В конечном счете, у всех нас одни и те же тайны. Амос Оз. «Познать женщину»
Декабрь 1962. Ночь опустилась на Лондон. Это была туманная, гнетущая ночь. Флер собиралась идти спать, как в дом ввалился пьяный Роберт. Он закрыл еле-еле дверь, покачиваясь, пока снимал пальто и туфли, и тихо чертыхнулся. Женщина остановилась на ступеньках, наблюдая. С тех пор, как у нее появился Ришар, ей было все равно, что происходит с Робертом, как-то они совсем отдались друг от друга. Елена говорила, что все это временно, но для Флер все было как в молодости, она уже не верила в любовь. Пускай спивается, выносит все из дому, все равно будущее детей его останавливало от полного разорения и краха. Ее муж снял пиджак, кидая пачки денег на столик перед огромным зеркалом. Роберт заметил ее и криво усмехнулся: — О, сама святость, моя любимая женушка! — он подошел к ней, и она почувствовала, как он посылает ей волны своего желания. — Как там поживает твоя девственная постелька? А то я помогу ее согреть. Сколько ты меня отпихиваешь от себя? Год? Полтора? — Иди проспись — ты пьян! — твердо произнесла Флер. — Я не собираюсь обсуждать это сейчас. — Ну, почему бы нам не отправиться туда вдвоем, — мужчина рывком притянул ее к себе. Она еле дышала от хватки и запаха виски. Роберт опустил ее на постель, срывая халат и сорочку, сам он почти не раздевался, лишь только распахнул рубашку и расстегнул штаны. Он безжалостно обрушился на нее, придавливая ее хрупкую фигурку к кровати. Что произошло потом, Флер не могла объяснить. Он стал таким нежным, и в ней что-то проснулось. Боже, откуда взялась это развратница, думал он, но это все равно ничего не меняло. Его ненасытная жена требовала продолжения фарса. Что-то странное творилось в эту ночь, это не имело никого сравнения с искусными ласками Ришара, Роберт был похож на зверя, хотя он был им всегда. Как же соскучилась по животной страсти и грубости! Утром Флер проснулась совершено разбитая, боясь смотреть в глаза Роберту. То, что произошло сегодня, было большой ошибкой. Зачем она позволяла себе такое? Хотя ей было хорошо этой ночью в объятьях Роберта, и Ришару она ничего не скажет, последнему не надо знать, что она позволила мужу соблазнить себя. Роберта рядом не было, и она облегчено вздохнула; на постели лежал клочок бумаги: Прости. За все. Это было ошибкой. Давай оставим все как есть. Ты больше не любишь меня, мне хорошо со своими шлюхами. Я знаю, что ты будешь мне верной женой. Наш брак оказался ошибкой, но ради наших девочек давай останемся мужем и женой, мы нужны друг другу. Твой Роберт. Хорошо, что он ничего не знает о Ришаре, подумала Флер. Никакая она не верная жена, а такая же шлюха, как и его дешевые актрисы. Женщина встала с постели, зная, что расплата за эту ночь еще придет. Она не станет ее ждать, за одну ночь не в любви, а в страсти, ей придется платить, так было всегда, это закон жизни.***
Лето—осень 1963. Через два месяца пришел час расплаты. Флер была беременна. Она судорожно считала недели на пальцах, понимая, что это ребенок Ришара... хотя... может быть и Роберта, но это маловероятно: муж был пьян, и близость была всего один раз. Да и срок был на две недели меньше. Она убедила себя и всех, что это ребенок Ришара, потому что женщине хотелось в это верить. Вариант с Робертом был бы намного проще, потому что они переспали однажды и были женаты. Но не давала покоя одна мысль: они с Ришаром не виделись три недели — супруг уезжал в Париж и вернулся через десять дней после этой ночи. Этот ребенок не мог быть частичкой Роберта. Флер стала скрывать свое положение, помогала всячески Елена. Искусствовед, она постоянно находила художников и фотографов для выставок, нагружая подругу работой, та меньше стала бывать дома. Роды наметили на июль, и нужно было на это время всех куда-то отправить. Но все сложилось как нельзя лучше: Марк уехал в Кент к отцу по делам, Том Саттон и Джордж отправлялись в командировку в Испанию договариваться с партнерами по поводу новых химических материалов, а Виктор вместе с Робертом собрался в Париж, чтобы тоже решить кое-какие дела фирмы. Ришар