Жизнь без любви не жизнь, а существование. Без любви жить невозможно, для того и дана душа человеку, чтобы любить. М. Горький
Декабрь 1981. Машина остановилась у величественного замка, роскошь которого говорила о хорошем вкусе хозяина. Арман МакОлла щедро его одарил, он смог себе купить новенький «Мерседес», скромную квартиру. Джозеф открыл дверь, его встретила маленькая приветливая служанка. Он отдал прислуге кожаную куртку и перчатки, отметив про себя, что девушка изменилась в лице, краски вмиг поблекли. — Я скажу сэру Виктору, что к нему гости, — запинаясь, сказала она. — Пойдемте со мной, — они прошли через картинную галерею, Джозеф с любопытством разглядывал портреты предков. — Ждите меня здесь, — они остановились перед резной дверью. Он смог войти в комнату и осмотреться через несколько минут, вся библиотека была залита светом. — Меня зовут Джозеф Питерсон, я фармацевт, — начал он. Диана повернулась к нему, эта немолодая женщина была прекрасна, ее лицо было гладким, обрамленным каштановыми упругими локонами, такие прически носили в роскошные джазовые двадцатые, ее зеленые глаза наполнились страхом. Она глубоко вздохнула, на этот вздох обернулся Виктор. И замер. За долгую жизнь он столько всего повидал, но никогда не видел себя в молодости. Этот молодой человек был так похож на его Гарри, на его единственного внука. — Вы? — выдавил он из себя. — Кто вы? — Возьмите это письмо, — Джозеф протянул пожелтевшую страницу. Виктор пробежался по строкам, узнавая почерк Армана МакОллы. Диана испуганно смотрела на мужа, получая из дрожащих пальцев супруга письмо. — Я не могу в это верить, — пролепетала Диана. — Я просто не могу поверить, что Флер так подло могла поступить с сыном. Какая же она мать после этого? — А я еще ратовал за этот брак! — Виктор сжал кулаки. — Ты знаешь, Диана, какая она мать? То, что она сделала с Бетти и Алисой просто невообразимо. Но они его родители. Неужели ты не был у Роберта? — Я не смог, — ответил Джозеф. — Неужели вы просто так верите мне?! — вспылил Джозеф, это хладнокровие выводило его из себя. — Да, — проронил Виктор. — Ты похож на меня и на Гарри. В тебе что-то есть и от Джейсона, твоего другого деда. — Я пришел не для того, чтобы стать частью этой семьи, а чтобы бросить вам обвинения, но я не могу это сделать, — Джозеф опустился перед Дианой на колени, он спрятал свое лицо у нее на коленях. — Мы Лейтоны, — произнесла Диана. — Мы все одна семья.***
Апрель 1982. С тех пор, как Джозеф вошел в эту семью, прошло не так много времени, но он уже сдружился со всеми ними. Флер позорно бежала в Штаты, так и не поговорив с ним, так и не попросив у него прощения за все эти годы одиночества и обмана. Она уехала, но лучше не стало никому. Роберт пил, и в свои восемнадцать по настоянию Джорджа и Виктора Джозеф стал правой рукой деда. Джозеф понимал дядю и деда: все семья имела проценты от дохода на банковских счетах, и никто не хотел, чтобы их пустили по миру. Только восемьдесят процентов принадлежали Виктору и Роберту, а остальное — другим акционерам. Роберт, с которым парень поначалу был настороже, оказался не так и уж плох, а потом у них появились общие интересы на работе. Джозеф молил Бетти помириться с отцом, но та была непреклонна. Именно с Бетти ему было проще всех общаться, иногда он даже жалел, что она его сестра, и он не может приударить за ней, но и Фредди тоже ему нравился. Еще ему нравилась компания Гарри, с ним они много проводили времени, оба врача по призванию. Гарри — главный хирург, он — студент-медик, женщины так и млели, когда они появлялись вместе. Только Гарри был женат и влюблен по уши в Холли, а Джозеф искал чего-то стоящего и примерял на себя каждую девушку, как новый пиджак. Дженни относилась к нему как милому младшему братишке, он знал о том, что за внешнем спокойствием их брака скрывается ее несчастное сердце. Джозеф видел, как влюблено она смотрела на Роджера Томпсона, и уговаривал ее подать на развод, но девушка сомневалась в Роджере и боялась. Флора, его ровесница, подружка, они много чего делали вместе, но она никогда не жаловалась на свои трудности. Только один раз ее прорвало, и она проронила, что за все эти месяцы она не была по-настоящему счастлива, и поведала о своем Ричарде. Но больше всех он мог говорить с М-Джейн, которая никогда не боялась ни правды, ни своих слов, только одного — потерять своего Антонио. Джозеф отмечал, прошлое Сержа его не отпускало, и это разбивало М-Джейн сердце. Ироничная судьба, часто размышлял Джозеф, с виду вся их жизнь красива, но внутри один сплошной обман. Они все страдали и чего-то не получали. Все жили, словно на вулкане. Все также прохладно они смотрели на старшее поколение, а старшие думали, что все они медленно падают вниз. Все менялось, ничто не стояло на месте, и тем более они. Если любишь, готовься страдать, если мечтаешь, готовься падать.***
