Мы потому и любим закат, что он бывает только один раз в день. Рэй Бредбери, «Вино из одуванчиков»
Ноябрь 1979. Диего бежал по траве, устланной мокрыми, сизыми листьями, пуская пестрого змея. Мери-Джейн поглаживала свой круглый живот. Они уже год жили в этом доме, который с такой заботой для них выбрал Гарри, пока она возвращала к жизни Антонио в Мюнхене. Килбурн-Холл находился, словно на острове, в зеленом море лесов, почти со всех сторон окруженный тихой, неглубокой речкой. Здесь, М-Джейн надеялась, Антонио станет намного лучше, но вместо этого она поняла, что муж все больше отдалялся от нее, замыкаясь в себе. Его мучили порой адские боли, в такие минуты он прогонял ее от себя, полагаясь на заботу врача. Она хотела ему помочь, но взамен получала раздраженность. Правда, однажды ей удалось настоять на своем, в ту ночь она осталась рядом с ним. Ей безумно захотелось доказать ему, что они еще способны любить друг друга, как прежде. Она поверила в счастье, но утром он жестоко отпихнул ее от себя. Через два месяца она поняла, что ждет от него ребенка. Ее счастью не было предела, она так хотела поделиться с ним этим, так хотела, чтобы это заставило его перестать жалеть себя и наконец начать бороться за свое существование. Она села в кресло напротив него, радостно сообщая новость. Антонио мрачно посмотрел: — Мои глубочайшие поздравления — тебе и Георгу Хорту, — кровь отхлынула от сердца, она резко встала, в бешенстве роняя на пол дорогой итальянский стеклянный столик, который был гордостью Антонио. Столешница разбилась на мелкие куски, чашки с чаем и тарелки с печеньем ударились о пол. — Да как ты смеешь! — прошипела женщина. — В этом нет ничего постыдного, — начал он. — Вы с Георгом вместе работаете. Ты молодая женщина, которой всего лишь двадцать пять. Не стыдись себя... — Ублюдок, — процедила она сквозь зубы, — я все принесла на твой алтарь, а ты смеешь меня упрекать?! Я ушла с работы, занявшись чертовыми хвалебными политическими статейками, занялась твоими ничтожными картинками, не слыша не единого слова одобрения! На меня все свалилось: дом, наш сын, работа. А ты... ты ничтожен... А знаешь, почему? Ты просто не хочешь стать прежним! — М-Джейн, — он подкатился к ней, пытаясь взять за локоть. Он никогда не видел ее в таком гневе, никогда она не позволяла себе такое говорить, и вот сегодня она выплеснула все свои эмоции наружу. — Не смей меня трогать! Ты не имеешь право ни на меня, ни на Диего! — она выскочила с веранды, чувствуя, что сделает много глупостей, если не уйдет отсюда немедленно. Всю беременность она испытывала свой восторг одна, понимая, что только она несет ответственность за этого малыша. Диего пронеся мимо, она позвала его домой, и они вместе пошли обедать. Сегодня она отпустила всю прислугу, желая побыть в одиночестве. Мери-Джейн ушла к себе, прилегла в постель, не заметив, как сон сморил ее. Ее разбудила резкая боль в животе, она приподнялась на локте, ноги не слушались. М-Джейн пыталась справиться с собой, но ей не хватало сил, ее сотрясали судороги, она отчаянно цеплялась за столбики огромной кровати, пытаясь подавить громкие стоны, рвущиеся из горла. Антонио отбросил альбом, он редко рисовал в последнее время. Он так хотел отдалиться от жены, что не заметил, как она совсем одна осталась в маленьком своем мирке. Он замер, услышав в конце коридора приглушенные стоны. Антонио поехал по коридору, распахивая дверь спальни жены. М-Джейн с влажными, спутанными волосами лежала в скрюченной позе, мужчина заметил большое розоватое пятно на белоснежных простынях. Мери-Джейн силилась, стараясь не показывать, как ей больно. Он набрал номер Энди, от Грин-Хилла до Килбурн-Холла далеко ехать, но он надеялся, что врач быстро появится здесь. Время все шло, а Мери-Джейн не становилось лучше. Когда Энди приехала вместе с Авророй, Антонио уже потерял надежду на помощь. Энди выгнала его из спальни, и через час по всему дому разнеся крик младенца. Спустя время, Аврора вынесла и бережно передала ему шевелящийся сверток. — Это девочка. Рыженькая... — объяснила Аврора. — М-Джейн устала, но все позади. — Адора Мария, — прошептал мужчина, целуя ребенка в пушистый затылок. Он заплакал, испытывая облегчение. Он должен преодолеть себя, должен научиться заново жить ради детей и Мери-Джейн.***