уже находился в Штатах, вернется только осенью. Оставалось устранить Диану и Энди, чтобы не смогли вмешаться. Схватки начались неожиданно, Джулия потащила сестру в кабинет, расшнуровала корсет, что скрывал живот, и вызвала такси. Все заранее подготовили, чтобы тайно родить и отдать ребенка в хорошую семью, но все пошло с самого начала не так. Ребенок родился с запутанной пуповиной, и медсестры, вернув его к жизни, заставив дышать, не дали Флер даже взглянуть на него. Это был мальчик, которого так хотел Роберт. Она уже придумала ему имя — Джозеф Алан —и ждала, когда сможет увидеть малыша. Доктор, седовласый старик, пришел к ней и печально посмотрел на нее, и Флер не знала, что ей и думать. Он присел на край ее кровати и спокойно заговорил: — У него нет физических недостатков, но есть порок сердца, и он проживет максимум неделю, — Флер сжала край простыни. — Мне очень жаль. Флер вышла из больницы через три дня, подписав все документы и отказавшись от Джозефа. С того дня судьба малыша ее не тревожила. Через двадцать лет она пожалеет о содеянном, но сейчас четыре женщины похоронили в сердцах и памяти эту тайну, считая, что об обмане никто и никогда не узнает. Но любая тайна может всплыть и тогда, обросшая ложью, окажется еще больнее, чем в момент создания. Флер падала вниз и не могла остановить падение, потеряв крылья, она потеряла себя. — Вы все сказали, как я просил? — Арман посмотрел на доктора, готовясь отстегнуть еще денег, чтобы врач отказался от благих намерений. — Да, сказал, — Доктор тяжело вздохнул: здоровый мальчик, а отдают в приют —почему так жестоки родители. — Что будет с ребенком, ведь вы назвались отцом? — Только я знаю, что будет с ребенком, — процедил сквозь зубы Арман, давая понять, чтобы доктор не совал нос в чужие дела. Это касалось только его и больше никого. Арман отдал мальчика в один приют в Бристоле. Сестры-монахини вырастят его и воспитают, а уж потом, когда вся жизнь Лейтонов будет разрушена, он нанесет последний удар, и тогда останутся одни руины. Арман открыл для мальчика счет, чтобы тот ни в чем не нуждался, получал образование, мог потом поступить в колледж. А когда малыш станет взрослым, задастся вопросом, кто его родители, и вот в этот-то момент появиться он — Арман МакОлла. Джозеф возненавидит всю свою семью и станет пешкой. Гарден-Дейлиас, акции, фамильные украшения — станут его. Ждать осталось немного. Если пошатнуть ножку стула, он не устоит. Армана получит все: деньги, связи — и выйдет из тени Роберта, и насладится всеми своим трудами.***
После поездки в Париж Роберт совсем замкнулся в себе. Он замечал перемены во Флер, как-то он увидел, как супруга надевала корсет, который надевала только после родов. Ее взгляд стал совсем другим, но Роберта давно не интересовала ее жизнь, главное теперь было понять, что с ним. Сестра называла это депрессией, Джордж его не понимал. У каждого у них были свои проблемы, скелеты в шкафу, о которых прекрасно знали их жены — то, что они предпочитали не замечать. Роберт после той пьяной ночи старался больше не пить, но Арман постоянно его соблазнял, и друг не мог отказать ему. Марк пытался вытягивать его из ямы, но для Роберта он был раздражителем, тем, кто читает морали, но сам ею никогда не отличался. Джастин, которому изменяла жена, так не поступал, а он катился вниз по склону. Он играл в карты, и чем больше проигрывал, тем больше хотелось отыграться. Он ходил на закрытые вечеринки, где напивался до скотского состояния и терялся в именах сексуальных партнерш. Он падал, как Флер, даже ниже. У него не было сына и никогда уже не будет, у него нет наследника, от старшей дочери нет толка, а Алиса слишком избалованна и глупа, чтобы продолжить их с отцом дело. Если так пойдет, то дядька из Ирландии или его двоюродные братья объявят, что в их холодной войне выиграли они. Неужели все зря? Все рухнуло. Он понял это по взгляду жены. Не осталось ничего. Только пыль. Только боль. Только воспоминания. Только прошлое. Не осталось даже надежд на счастье в будущем, их ждали слишком мрачные ненависти и трагедии. Их не ждала война, их ждала