Опасная связь

       Переживания по поводу произошедшего за последние две недели плохо сказались на мне, и я провела полтора месяца в постели, страдая нервным недугом. То становилось немного легче, то состояние снова ухудшалось. Не улучшали настроение внимание и забота Поли. Для Семьи начались плохие времена. Папаша Билли, советник, был от нас не в восторге, к тому же он был повязан с Морелло. Без помощи Мафии он не смог бы получить своё место. Он ещё и полицию к этому делу привлёк. Так что теперь против нас были и бандиты, и копы. Обе стороны только выигрывали: полиция изображала из себя борцов с преступностью и имела кусок хлеба с маслом от Морелло, которого оставила в покое, а Морелло с помощью полиции собирался расправиться с главным соперником. Идеальная ситуация. А наши дела были плохи. Сальери многое потерял, да и я не была в лучшей форме после всех этих убийств. Начало казаться, что всё бессмысленно, что надо спешить насладиться всем, что может предложить жизнь, ведь она висит на волоске. Моей жизнью стали преступления и спиртное. Если бы Фрэнк не помог мне, для меня бы всё кончилось совсем плохо. Странно, но однажды он нашел меня и захотел помочь. Было начало апреля. После мягкой бесснежной зимы и дождливого марта, было приятно вновь радоваться солнечной погоде. Выйдя из бара Сальери, я уже хотела направиться в Оуквуд, когда Фрэнк меня окликнул.  — Не подвезёшь меня до дому, Маклена?  — Конечно, Фрэнк, садись.  — Ну, как жизнь, Маклена? — мягко поинтересовался он, когда мы оказались в салоне машины.  — Да в общем в порядке, только… только… а, ерунда.  — Слышал, вы с Поли пошли во все тяжкие, в городе уже начали о вас поговаривать.  — Надо же что-то делать с деньгами.  — Если не хочешь оказаться на помойке, Маклена, найди что-нибудь, ради чего стоит жить.  — Что? — немного раздраженно спросила я. — Хочешь поучить меня, в чём смысл жизни?  — Я видал хороших парней, которые не справлялись с подобными проблемами, все они кончили очень плохо, — спокойно произнёс он, когда мы проехали заправку. — Обычно тебя или убивают из-за денег, или ты допиваешься до зеленых чертей, и все твои дружки и милые подружки разбегаются. Дело твоё. Дон не любит пьяниц с дрожащими руками. От таких людей одни неприятности. Цвет светофора переменился на красный, и я притормозила на перекрёстке.  — Если не побережёшься, то однажды твой лучший друг убьёт тебя не моргнув глазом.  — Так что же мне делать?  — Давай приходи в себя! Можешь вложить деньги в какое-нибудь дело. Я бы мог дать тебе толковый совет. Бросай свои гулянки. Ходи с Доном на гонки по воскресеньям. Попробуй сходить со своим молодым человеком в театр, ну хоть в кино. Да мало ли чего можно придумать?  — А с кем ходить-то, Фрэнк? Кто захочет пойти с убийцей?  — Знаешь ли, полицейский убивает, охраняя закон. А ты вводишь в жизнь наши законы. Это одно и то же, мы просто по разные стороны забора. Ты не убийца, Маклена, да и вообще, твоему парню или мужу нечего соваться в твои дела. И никогда не приноси работу домой, от этого одни проблемы.  — А где я найду себе молодого человека?  — Я думал, у тебя было что-то с Поли. Только тебе решать, насколько далеко у вас всё зайдёт. Через пять минут, высадив Фрэнка, я тронулась в Оуквуд. Уже находясь у себя дома, перелистывая вчерашние записи, задумалась о его словах. Убийства были неотъемлемой частью профессии гангстера, хотя я не любила убивать. Я должна была относиться к смерти со спокойствием патологоанатома. Чему быть, того не миновать, поэтому любые сожаления являлись бы признаком дилетантизма и, более того, влекли бы за собой душевное расстройство. Похоже, это случилось со мной и Поли. Но, если мне удавалось более-менее держать себя в руках, то Поли влекло к пивным Хобокена. Часто он брал меня туда за компанию, и приходилось три-четыре часа проводить в накуренных помещениях и слушать болтовню людей. Эти посиделки были бы для меня совсем невыносимыми, не познакомься я там однажды с одним журналистом, пишущим статьи к «Лост-Хэвен