Лето 1982. На месяц лета Гарри и Холли решили поехать в Монтре, к Бетти. Гарри нравился ее дом, где было хорошо им вдвоем, и Энтони с Луисом скользили, как угорелые, по мраморным полам. Но еще он взял с собой Флору, которая окончила школу. Холли посчитала, что юной девушке необходимо развеяться. После расставания с Ричардом ее спасли от себя самой братья и сестры; отец говорил, что они ничего не знают о настоящей жизни, но зато они куда больше него знали Флору. Если бы не они, то она бы пропала, ее охватила бы депрессия, и даже ее мать-психолог не смогла бы ей помочь. Хотя и у самой Элеоноры были сложности в жизни (ее давний друг Берти умер), и она осталась наедине со своими мыслями и ненавистью к Марку. Флора все это знала, поэтому поступила на исторический факультет назло отцу. Он даже не смог отказать Гарри, которому было еще сложнее, он попал, словно в западню, но поступить, как подонок, не смог. Просматривая газеты, Холли, как обычно, читала Гарри все подряд, даже при Флоре она не могла отказаться от их общей привычки — читать и при этом намазывать друг для друга тосты джемом. — Вчера умерла бродвейская актриса Офелия Майлз, — Гарри замер: когда-то они встречались. Офелия была так молода... Она умерла от малокровия, успев подарить мужу дочь. — Холли, милая, я пройдусь один, — она пожала плечами, не понимая его внезапную смену настроения. Он встал, поцеловав жену в губы и сестру в щеку, вышел на улицу вдохнуть свежего воздуха. Он дошел до дома, где жила семья Офелии, он даже не знал, что им сказать. Сказать, что сожалеет? Что не попытался сложить с ней свою жизнь? Но тогда у него не было бы Холли и близнецов, не было бы того счастья. Почему он сожалеет? Он постучался, открыл дверь, по всей видимости, Джерри, муж покойной. Он как-то оживился, когда увидел Гарри, точно хотел врезать ему. Джерри действительно накинулся на Лейтона, едва тот переступил порог. — Чертов ублюдок, она всю жизнь любила тебя! Она даже ребенка от тебя родила, — вывернувшись, Гарри непонимающе посмотрел на собеседника. — Что вы сказали? — в ту ночь, когда она призналась ему в любви, а он ответил, что ему жаль, она знала, на что шла. Раз он не захотел с ней остаться, женщина решила пойти на авантюру и родить от любимого человека ребенка. Это была его дочь, которая никому была здесь не нужна: ни ее мужу, ни ее отцу. Когда все узнали перед ее смертью об этом, даже горе не смогло их сплотить. Гарри шел до дому, смутно думая о той жизни, что могла быть. Хотя чего тогда Офелия от него хотела? Ему было всего двадцать три, он только начинал работать, только начал добиваться чего-то, поэтому так долго тянул с их с Холли свадьбой, хотя и любил ее до безумия. Ну, почему она ничего ему не сказала? Теперь восьмилетнюю девочку, которая стала изгоем, должны были принять члены его семьи. Как к этому всему отнесется Холли? Как бы там ни было, бросить ребенка он не мог. Холли пришла домой вечером, когда Гарри и Флора готовили на кухне. Последняя дипломатично взяла тарелку с собой, забрала детей и ушла с ними наверх. — Нам надо поговорить, — Гарри посадил Холли на диван в столовой, его колотило: как же тяжело было все это сказать ей, особенно когда не знаешь, что она ответит. — Я ушел сегодня утром... — Ты расстроился из-за той заметки, ты знал эту актрису? — он отвел взгляд, унимая сердцебиение. — Да, знал, — он встал. — Она была моей любовницей. — Что?! Ты изменял мне, — она побледнела, и, поджав губы, отвернулась. — Господи, ты прекрасно знаешь, что до того, как я встретил тебя, я вовсе не был ангелом. С Офелией я расстался задолго до нашей встречи. У нее был жених, а я хотел только одного — затащить ее в постель. Потом мы расстались, и она собралась под венец, — он сглотнул, видя ее смущение. — У меня есть дочь, которая никому в той семье не нужна, и я хочу ее забрать. — Гарри, ты меня обманывал? — ее голос почти срывался. Он взял ее лицо, как чашу, успокаивая и целуя веки. — Нет же, нет. Я... я... люблю тебя, но так будет лучше, Холли, милая, — она прижалась к нему щекой. — Как ее хоть зовут? — он чувствовал, что она улыбается сквозь слезы. — Кэрри Энди, или просто Кэрри, — Холли гладила его спину. — Что ж, стоит попробовать, — пробормотала женщина.***