горечь триумфа... Давно что-то сломалось в них. Диана чувствовала, но не могла понять что. Она старалась отгадать все знаки, найти приметы собственного беспокойства, чувства скорой трагедии. В последние месяцы, а может и годы в их жизнь стала прокрадываться темнота, готовая плотно опутать их и задушить темным покрывалом. Диана боялась, что все пойдет не так, что то, чего удалось избежать им с Виктором, неминуемо настигнет их детей, то, через что прошел Виктор, ждало их внуков. Да, их поколение уходило в тень, оставляя арену для молодых. В августе из жизни тихо ушел Вильям, надеясь, что Джастин сможет продолжать их семейную линию. Он был твердо уверен, что с такой женой, как Дафна, молодой человек не пропадет, не зря его супруга посвятила всю себя мужу, не зря она похоронила свой музыкальный талант. Артур ушел со своего поста, и его место занял уже не молодой травматолог Питер Манси, что просто вывело из себя первого, ведь он рассчитывал на Энди, чья карьера, как всегда, находилась на взлете, в своей профессии женщина становилась лучшим специалистом; ее падчерица Аврора недавно родила второго ребенка. Диана часто теперь ездила к Урсуле, сестра по-прежнему молодо выглядела, она все больше находилась в заботах о доме и саде, все меньше нуждаясь в обществе Артура. Джейсон тоже лишился своего поста и теперь, как и Артур, стал простым хирургом, в госпитале их особо не жаловали, поэтому они оба ждали назначения нового заведующего в следующем году. Все менялось...***
— У нас будет ребенок? — спросил он, как она перестала тяжело дышать. Марк положил руку на слегка округлившийся живот, нисколько не жалея, что так вышло. Ведь ни одна девица до этого не смогла его приручить, потому что он был так осторожен, что никто не смог бы заявить, что Марк обрюхатил ее. Только рядом с Элеонорой возникло желание быть не просто любовником, но и отцом. Марк видел, как она страдала от потери Виктории, и хотел компенсировать это рождением нового ребенка. Каждую ночь он доводил ее до неистового наслаждения, старалась заронить семя на плодородную почву, чтобы навсегда привязать к себе эту женщину. Она должна вечно быть рядом с ним. — Да, — она боялась услышать, что она больше не нужна ему, и ей придется утром уйти навсегда. Почему-то же он никогда не женился и почему-то же он не стремился жениться на ней, хотя она была готова выйти за него замуж, за этот год она сильно привязалась к нему. — Надеюсь, это будет девочка, — она закрыла глаза и прислонилась щекой к крепкому плечу. Счастье уносило ее к берегам любви. — А может, поженимся? Твой отец не будет против? — Нет, он будет рад, — тихо ответила Нэлли. — А твоя мать? — он лениво гладил ее гладкую мокрую спину. — Нет, она смирилась с тобой, — Элеонора блаженно вздохнула. — Тогда завтра скажем им об этом, тем более будет семейный ужин, — женщина закрыла глаза и уснула, а утро встретила без Марка. Она провела по второй половине кровати рукой, ощутив, что его рядом нет, но простыни и подушка хранили еще след его тела. Она села, прищурив глаза; осеннее солнце ударяло в глаза, напоминая, что еще рано прощаться с летом. Элеонора снова откинулась на подушки, положив руку на мягкий живот. И почему она так боялась? Думала, что он бросит ее? Хотя, вместо этого, он предложил пожениться — вполне естественный ход романа. В Аллен-Холл они опоздали, Марк вернулся домой очень поздно, и Элеонора не решалась спросить его, что так его задержало. Ей совсем не хотелось казаться ревнивой женой. Всю дорогу к замку они молчали, она видела, как Марк что-то обдумывает, прокручивает в голове, она же боялась быть брошенной после этого ужина. Он помог выбраться ей из машины, сказав, чтобы она шла домой, сам же он как всегда ставил свою машину. Элеонора нервничала. Все их уже заждались, но ужинать не садились, Диана не любила, когда кого-то не было за столом. Нэлли вошла в Мраморную столовую с бьющимся сердцем, она села за стол. — Где Марк? — Джордж взглянул на белое лицо сестры. — Если он тебя бросил, я ему кишки выпущу! — Джордж! — воскликнула Диана. — Прости, мама, — Джордж ангельски улыбнулся, — но если так, то я сделаю это. — В этом нет необходимости, — Марк быстрыми шагами дошел до своего места, рядом с Элеонорой. — У нас есть новость для вас. Мы решили пожениться. — Ну наконец-то! — произнес громко Виктор. — А-то я все гадал, когда вы решитесь узаконить отношения. — Но у нас есть еще одна новость, — Элеонора перевела дух, ожидая, пока Марк произнесет за нее эти простые слова. — У нас будет ребенок. — Это же восхитительно, — протянула Джулия. — Очень рада за вас.***