Таймс». Разговорившись со мной, он с радостью обнаружил в моём лице интересного собеседника, который мог поддержать почти любую тему разговора. Разоткровенничавшись, он сетовал на то, что через месяц собирается в путешествие по другим штатам Америки и что никак не может найти себе на пару месяцев замену, а уступать место своим коллегам-соперникам не хочет. В конце этот молодой человек предложил мне устроиться работать туда, пообещав хорошую рекомендацию. Вскоре так и случилось. Он посадил меня в уютную комнатку, рядом со своим кабинетом, и я стала помощником редактора, что, очевидно, подразумевало также и привилегию спать с ним. При первой же его попытке флирта я сказала ему, что у меня уже есть молодой человек. Произнеся это, я так зло посмотрела ему в глаза, что он всё понял и оставил меня в покое. Во всём остальном он мне нравился, мы отлично ладили. Редактора звали Тони Хеленбрук, когда-то он был репортёром в крупном газетном концерне. У него были кое-какие сведения об административном совете, ещё что-то о местной организации республиканской партии. Тони нравилось, как я работаю, и то, что я не боюсь людей. И он многому научил меня в профессиональном плане, например, тому, что вниманием читателя надо завладевать с первых же строк, что надо употреблять короткие предложения, избегая слишком правильного английского языка, и писать надо — это самое главное — о людях. Сам он этому научился, когда работал в «Дэнвэр посте», а теперь вбивал всё это в голову мне. Мои размышления прервал шум мотороллера. Я корпела в саду, когда меня окликнул Поли. Заметив его, тут же пригласила его в дом, попросив немного подождать. И уже через полчаса, подкрепившись черным хлебом с холодной курятиной и овощами, мы поехали в Нью-Арк, а оттуда — в загородную часть. На мотороллере — Поли, я сидела у него за спиной; ветер развевал волосы, и мне было весело. «Колторп» летал, казалось, шёл вприпрыжку. Поля во все стороны одни и те же, под колёсами асфальт. Имея под собой твердую землю, могли бы набрать разгон отсюда самолеты, а нам пока что оставалось довольствоваться обгоном изредка проезжавших мимо нас автомобилей. Уже на подъеме мотороллер начинал чихать, кашлять, буксовать, но, снова оказавшись на более ровной поверхности, он снова победно мчался вперёд. Поли виражировал по бездорожью, но потом «Колторп» с лету шагнул в сыпучий песок, зарылся в него и затрясся на месте.  — Вот это да! Как на вибростенде! — восторженно произнесла я, когда Поли с виноватым видом обернулся ко мне. Тот с облегчением засмеялся.  — Я не пробовал вибростенд.  — Так и я не пробовала. А теперь представляю! Уже через двадцать секунд мотороллер лежал на боку, судорожно дёргаясь в песке, а мы стояли над ним и смеялись. «Колторп» пришлось брать и вытаскивать с песка. Как только удалось завести мотор, я вскочила на своё место и мы снова помчали дорогой. Поощрённый мною, Поли преодолел ещё один песчаный барьер, прибавил скорость — и вираж удался на славу. Последние рывки, прыжки на уклоне — и мы оказались у берега реки. Понежившись у воды до наступления сумерек, решили заглянуть на ферму и раздобыть там бензина. За сто пятьдесят ярдов до деревянного мостика слезли с мотороллера, и я толкала его вперёд. Поли шёл посередине дороги, как за нашими спинами послышался рёв скота. Сообразив, что стадо идёт прямо на нас, я свернула в сторону, а Поли, не сразу сориентировавшись, оступился под забор, но животные, не привыкшие уважать простых мафиози, побежали на него. Тропинка была узкой, и ему пришлось вскарабкаться на забор. Но не успел он слезть, как на него наскочила собака. Она никак не хотела отступиться от него и всё норовила схватить его за полу куртки. Посмеявшись с увиденного, я, отломив ветвь из засохшей яблони, помогла ему её прогнать. Уже через полчаса, вернувшись в Маленькую Италию, Поли отправился к себе на квартиру, а я решила посидеть немного в сквере. Дошла до скамеек и опустилась на одну из них. У дерева, в двадцати ярдах от меня, стояла Сара и