Декабрь 1979. — Роджер! — она кинулась ем на шею, но быстро осеклась и разжала объятья, он отпустил ее, смотря прямо в ее глаза. — Привет... — Дженни, — прошептал он, заглядывая в ее глаза. — Сто лет не видел тебя. Как дела? — Все хорошо, — он оглянулся, они встретились в маленьком бутике, где Дженнифер подбирала себе вечерние платье. — Все просто хорошо. Помоги мне выбрать платье, у Виктора будет праздник... — С радостью, — он подал ей узкое коралловое, — примерь его, будешь просто красавицей. — Красавицей будет Бетти, — возразила женщина, но все равно зашла в примерочную. Когда Роджер откинул шторку, перед ним предстала обворожительная испанская красавица. — Вульгарно? — Нет, — он потянулся к ней, прижимая к стене, опуская штору, чтобы скрыть их от посторонних глаз. — Я хочу тебя, я с ума схожу по тебе много лет. Дженни, — его губы скользнули по ее шее, языком прикасаясь к пульсирующей жилке. Он стянул тонкие лямки платья, обнажая грудь, целуя ее и опаляя жаром. С той страной ночи прошло уже много бессонных ночей, много пустых дней. Дженни обвила его ногами, сдавлено прошептав его имя, жадно приникая к его губам. Она вздрагивала от каждого резкого движения, наслаждалась этими минутами, ощущая себя наконец счастливой. — Будь моей... — Я не могу, — пролепетала она, — у меня есть муж. — И у меня жена, но все можно изменить, я умоляю тебя, — он посмотрел грустно. — Я видел вчера Лили Роуз, — она задрожала. — Я пришел к некоторым выводам: она моя дочь. Только не отрицай этого... — Роджер... — она приникла к нему, — Роджер... я... я... — она заплакала, он крепче прижал ее к себе. — Я не могу уйти от него. — Я не прошу этого делать, просто быть иногда вместе. Ты несчастлива с ним, это написано на твоем лице, — Роджер стер слезы с ее лица. — Просто любить друг друга. — Что мы будем делать дальше? — спросила тихо она. — Я буду ждать, когда ты решишься наконец стать окончательно моей, — он поцеловал ее. — Я люблю тебя. — Ох, Роджер, ты не должен так говорить, ты просто хочешь меня, — она вышла из примерочной, смотря на себя в зеркало, она опять совершила необдуманный поступок. Снова оступилась. Роджер оставил ее, зная, что его время еще не пришло. Он хотел быть с ней, но пока внутри нее живут сомненья, то она никогда не сможет спокойно лежать в его жарких объятьях, наслаждаться его теплом, думая о нем. Теперь Роджер знал о дочери, и теперь он будет еще сильнее стремиться к Дженни Морган, желая навсегда сделать эту женщину своей.***
Весна—осень 1980. Весна в Монтре похожа на сказку. Дому было уже сто лет, Бетти помнила, как Фредди уговаривал ее купить его, не потому что здесь хорошие студии или абсолютный покой, у этого места была какая-то особая магия. Женевское озеро с его вечными загадками и незатихающими романтическими порывами, порождающимися им самим, и это место, где все всегда были счастливы. Наверное, это от магии всей природы. Жизнь там была тихой и размеренной, их не замечала публика, хотя в родном Лондоне давно привыкли к мирно прогуливающимся знаменитостям. Но здесь воистину можно было ощутить себя свободным, словно птичка. То ли это было от волшебства этого места, то ли от голубых гор, опутанных вуалью загадки, то ли от легкого воздуха или же от очарования города. Но именно здесь все становилось простым и понятным. Они бывали там столько раз, но каждый раз был, как первый. Швейцария для островных англичан всегда была притягательна своим духом, потому что она сама была островком рая в бурлящей Европе. Фредди подошел к Бетти, обхватывая ее округлый живот. Она снова ждала ребенка, но в этот раз не могла работать, потому что порой чувствовала себя скверно. Фредди, узнав о беременности, был готов исполнять ее любые прихоти