Весна—осень 1964. Флора Маргарита Лейтон Спенсер появилась на свет, когда родители уже устали ждать. Флора, маленькая малышка, сразу привлекла к себе внимание, она была воплощением красоты. Тонки черты лица, светлые волосы с медным оттенком и глаза — воплощение любви. Энди дала матери поддержать кроху. Марк все время был рядом с женой, он с благодарностью посмотрел на любимую и прошептал нежные слова. Присутствие этой женщины в жизни скрасило ее, им жилось вместе легко. Его отец, живя в Кенте, не вмешивался в их брак. Марк на всю жизнь привязался к дочери и жене. Он настоял, чтобы Флора носила титул своей матери и деда; он считал, что девочка должна знать, что она такая же Лейтон, как и все. Виктор был счастлив как никогда, и все радости, все печали разделяла Диана, сегодня и сорок один год. Виктор до сих пор любил супругу, и любовь грела его сердце, вдохновляла в бренной жизни на новые открытия и творения. Каждый раз он искал знак свыше, и каждый раз благодарно цвели их любимые розы в Аллен-Холле и георгины в Гарден-Дейлиас, и мужчина видел в этом проведение Господне. Оно навсегда было с ним, присутствовало во всем, его нельзя было забыть, ибо образ хранило сердце, а пока оно билось, жила и память о его любви. Он мечтал, что его английские розы будут самыми счастливыми, самыми любимыми и, самое главное, они будут все вместе и никогда не расстанутся, потому что они — Лейтоны.***
Возмужавший и сильно переменившийся внутренне семнадцатилетний Фаррух (хотя теперь ему больше нравилось, когда его называли Фредди) возвращался домой окончательно и с дипломом об окончании пансионата. Годы, проведенные вне дома, научили его противостоять деспотичному характеру отца и самостоятельно решать свои проблемы. Он помнил, как отец отравил его в ссылку, чтобы он умерил пыл. Правда, в тот день он здорово напугал своих родителей: поехал кататься на лодке в шторм — и ругань отца была вполне оправдана. Но даже пансионат не укротил страстную душу, там он развлекался с друзьями, при этом серьезно относился к учебе. Он писал все эти годы домой, а летом скучал по пансионской жизни рядом с семьей, грустил о музыкальных концертах, что утраивали с друзьями; музыка стала его страстью и любовью, он подражал западным музыкантам, при этом считая себя ничтожным по сравнению с ними. Чтобы его не задирали, занялся боксом и выигрывал кубки, считаясь одним из лучших бойцов. Он тянулся к свету, мечтая навсегда вырваться из провинции и оказаться на Западе, найти там свое счастье. Каждый вечер, смотря из своего окна на море, залитое оранжевым светом, он ощущал, как его сердце громко билось, а дыхание сбивалось. Там, на другом берегу, ждала его судьба. Он это знал. Фредди когда-то был влюблен — ее звали Гита, она училась в соседней школе и приходила к ним на концерты, юноша пел для нее, бегал за ней, как пес, а она его игнорировала. Молодой человек был уверен в себе, считая, что не любить его невозможно. Ребята говорили: «Хватить бегать, она не стоит того». А потом Фредди влюбился в молоденькую учительницу по французскому языку. Хотя тогда в нее были все влюблены. Юноша искал любви так отчаянно, что иногда думал, что ее просто нет, что это миф, который придумали люди, чтобы успокоить совесть, придумав оправдание глупым поступкам, которые они свершали ради любви. Фаррух ведь тоже делал ошибки, когда писал стишки дамам своего сердца, когда присылал свои рисунки, но им он не нужен был, им не нужны были его чувства. Он вернулся на Занзибар и радовался, что осенью поедет в Англию к другу отца, но Фаррух не хотел быть промышленником. Он мечтал рисовать. Как-то