разговаривала с молодым человеком. Наверное, он был симпатичный на лицо, хоть мне с такого расстояния удалось рассмотреть только его черные брови. Сара тихим голос вела с ним беседу, склонив голову, от волнения теребя пуговицы на рубашке да всё опуская глаза долой. Понаблюдав за ними пять минут, легко вздохнула, встала и направилась на станцию, где как раз успела сесть на поезд. За новыми заботами незаметно прошел месяц. Прислушавшись к совету Фрэнка, я таки трижды сходила с Доном на гонки. Гоночный сезон закончился, следующий надо было ждать в начале октября. Я была счастлива, довольна и беззаботна, не хотела никакой другой жизни. Бывали моменты, когда мне хотелось разрушить всё это спокойствие, заведённую размеренность каждого дня, хотелось кричать, и петь, и дурачиться, но я убеждала себя, что это было бы антисоциально, неженственно, создало бы хаос, и что это проявление психической неуравновешенности. И вот в последнее апрельское воскресенье после полудня, выходя из жилья Поли, где я последний час потратила на приведение в порядок владельца квартиры, заметила через улицу Сару и того парня, который с ней разговаривал в начале месяца. Тут из толпы прохожих к ней бросился один некрасивый на лицо молодой человек, вцепился за ожерелье у неё на шее и рванул изо всей силы. Ожерелье так и прыснуло на землю. Движение на улице прекратилось. Сара залилась слезами, а люди зашумели. Оба парни сразу же затеяли драку. Волосы у обеих растрепались, у обеих из разбитых носов кровь потекла по рубашкам. Прохожие бросились разнимать их в разные стороны, а я, схватив Сару за руку, потащила её в бар через задний двор. Оставив подругу на попечение Луиджи, снова вышла на улицу, туда, где была драка, собрала рассыпавшиеся по тротуару бусины в платок и вернулась обратно. Рыдания девушки были похожи на скулёж собаки. В баре раздавались громкие звуки музыки, кто-то включил проигрыватель с усилителем на полную мощь — гремел популярный джаз. Склонившись к Саре, я два раза резко ударила её сначала по правой щеке, потом по левой. В полных слёз глазах зажглись искорки сознания. Она коснулась руками щёк и с удивлением посмотрела на меня. Я поднялась. Взяв салфетку, намочила её под краном, затем наклонилась, обняла её одной рукой и осторожно провела мокрой салфеткой по лицу.  — Успокойся, Сара, — сказала я. — Приведи в порядок своё милое личико. Скоро опять будет много работы. А главное — дама всегда должна хорошо выглядеть. Она покорно кивнула и проскользнула мимо меня из кухни.  — А что, Луиджи, правда, нехорошо иметь красивых дочек? — тихо произнесла я, не оборачиваясь к нему.  — Разве она виновата, что ей какой-то проходимец порвал ожерелье?  — Ты бы поскорее выдал бы её замуж, иначе ещё не один парень пострадает, борясь за неё.  — Да, наверное, таки придется, — сокрушенно кивнул Луиджи. Вскоре, через две недели, Тони Хеленбрук заявил мне, что снова отправляется в путешествие, и предложил присоединиться к нему. Я, немного поразмышляв, согласилась, только попросив его, чтобы мы обязательно посетили Неваду и чтобы он отложил поездку до окончания свадьбы Сары. А приготовления шли полным ходом. Для проведения свадебного гулянья я предложила им собственный дом. В предпоследний день перед венчанием были позваны девушки и парни, и мы занялись украшением сада. Особенно активно проявлял себя Поли, который скорее мешал, чем помогал. В воздухе витала эйфория, связанная не только с предсвадебным волнением. Насколько я хорошо помнила, война между двумя мафиозными семьями в одном из городов Восточного побережья уже закончилась. Консильери семьи-победителя вступил в сговор с капо своего врага и подговорил его помочь. Победа была достигнута, но какой ценой! Война не принесла ничего, кроме убытков. Проигравшие потеряли людей, территории, Дона, а победитель потерял намного меньше — людей, но человеческие жизни в криминальных Семьях тоже высоко ценятся. В течение последних полтора года Дон Сальери, проявивший немалый интерес к этой войне, временами отправлял в