Ищи любви, идущей не столько от сердца, сколько от разума, — она-то достойна личности. Бальтасар Грасиан-и-Моралес
Зима 1947. Рабочий день закончился, на улице падал легкий снег, а Шон сегодня не обещал приехать. Энди устала от вечных упреков Грейс и от надоедливого общества Эйдана. Как все узнали о Шоне и разрыве Эйдана с невестой, сразу же Эйдан стал оказывать ей знаки внимания. Чего Энди не понимала. Правда, потом сердобольные медсестры нашептали ей, что, чтобы получить наследство от деда, Эйдану необходимо жениться как можно скорее. Он знал, что когда-то она симпатизировала ему, но не любила, теперь ее сердце принадлежало Шону. Выходные они приводили вместе, то время безраздельно принадлежало им, Энди ощущала, как она счастлива по-настоящему. Любовь лилась через край, наполнив ее чашу жизни. Благодаря Шону ей хотелось делать все лучше, чем она могла. С ним она летела, парила высоко-высоко... Артур и Урсула симпатизировали Шону, но от своей семьи мужчина будто бы скрывал, боясь, что его просто не поймут, а ее не примут. — Шон! — он стоял у своего «форда», сложив руки на груди, пряча лицо в воротнике. — Что ты здесь делаешь? — Приехал к тебе, — он поцеловал ее в щеку, замечая сережки в форме сердечка, его подарок на ее двадцатидвухлетние. — Садись. Аврора, хватит прятаться, вылезай, — с заднего сиденья поднялась восьмилетняя девочка с белокурыми волосами, уложенными в причудливую прическу; синие глаза недобро сверкнули, девочка поджала губы. — Это Энди Йорк, моя возлюбленная, а это Аврора, моя дочь. Куда поедем? — Домой, — сказала Аврора. — Нет, сначала надо покормить Энди, а потом только можно ехать домой, — Энди в зеркало заметила недовольную улыбку Авроры. — Энди целый день работала. — Я не привыкла жаловаться, — парировала Энди. — Работа есть работа. — Деда говорит, что нет ничего страшнее, чем женщина на работе, — Аврора победно улыбнулась, думая, что этим уязвила ее. — А мой отец говорить, что нет ничего хуже бездельников, — Энди увидела руку Шона у себя на коленке. — Я ведь никогда не буду работать, папочка? — Энди хотела рассмеяться, но сдержала себя. — Нет, милая, к тому времени, когда ты вырастешь, на дворе будет стоять 1959 год, к тому времени все измениться. — Да, Шон прав. Мой отец приехал в Лондон, когда английские женщины боролись за права, а потом они стали работать вместо мужчин, голосовать и теперь ничуть не хуже их, — заметила Энди. — Всегда знал, что моя девушка — феминистка, — Энди накрыла его ладонь на своей коленки, отводя в сторону. — Что ж, приехали, пойдем, — они заняли столик, это уже было своеобразным ритуалом — после ее работы вместе ужинать. — Я врач, лечу женщин, — проговорила Энди, складывая салфетку на коленях, продолжая отвечать на вопросы девочки. — Почему ты стала врачом? — какой же пытливый ум! Хотя понятно, почему столько вопросов: она могла стать мачехой Авроре. — Меня с рожденья окружали одни врачи, — ответила Энди, принимая горячее блюдо. — Папочка, женись на ней, я буду каждый день есть пироги с потрохами, а то бабушка запрещает их, — все замерли в ожидании того, что скажет Шон. — Они будут против, но, если Энди не против, я женюсь на ней. Родители Шона восстали, но тихая, скромная церемония бракосочетания все равно была проведена, когда за окном был февраль. Энди не понравилась родителям Шона с самого начала, потому как работала и была непокорной. Частые споры и ссоры привели к тому, что Шон поругался с отцом и матерью и решил увести жену и дочь от ревнивого взгляда Мэри-Энн, и через две недели они переехали в дом на Логан-Плейс, который предложила Урсула. Дом нуждался в ремонте, но жить в нем было можно. Теперь Энди не нужно было возвращаться подолгу домой, а по утрам рано вставать. Аврору отдали в одну из школ, на что приходилось изыскивать средства — это была новая школа, открытая на основе старой, школа языков и искусств, где Аврора решила профессионально заниматься танцами, а именно: балетом. Шон порвал со своей семьей окончательно, бросил родительский бизнес, Энди стала еще больше работать, муж же занялся написанием книг, что приносило немного денег, но зато жила молодая семья сама по себе.***