и капризы. С ней было порой трудно, но ему очень хотелось еще одного ребенка. Бетти вздохнула и обернулась, Фредди улыбнулся, и Бетти положила руку к нему на щеку. Когда в феврале она сказала ему об этом, то он ощутил счастье. В Англии наступило время больших перемен, к власти пришла Железная Леди, все ощущали, что все меняется и что можно будет вернуться скоро в Англию насовсем, но все это не заботило Бетти, все ее мысли были сосредоточены на этом ребенке. Она боялась ревности Рэя, но тот отнесся к этому философски. Пока еще никто не знал о ее состоянии. Но все было не так безмятежно, как им представлялось. Это был июль, в Лондоне шли дожди, что так типично для столицы, но на Стаффорд-Террас было уютно и тепло. Бетти как раз зашла домой, когда позвонил Джеймс. Она подняла трубку, услышав его взволнованный голос, Анна была в больнице, она потеряла ребенка. И еще одна страшная новость... Елена Сван умерла от рака, она сгорела за неделю, как листок в костре. Перед глазами у Бетти все поплыло, Елена была ей как мать, она знала о них с Фредди, всегда поддерживала ее, что будет теперь? Бетти чуть не упала, Фредди поддержал ее, в ее положение было опасно волноваться. Анна была белая, как смерть, а Джеймс был очень подавлен, но Анна, как всегда, собрала волю в кулак, чтобы достойно похоронить мать и поддержать отца. Иногда думали, что у нее холодное сердце, но только Джеймс знал о ее истинных помыслах. В день похорон шел опять дождь. Бетти шла под руку с Фредди, рядом с Анной и Джеймсом, когда заметила отца с матерью. Флер окинула взглядом хрупкую фигурку дочери, та опять ждала ребенка. И в кого превратил ее Фредди? В пламенную кобылку, которая рожает чуть ли не каждый год. Она ничего не сказала, просто прошла мимо матери, словно не замечая ее. Бетти молодо выглядела — все то же лицо девочки — только во взгляде можно было найти признаки возраста. Фредди так же тяжело переживал утрату, он любил русскую красавицу Елену Сван за ее доброту, сердечность, и поверить в то, что такой прекрасный человек умер, было трудно. Роберт же впервые увидел внука, зять держал его на руках, такой же темноволосый, такая же смуглая кожа, только глаза выдавали, что он сын Бетти, в этом сомнений не было. После похорон они исчезли, и Роберт не успел даже сказать ей что-нибудь. Только через два месяца он услышал о дочери. Тридцатого сентября родилась Элен Виктория. Почему Бетти и Фредди назвали так дочь? С Рэем Бредбери все понятно: сына Бетти назвала в честь писателя, а вот с именем дочери не все ясно, может, Бетти решила назвать дочь таким именем, потому что Элен — это производное от Елена. В этот раз беременность и роды были для Бетти тяжелыми. С Фредди у них похолодели отношения, но это было временным явлением.***
Антонио отошел от картины. Получалось неплохое творение. С момента появления Адоры на свет, ему многое пришлось понять и изменить. Он начал тренироваться, почти каждый день маленькими шагами передвигаясь по своей комнате, превозмогая боли. Вскоре боли стали отступать, и мужчина смог выходить из комнаты ночью, чтобы увидеть, как спит его жена. Мери-Джейн совсем изменилась, она больше не была той девочкой, с которой его свела судьба много лет назад. В зеленых глазах появилось печальное выражение, она почти всегда молчала, стараясь находиться больше с детьми. Он хотел все вернуть на место. Мери-Джейн же все больше отдалялась, как далекая звезда. Но вскоре все изменилось, и в их семье появилась гармония. Антонио нашел М-Джейн на балконе. Он подошел к ней, она обернулась, смотря в его глаза. Зная, что дети, может быть, еще не спят, он прижал ее к мраморным толстым перилам, сминая ее губы в страстном поцелуе. Они без долгих прелюдий и ласк получили то, что хотели друг от друга, тяжело, прерывисто дыша, унимая биение сердца и дрожь в конечностях. М-Джейн удивлено посмотрела на него, догадываясь, что на теле останутся мелкие синяки от вдавившегося в кожу мрамора. Антонио нежно обнял ее, мягко целуя в локоны. Она любила такие