тот город своих ребят, видимо, надеясь заручиться поддержкой, если противостояние с Морелло обострится. Эти амбиции привели к потере десятка человек. И эта свадьба предоставляла отличную возможность хоть на день забыть о неприятных воспоминаниях. Следующим утром в квартире Сары всё было вверх дном. Мне была доверена роль парикмахера. Доделывая последние штрихи прически невесты, я, распушив концы локонов, сделала начёс. Вторая подружка невесты, закончив хлопотать над фатой, вместе со мной закрепила её в волосах. Приготовив концентрированный раствор сахара с водой, я окропила фату и корни волос. Придирчиво осмотрев Сару, удовлетворенно кивнула и разрешила ей встать. На слова свадебных песен сошлись соседки и наши шафера. Невеста со счастливой улыбкой глядела на своё отражение в зеркале. Я и вторая подружка, Клэретта, тоже не упустили случая полюбоваться собой. Словно невзначай смотря в зеркало и поправляя фату Сары, мы толпились у него, словно оно было восьмым чудом света. Весёлые слова Поли и Самуэля вынудили нас спохватиться и отступить к порогу. Клэретта помогла Саре надеть перчатки, а я схватила с туалетного столика бутоньерку и бросилась пришпиливать её к пиджаку Поли. На улице было необычное для утра оживление. У подъезда дома толпились родственники и гости со стороны жениха и невесты. После недолгого разговора я и Клэретта стали плечом к плечу к суженному Сары и, взяв его под руки, чинно направились с ним в церковь. Через минуту Сара в сопровождении Самуэля и Поли отправилась следом за нами, сохраняя расстояние в двадцать ярдов. Через двадцать минут мы, свидетели, бормотали ответы, что тихим голосом нам говорил священник, клялись на том, чего никогда не знали, и вообще брали участь в бракосочетании Сары Перрини, девицы, с Рокко Минтоне, холостяком. Три четверти часа мы пробыли там, выстояв службу и слушая проповедь священника. Но вот, смотря на небо, идём вперёд и переступаем через порог церкви. Первыми поспешно ретировались родители молодых: они направились в Оуквуд, где надо принять гостей. Почти сразу за ними двинулась свадебная процессия, и через семь минут мы оказались во дворе. Я не знала, как принято праздновать по народным обычаям свадьбу в Италии или Сицилии, но сомневалась, что гостям сразу предлагают выпить рюмку вина или какого-то другого крепкого напитка. Сара, решив внести изменения в свадебные обряды, по моей наводке обратилась к Самуэлю, чтобы он поделился своими знаниями и опытом. Я пригубила душистого вина, но, чтобы рюмка всё же была пустой, вылила через левое плечо её содержимое. Капли попали на Поли и Самуэля, стоявших у меня за спиной, но они не обратили на это внимание и полностью выпили предложенное вино. Через два часа гости уже хорошо впились, угощаясь вином и мёдом. На сладкий дух слетелись пчёлы и покрыли стол. Они падали в пустые стаканы, бились об кувшины, об бокалы, падали на донышки стаканов, жужжали и бились, будто сами были пьяны от вина, смешанного с лимонами.  — Маклена, налей мне ещё вина, только не рюмку, а полный стакан, — обратилась ко мне Сара.  — А зачем? — удивилась я, ибо это была бы уже четвертая по счету порция.  — Хочу напиться, никогда ещё не была пьяной. Что случается с человеком, когда он становиться пьяным?  — В твоём случае ты начнёшь петь, а потом, возможно, пойдёшь танцевать, тебе не нужна будет даже музыка. Но я не дам тебе стакан. И не проси.  — Тогда выпей ты, Маклена, полный стакан, — предложила она. — Может, потом споёшь веселую песню, и мне, и немолодым гостям станет веселее. Сара протянула мне стакан с вином, но я поблагодарила и не стала брать его, а вместо этого взяла рюмку. Осушив её, поднялась из-за стола и прошла к яблоням. Пребывая в беспечном настроении, пропела вполголоса одну похабную песенку, которую услышала где-то час назад из уст Самуэля. Язык этой песенки был одновременно и знаком, и незнаком для меня; в конце концов я решила, что это малопольский диалект. Тут же в полметра от меня разразился хохотом Поли, наверняка поняв, о чём поётся. Вдоволь насмеявшись, он пригласил меня танцевать тарантеллу. Танцы представляли собой отличную возможность переброситься с Поли несколькими фразами.  — Ну, что, как дела?  — Кроме нескольких последних случаев, в основном скучно. Я усмехнулась, услышав такое. Я догадывалась, что он имеет в виду под «последним случаем». Неизвестным мне образом Поли сумел уговорить Самуэля пойти с ним в Хобокен в одно злачное местечко, посмотреть там на какое-то шоу. На представление они-то попали, но вот насладиться им не успели. Не знаю, можно считать это совпадением или нет, но в том заведении оказались и ребята Морелло. Двое моих приятелей пошли туда безоружными, поэтому, когда завязалась потасовка, вскоре количество превысило качество. Поли как следует обработали палкой, а затем высадили у госпиталя. Насчет Самуэля… Какой из пальцев нужен человеку меньше всего? Подумав, многие скажут, что мизинец на левой руке. Наверное, и те мерзавцы пришли к такому выводу, потому что они попытались сломать ему палец, но, к счастью, смогли только вывихнуть. Но и этого хватило, чтобы Самуэль потерял сознание. Поиздевавшись над ним вволю, они отвезли его к океану и выбросили его. Большое везение, что его прибило к покатому берегу у скал Оуквуда, иначе ему судилось бы пополнить собой кучу отбросов, которые выносит на поверхность Вест-ривер.  — Знаешь, я тебе завидую. Когда я думаю за жизнь, то вообще не понимаю, что делаю. Слоняешься туда-сюда… Это всё надоедает. Фишка в том, что я не умею делать что-нибудь ещё.  — Думаю, многие с удовольствием поменялись бы с тобой местами. Он отрицательно мотнул головой, а я с беспокойством подумала о том, куда его может завести бесцельное блуждание по городу. Фрэнку бы стоило бы провести с ним беседу и надоумить его.  — Словно мне веселее живется, — недовольно отозвалась я.  — Ты вроде собираешься в путешествие.  — Да, да, на несколько месяцев. А когда попаду в Неваду, то найду там проходимца, знающего карточные премудрости, и попрошу его обучить меня им.  — А меня спросить, что я думаю по этому поводу, ты не хочешь?  — Тебя ещё надо спрашивать? Что это с тобой? Когда я наведывалась на Ямайку, ты даже словом не обмолвился. Что теперь изменилось?  — Твой последний визит на Ямайку был ещё до того знаменательного дня после гонок. Музыканты закончили играть и мы остановились. Спрятавшись у тени вишни, некоторое время мы молчали и смотрели на резвившихся детишек.  — Поли, Поли, успокойся. Не гневи ни меня, ни себя, — тихо произнесла я.  — Обо мне, хоть и гневайся, мне всё равно! Не своди меня с ума.  — А меня ты не изводишь? Я не знаю, любишь меня или нет. Что от тебя ждать? Такова моя судьба: быть в неведении?  — Не дразни меня, Маклена, своими словами, не разжигай злость.  — А мне зачем голову морочишь? У тебя на уме всего три мысли, три желания, которые я знаю наизусть. Поли мои слова не слишком понравились. Он взмахнул рукой и ударил меня кулаком в грудь. Отскочив на шаг, я замахнулась на него и так ударила его по лицу, что он упал на землю. Почти сразу же жалея об этом мгновенном проявлении ярости, опускаюсь на корточки.  — Поли, голубчик, не губи ни меня, ни себя, — взяв его за руку, произнесла я. — Кто знает, что будет дальше, что случится с тобой и со мной. Разве я сказала что-то неприятное для тебя? Почему, почему ты обиделся? Он отстранил свою руку от меня и отошел подальше. Расстроенная, всё же удержала маску спокойствия на лице и шагнула в дом. Заглянув на кухню, направилась в гостиную с большим кувшином наливки. Наливка была отличная, сваренная из мёда, из изюма, из дорогой водки и дорогого вина. Принеся стакан, быстро наполнила его и взяла в руки. Сладкий и наркотический запах напитка в теплом воздухе действовал опьяняюще. Я чувствовала на своей груди кулак Поли, мне казалось, что именно здесь меня жгло словно огнём. Вспомнила об этом — и весь мой гонор закипел, заклокотал в моей душе. Тяжело вздохнув, залпом осушила стакан. Заметив, что у меня порванный башмачок, скинула его с себя и