на столе у отца юноша увидел фотографию: девочка лет восьми в греческой тунике с букетом георгин в руках, позади стояли другие девчонки, зал был оформлен под греческий храм. Отец сказал, что она англичанка и что он женится на ней, когда та вырастет. Она была внучка его друга. В общем, он влюбился, хотя это были больше чувства брата к сестре, нежели чем парня к девушке. Он влюблялся, а его остров стал свободен, но эйфория от вновь обретенной свободы длилась недолго — месяц спустя султана сместили, и в ходе кровавой революции к власти пришла партия «Афро-Ширази». В апреле президент подписал договор о союзе Занзибара с Танганьикой; новое государство получило название Объединенная Республика Танзания. Это было жестокое время, девушек и юношей насильно заставляли заключать браки. Разъяренная толпа уничтожала потомков работорговцев везде, где только могла найти, Боми боялся отпускать детей на улицу. Власть нашла странное решение остановить этническую вражда. До революции любая девушка из арабской семьи могла взять в мужья чернокожего юношу (если сама девушка этого хотела), но ни при каких обстоятельствах юноша не мог добиться брака с арабкой — это было не принято. И тогда на Занзибаре организовали насильственные свадьбы. Было провозглашено, что любой чернокожий может взять в жены арабскую девушку. Юношей и девушек выстраивали двумя шеренгами лицом друг к другу. Юноша мог бросить в понравившуюся девушку камешек и жениться на ней. Таким необычным способом в жаркие дни 1964 года на островах совершались межэтнические браки. Эта кровавая революция унесла жизни десятки тысяч людей и внесла несуразицу. В один из дней Боми, когда увидел, как жестоко подавляли волнения на улицах, решился уехать отсюда навсегда. Он не мог больше смотреть на то, как принуждают девушек и как убивают всех, кто не соответствует канонам революции. Нельзя было больше жить в страхе; позвонив Виктору, он согласился ехать на Запад. Они бежали в Англию, и старый друг нашел для них большую квартиру в Гринвиче. — Здравствуй, Боми, — Виктор обнял друга, — Нитта, — он поцеловал ей ручку, — Кашмира, — перед ним стояла не маленькая девочка, какой он ее запомнил, а двенадцатилетняя девица с пышными кудрявыми каштановыми волосами, — Фаррух... — Фредди, — поправил Фаррух. — Что ж, Фредди, — Виктор кашлянул. — Дурацкая мода! — вставил Боми. — Ему идет, — защитил Виктор и заговорщицки улыбнулся юноше, — что, поехали смотреть новый дом? Кстати, даю вам неделю на отдых, а после мы с Дианой приедем к вам и поговорим обо всем. — Виктор, — начал было Боми. — Мы сами... — Раз я предложил приехать, то я должен помочь. Нам есть о чем говорить: о тебе и твоей работе, о будущем Фредди, — услышав свое новое имя из уст этого чудаковатого англичанина, юноша заулыбался, чувствуя, как в нем загорается симпатия к сэру Виктору. Здесь и началась новая жизнь для Фредди и его семьи, молодой человек влюбился в этот город, улицы, не зная, что эти улицы вскоре подарят ему любовь и боль всей его жизни.***
Апрель 1965. Дождь струился по окнам, стекая красивыми змейками. Он долго привыкал к холоду и ветрам, вечно хмурому небу и туманам, долго не мог понять, за что так любят этот серый город. Он часами порой после утомительных уроков бродил по улицам, изучая внимательно площади и переулки. Фредди влюбился в этот город, он и не знал, каким удивительным может быть утро, когда Лондон наполняется ароматами свежей выпечки, каким чарующим может быть вечер, когда столица наполняется разнообразными звуками. Он влюбился, впервые и по-настоящему. Потом наступила осень и пришлось учиться, а сейчас, когда октябрьские дожди стали постоянным гостем, он не мог выйти из дома без зонта. Фредди вздохнул, вспомнив, как через неделю после их приезда к ним приехал Виктор с какой-то Дианой. Нитта долго что-то готовила, никак не могла выбрать платье, считая все наряды неуместными, а Фредди не понимал, чего все так суетятся и ворчал, что не королеву же они будут принимать, подумаешь, какой-то там Виктор. Ну, да, он купил им квартиру, обставил по своему вкусу —безупречному вкусу, добавлял