Сердцем ищи себе сердце. О. Хайям
Весна 1948. Теперь и он вступил во взрослую жизнь, и теперь отец мог гордиться не только его братом. Роберт в свои девятнадцать уже смог завоевать доверие отца и стать его помощником, он предлагал планы развития компании, и Виктор порой соглашался. Он отличался острым умом и прагматичностью, рассудительностью и серьезностью. Ему не составило труда поступить в медицинский колледж, хотя он осознавал, что вряд ли будет дневать и ночевать в госпитале, как дядя Артур, Джейсон или кузина Энди, поэтому для управления компании Роберт выбрал фармацевтику. Виктор же осознавал, что сын не станет таким же талантливым, как Фредерик Сван, и что ему больше подойдет роль управленца, но, несмотря на это, Роберт работал в лаборатории лучшего ученика Фредерика. Роберт не предпочитал иметь любовницу, вместо этого у него была девушка, Лара Харт, с которой он встречался еще со школы. Лара была первой красавицей соседней школы для девочек. Она всегда ходила с толпой подружкой, менее прекрасными девушками; это было немного эгоистично, но Роберту нравилось такое поведение. Родители Лары владели небольшой булочной в Кенсингтоне, куда по утрам любила захаживать Глория за свежим горячим хлебом. У Лары были русые кудри и ореховые глаза, милый, слегка вздернутый носик и лицо сердечком — одним словом: кукольная внешность. Но если с подружками Лара вела себя отстранено, то с Робертом всегда была свободна. Ему было семнадцать, а ей около шестнадцать. Как-то поздно вечером, после танцев, они стали любовниками, но жениться Роберт не хотел, для него брак был серьезным предприятием, для него нужна девушка, которую он будет любить, хотеть, и мечтать они будут об одном и том же. Пока Лара не закончит школу, ни о чем таком не стоило и мечтать. — Нам нужно найти финансиста, — начал Роберт, Виктор просматривал в это время документы. — Зачем? — Виктор поднял глаза. — Нам нужен кто-то, чтобы просчитывал прибыль и расходы, так легче было бы распределять зарплату, повышая ее, и запускать новые проекты, — Роберт выдохнул, гадая, как расценит это предложение отец. — Что ж, вот и сам займешься этим, — ответил Виктор, думая, что и вправду с таким человеком ему будет легче управлять. Претендентов на новое место в «Лейтон и Ко» было не так уж и много, но все же Роберт устал выслушивать соискателей. Для него было важно, чтобы эти люди понимали, с чем имеют дело, и что цель всего предприятия Виктора не набивать карманы, а помогать людям. Гомеопатию никто еще не отменял. После семерых он решил признать поражение и сказать отцу, что идея абсурдна. Но вошел последний претендент, высокий, с узким лицом и орлиным носом, зелено-голубыми глазами, выглядывающими из-под темных волос. — Арман МакОлла, — произнес он. Арман МакОлла был наполовину шотландцем, наполовину французом. Ему исполнилось двадцать девять лет, и он был женат на скромной Себилле, которая подарила ему сына Майкла четыре года назад. Говорил он просто, но красноречиво, рассказывал, как получал образование в Эдинбурге, а потом работал там и только за год до окончания войны приехал в Лондон, где и встретил супругу. Роберту Арман понравился, у него уже был небольшой опыт, он был молод и перспективен и, самое главное, понимал, куда вести «Лейтон и Ко». — Ну, что ж, вы приняты, Арман МакОлла, — произнес Роберт, пожимая ему руку; он еще не знал, что этот человек навсегда изменит его семью. Ведь ему уготована определенная роль в нашем рассказе. Они быстро сдружились, несмотря на разницу возрасте. Арман легко вошел в их компанию, найдя общий язык с Джорджем и Томом, а потом уже с Джастином и с Шоном. Виктору нравился этот молодой человек, его идеи привлекали, зарождая надежду на счастливую, беззаботную жизнь, какая была до кризиса. Себилла МакОлла тоже сразу же очаровала всех; эта маленькая скромная женщина прелестно говорила, частенько вставляя французские словечки. Но ревность она не вызывала ни у Энди, ни у Джулии — обычная пухленькая брюнетка со смешным выражением карих глаз. Только одно озадачивало: как она могла так близко сойтись с Мириам и Зоей? Но это недолго занимало их мысли, осознание придет позже, когда будущее преподнесет свои подарки...***