подошла к каминной полке, где взяла нитки и иголку. Скрипнула оконная рама. Повернув голову, увидела у окна Самуэля. Только теперь вспомнила, что он здесь довольно давно, но, не обращая на него внимания, присела на край софы. Через пять секунд Самуэль расположился в кресле слева от меня. Он полез в карман за сигаретами и зажигалкой. Это была запечатанная пачка «Честерфилда», и он здоровой рукой начал срывать с неё целлофановую обертку. Я потянулась и взяла у него пачку, надорвала, подцепив длинным ногтем, вытащила сигарету, прикурила и протянула зажжённую сигарету и пачку. Самуэль усмехнулся.  — Я выкуриваю две пачки в день, — сказал он. — Так что тебе придется потрудиться.  — Я буду помогать открывать только новые пачки, — весело отозвалась я. — И вообще не беспокойся, я вовсе не собираюсь надоедать тебе.  — Нет-нет, ничего такого, не волнуйся. Но ведь мы здесь вдвоём. Не стоит слишком привередничать. В конце концов, мы с тобой свидетели на этой свадьбе. — Он ухмыльнулся. — И должны вести себя соответственно. По крайней мере до известной степени. — Но, извини, меня поставили в пару с Поли, так что не рассчитывай на особое отношение, — с усмешкой сказала я, продевая нитку в ушко иголки. Немного подумав, быстро наполнила стакан наливкой и протянула его Самуэлю. Пока он его осушал, принесла ещё один стакан, и теперь мы пили вдвоём.  — Налей мне ещё один стакан, а потом поведай мне, какой же должна быть та единственная, которую можно было бы сложить с тобой. Она должна уметь готовить еду и валиться на спину? Он выполнил мою просьбу, закурил и опять повернулся ко мне.  — Нет, у неё должны ещё быть все те черты, которыми обычно обладают женщины: чёрные волосы, серые глаза, чувственный рот, отличная фигура. Ну и, естественно, она должна иметь чувство юмора, уметь красиво одеваться, играть в карты и так далее. В общем — всё самое обычное. — А, значит, я уже не подхожу под описание. — Что именно не так? — У меня глаза и брови, словно твои, словно я украла их у тебя. — Украла, да не сумела спрятать. Выставила напоказ людям, так что и я заметил краденое добро, — произнёс он и усмехнулся.  — А ещё у меня не такой цвет волос и я плохо играю в карты. — На это можно закрыть глаза. — Да, да, да. Тебе бы хоть меж дровами, но с чёрными бровями. Хоть под скамейкой, но с хорошенькой шляхтянкой. Знаю я о твоей симпатии ко мне, которая проявилась в предпоследнее апрельское воскресение, когда я, благодаря тебе, промокла до нитки.  — Об этом поговорим позднее. А ты? Твои отношения с Поли? — сменил тему Самуэль. — Думаешь, он женится на тебе?  — Не обязательно, — серьёзно ответила я. — Честно говоря (это можно отнести и к тебе, кстати), он уже почти женат. На мужчине. Его имя начинается на букву Э. Прежде, чем он женится на мне, ему надо развестись с ним. А я вовсе не уверена, что он хотел бы этого. Ведь рано или поздно всё сведётся к тому, что я буду готовить не еду, а бутерброды, начнутся типичные супружеские беседы типа «Это ты виноват! — Нет, не я!» Дело не пойдёт. У него начнется клаустрофобия, и он убежит от меня.  — А дети?  — Хорошо бы, конечно. Но только, когда закончится эта возня с Морелло. Иначе это будет нечестно по отношению к детям. Ведь ваша работа довольно опасна. Посмотрев, сколько осталось в стакане, я выпила до дна.  — Хочешь ещё что-то спросить? Или будешь молчать до тех пор, как я вырублюсь?  — А о чём говорить-то? — поинтересовался Самуэль, на секунду закрыв глаза.  — О том, как ты, человек с виду рассудительнее Поли, согласился пойти с ним в Хобокен, да ещё безоружным.  — Чёрт знает, что меня побудило так поступить.  — Да, да, особенно неразумно, если вспомнить, что Нью-Арк в нескольких кварталах от этого вашего кабаре. Помнится, в первый вечер нашего знакомства, ситуация была куда лучше. Тогда вас хоть не побили, как детей. И, кстати, почему кабаре? Не игорный притон, ни даже бордель, а именно оно?  — Потому что в тот вечер там был сеанс телепатии.  — И, как я догадываюсь, посмотреть выступление этого Чиполлы не удалось? Самуэль недовольно кивает, а я, усмехнувшись, попыталась это представить. Вечернее выступление в ночном клубе — сеанс магии, который в глазах людей, верящих в сверхъестественное, должен был сделать фокусника человеком, внушающим страх. Вонь, духота, одиночество. И всё… Дальше воображение не рисовало картину произошедшего. Разговор тем временем задевал и другие темы. Я внутренне улыбнулась. Наша беседа походила на театральный диалог. Голоса были ровные и вежливые, как на сцене. Вполне можно представить себе излюбленную мизансцену английских театров: комнату, залитую солнцем (в нашем случае тяжёлые портьеры не пропускали солнечный свет), пару, сидящую по краям дивана, я разливаю чай. «Вам с сахаром?» В определенный момент Самуэль неудачно пошутил. Я мгновенно на это отреагировала. Нажим здесь одновременно с нажимом там, внезапное сжатие, пауза, затем быстрый резкий удар. Он сжал зубы от боли, рискуя сломать челюсть, и потом поспешно извинился. Мы оба успокоились и начали подсмеиваться над Поли и Доном, предполагая, что, возможно, у них один и тот же портной.  — Может, выйдем во двор? — осторожно спросил Самуэль, когда кувшин с наливкой уже был осушен.  — Нет уж, — тусклым голосом заявила я. — Лучше отведи меня наверх. Что-то неважно себя чувствую. Чёрт меня дёрнул говорить с тобой о чувствах. Взяв в руки свои башмачки, молча с Самуэлем поднялась на второй этаж, и я локтем задела ручку, открывая дверь первой комнаты слева. Пройдя туда, поставила свои туфельки на туалетный столик. В двух шагах от меня стоял Самуэль. Поворачиваюсь к нему, и мы оказались друг против друга. Тут я поняла, что мы оба пьяные. Неожиданно он потянулся и обнял меня правой рукой. Мои руки обвились вокруг его шеи, и мы страстно поцеловались. Сделав нетвёрдый шаг, оступилась и потащила Самуэля за собой. Обхватила его лицо руками и немного отодвинула, тяжело дыша. Глаза у него заблестели и расширились. Он снова прижался ко мне губами и поцеловал долгим страстным поцелуем. Высвободив правую руку, скользнул вниз, по спине, и по-прежнему прижимал к себе. Я опустила руки и оттолкнула его. Самуэль посмотрел на повязку, стесняющую левую руку.  — Проклятая рука, — объяснил он. — Даже обнять не могу как следует. Очень болит. За это людям Морелло тоже придется заплатить.  — Может, оно и к лучшему, — сказала я. — Слишком много других забот.  — Пожалуй, ты права. Я хотел бы как-нибудь остаться с тобой вдвоём, только вдвоём, и чтобы никуда не торопиться. А сейчас есть по крайней мере полсотни людей, которые постараются разрушить наше одиночество. Так что сейчас просто не время заниматься любовью. Всё ещё не отпуская его руки, я пошатнулась и упала на кровать. Мгновением спустя Самуэль рухнул прямо на меня. Линии моего тела были уничтожены его телом, крепким и безжалостным.  — Чёрт бы тебя побрал. Ты… Я быстро прикрыла ему рот рукой и счастливо засмеялась.  — Мне нравится, что я могу дразнить такого сильного неразговорчивого мужчину. Это единственная игра, в которую я могу играть с тобой, и долго она не продлится. Когда заживёт твоя рука? Самуэль зло вцепился зубами в мою ладонь, вынуждая меня вскрикнуть.  — Скоро, — ответил он. — И когда тебе снова придет в голову поиграть в эту игру, ты увидишь, что тебя накололи, как бабочку. В последний раз обняв меня, он встал с кровати и через пять секунд исчез из комнаты. Я ещё минуту пролежала, прежде чем осмелилась шевельнуться. Затем присела у туалетного столика и начала приводить себя в порядок. На что следует надеяться от Самуэля, который подступил ко мне, будучи пьяным, печально подумала я, возясь со шпильками. Он будет потом возмущаться, что я вероломно воспользовалась его благородным порывом. Это всего лишь игра, причем игра довольно низкая. В этом я убедилась, заметив отсутствие бархотки на своей шее. Да, я была о нём лучшего мнения. Желая забыть об этом случае, воткнула последнюю шпильку в волосы, поспешно спустилась в сад и возвратилась на прежнее место за стол новобрачных, рядом с невестой.