Март 1947. Ожидание ребенка несильно изменило Джулию, хотя сначала вся ее душа взбунтовалась против этой беременности. Она оставила ребенка только ради Джорджа и его семьи, конечно, ее отец тоже радостно воспринял эту новость, но сам Джулия страдала. Только спустя несколько месяцев, когда ее животик немного округлился, внутри загорелся фитилек нежности, охватившей все ее естество. Когда ребенок стал шевелиться, она ощутила себя по-настоящему счастливой и любимой, любовь овладевала ею в те моменты, когда малыш шевелился у нее в утробе. Всю беременность она была на ногах, постоянно проводя время в галерее, общество, наконец-то, потянулось к искусству, словно приходя в чувства после долгого сна, поэтому присутствие Джулии стало больше необходимостью, нежели блажью. Вдруг пояснице появилась странная боль, а ноги показались ватными, на пол пролилась лужица воды, Джулия немного испугалась, но потом быстро пришла в себя; к ней подоспел Роберт, чтобы поддержать, отвел к машине и повез в госпиталь к Энди. Обрадовавшись, что у нее появилась минутка, Энди решила заполнить бумаги, в глубине души радуясь, что Грейс сегодня нет здесь, и она не будет нарушать ее покой своими лекциями и нравоучениями. Но ее уединение прервала Энн, она робко прошла в кабинет Джейсона, которым Энди могла пользоваться по-своему усмотрению, и все знали, что ее можно искать здесь. — Что стряслось, Энн? — деловито задала вопрос Энди. — Там роженица, и все заняты, остались только вы, — Энди устало вздохнула. — Ты же знаешь, что доктор Шадон нас всех убьет за это, — Энди поняла, что это была слабая попытка, возражать было бесполезно, поэтому она послушно последовала за Энн. — Тетя Диана? Джулия? — Энди нахмурилась: ну вот, ее звездный час настал... Джулию увезли в палату, оставив Диану и Роберта вдвоем; через некоторое время подоспели Виктор с Элеонорой и Джорджем, а еще позже приехали Джейсон и Флер. Ожидание сводило Джорджа с ума, он просто удивлялся, как могут оставаться спокойными Джейсон и Виктор. На уже давно улице стемнело, потом начало светать, будто эта ночь никогда не закончится, а день не наступит. Больница заполнялась людьми, появились первые зеваки, начался новый рабочий день — только тогда к ним вышла усталая Энди. — Как она? — первое, что сказал Джордж. — Все хорошо, она устала, но все остальное замечательно. Очень красивая девочка, — ответила Энди, облокачиваясь о дверной косяк. Поскольку у Виктора была только одна дочь, он больше всех радовался рождению внучки: это еще раз докажет отцу, что он никогда не будет соблюдать глупую традицию. — Пойдем, Джордж, она хочет видеть тебя. — Джули, — прошептал Джордж, опускаясь на колени перед ее постелью. — Как ты, дорогая? — Все хорошо, — хрипло произнесла она, прижимая к себе маленький сверток. — Правда, красивая? — Она похожа на тебя, — малышка сжала его палец. — Очень красивая. — Но наш долг родить сына, дорогой, — Джулия попыталась рассмеяться, — но всему свое время. Как мы ее назовем? Мы с тобой совсем не думали об этом... — Дженнифер, — их глаза встретились, — с валлийского это значит «чистая». — Мне очень нравиться, — Джулия замолчала, мечтательно добавив. — Дженни... — Дженнифер Бланка Лейтон, — продолжил Джордж, положив ребенка в кроватку, — будем вводить новую традиция, отбросим помпезные сложные имена. Спасибо тебе, дорогая. Вот так начало появляться третье поколение Лейтонов. Что ждет это поколение, которому придется построить свою жизнь?***