Развод давался тяжело. Папаша Бишоп попытался его припугнуть, но Джастин оказался мальчиком не для битья. Он больше не мог терпеть измены жены, как всякий и каждый стремился перемыть ему кости, трепав благородное имя Трейнджов на каждом шагу. Джастин не искал новых чувств, он лишь желал поскорее отделаться от Зои, тем более что во все времена шли на уступки мужьям, чьи жены неверны. Сейчас уже совсем другие, многое не кажется таким диким, за эти пятьдесят лет столько изменилось, что многому уже никто и не удивлялся. Все что хотелось Джастину — оставить Вивьен в своей семье, не отдавать ее на воспитание Бишопам, чтобы из девочки не сделали вторую Зою. В апреле Джастин наконец-то получил долгожданную свободу, да и Вивьен осталась с ним. Любовь всегда находит нас в неожиданных местах. Она приходит, когда ее совсем не ждешь, она без стука входит в твое сердце и пускает корни, как росток, ищущий пристанище. Закат и рассвет, дуновение ветра и хрустальный звон приобретают смысл для тебя, когда во всем слышна любовь. Вот так и случилось с Джастином. Он жил и не ждал любви, считая, что во второй раз с ним не произойдет такой восторг. Дафна, ох, Дафна! Пленительная красота и нежность. Он любил ее на расстоянии, боясь подойти, боясь и нарушить то очарование, скользящее между ними. Ведь эта любовь запретна, ей всего только шестнадцать, никто его не поймет, ни примет это чувство, а он не позволит ей упасть в бездну. Она не знает о нем. Даже не подозревает, как он ею любуется, когда девушка прогуливается по Виктории-роуд с подружками. Впервые он увидел ее стоящей неподалеку от их дома. На ней было простое вишневое пальто, на плечи падали мелкие шоколадные кудри, она явно кого-то ждала. Ему, как бывшему разведчику, не составляло труда узнать, кто она такая. И уже через неделю он знал имя своего объекта вожделения. Дафна Коллинз, дочь композитора, сочинявшего музыку для фильмов; ее мать умерла шесть назад. Дафна сама училась музыке, жаль, что в шумном городе не было слышно ее игры. Джастин вышел на улицу, ночные краски давно сгустились, воздух приятно холодил кожу, тусклый свет фонарей падал на темный асфальт. В их доме горел слабый свет, родители еще не спали, а Вивьен уже уложили в кровать. Он часто по вечерам выходил прогуляться по Виктории-роуд, чтобы немного подумать, постараться унять душевную боль. Многие предпочитали пить, но это не для него, совсем не для него. В слабом свете он увидел знакомую женскую фигурку, куда-то идущую. Джастин следил, как она удаляется от своего дома в неизвестном направлении. Он решил пойти следом. Улицы местами плохо освещались, и кто только не бродил в это время. Он услышал крик и быстрее бросился в переулок. Двое кинулись на утек, когда один из них получил кулаком в скулу, а второй в пах ногой. Джастин подошел к девушке; наверное, они собирались ее ограбить. — Все хорошо? — спросил он. — Да, да... — прошептала она, робко глядя, — они ничего не успели сделать. Спасибо вам. — Зачем бродишь по ночам? Лондон после войны ужасен, — заключил Джастин, беря даму под руку и настойчиво направляя к дому. — Хорошо, что я часто выхожу по ночам. — Тоже грабить? — она тихо засмеялась; в свете фонарей он разглядывал черты ее лица, приметил озорные стальные глаза. — Я живу в таком беленьком большом доме, — съязвил он в ответ, и она чуть прикусила язык. Джастин Трейндж! Да, все девчонки с их улицы сохли по нему. Красивый, храбрый и, главное, свободный. — Меня зовут Дафна Коллинз, — сказала она неожиданно. — Джастин Трейндж, — она улыбнулась, — мы пришли. И больше не гуляй по ночам, а то спасителей не оберешься. — Хорошо, — она бросилась наутек в свой подъезд. Он не смел подойти, подумав, что она посчитает его маньяком. Дафна же забыла о той встречи, хотя все девчонки только и трепались о Джастине. Они обсуждали, в чем его видели, как он по выходным выходит из дому со дочуркой гулять, какие друзья к нему приезжают. Только и были крики, кто бы встречался с темненькими, а кто со светленьким, никого не останавливало, что почти все они женатые. Дафна же оставалась равнодушной ко всему. Пока утром не заметила, как он садится в служебную машину с симпатичной блондинкой, как позже выяснилось, его бывшей женой. «Так почему же женщины сходят с ума от Джастина Трейнджа, — спрашивала себя Дафна. — Что они находят в нем такого? Справив свое семнадцатилетние в конце мая, ей захотелось с ним встретиться вновь. Только вот ищет ли он такие встречи?»***
