Опасная связь

5 декабря 1933 года отменили сухой закон. Золотые деньки закончились. Наши были не в восторге, но особо никто не переживал. Это было хорошее время. Бизнес, впрочем, не пришел в упадок. Во время сухого закона у Семьи была куча денег, и Дон вложил её в новые проекты. Многие из них были легальными. Были обычные конторы — строительные, транспортные, рестораны… Семья заправляла профсоюзами… И, конечно, оставались азартные игры, букмекеры, лотереи… На самом деле всё было очень неплохо. Только пытались держаться подальше от наркотиков, хотя это и не всегда было легко. Многие бы сказали, что бизнес есть бизнес, а я бы поспорила. Коза Ностра — это ведь не ирландцы и азиаты. С наркотиками приходят большие деньги и гораздо большие проблемы. Если у кого-то были проблемы с копами из-за них, он обычно поступал мудро — признавался. Попади он в руки своей Семье, ему аминь. Наркотики были табу. По крайней мере, я так полагала до февраля 1934 года. Я, возможно, уже раньше упоминала, что Поли и Самуэль до свадьбы Сары и несколько раз после отправлялись на Восточное побережье. По возвращению в Лост-Хэвен Поли рассказывал мне об этих похождениях. О причудливых раскрашенных девушках, о музыке, о чудных танцах. А я от нечего делать пристально рассматривала свои ногти, слушала его болтовню и испытывала огромную злость. Даже не радовалась подаркам, которые он привозил мне. Но спустя несколько минут я снова и снова спрашивала его о вычурной музыке, о танцах и о тех девушках. Что, кстати, он может сказать о последнем? К нему и Сэму набивались дамы, такие-во интересные. Он показывал, какие именно интересные. Но по его рассказу получалось, что это не они танцевали с дамами, а щеголеватые дураки. А они? Они себе хорошо разбавляли рутинную тоску стаканом виски. Поли так искусно расписывал весь город и его горожан, так смешно копировал их, расхаживая по комнате подковыркой, что я начинала искренне смеяться, желая когда-нибудь всё это в том городе увидеть.  — Вот два дурака! Совсем-совсем два дурака! Ни тебе с девушками не умели хорошо потанцевать, ни пистолета мне в подарок привезти… А то навезли невесть-чего, будто я какая-то шляхтянка… Кто это выбирал все эти конфеты, эту шоколаду, эти духи, эти гребешки хрупкие?  — Я…  — Ну и глупый.  — И Сэм тоже.  — Ну, тогда оба глупы. Совсем, совсем глупы! И вот, когда прошла половина февраля, Поли заявил мне, что у него от Дона есть особое поручение, а для этого надо ехать в тот самый город, что на Восточном побережье. Он спросил меня, не хочу ли я ему составить компанию. Вспомнив, что Поли давно уже обещал меня взять куда-то с собой, после недолгих раздумий я ответила согласием. Я не впервые ездила куда-то в другие города, но всё-таки чувствовала себя немного беспомощной. Инициативу должен был взять на себя Поли, иначе мы бы так и не выехали со станции. Прошел экспресс L-1, а за ним и почтовый, а выехать невозможно. Местных поездов в этом округе вроде и нет, все дальнего маршрута, а на них билеты только по брони. Поэтому мы ждали какой-то свой экспресс, полуреальный, полуфантастический товарный экспресс, который возил сосновый лес в другие штаты. Наконец-то этот поезд прибыл. К составу прицепили ещё один вагон. Кондуктор суетился, стараясь ускорить исполнение формальностей. 8:55. Медленное пыхтение локомотива стихло, затем раздалось шипение — автоматический клапан выпустил лишний пар. В сотне ярдов от нас начальник станции поднял руку, подавая сигнал машинисту и кочегару, и медленно пошел вдоль поезда, закрывая двери вагонов. Впереди красный огонь светофора сменился на зелёный. Начальник станции подходил всё ближе и ближе. Мы поднялись внутрь вагона. Кто-то неприязненно оглянулся на нас, поднял и закрепил нижнюю железную ступеньку, поднялся на площадку. Начальник станции решительными шагами прошел мимо нашего вагона. Часовая стрелка огромных часов под самой крышей станции перескочила ещё через одно деление и остановилась на цифре девять. Точно