— Уволь свою дочь, эту наглую девчонку, — Грейс вбежала в кабинет Артура, набросившись на него с упреками. Это было то утро, когда на свет появилась Дженнифер Лейтон. — Для этой девчонки не существует никаких правил! — В чем дело, Грейс? Я только пришел, а ты накидываешься на меня с упреками, — Артур сел за свой стол. — Твоя дочь самостоятельно приняла роды! — ответила Грейс. — Славу богу, что все обошлось! — Все хорошо, Энди уже не девочка на побегушках. Хватит ей назначать частые ночные смены, Грейс! — Артур оставался внешне невозмутимым, но внутри него уже вскипал гнев. — У нее есть муж и дочь, скоро она сама станет матерью, хотя об этом еще не знает! — Ты всегда ее будешь выгораживать! — выпалила Грейс. — Я ей говорила, что она еще не готова к этому, что ей еще нужно учиться, но она все равно сделала это! Я еще удивляюсь, что муж этой девочки не подал жалобу! — Муж этой девочки — Джордж Лейтон, ты должна понимать, что это кузен Энди, — Артур с трудом сдерживал улыбку ликования над Грейс, она уже порядком начала надоедать, но поставить Энди на ее должность он не смел. — Зря она решила продолжить вашу так называемую династию! — процедила сквозь зубы Грейс. — Почему зря? Сегодня ночью она доказала обратное. Ты злишься, что она вышла замуж за Шона, а не за твоего сыночка, — это был как укол рапирой. — Ты зря стал руководителем! — она думает, что таким заявлением унизит его? — Уходи, пока я не уволил тебя, — прошипел Артур. — И больше никаких частых ночных смен у Энди. Если с моим внуком что-нибудь случится, в этом будешь ты виновата, Грейс! — женщина, громко хлопнув дверью, ушла; от гнева ее била дрожь. С Артуром ей пришлось согласиться из-за боязни потерять работу, но ненависть к Энди, этой самонадеянной девчонке, возомнившей себя непонятно кем, она не смогла задушить. Дочь Артура ничего не добьется в этой профессии, отец ее когда-нибудь уйдет, и она тогда навсегда покинет госпиталь!***
Осень 1947. Ну, где же он!? Сколько можно ждать? Где он пропадет? Она ждала его уже час на Пиккадилли, постоянно поглядывая на ручные часики, с унынием наблюдая, как бежит секундная стрелка. Ждать на ветру становилось все холоднее. Хмурое утро и безрадостное небо не предвещали ничего хорошего, однако Лондон, несмотря на это, все равно был торжественным и живым. А недавно на недостаток средств отметил свадьбу наследной принцессы, в те дни столица утопала в цветах и солнце. Да, весна и лето были потрясающими, удивительными, дающими надежду, что дальше будет лучше. В те весну и лето цвела ее любовь, будто приподнимая ее над землей, наполняя безграничным чувством радости и неги. Почти полгода с момента начала их романа они узнавали друг друга, постигали души и разум, не доходя да плотских удовольствий, да и он особо не спешил, словно оттягивая момент, будто причинит им слишком много боли потом. Так они провели остатки прошлого лета и прошлой осени, но когда наступил новый год, они не смогли больше сдерживать себя, до безудержности ласкаясь, подчиняясь древнему закону любви. Это было счастье, их маленький мир, который существовал только для них и который они не кому не показывали, тщательно скрывая. Любовь застилала им глаза, они стали терять счет времени, бдительность, не контролировать необузданное влечение. Слишком сильно они любили друг