Тошнота по утрам не проходила, и это уже не могло быть простым отравлением, как она подумала вначале. И не могло быть психическим расстройством. Это могло означать одно. Чтобы убедиться, ей нужно было обязательно встретиться с Энди. Подруга сейчас мало работала, по несколько часов в неделю, Елена решила обязательно прийти. До госпиталя девушка доплелась на негнущихся ногах, волнение захлестывало ее каждый раз, как она понимала, что все очень скверно. Она села в кресло, Энди улыбнулась ей, натягивая перчатки. Обследование длилось недолго, но достаточно, чтобы уверенность потухла, особенно когда Елена увидела удивленный взгляд Энди. — Что ж, могу поздравить тебя, — сказала Энди. — Он женат? — Елена поджала губы, пожалев, что пришла именно к Энди. — Да, — прошептала она, — он женат. — Что ж, я не советую аборт, — посоветовала Энди, делая записи. — Это Том, — вдруг произнесла Елена. — Не знала, что у вас роман, — доктор отвлеклась от записей. На следующий день мисс Сван пришла к Лейтон, только так она могла встретиться с Томом. Джулия возилась в детской с Дженни, Диана уехала к сестре в Грин-Хилл, Виктор работал в кабинете, Роберт где-то пропадал со своей Ларой, Джордж же читал газету в гостиной. Он тепло встретил ее, предлагая, как всегда, чашку чая. — Джордж, скажи, что я буду ждать Тома завтра в восемь на Пиккадилли, — попросила она, отводя глаза в сторону. — Хорошо. Кстати, я давно догадывался, что у вас роман, — Джордж встал, проходя в столовую. — Честно, меня это не должно касаться. Я скажу ему, конечно. Она ждала этой встречи, но не знала, что сказать и что ждать. Он, как всегда, опоздал, Елена уже хотела уйти. Том похудел и побледнел, от него слегка пахло спиртным. Он что, так заглушает горе? Он пожал ей руку, даже не смея обнять, его глаза лихорадочно сияли. Сейчас он скажет, что Мириам ждет ребенка и чтобы она не искала с ним больше встреч... То, что сказал ему сегодня Джордж с утра, привело его в замешательство: что хотела Елена? Том решил пройтись, чтобы шум города и толпы людей им не мешали. Елена устало вздохнула, они оба молчали. Между ними возникло напряжение, почему они так далеки друг от друга? Почему нет прежнего трепета, желание и радости? — Мириам ждет ребенка, — это было как гром среди ясного неба, — ждем его к лету. Что ты хотела? — в его голосе она услышала раздражение и неприязнь. — Уже ничего, — прошипела девушка и ушла. Через три дня Елена завтракала вместе с Верой, та еще не ведала о ее предстоящем материнстве, да и она не знала, какие слова подобрать, чтобы она все поняла. Они давно жили вдвоем в старом доме, у них не было ни прислуги, ни временной домработницы, все приходилось делать самим. Вера давно не искала дочери женихов, поняв, что за отношения связывают ее с Саттоном и что ей нужно время пережить предательство. Кто-то позвонил, Вера открыла дверь; на пороге стоял высокий светловолосый мужчина с блестевшей сединой. Он был дорого одет, что бросалось в глаза. — Мне надо поговорить с Еленой Сван, — Вера впустила его в дом. — Эрнст Саттон, — Елена замерла с ложкой в руках на полпути к рту. — Это важно. — Выгони его, мам, — процедив сквозь зубы, сказала Елена. — Возьмите хоть деньги на аборт, — он положил конверт на стол. — Не все можно купить, убирайтесь вон! Слышите?! — Эрнст ушел так же быстро, как пришел. Разговор с матерью был не из легких. Вера умоляла ее не делать поспешных выводов и действий, постоянно повторяя, что все у них получиться и без Саттонов, что все будет хорошо, и