Фредди, — присылал свою машину, чтобы его водитель купил все необходимое для них, и явно имел власть над отцом. Это приводило Фредди в восторг, но больше всего то, что сэр Виктор звал его по имени, имени, которое он сам хотел носить. Нитта открыла дверь, Фредди услышал знакомый мужской голос и незнакомый мелодичный женский — наверное, его дочка, — но, когда гости вошли в гостиную, Фредди понял, что элегантная дама в изумрудном платье — миссис Лейтон. Боми пригласил всех к столу, Виктор протянул бутылку вина из роз, давая попробовать его всем, даже им с Кашмирой. — Итак, дела, — Виктор отложил столовые приборы. — Виктор, ты не обязан, — возразил Боми. — Обязан. Тебе нужна работа прежде всего, — ответил Виктор. — Мне нужен бухгалтер, мой ушел по старости. — Но я... — Боми мямлил, и Фредди ощущал неуверенность отца. — Все хорошо. У меня хорошая зарплата, тем более будешь работать с Робертом, вот и познакомишься с ним, — Фредди поднял глаза, заметив, как Диана пристально смотрит на него. Итак, ты мой бухгалтер, ну, а Фредди мой помощник, но для этого нужен медицинский колледж, — Фредди хотел было возразить, но не стал, решив не портить вечер. — Следующее лето, я хотел бы, Фредди проведет вместе с моими внуками в Аллен-Холле. — Но Виктор... — Не стоит, Боми, все идет как надо, — ответил Виктор. — Этим летом уже не получится, так как они все едут в Ирландию, это будет особо неуместно, отец итак косо смотрит. Фредди сблизился с Виктором, но, все больше узнавая город, он понимал, что не хочет той жизни, что ему предлагали, и боялся ранить друга отца. Не понимая, что его отказ мало что решит, потому что небо уже все решило давно. Пришла весна, Лондон зацвел, легкий зеленый дымок окутал столицу, воздух стал невесомым, а солнце так грело, что совсем не хотелось учиться. За эти несколько месяцев жизнь Фредди совсем изменилась. Он сдавал экзамены, не сказав никому, что, помимо нужных для медицины дисциплин, сдавал предметы, нужные для искусства. Он еще не знал, какую жизнь ему выбрать, какой путь, чтобы он ощущал свободу и нашел свое предназначение в жизни. Кашмира подтрунивала над ними, не понимая, что он мечется, отчаянно ища решение, чтобы никого не обидеть. Он закурил, следуя моде, отпустил иссиня-черные волосы, подражая лондонским рокерам. Хотя, наверное, лето покажет, как ему быть дальше. У него есть время все обдумать.***
Лето 1965. Качели взлетали все выше и выше, иногда казалось, что они скоро достанут небеса. Яркое солнце било в глаза, освещая ее волосы золотыми лучами, как ангела. Качели еще выше взлетели, и она завизжала, выкрикивая его имя, крепко хватаясь за толстые канаты. Могучие дерево не смело дрожать, только падали зеленые листки, не выдерживающие того полета. Он еще раз сильнее толкнул качели, смотря, как она взмывает вверх, слыша, как она кричит от страха и радости. Он хотел еще раз толкнуть качели, сильнее, но она опередила его и на полном лету спрыгнула, нисколько не боясь сломать шею. Она прыгнула в его объятья, повалив на изумрудную мягкую траву, заливисто смеясь, даже не замечая строгого взгляда. Взять бы да отшлепать ее за такие проделки! Он скинул девицу с себя, строго смотря в ее глаза цвета весенней травы после дождя, она улыбнулась ему своей слегка таинственной улыбкой. Вот чертовка! — Бетти, ты сумасшедшая! — из голоса испарилась строгость, он уже не мог ругать ее, как хотел. — Да, я отчаянная, — проговорила она. Он откатился, садясь на траве. — Горе тому человеку, кто свяжется с тобой, — произнес он. — Ну и пусть плачет. — Ну, он должен же быть богатым, — начал было он. — Конечно же, нет, деньги — это не самое главное в жизни, — он изумился, хотя весь этот месяц она удивляла его каждый день, — просто он должен меня обожать. — Тебя и так все обожают, — он сорвал злак, зажимая его между зубов. — Можешь курить при мне, — Бетти потянулась к карману его брюк. — Я обещал твоей бабушке, — возразил он. — А я разрешаю! — он снова толкнул ее на землю, слыша заливистый смех. — Что за девчонка! — и тоже засмеялся. Месяц пролетел слишком быстро для Фредди. Ему нравились Лейтоны, как