Осень 1982. М-Джейн и Антонио приехали в столицу. Мери-Джейн была на сносях, и все ее мысли были, конечно же, о предстоящих родах. Антонио любил детей, просто души в них не чаял. Он был хорошим отцом. С первых дней после рождения Диего он брал на себя часть обязанностей нянек и сам нянчился с сыном. Диего поражал его своими сообразительностью и умом. Антонио очень был рад тому, что в третий раз станет отцом. М-Джейн была такая молодая, но никогда не ставила карьеру на первое место. Антонио соскучился по любимой супруге, просто одичал без ее общества. Порой он думал послать к черту весь этот шоу-бизнес и просто жить. Но картины — это все, что он умел делать. Живопись тоже была его жизнью, как и М-Джейн. А если бы та когда-то не заставила его поверить в себя, то не было бы ничего. Живопись их связала, не будь бы он тогда в Штатах, то не встретил бы ее в Лондоне. Он не представлял жизнь без нее, не мог даже подумать о таком. Он облегчено вздохнул, притягивая ее к себе, гладя ее круглый живот, чувствуя, как под его теплой ладонью бьется новая жизнь. Через две недели Мери-Джейн подарила ему красивую дочь, и он бесконечно долго держал на руках темноволосую малышку. Диего являлся его копией, Адора больше же походила на М-Джейн, а третий ребенок — на них обоих. Мери-Джейн улыбнулась ему, муж удивлял ее с каждым днем все больше, за двенадцать лет их совместной жизни она научилась угадывать смены его настроения, иногда — мысли, но больше всего ее поражала глубина его чувств к ней и детям. — Я бы хотел ее назвать Фебой, — он замолчал, а потом прибавил. — Фебой Софией. — Звучит, как Фиби, — добавила Мери-Джейн, — но мне нравится. Люблю эту твою традицию... называть детей испанскими и английскими именами.***
После того, как Гарри вернулся в столицу, у него началась трудная жизнь. Хоть Кэрри и приняли, его дом стал вулканом. Они с Холли купили соседнюю квартиру, расширив свою. На работе он жутко уставал, и дома постоянно были скандалы, Холли тоже работала, да еще успевала приглядывать за детьми. Кэрри даже не пыталась сблизиться с Холли, она все время смотрела на Гарри, который не мог пойти против одной из них, оправдывая девочку тем, что для нее все ново и что она пока не привыкала. Гарри изнывал, они с Холли перестали быть страстными любовниками. Так женщина наказывала его за то, что он позволил рушить их семью, — и все это эгоизм самовлюбленной девчонки, которая сразу дала всем понять, что в прошлой жизни ей не отказывали ни в чем. Для Холли было бы проще избавиться от глупой девчонки, но тогда она потеряла бы Гарри, хотя... она уже его теряла. Виктор говорил, что это временные трудности, но Холли уже начинала в этом сомневаться. — Черт, она добьется, что я соберу вещи и уйду отсюда куда угодно, лишь бы не видеть это все! — кричала она, зная, что Кэрри наверняка подслушивает. — Холли успокойся, это временно! — он старался сохранять хладнокровие. — Что «временно»?! Я устала. «Бетти поможет»! — передразнила его она. — Но я не хочу все перекладывать на нее. — Холли, все наладится... — Знаешь, что? Я пошла, — и она выбежала на улицу. Гарри искал ее весь вечер, и, придя домой, ожидал найти ее там. Без Холли было как-то тоскливо. Кэрри стояла, смотрела на него со стороны. Она прошлепала к отцу, похожая на Офелию и на него, такая же холодная, как все ирландцы. — Будет лучше без нее. Мама была лучше, — Гарри пришел в бешенство, он быстро воспламенялся, так же, как и гас. — Чем лучше?! Я люблю ее, понимаешь?! Это моя семья, и то, что я не женился на твоей матери, это не ее вина. Потому что твоя мать никогда не пыталась пойти против судьбы, — он тряс ее за плечи. — Лейтоны не избалованные, Лейтоны всего добиваются сами, и ты Лейтон, — он отпустил ее, унимая гнев. Тут вошла Холли, промокшая от дождя. Гарри втянул ее в дом, быстро раздевая и наливая ей бренди. — Гарри, прости меня, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Нет, это ты меня прости, — он поцеловал ее. Гарри не знал, что повлияло на Кэрри, но почему-то девочка стала другой, может, поняла то, что он хотел ей сказать, может, привыкла, может, видела, как, обнаженные, они с Холли лежали у камина, бесконечно даря друг другу нежность и любовь. Что это могло все значить?***