Елена поверила. Пускай она не нужна Тому, зато у нее осталась мать, единственный близкий человек. Ночью Елене стало плохо, а утром Грейс принесла плохие новости: Елена потеряла ребенка. Вера винила только себя, что не уберегла дочь от разочарований в любви, что передала ей такие гены, ведь у нее у самой случилось два выкидыша. Ничего уже было не исправить, но больнее всего было увидеть Мириам с огромным пузом, светившуюся от счастья. Почему одним достается все, а другим только боль и пустота? Почему все так несправедливо? Ответов у Елены не было, да и не могло быть. Только в боли рождаемся мы, она нас превращает в людей, спуская с небес на эту грешную землю.***
За окном шумела майская ночь. Такая теплая, такая необыкновенная. Небо чудилось бесконечным, неизведанным и чарующим. По чернильному небосклону проплывали, словно стайки лебедей, перистые, почти не заметные облака. На ветру колыхались ромашки, лилии и пионы, волнуя это цветное море, мерцая в лунном свете, повторяя дуновения весеннего ветерка. Невидимые соловьи пели посреди неба, благословляя ночь, и, казалось, только благодаря им так тонко пахли цветы, и так остро ощущалась страсть. Ночь, как всегда, была полна сюрпризами. Где-то далеко ворковали голубки, создавая вместе с соловьиной трелью милую мелодию. А запах майских цветов сливался с ароматом лондонских улиц, наполняя трепетом и нежностью. Город погрузился в легкий сон, позволяя ночным маленьким радостям торжествовать в нем, разносить дурман по проспектам и площадям. Столица находилась в мягких объятьях сна, отдыхая от шума и суеты, готовясь у новому утру. — Так дело не пойдет, — прошептала Джулия, прижимаясь к мужу. — Так скоро у нас появиться еще один ребенок, а нам и так тесно, ведь Роберт вырос, и Элеонора подрастает. — Нам не будет тесно, — ответил Джордж, Джулия непонимающе захлопала ресницами. — Мы скоро переедем. — Куда? Ведь у нас нет денег купить что-нибудь! — возразила Джулия, выскальзывая из объятий мужа. — Почему? У нас есть квартира! — возразил он. — У нас есть большая квартира на Бонд-стрит, мы сделаем ремонт. — Это квартира твоего отца! — от былой идиллии не осталось и следа, в принципе, с Джулией было всегда так. Ее испанский темперамент давал о себе знать: она легко воспламенялась, и они быстро переходили от страсти к спору. — Это моя квартира, она стала моей с совершеннолетием! Почему тебе так сложно это принять? Это чудное жилище, — спокойно проговорил Джордж. — Джордж, мы... — Все налаживается Джулия, я дам тебе достойную жизнь. Ты мне веришь? — он обнял ее, Джулия почувствовала, как счастье и тепло разливается по жилам. — Верю. Значит, будем делать ремонт? — на ее лице появился знакомый румянец, а глаза озорно засияли. — Будем. Все, как ты захочешь, — оправив одежду, забрав бокалы с вином, они отправились в дом. Утром они долго нежились в постели, купаясь в утреннем солнце, заливавшем помещение. Дженни открыла дверь; для нее было трудно осознать, что теперь у нее комната, отдельная от родителей. Она вошла и запрыгнула на постель между мамой и папой. Джулия прижала дочь к себе, весело рассмеявшись, Джордж как-то странно посмотрел на всех. — Поехали смотреть квартиру, — произнес он. — Я сам там был пару раз.***
Октябрь 1948. Новости были утешительными. Злость и обида так сильно засели в ее душе, она просто сроднилась с ними. Но радоваться совсем не хотелось, не получалось, да и разве можно было радоваться чужому несчастью? В первые минуты ее охватило это чувство, когда в середине лета позвонила Энди, сообщая, что Мириам родила мертвого ребенка. Елена хотела торжествовать, но мораль и совесть не позволяли ей это делать. Как же все сложно было! Прошел почти год, а она так и не ощутила себя свободной. Ей нужна была отдушина, и она ее нашла. На одной из выставок в галереи, где устраивал свое выставку один из знакомых Джулии — фотограф Йен Фергасон, который уже выставлялся почти полгода назад у них. Елена не успела с ним познакомиться, так как и прошлую, и эту выставку вела сама Джулия. В прошлый раз она готовилась к