и Аллен-Холл, это огромное поместье, которое юноша не успел постичь до конца. Поначалу он испугался, что эти высокомерные аристократы, какими их рисовали в школе, не примут его, будут смеяться над легким акцентом, внешностью (его многие принимали за пакистанца, хотя он был парсом) и, конечно, происхождением. Но все оказалось не так. Молодые Лейтоны сразу же приняли его. Дженнифер, милая девушка, романтичная, задумчивая (он сразу же понял, что она не готова совершать необдуманные поступки, в отличие от сестер), была младше Фредди всего на год, с ней ему было очень легко. Вечерами они часто сидели вместе в библиотеке, споря долго о всякой всячине, а днем за пикниками лежали вдвоем на траве, тесно прижавшись друг к дружке, рассуждая о поэзии и прозе. У них не могло ничего быть. Как-то Дженнифер поцеловала его. В тот день они в беседке смотрели иллюстрации старых книг, ее шепот обжигал. Оба они в своих чувствах были невинны, не знали, что такое страсть и любовь, не ведали, к чему могут привести сладкие поцелуи. Дженнифер подняла на него взгляд, ее губы были так близко, что примкнули к его рту. Дженни неловко целовала его, а потом отстранилась, хмурясь, понимая, что совсем этого не жаждет, и, приложив палец к губам, прошептала: — Ой, прости... Дружеские отношения Фредди установил и с Гарри, единственным наследником Лейтонов, что, по мнению первого, тоже могло стать причиной высокомерности. Гарри исполнилось пятнадцать, но иногда этой разницы между ними будто бы не было. Они ходили на рыбалку или в поле, где Гарри показывал растения. Этот юноша отличался сдержанностью и практичностью, в нем были скрытая горячность Дженнифер и дерзость его младшей сестры Мери-Джейн. Ближе всех к нему была Бетти, и порой Фредди ревновал девочку к новому другу. Они с Гарри, как два влюбленных, смотрели друг на друга, Бетти прислоняла голову к его плечу, мечтательно вздыхая, что-то шепча, то, что явно было не предназначено ему, Фредди. С озорной Мери-Джейн было весело подтрунивать над всеми. Эта одиннадцатилетняя девчонка с зелеными, как изумруды, глазами и с копной огненно-рыжих волос напоминала львицу; ее острый язычок кого угодно мог вывести из равновесия. Ее подруга Анна Саттон, которую все в шутку звали Хани, тоже была вхожа в их маленькую компанию, они втроем могли долго говорить о музыке, а потом носиться в поле, скинув у замка туфли, чувствуя прикосновения земли. Завернувшись в теплый плед, Фредди долго не мог согреться. Все еще сказывалась недавняя болезнь. Кашмира была у родственников, он же жил в Аллен-Холле с младшими Лейтонами. Три недели назад они все вместе рыбачили на реке, где попали под холодный проливной дождь и вымокли до нитки, и Диана потом долго их всех ругала, в основном их с Дженни, как самых старших. Но только ребятам стоило подняться наверх, их одолел приступ смеха от искусственного гнева Дианы. Отогревались у камина в комнате Дженнифер, так как он был самым большим и все они могли спокойно наслаждаться, как огонь отдает свое тепло. На утро заболела Алиса, самая слабенькая. Неудивительно, что лихорадка поразила ее. Диана с помощью трав быстро выходила девочку, но стоило только Алисе пойти на поправку, как с болезнью слегла Анна, а следом за ней и ее подружка М-Джейн. Только стоило им всем обрадоваться, что мелкотня переболела, заболел Гарри, а потом и они с Дженни. Только Бетти держалась, что просто всех удивляло. В конце июля зарядили бесконечные дожди, и они переболели какой-то сложной простудой, а Диана дала прислуге строгое указание: не выпускать ребят на улицу на целый день — и прислуга послушалась леди Ди. Все наладилось, но однажды Фредди, когда играл за фортепьяно с Бетти, почувствовал, как она фальшивит. Конечно, она постоянно отмахивалась, что плохо играет, что любит арфу и чужую игру на рояле, но в этот раз Фредди понял, что дело в другом. Он взял ее за руку, сухую и горячую, прикоснулся костяшками к ее щеке; Бетти пылала, на ее узком лице был заметен болезный румянец. Она заболела. Через неделю Бетти полностью выздоровела и носилась вместе со всеми по полям и замку. Их