернись ко мне, давай начнем все с чистого листа, — страстно шептал он. — Бог все простит, — ответила Вера. — Федор, ты мог сделать это давно, — она вся светилась. Вера утерла его скупые мужские слезы. — Когда ты придешь? — Совсем скоро, дорогой. Она переступила порог их дома с легким беспокойством в сердце. Вера прошлась по комнатам, удивляясь чистоте и порядку. В вазах стояли ее любимые гортензии, а на столе — ее любимые трюфельные конфеты. Это мгновенье принадлежало только им, сердца бились в одном такте, словно отмеряя минуты до маленькой смерти, ведь любовь порой подобна смерти. Мы рождаемся ради любви, мы уходим в неизвестный край ради любви. В такие минуты узы крепчают, нити, связывающее людей, становятся крепче, но и они не вечны. Все же стоит жить ради одной минуты наивысшего триумфа. С той ночи между ними все изменилось. Фредерик превратился в заботливого мужа и великолепного любовника, он исполнял все ее капризы, был готов свернуть горы. Сейчас его не беспокоила мысль, что ребенок принесет им несчастье, он не думал, что жена должна слушаться его во всем, он научился уважать ее. Вера работала, и этим можно было гордиться. Но в тот день, когда она произнесла ему заветные слова, все изменилось. Она ждала ребенка, похоже, та ночь принесла плоды и наконец-то они будут счастливы в полной мере. Больше нет сомнений, холодности и пренебрежения, есть только настоящая искренняя любовь. Счастье — награда, которую еще надо заслужить. Разве небо может благословлять всех? Небо дарит солнце и дождь, снег и вьюгу и только оно знает, что ждет нас впереди. Осталось только принять все с достоинством, ибо наступали времена больших перемен. Ветер задул сильнее, предвещая новые беды.