бурные минуты, что были в их жизни всегда. Они могли утолять голод где угодно, это даже подстегивало их еще больше отдавать друг другу все, что можно дать. — Прости меня за все, — проронил он. — Я давно уже все забыла, неужели каждый день ты будешь это делать, напоминая мне о прошлом, — она положила голову к нему на грудь. — Я хочу все забыть, но мне трудно... — Мы должны, иначе не сможем идти дальше, — в ее зеленых глазах зажглись искорки надежды. — Я люблю тебя, — прошептал он. — Я тоже люблю тебя, — тихо ответила она. И это не были опошленные с годами слова, фраза по-прежнему имела тот же смысл, что и много лет тому назад. Все же их чувства не померкли и не угасли, а с каждым годом крепли и разжигались с новой силой, как костер.***
Апрель—август 1981. Ее втолкнули в комнату для наказаний. Как же она ненавидела эту чертову школу! Как же ее бесили эти строгие мисс со своими нравоучениями: это не читай! это не пой! это не слушай! Поэтому, в очередной раз, ее наказали за то, что она исполняла одну из песен своей сестры, она обожала ее, она восхищалась ею, ее талантом, ее характером. Сейчас мисс Аперсон, сказала ей хорошенько подумать над своим поведением, и все случилось из-за того, что она пела песни ее сестры, здесь почему-то считали это развратом, но она разврата упорно не видела. Она снова стала напевать, зная, что все равно позвонят ее отцу и все расскажут ему, просто глупо было это делать. Тот в выходные прочитает ей целую мораль «Какой надо быть...», а ей всего семнадцать, она хочет дышать свободно, любить, но он ничего ей не позволяет. Она не могла, как Бетти, сказать отцу «нет», он всегда находил тысячу доводов, чтобы она согласилась. Вечером, выйдя из комнаты для наказаний, или, как они прозвали ее, каморки Папы Карлы, она пошла в сад гулять. Их школа находилась за Лондоном, пять дней они проводили в этих стенах и выходные дома. Рядом с их школой находились сады, но девочки из их школы, кроме маленькой компании, и не мечтали о том, чтобы завести парня и встречаться с ним. Флора не боясь нового наказания, карабкаясь по раскидистой яблоне, девушка перелезла через забор. Она дошла до садов и увидела охапку тюльпанов, это ее любимые апрельские цветы, они просто лежали на скамейке. Она взяла один, желто-красный, махровый, и прижала его к щеке. — Вам нравится этот сорт, — она обернулась, перед ней стоял молодой мужчина. Он сделал шаг навстречу, и Флора увидела его арабские темные опасные, как ночь, глаза, лицо, выточенное, словно из мрамора, с греческим носом и мягкими английскими скулами, вьющиеся темно-каштановые волосы. Он был выше и намного сильнее, она могла бы испугаться, но не стала. В нем не было ничего отпугивающего или устрашающего, наоборот, он притягивал ее. — Правда, чудесные? Это мой новый сорт. «Флора», — она мягко улыбнулась ему. — Почему ты улыбаешься? — он как-то легко перешел на ты, избегая все формальностей. — Потому, мое имя тоже Флора, — она протянула ему цветок, возвращая. — Флора Спенсер. — Оставь себе, прекрасная Флора. Вы где-то неподалеку живете? — спросил он ее. — Я учусь здесь в школе, — Флора не стала скрывать свой возраст, — через год заканчиваю. Вы не представились. — Ах, да. Ричард Бленд, селекционер, — она засмеялась. — Я это уже успела понять, — он сжал ее руку, — Мне пора, — небо уже потемнело. — Когда я тебя увижу? — Завтра, в это же время, — он поцеловал ее руку, и она убежала, ее отсутствие никто не заметил, и она благодарила небо, что ей повезло. Лежа в постели, она все думала о Ричарде, никак не могла прогнать его из своих мыслей. Ей было семнадцать, но его это не отпугнула разница в десять лет, у них оказалось много общего, те несколько часов, что они проводили вместе в будничные вечера давали ей силы, чтобы прожить скучные выходные. Она знала о нем много. Он был из бедной семьи, и цветы стали его большой любовью. Мать воспитывала сына одна, и сделала все, чтобы он получил хорошее образование. Флора влюбилась в него без оглядки. Месяц пролетел, как одно