друга. Интересно, а падать будет также больно? Засунув руки в карманы своего старенького пальто, Елена потупила взгляд, шаркая ногой по асфальту. — Елена, — она обернулась, кидаясь к нему в объятья. — Прости, что я опоздал, — он поцеловал ее в губы, но глаза его были печальны. — Что с тобой? — спросила Елена, пряча руки у него на груди. — Эрнст все знает, и Ксантия тоже, — Елена уже привыкла, что он называет дядю и мать по имени. — Все скверно! — он сжал кулаки. — Том... — она не смела смотреть на него, лишь ощущала, как бешено бьется его сердце. — Я должен жениться, — ее сердечко мучительно сжалось, конечно же, не на ней, бесприданнице, у которой старый дом и немного денег от отца. — На Мириам Уэлш, — только не на ней! Эта Мириам отнюдь не красавица и, к тому же, строит из себя пуританку, а сама, наверняка, блудница. Она являлась ему троюродной сестрой по Саттонам. Елена шумно втянула в себя воздух. — А если не женишься? — она хваталась за любую возможность. Муж Энди же отказался от семьи — почему Том не может? — Тогда я буду должен неприличную сумму денег. Он ведь растит меня с семи лет, все оплачивал он. Эрнст с легкой руки моей матушки прикарманил все, принадлежащее моему отцу, — Елена замерла: разве они смогут выплатить такую сумму? — Значит... когда будет свадьба? — Елена чуть не падала в обморок от этой мысли. — В декабре, — прошептал он, она приникла к нему. — Значит, у нас немного времени, да? — он стирал слезы, катившиеся по ее щекам. — Да, — прошептал он ей в губы, они были так молоды, жизнь только начиналась, и ее жестоко оборвали... Вчера вечером его хрустальный мир разбился, хотя все складывалось прекрасно. Недавно они с Джорджем Лейтоном устроились в одну из компаний, где еще находились на стажировке, будущее проглядывалось, показывая неопределенные очертания. И тут все рухнуло в бездну. Кто сказал Эрнсту о его романе с англичанкой русского происхождения? Елена образованна, ей двадцать лет, ее родители — достойнейшие люди, — чего еще нужно Эрнсту и Ксантие? Эрнст угрожал племяннику большими суммами, в стране и так нет денег, где он их найдет? Поэтому все, что оставалось сделать — жениться на своей троюродной сестре. Мириам, эта блеклая блондинка, не привлекала его, не вызывала никаких желаний, как он ляжет с ней в постель, когда он хочет только Елену, как он выполнит условие дяди? Это решение стоило ему спокойствия. Он долго думал, решал, он не мог держать ее подле себя ради собственного самолюбия, делать это назло родне. Елена стоила большего, чем простые встречи на квартире, где до этого они любили друг друга. Елена долго прождала, ибо он не мог собраться с мыслями, потом ему с трудом далось признание. — Значит... когда будет свадьба? — ему было больно смотреть на нее, как она хватается за последнюю надежду. — В декабре, — прошептал он, она приникла к нему. Лучше бы его убили. — Значит, у нас немного времени, да? — он стирал слезы, катившиеся по ее щекам. — Да, — прошептал он ей в губы, они были так молоды, жизнь только начиналась, и ее жестоко оборвали. — Только этот миг, — она оторвалась от него. — Это, значит, конец? — робко задала вопрос она. — Да, — проронил Том, — конец. Елена разрыдалась прямо посреди Пиккадилли, прильнув к груди возлюбленного. Несколько мгновений, и наступит темнота, несколько вздохов свежего воздуха, несколько поцелуев, несколько объятий, и одна ночь любви, чтобы запомнить этого мужчину навсегда, впитать в каждую клеточку тела, частичку душу, насладиться любовью, ибо после сладкой любви всегда горько пробовать плод нелюбви. «Нет ничего хуже одиночества вдвоем, — подумала Елена, — одного страдания на двоих, находиться в одной тюрьме и не прикасаться друг другу. Все закончилось, лишь ветер понемногу развеивал печаль, ведь его нельзя приручить — он свободен, а мы — нет...»***