экзаменам, а в этот уезжала с Верой в Париж по делам музея. Вере нужна была помощь в переговорах, да и она посчитала, что дочери необходимо развеяться. — Кто эта очаровательная леди? — спросил он у Джулии, глядя на Елену, одетую в серое платье и в туфлях на высоченных каблуках. Она уже шла к ним и знала, что он спрашивал у Джулии; от его жадного, поглощающего взгляда просто нельзя было укрыться. — Елена Сван, куратор, — произнесла Елена, протягивая руку. — Йен Фергасон, — он поцеловал тыльную сторону ладони. — Я пойду к Джорджу, который мило беседует с какой-то блондинкой, — Джулия мило улыбнулась, хотя Лена знала эту хитрую улыбку. — Иди, иди, покажи, кто в доме хозяин, — сказала ей Елена. Она ушла, оставив их наедине. — Вы любите фотографии? — спросил он. — Да, я часть этого праздника, часть Галереи Фоксов. — А я владелец этих работ, — Елена слегка отвернулась от него. — Я знаю. — А Джулия Лейтон — ваша подруга? — спросил он, его взгляд ласкал. — Да, мы уже давно дружим, а вы как с ней познакомились? — Елена отпила вина. — Я был знаком с ее матерью, еще тогда, в далеком тридцать шестом, я был молод, мне было восемнадцать, — значит, сейчас тридцать, прикинула Елена. — Я просил дать мне возможность, но она уезжала, запирая галерею. Потом началась война, я проводил выставки по возможности, если позволяли любовницы. Война закончилась, и я узнал, что галерею открыли, раздобыл деньжат и упросил Джулию. Она нравится мне, — отстранено произнес Йен. — Она замужем, — возразила Елена, — они вместе уже три года. А вы женаты? — она одернула себя: какого черта она задает такие вопросы постороннему человеку. — Разведен, и нет детей. А вы? — Я свободна, оправляюсь после неудачной любви. Он бросил меня, чтобы жениться на богатой наследнице, — это прозвучало горько. — Вот как — брак по расчету? — он приподнял бровь. — Не знаю, какое это имеет значение сейчас, — ответила она, загадочно смотря ему в глаза. — Не хотите потанцевать? — и они поставили бокалы на поднос официанту. Потом он вывел ее из толпы, прижал к стене, поцеловал, но Елена не вырывалась, а прижалась сильней. Его руки скользили по ее стану, проникая под юбку, она ощущала его возбуждение и таяла от того, что уже давно не ощущала такой ласки. Она очнулась, как услышала звук молнии, оттолкнула его от себя, отходя в сторону. Йен ушел, оставляя ее одну. Нет, это было сильнее ее, забыть Тома она не могла, слишком сильно любит, но Елена должна это сделать, ради себя. Несколько дней спустя Елена пошла прогуляться по магазинам и снова встретила Йена, он улыбался, когда заметил ее, и, расплатившись, подошел. Йен Фергасон стал красиво ухаживать за Еленой, которая за две недели поняла, что сдалась. Нет, она не любила или привыкла считать, что, кроме Тома, ей никто не нужен. Но испытывала к Фергасону нежные чувства. Тем более, как бы она не упиралась, ей нужен был мужчина. Ей хотелось ощущать себя любимой и желанной, чтобы дарили подарки, оказывали знаки внимания и восхищались, как богиней. Йен родился в Берлине, ему было уже тридцать, но он был несчастен. Его отец умер рано, и в семнадцать юноша бежал в столицу, понимая, что новая власть в Германии ведет страну в тупик. Когда ему было двадцать три, мать нашла ему невесту, он влюбился, а она уже давно сгорала от страсти к нему и хотела выйти замуж. Она знала о его бурной молодости, что он менял женщин как перчатки, приминая деньги от богатых любовниц, но, несмотря на это, три года они прожили счастливо. Потом ей стало скучно, и она соблазнила его друга; так продолжалось еще три года. Йен был ни сном ни духом об изменах жены, потом узнал, что, возможно, бесплоден и что его жена неверна. Все открылось тогда, когда она сказала, что ждет ребенка. Йен знал, что не может быть его отцом, и подал на развод. Целый год они делили имущество, затем он уехал в Нью-Йорк развеяться, где и начался бурный роман с одной замужней дамой. А следом были приключения в США, там он узнал, что у него есть шансы стать отцом. Йен ушел из ее жизни, ничего не сказав, просто уехал обратно в Лондон. Сейчас он встретил Елену, и ему нужны были серьезные отношения, по крайне мере, так казалось ему самому. Так быстро Елена не собиралась падать в его объятья и поэтому постоянно держалась на расстоянии.***