мгновенье. Почти каждый вечер Флора сбегала по раскидистой яблоне, идя по заросшей осокой траве, выбрав этот путь, чтобы остаться незамеченной. Она была вдохновлена дерзким примером своей сестры, думая, что ей удаться обмануть отца. Ричард влек ее к себе, манил, как пчелку к ароматному летнему цветку. Рядом с ним она расцветала, надеясь, что это счастье будет вечным, таким вечным, что ей не придется узнать, что такое мир без любимого мужчины. Флора хотела быть сильной, и силу эту она искала в Ричарде, ощущая, как все глубже погружается в его слова. Ему тоже было легко с ней, юность компенсировалась умом и красотой. Флора милая девушка, на такой бы он мог жениться, завести с ней семью. Но он ощущал в ней какую-то напряженность, скованность после того, как она приезжала после выходных в школу. Однажды, вернувшись в школу, Флора приготовилась сделать решительный шаг. Ричард ждал ее, когда девушка пришла на их место, где они проводили вечера за беседами и поцелуями. Он сам хотел этого, так же, как и она. Расстелив покрывало под сенью яблонь, он разлил им сидра. Она до этого пила вино дома на праздниках, но никогда не напивалась. Роберт любил называть свою дочь алкоголичкой, но это не могло быть правдой, несмотря на образ жизни Бетти. Ричард посмотрел в ее глаза, заглядывая, словно в море, он уже тонул, предательски дрожали руки. До нее у него было немного женщин, но он знал, что им нравится. Его пальцы скользнули по ее скулам, гладя ее шею, она, как кошка, тянулась к нему, ожидая новой ласки. Ричард оголил ее плечо, его губы были такие мягкие... Флора расстегнули пуговки на его рубашке, задохнулась, опьянела от ласк. Его пальцы путешествовали по ее телу, он обнажал каждый сантиметр ее тела. Ей было хорошо с ним, она прижалась к нему. — Ты меня любишь? — спросил он. — Да, — выдохнула она. Он был нежен с ней, и ей казалось, звезды светили только им. Они оказались в каком-то волшебном мире, где были только вдвоем. Ричард, охваченный огнем, как и Флора, понял, что для них нет пути назад. Теперь они принадлежали друг другу. Кроме М-Джейн и матери, об этом никто не знал, и Флора бережно хранила свою тайну, с ужасом думая о том, что через месяц начнутся каникулы, и они расстанутся до осени. Она не хотела его терять, поэтому отчаянно искала способ, чтобы они смогли видеться. И нашла. Флора упросила отца отпустить ее на лето в Аллен-Холл к деду, где девушка смогла бы на лошади доезжать до Садов и свободно проводить с ним вечера, все так же пылко любя его, отдаваясь крепким объятьям. Все почти получилось у них, пока Алиса, приехавшая погостить к Виктору на неделю, не заметила, как Флора допоздна каталась на лошадях. Она решила проследить за ней, и обнаружила свою сестру обнаженной в объятьях кого-то садовника, и тогда все рассказала Марку, а сама уехала в Швейцарию отравлять жизнь Бетти своим присутствием. Это был теплый июль. Марк действовал мгновенно. Он нашел знакомых и попросил этого Ричарда отправить подальше на стажировку, чтобы за это время выдать дочь замуж за кого-нибудь «хорошего» человека. Он радовался, что в городе не было Бетти, потому что та бы заступилась за Флору, но сейчас Флора была одна, даже дед не смог помочь. Ричард сказал ей о том, что его надолго отправляют на стажировку, что это важно для него, но ради нее он готов остаться. И тут до нее дошло: отец все знал, это его рук дело. Она ничего не сказала любимому, только поцеловала его и уехала. Марк появился неожиданно, и Флора знала: она покорится ему, как всегда. — Я сделаю из него отбивную! — крикнул он. — Это все та дрянь отравляет тебе мозг. Сама переспала с половиной Лондона, потеряла невинность бог знает с кем, и еще учит тебя быть шлюхой. Он завтра уедет, а не уедет, так я сам посажу его! — и она согласилась с ним. Флора написала короткую записку, оставив ее на их месте. Ричард, найдя ее, заплакал впервые во взрослом возрасте: Прости, но я выбираю твое будущее. Мы должны расстаться. Я буду любить тебя всегда, потому что я твой цветок. Часть моей души уйдет вместе с твоей. Флора Она покорилась отцу и, навсегда отдав сердце Ричарду, решила больше никогда не любить, потому что отец душил в ней ту теплоту и ту доброту, которую нашел молодой садовник. Чтобы не разрушить брак родителей, она соврала Элеоноре, сказав, что она больше не любит Ричарда. Иногда стоит чем-то жертвовать ради кого-то, даже собой.***