Весна 1983. Всю ночь и полдня не было вестей. Он почти не спал, выкурил три пачки сигарет и выпил семь стаканов кофе. Волнение захлестывало. Неважно, кто родится, главное, чтобы все было хорошо. Ожидание просто убивало его. Для него это ожидание было не первым. Его чуть не хватил приступ, когда он увидел, как вывозили женщину, закрытой простыней, и шептались: «Хорошо, что еще жив ребенок». А что, если это его Бетти? Нет, это исключено, это просто невозможно. Потом его позвали в палату. Бетти уже лежала на кровати, а рядом, в колыбельке, было два маленьких свертка. Фредди взял ее руку, зажимая в своих больших ладонях и прижимая к губам. — Ты не рад? — спросила она. — Почему «не рад»? — удивился он. — Так это сын? — он приблизился, Бетти погладила ямочку на его подбородке. — Нет, — прошептала она. — Я очень рад, — ответил он ей. — Их двое, — тихо пролепетала она, он улыбнулся, и ей стало хорошо. — Как мы их назовем? — Бетти посмотрела через его плечо на дочерей. — Они разные, совсем не будут похожи друг на друга. — Может, Элизабет, как королеву? — он указал на малышку с темными волосами. — Да, а второе имя? Она же леди? — Ну, может быть, Элизабет Голди Лейтон-Бульдасар? Как тебе? — Я согласна... А вторую? — вторая была русая, даже черты лица другие. — Аллегра Хитер Лейтон-Бульдасар? — О, мне нравится! — Спасибо тебе, малышка. Наверное, это судьба наша с Рэем — жить среди женщин, — смеясь, сказал Фредди.***
Дженни вышла на улицу с покупками, она уже собиралась поймать такси, как перед ней остановился красивый синий «Пежо». Она не смогла сдержать возглас удивления, ее сердце, словно остановилось, мужчина в кабине широко ей улыбался. Он вышел из машины, распахивая перед ней дверь, помогая уложить бумажные пакеты на задние сидение. Она села рядом с ним, чувствуя, как от волнения почти не дышит. Когда он снова улыбнулся ей, она уже была готова ко всему. — Как же твои дела? — произнес он, заводя машину. — Вроде ничего, — ответила она, стараясь не смотреть на него, помня о его обаянии, из-за которого можно пропасть. — Неплохо, — пробормотал он. — Как твой муж? — она вздрогнула, в его присутствии она совсем не хотела говорить о Дилане. — Ничего не меняется. Как Николь? — Роджер положил ладонь на ее обнаженную коленку. — Все так же, — он замолчал, потом добавил. — Для меня ничего не изменилось. Я по-прежнему хочу быть с тобой, — она только сейчас заметила, что они едут вовсе ни к ней домой. Куда?.. — Я думаю о тебе почти каждый миг. Прошло почти четыре года, но я не могу забыть ничего... — Неужели ты так любишь меня? — спросила она. Они остановились перед гостиницей. Он так смотрел, что у женщины захватывало дух, в памяти появлялись прежние образы. Она боялась этих воспоминаний. — Ты знаешь это, — он потянулся к ней, чтобы поцеловать, Дженнифер благодарно ответила. Она упала с ним в пропасть, она хотела быть с ним, а не страдать. Она позволила себе пойти с ним. Впервые в жизни она поняла, что по-настоящему влюблена и впервые она по-настоящему ощущала себя настоящей женщиной. В ту ночь, когда раздувались шторы, как парусник, и огни ночного города освещали их кровать с голубыми простынями, он посмотрел в ее глаза, и ей стало как-то не по себе. — Ты прекрасна, — прошептал он, гладя ее бедро. — Дженни, я... — Что? — она оторвала голову от его груди. — Я хочу тебе кое-что сказать, — она смущено улыбнулась ему. — Я люблю тебя... — женщина замерла, не зная, что и подумать, она и раньше слышала от него эти слова, но после этой восхитительной ночи все изменилось. — Ты бабник и повеса, что женился лишь потому, что все твои друзья были женаты, — в ее темных