Отворив дверь квартиры на Бонд-стрит, Джордж впустил серую кошку на счастье. Сегодня они по-настоящему переехали в свое жилье. Он помнил, как все лето Джулия постоянно ездила сюда, следя за процессом ремонта, почти забросив работу. Когда открылись Олимпийские игры, Джулия стала все чаще бывать в городе, делая новые и новые кадры, наслаждаясь этим зрелищем. Все медленно, но верно вставало на свои места. Джордж ухмыльнулся, ставя Дженнифер на пол, она, быстро распахнув, свое малиновое пальтишко, бросилась прямо по коридору в спальню, прыгнув на большую кровать. Джулия села на кушетку, Диана здесь жила недолго, и поэтому ее присутствие здесь не так сильно ощущалось, как в Гарден-Дейлиас. Квартира была огромной. У Дженни была своя комната, где она могла спокойно рассаживать своих кукол в домике, носиться, как угорелая. Джорджу достался бывший кабинет Виктора, который к тому же являлся библиотекой. Еще одна большая и две небольших комнаты пустовали, Джулия пока не придумала, как применить их. Гостиную они совместили со столовой, что позволило сделать проявочную комнату для Джулии. Интерьеры были мягкими, нежными и в то же время небрежными, Джулии не хотелось помпезности, чтобы достаток бросался в глаза, ей больше нравился слегка потертый лоск, какой у них был сейчас. Она многое сохранило из того, что осталось в наследство от Виктора. Ей еще не было двух, а она говорила будто старше своих лет. Дженни взяла его за руку, ведя в свою комнату. Как куколка, подумала Джулия, она совсем не похожа на его родню, нет, в ней еще ярче проявилась испанская кровь — смуглая, будто она каждый день проводила под палящим солнцем, яркая шатенка, задиристый вздернутый носик, а глаза уже сейчас очаровали, такие бездонные, такие глубокие, как два карих колодца. До Джулии доносились обрывки их разговора, Дженни смеялась. После сытного ужина Дженнифер ушла спать, а Джордж и Джулия остались у камина в столовой. Им было хорошо вдвоем, гораздо лучше, чем раньше. Теперь, когда познали друг друга, оставив некоторые тайны в сердце, они стали как два сплетенных растения, как два слившихся воедино ствола деревьев. Джулия до сих пор боялась очнуться от сладкого дурмана, проснуться и понять, что всего этого у нее никогда не было. Все и в правду было как во сне: замечательная дочь, любимая работа, а теперь и свое жилье. Их жизнь приобретала форму и цвет, давая ответы на простые вопросы. В октябре всегда такая погода: безжизненное небо с вечно серыми тучами, застилающий дороги туман и непрекращающийся дождь напоминали: лето уже не вернуть. Джулия потянулась в теплых объятьях Джорджа, спрыгивая с постели. Она умылась и отправилась готовить завтрак. Она заварила себе этой противной травы, конечно, Джулия мечтала подарить Джорджу сына, это было нужно не только ему, но и Виктору, ведь Джордж — старший сын, он будущий глава семьи. Сегодня же Джулия ощущала неготовность стать вновь матерью. На запах свежих тостов и жаренного сыра и бекона пришли домочадцы. Джордж поцеловал ее в щеку, помог накрыть на стол. После завтрака Джулия поехала к отцу проведать его и Флер. Сестре в этом году исполнилось тринадцать, и она уже превращалась в дивную красавицу, совсем не похожую на их мать, пошедшую в английскую породу. Флер стала ветряной и романтичной, и это иногда беспокоило Джулию. Флер вечно сомневалась в себе. Джейсон же не считал, что во Флер что-то не так, зная особенности психики ее возраста. Флер превращалась в женщину, и изменения в ней стали неизбежностью. — У нас все хорошо, — ответил Джейсон, успокаивая дочь. — Флер учиться отлично, взрослеет, ты тоже такая же была в ее возрасте. — Была и поняла, что не могу быть такой дольше, — Джулия вздохнула. У этих двух сестер еще много будет виражей, крутых взлетов и падений. Осталось только гадать, какие сюрпризы преподнесет судьба их поколению.