Весна 1981. Он рос без любви и ласки, прожив восемнадцать лет на этой земле, он наконец-то узнал, кто его родители. Все свое детство Джозеф Алан Питерсон провел в приюте с монахинями, его много раз хотели усыновить, но как каждый раз замечали его упрямый характер и отказывались. Но ему нравилось быть нужным, заботится о других. Младшие мальчишки искали его поддержки, старшие не считали его задирой. Интеллектуал, перечитавший все доступные ему книги. Сестры постоянно спрашивали себя: ну как можно было отказаться от такого ребенка? У него не было богатого детства, хотя все происходящее в его жизни мальчик считал правильным, и то, что он не оказался в вечно раздираемой пороками семье, было хорошим знаком. Он никогда не делал ничего плохого, никого не обижал, но ему не хватало семьи, того, кто бы подбадривал его, направлял. Он рос, и все удивлялись его смышлености. Однажды он услышал, что его родители из богатых, но его тогда это мало заботило. Он остро ощущал порой одиночество, иногда он злился на жизнь за то, что она с ним так обошлась. Потом ему исполнилось восемнадцать, и он решил, что просто обязан стать врачом. Он уходил от сестер-монахинь с легким сердцем, еще не зная, что там сделает открытие для себя, самое большое открытие в своей жизни. На стенде в колледже он увидел портрет Виктора Лейтона и понял, что они схожи внешне. Его часто сравнивали с Гарри Лейтоном, который был блестящим выпускником колледжа. Он пришел снова в приют, пришел искать правду, хоть какой-то ответ на свой непростой вопрос — кто он? Сестра Роберта печально взглянула на него и достала конверт, пожелтевший за годы, он заметил дату — 12 октября 1968, ему тогда было всего лишь пять лет. Джозеф вскрыл конверт. Джозеф, Я пишу тебе из тюрьмы, туда куда засадил меня твой отец. Все эти годы у тебя была семья, но ты ей не был нужен. Твоя мать, бессердечная дрянь, изменяла твоему отцу со всеми: со мной, с художником и другими. Она думала, что отец ее ребенка Ришар Полански, но только недавно я узнал: этот мужчина не может иметь детей. Он бы никогда не признался в этом, но, подвыпив, выложил мне все, и теперь я знаю правду: твой отец Роберт Лейтон. Флер Лейтон поверила глупой сказке, что у тебя порок сердца, она отказалась от тебя и ни разу за все это время не поинтересовалась, что с тобой и где твоя могила. Эта шлюха из высшего света ничего не сказала твоему отцу, просто не посмела, он даже не знал, что она была беременна. Она хотя бы умудрилась дать тебе одно из имен твоего деда — Виктора. Теперь ты знаешь все. Пока мог, я помогал тебе, но сейчас Роберт и его помощник Боми Бульдасар засадили меня за решетку. Все эти годы я старался уберечь тебя и уничтожить твою семью. Когда ты прочитаешь это письмо, я покончу с собой, не хочу, чтобы Роберт смотрел на мои унижения. Но он все равно когда-нибудь упадет. Я обеспечил твою жизнь всем, в банке есть счет на твое имя, ты можешь оплатить учебу, купить квартиру. Помни, что у твоей так называемой семьи нет сердца. Арман МакОлла Джозеф открыл другой тугой конверт, находя там неопровержимые доказательства того, что он Джозеф Алан Лейтон. Он смял листок и, не попрощавшись, вышел на улицу. Джозеф поймал такси. Он решился съездить в Гарден-Дейлиас. Стоя перед домом, он сжал письмо Армана МакОлла, не решаясь посмотреть в глаза всей его семье. Он развернулся и пошел прочь. В своей беде он был не одинок: его сестра тоже не общалась с родителями, но вышла замуж за сына этого Бульдасары, который погубил Армана МакОллу. Джозеф поднял глаза к небу, все было слишком запутанным, все сплелось в непонятные кружева, узор, который он не мог разглядеть.