отношения изменились, Фредди понял это по загадочному взгляду девушки, по ее странному выражению лица и по ее мелодичной игре на арфе. Он нашел на ее столике тетрадку, где она записывала ноты и стишки, но несколько строк вывели его из равновесия окончательно. Он не хотел, чтобы она думала о нем, не хотел, чтобы она мечтала, строила иллюзии. Между ними ничего не могло быть, потому что между ними стояли два человека — ее отец и ее мать. У Фредди сложились хорошие отношения со всеми старшими Лейтонами. Только двое из этой семьи смотрели на него не так, как все. Флер и Роберт. Фредди сотню раз спрашивал себя, почему было проведению угодно, чтобы Бетти была дочерью этой пары, почему она не родилась в семье либерала Джорджа? Ведь все было бы проще для молодых людей. Он боялся того, что могло бы произойти, взгляда Флер, полного желания. Он был не опытен в любви, за последний год у него случались свидания, но ни разу дело не дошло до постели, ему все казалось, что он под колпаком отца; от этого он задыхался. Флер постоянно его оценивала или давала понять, что хочет его. Она могла как бы невзначай коснуться его ладони за беседой, а за обедом положить ногу на его икру, все это вызывало неприятные ощущения в паху, возбуждало. Он боялся. Если его привлекает Бетти, он не имеет право даже думать о другой. Однако это абсурдно, и когда-нибудь Флер поймает его в свои сети. — Все вы карьеристы, — как-то начал Роберт, наливая себе бренди, обращаясь к Фредди. — Я не понимаю вас, сэр, — ответил Фредди, стараясь не смотреть на Роберта. — А чего тут не понятного?! — Роберт повысил голос. — Я уважаю твоего отца, но понимаю, что ты метишь на роль жениха. Чего греха таить — четыре невесты! Если обольстить, то сможешь быстро получить Дженни, да и Джордж особо сопротивляться не будет. Только со мной такой трюк не пройдет, заруби на носу! — взгляд Роберта был полон гнева и презрения. — Я не хочу ни на ком жениться! — отрезал Фредди, следя за реакцией Роберта. — Не лги! — Роберт отошел к окну. — Все очевидно. Но я не допущу в своей семье плебея, нищего оборванца с Африки. — А чувства? Вы будете принимать их в расчет? — ехидно задал вопрос Фредди, чувствуя, что нисколько не боится. — Нет. Долг и чувства несовместимы, — Роберт отхлебнул бренди. — А если у одной из ваших дочерей крышу снесет от любви? Что будете делать? — Фредди необходимо было знать, что думает Роберт и о любви, и о своих дочерях. — Убью его, а потом ее. Мы Лейтоны, а значит не имеем право на глупости, — Роберт поставил бокал на стол.***
Нужно бежать, нужно уходить, пока не стало поздно. Пока Флер не заманила в свои ловко расставленные сети. Пока Роберт не испепелил ненавистью, а Бетти не запуталась в своих чувствах. Только он мог покончить со всем разом, только он мог решить, как им всем быть дальше. Он решил уйти. Виктор его понял, даже обещал помогать, но сложнее всего юноше было расстаться с Бетти, с этой озорной девчонкой, играющей на арфе. — Мы увидимся осенью? — спросила девушка, поднимая на него загадочные глаза. — Может быть, — уклончиво ответил Фредди. — Лондон так тесен, — но в душе он знал: это их последняя встреча, больше они никогда не увидятся. — Тогда... возьми это, — она протянула простое серебряное колечко с греческим орнаментом. — Бетти... — Фредди надел украшение на мизинец. — Не надо, — прошептала она, он сорвал с себя зеленый шарф с индийскими мотивами и повязал ей на шею. — Он для тебя, — ее глаза почему-то были полны слез, словно она понимала, что они расстаются навсегда. — Я буду в Лондоне... — Я тоже. Мне пора, — он оторвал ее от себя, — пока, Бетти. — Мы ведь еще встретимся? — прошептала девушка, с мольбой глядя на него, от чего сердце сжималось. — Мы еще встретимся в этом мире, мы будем вместе, просто жди, когда настанет время, наше время, я буду ждать тебя, неважно, будем ли мы старыми или еще полны сил, — он улыбнулся, поцеловал целомудренно в лоб и, не оглядываясь, сел в машину. Впервые ее сердце забилось, и почему-то от этого ей стало больно, больно от того, что она не понимает смысл любви, если любовь отбирает его у нее.