глазах он увидел гнев. — Я слишком давно тебя знаю, уже лет семнадцать, дорогой. — Ты не можешь мне поверить?! — он привстал. — Да, я не смел никогда любить тебя, я не поверил, что ты оказалась со мной, я думал, что все это ненадолго. Я люблю тебя, еще не поздно начать сначала, — он за руку притянул ее к себе. — Мне уже тридцать шесть. Я слишком стара, чтобы начать сначала, и ты меня младше на целый год, — вздохнув, заключила Дженни. — Значит, ты ничего не чувствуешь ко мне? — Чувствую, — прошептала она, — я люблю тебя, но... — Чтобы быть вместе, необязательно заводить детей, мы взрослые люди, можем усыновить. Тем более у тебя взрослая дочь, и вторая подрастает, и у меня сын и дочь, — Роджер держал ее крепко в объятьях, — но ведь Лили Роуз от меня... — Неужели ты готов начать с чистого листа? — Готов, но пока не смогу подать на развод, — да и Дженни не готова была развестись. — Мне плевать, что люди думают, я просто хочу быть с тобой, а бумажка это не самое главное в жизни. Ты так считаешь? — Считаю. Но Дженни опять испугалась, и поэтому, перед тем как Роджер уехал в Лос-Анджелес, сказала, что не может предавать мужа, обманывать Николь. Он, конечно же, понимал, в чем крылась истинная причина: Дженнифер все еще надеялась, что былое счастье можно склеить, он не мог злиться, он, как всегда, обещал ждать. В душе он коварно улыбался: однажды Дилан сам разрушит все собственными руками, и вот тогда Дженни станет принадлежать ему, тогда-то она будет счастлива!***
Осень 1983. В Лондоне ощущалось дыхание осени, в воздухе витало что-то странное, и если одни были счастливы, то другие — подавлены и удручены. Одни жили тихо, предпочитая милую жизнь, другие страдали от сильных страстей. Старые Лейтоны коротали последние деньки, молодые — строили жизнь, борясь за свое существование. Они давно жили, как волки одиночки, и только великолепная шестерка понимала, как они нуждались друг в друге. Они понимали друг друга с полуслова, поддерживали, когда все были против, и знали, что только вместе они смогут все преодолеть. Дженни ждала возвращение Дилана. Он задерживался, и женщина начала бояться, что он не смог удержать крепость и сдался той богатенькой, избалованной девчонке, что решила поиграть в великого ученого. Еще два месяца назад, когда они с Диланом были на одном из приемом, нахальная девица пыталась к нему подступиться. Дженни все это выводило из себя, Дилан делился с ней всем и даже про эту девицу поведал. Она была ребенком профессора, начальника Дилана, и свою единственную дочку он решил доверить именно ему. Поэтому Дженни восприняла это как слабые попытки завоевания ее мужа. Она не боялась, но в последнее время девица усилила натиск, и Дженни насторожилась. Больше всего она боялась, что супруг соблазниться ею, и та вынудит его уйти. Дженнифер боялась одиночества, даже позвонила той девице и высказала все, что она о ней думает. Та только смеялась: «Это страхи стареющей тетки, а я молода и красива, а мужчины в его возрасте ищут молодых». Дженнифер повесила трубку, так хотелось поехать к ней и отхлестать по щекам! Кто-то хлопнул дверью, Дженни подпрыгнула. Это Дилан. Она сбежала по лестнице к нему: — Чертова стерва! — выругался он. — Что случилось? — спросила она, обнимая его. — Я отказал ей, и... плакала моя работа, — он скинул пальто. — Чертова стерва! — Но... А что, нет других университетов? — с некой тенью сомненья сказала она. — Есть, только наука одна, а ее папаша профессор. Черт меня дернул ехать в Дрезден, — она мягко сжала его ладонь. — Моя жена настоящая леди, я не могу не работать. — Дилан, успокойся, ты ученый, а потом... есть много способов уйти в бизнес, — он заглянул в ее темные глаза. — Может, ты и права. Как ты тут? — Дилан заметил на ее лице шаловливую улыбку. — Я скучала без тебя, — Дженни потянулась к нему. — Я тебя люблю, — но как-то тяжело ей дались эти слова, конечно, она боялась, что ее мужа уведут из семьи, но скорее всего она была с ним лишь из чувства долга, нежели из-за любви. Ее гордость тревожило, что он может ей изменять, ее сердце уже давно принадлежало другому, и быть с ним она боялась больше, чем уход мужа из дома. — Я тоже люблю тебя, я не променяю тебя ни на кого, — но почему она не верит его словам?