Жизнь как река: то убыстряет свой бег, то его замедляет, то несет разрушения, то дарит умиротворение. Она как черное и белое, как враг и друг, как два борца. Время меняет действительность, изменяя и нас. Спустя годы прошлое видится кошмарным, а будущие таким радостным, что летишь к нему. Наши поступки всегда свершаются подавлением чувств, мы отрицаем это, но, как рыбки, зависим от реки. Да, жизнь, как река, — сильная, бурная, спокойная и скучная. Но это наша жизнь. Когда в начале декабря Энди протянули маленький сверток со сморщенным красным лицом, она не знала, что и думать. Шон был без ума, ведь у него родился долгожданный сын, которого назвали Домиником. Маленький Доми, как его прозвали домашние, стал их маленьким центром вселенной. Энди забросила работу, не думая о том, что будет, когда она вернется обратно, да и у Шона все ладилось. Его последний роман «Камея» разошелся приличным тиражом. Каким-то образом это произведение о силе прощения подействовало на его отца, графа Данви, и он приехал к ним на Логан-Плейс однажды в субботу... Энди отворила дверь и увидела на своем пороге графа и графиню. Максим Дэндридж и его строгая Жюстина. Энди пожалела, что не сделала с утра прическу, и отпустила прислугу, чтобы провести входные без посторонних. Она провела дорогих гостей в гостиную, Шон еще спал, так как весь вечер они не могли утихомирить Доми. Энди подала чай, радуясь, что дома хотя бы порядок. Жюстина, как всегда, элегантно выглядела, платиновые локоны выглядывали из-под красивой сливовой шляпки, гармонируя с платьем похожего цвета и ниткой жемчуга на шее. Энди почувствовала себя на ее фоне дурнушкой, она поправилась, у нее не было времени смотреть за собой. — Доброе утро, Энди, — по лестнице слетела Аврора, замирая при виде бабушки и дедушки. Аврора отвернулась. Что они скажут, ведь она постоянно помогает Энди. Бабушка будет ругать ее за то, что она эксплуатирует падчерицу. — Здравствуйте, — промямлила она. А, гори оно все синим пламенем! Энди сейчас тяжелее всех, какая разница, что скажут. Она направилась на кухню, принявшись жарить тосты и жарить омлет с тушенной морковью. Для Авроры Энди стала подругой, а не матерью, и девочка гордилась молодой мачехой, хотя подруги думали, что все мачехи — ведьмы. Пока Энди о чем-то говорила с родственниками, Аврора успела приготовить завтрак. — Шон, — услышала она. — Как ты? Она совсем тебя измотала! — воскликнула Жюстина. — Совсем ничего не ешь... — Все хорошо, — отмахнулся он. — Шон, у вас есть деньги? — напрямик задал вопрос Максим, собираясь выписать счет. — Или помочь карточками? — Нет, мы живем сносно, — Шон переглянулся с женой, лучше он возьмет денег у тестя, нежели у родного отца. — Точно? — Аврора вздохнула, она почти перестала слушать, о чем говорят все. — Что ж, нам, наверное, пора, — девочка дождалась, когда они уйдут. Родители Шона стали чаще приезжать к ним, привозя то корзину фруктов Авроре, то свежую рыбу, то отвозя Аврору на каток, а Жюстина предлагала помощь с Доми, отпуская Энди по делам. Мало-помалу их отношения стали напоминать подобие семейных. Энди не возражала против такой помощи, только не понимала: это намерено или от чистого сердца? Урсула просила ее верить в лучшее, и Энди невольно приходилось это делать, вспоминая слова матери — «лучше худой мир, чем война».***
Отчаяние затопило ее с головой, она хотела утонуть в нем, уснуть, забыться и никогда больше не просыпаться, она не хотела чувствовать боль, страдать и сожалеть. Все решилось в тот день, когда мерзла пару часов на Пиккадилли, ожидая своего любимого. Она помнила его печальные глаза, его слова преследовали ее по ночам. У нее отняли жизнь, словно вырвали бьющееся сердце, втоптав его в грязь прямо у нее на глазах. Ее оторвали от него, отобрали... И эту жизнь отобрала Мириам Уэлш, глупая гусыня, которая приходила в галерею Фоксов, зная, что она куратор Джулии, но ни разу не смогла подойти и поговорить с ней, у нее не хватило смелости. Презренная дрянь. Елена вошла в их тесную квартирку, где еще несколько месяцев тому назад они предавались любви. Том разрешил сюда приходить, когда от жизни будет совсем тошно, он заплатил до конца этого года. Этот год почти закончился. Ей удалось раздобыть бутылку дешевого вина, она хотела напиться. Елена скинула туфли, опускаясь в старое жесткое кресло, открыла бутылку, даже не удосужившись налить вино в стакан. Завтра утром он женится, завтра ночью его руки будут касаться Мириам, завтра умрет она вместе с его свободой. В прихожей послышался шум, но это уже не волновало ее, пусть придут, ограбят, брать-то у нее ничего, надругаются, если дух уже мертв. Все кончилось, это ночь последняя, когда в ней теплится жизнь. Елена откинулась в кресле, когда ее застигло знакомое и любимое: — Елена? — неужели она так напилась, что у нее галлюцинации? — Что ты здесь делаешь? — она обернулась, на пороге спальне стоял Том. Его рубашка была помята, сам он еле держался на ногах. — Пришла топить горе, — ответила она, — а ты? — Тоже, — она поднялась, идя навстречу к нему. — Поцелуй меня. — Ты пьян! — возразила она. — Том, — он оперся на нее, заглядывая в медовые глаза. Она ощутила на губах вкус виски, горячие ладони у себя на талии, возбужденную плоть, упершуюся ей в живот. Она стала задыхаться, ей стало немного не по себе, она начала сходить с ума. Его губы скользнули по ее шее, потом ниже, доходя до ворота шерстяного платья. Том нашел молнию, быстро опуская вниз бегунок. Он вытащил ее дрожащие руки из рукавов, спуская платье вниз. Его страсть была безудержна, Том больше не мог ждать. Столько бессонных недель, столько ночей, когда он лежал в постели, смотря в потолок, сгорая от желания быть с ней. И вот сегодня она была его. Сегодня. Было только сегодня. Ибо завтра будет только боль. Утром придет сожаление. Елена проснулась рано утром, когда Том одевался. Она не хотела встречаться с ним и выслушивать оправдания и слова сожаления. Она просто хотела, чтобы эту ночь ничто не могло опечалить. Том, оставив записку, ушел. Тому с трудом дались клятвы в церкви, с трудом он выдержал венчание и банкет. Это напоминало ему пир во время чумы: в стране нет денег. Дай Боже, ей бы наскрести на летнюю Олимпиаду и на все остальное, а они едят за счет дядюшки Сэма и заставляют его радоваться. Все возвращается. Мириам сияла, он пытался проводить время с Шоном или Джорджем, Джастин утешал, что в будущем он наверняка сможет развестись. Только это и грело Тома, но большего всего его беспокоила брачная ночь. У него никогда не было тупого механического секса, он никогда не делал это беспристрастно, будь то фривольная американка или же Елена. Как не пыталась Мириам пробудить в нем нежность, все было тщетно. Он сам себя возбудил, ибо новоиспеченная жена не будила в нем ничего. Он хотел причинить ей боль, вызвать навсегда отвращение к этому, чтобы у нее больше не было желания затащить его в постель. Это будет грубо, пускай он будет себя чувствовать бесчувственной скотиной, зато с этим ему будет легче жить. Да, этой кровью, он мечтал сохранить верность любимой. Сегодня он упал в пропасть, сможет ли он взлететь когда-нибудь еще?