по расписанию прозвучал гудок, поезд тронулся и поехал, набирая скорость. Было около девяти вечера, когда мы выскользнули из поезда в Балтиморе. На пустые платформы большой по местным масштабам станции падал свет редких фонарей. Вход в тоннель был буквально в двух шагах от нашего вагона. Он привёл нас в вокзальное помещение. Просмотрев расписание, Поли выяснил, что следующий поезд на Нью-Йорк будет в девять утра. Он купил два билета в спальный вагон, взял меня под руку, и мы вышли из вокзала на тёмную улицу. Неподалеку были два или три ночных кафе. Желая поужинать, мы направились в ближайшее из них. За железной стойкой, на которой валялись сигареты, конфетные обёртки и газеты, стояли две измученные официантки. На газовой конфорке подогревался большой кофейник. Мы расположились за единственным свободным столиком и принялись рассматривать меню. Через минуту к нам приблизился чернобровый, с мясистым носом, возрастом за тридцать лет, мужчина. Уже по одному его виду я определила его как полицейского или детектива. Поэтому с большой опаской разрешила ему сесть за наш столик. Поли хотел что-то неодобрительно сказать, но я стукнула его носком сапога по голени, и он с недовольным видом закрыл рот. Меня позабавили манеры нашего незнакомца. Речь его была властной, жесты — решительными. Семьдесят шесть килограммов, подумала я. Сто восемьдесят сантиметров. Запах табака отсутствует. Одевается аккуратно. Мешков под глазами нет. Бреется два раза в день электробритвой. Ужин оказался ничуть не лучше, чем я предполагала. Но пока мы расправлялись с этой снедью, то успели разговорить этого властного человека. Поговорив об отмене сухого закона, перешли к обсуждению Мафии.  — Так что, думаете, у них есть специальные парни, чтобы судить? — колко спросил он меня, когда мы пытались представить себе структуру Мафии.  — Должно быть что-то вроде этого, — несмело предположила я. — Маранцано, пока его не убили, несколько месяцев был Боссом из Боссов. Такой человек должен улаживать большие проблемы и устанавливать правила игры.  — То есть, по вашему мнению, преступники, нарушители закона, располагали собственным судом? С ума сойти можно.  — Должны же быть правила, чтобы держать в контроле весь этот уголовный муравейник, — спокойно произнесла я. — Законы не неизменны — золотые слова. Каждая страна в мире имеет свои. Просто тот, у кого есть власть, навязывает всем свою волю. А от человека зависит, служить ли хозяину слепо, или проводить собственную политику. Почему Дон должен подчиняться? Вот Мафия и восторжествовала над сухим законом со своими законами.  — Да, кучка бедных, необразованных сицилийских иммигрантов оказалась сильнее, чем все законы, суды и полиция в Штатах, — задумчиво протянул Поли, но скорее потому, чтобы внести что-то и от себя в разговор. — Конечно, это требует действий.  — Каких — убийств? — В голосе нашего незнакомца появились прокураторские нотки. — Страданий, которые бандиты причиняли людям?  — Да ладно! Думаете, просто так убивают невинных людей? — в ответ спросил Поли. — Мафия наказывает тех, кто нарушил законы, в том числе и многие наши законы. Конечно, они не могут никого оштрафовать, посадить в тюрьму… Думаю, тот, кто приходит работать на них, знает, что его ожидает, если он нарушит правила. Люди лгут, воруют; для многих преступников любимое развлечение — спереть что-нибудь у другой группировки, точно так же, как для мафиози развлечение — надувать государство.  — А как насчёт вымогательств, грабежей и налётов, а? — продолжал допрашивать детектив.  — Ну так и копы — не святые. Дон не станет хвалить своих бойцов за то, что они обижают простых людей. Они не вмешиваются в частные дела. А что до вымогательств, то я слышал от своих знакомых, что большинство людей сами приходят к Дону за помощью и советом. И с радостью платят за них.  — Вот видишь. Такая система бы работала, но знаешь почему? Потому что они — банда эгоистичных убийц, которые заботятся только о собственной выгоде. Они живут, чтобы радоваться жизни, как свинья в грязи. Вот почему они удачливы — потому что думают только о себе. А мы думаем обо всех. Копы должны поддерживать закон и порядок для всех, а это куда как тяжелее.  — Это правда, — кивнула я, жалея о том, что развилась такая тема; разговор набирал опасные повороты. — Но глав этих группировок можете исключить из списка своих подзащитных. Они сами о себе позаботятся. Незнакомец удовлетворился таким ответом, но тут же он поинтересовался, почему мы так хорошо осведомлены об этих деталях. Довольно скользкий вопрос, но мне удалось избежать прямого ответа, путанно говоря ему о знакомстве с редакцией одной газеты и о мыслях и выводах, которые можно сформировать, если держать руку на пульсе и быть в курсе событий. Сказано это было мной таким непреклонным тоном, что он решил больше не развивать эту тему. Через пять минут он ушел, чтобы успеть сесть на ночной поезд, но чувство неловкости осталось.  — Что ты на меня так смотришь волком? — наконец не выдержала косого взгляда Поли. — Неужели нельзя сказать слово копу?  — Можно. Когда будешь бросать ему в могилу комок земли, — ледяным тоном ответил он. Я и Поли продолжали и дальше говорить, пытаясь вернуть былую непринуждённость, беспечное настроение, но ничего не получалось. Этот полицейский ничего не сказал, не выразил подозрений, но я знала, что нельзя и дальше так, без оглядки, точить лясы. Мы подняли свои стаканы, посмотрели друг другу в глаза с откровенной усмешкой — и выпили одним глотком содержимое. Расплатившись, мы ушли и направились в ближайшую привокзальную гостиницу.

***

Поезд с рёвом мчался к Восточному побережью. Я сидела, смотрела на проносящийся за окном ландшафт и старалась не спать. Это было нелегко: ритмичный стук колес, дуги серебряных телеграфных проводов, взлетающие и опускающиеся с гипнотическим однообразием, грустный звук паровозного свистка, металлический лязг вагонных сцепок, убаюкивающее потрескивание деревянных перегородок маленького купе — всё это как нельзя лучше клонило ко сну, всё словно говорило мне: «Я подежурю. Ничего не случится, пока я на страже. Закрой глаза и спи, спи». Я настояла, чтобы Поли лег спать, положив голову мне на колени: «Я не могу сейчас уснуть, но будет лучше, если я буду знать, что ты рядом со мной. Ну пожалуйста, Поли!» Поддавшись моим уговорам, он снял пиджак и галстук, расположился в уголке купе и сунул под подушку «Магнум». Я заметила пистолет, но ничего не сказала. Поудобнее устраивая свою голову на моих коленях, он притворился, что не замечает, как провоцирует меня. Затем притянув за волосы мою голову к себе, поцеловал меня долгим безжалостным поцелуем. Я велела ему спать, а сама откинулась к стенке и ждала, пока моё собственное тело не успокоится. И вот сейчас голова спящего Поли покоилась у меня на коленях. Меня так и тянуло скользнуть к нему под белую простыню, тесно прижаться к его спине и бёдрам, зарыться лицом в каштановую копну волос. Я вытащила свои карманные часы. Через пятнадцать минут мы прибудем к нужному городу. Я наклонилась над безмятежно спящим Поли. Его губы были чуть-чуть приоткрыты, ритмично билась на беззащитной шее голубая жилка. Волна нежности захлестнула меня. Сейчас я вполне понимала чувства Марселя, наблюдавшего за спящей Альбертиной, в «Пленнице». Раздался пронзительный свисток, и поезд стал сбавлять скорость. Мимо окна промелькнули грузовые вагоны, которые с трудом тащил пыхтящий паровоз. Показались и исчезли силуэты пакгаузов. Экспресс со скрежетом пересёк путевые стрелки и перешел на другой путь, ведущий в сторону от основного. Поезд всё сбавлял и сбавлял скорость, пока наконец не остановился. Резкий звук выпущенного пара — и Поли зашевелился во сне, но не проснулся. Я мягко коснулась его плеча. Никакой реакции. Тогда я дёрнула его за мочку уха. Поли вяло пошевелился и что-то невнятно промычал. Я усмехнулась и тряхнула его расслабленное тело. На меня непонимающе уставились пара карих глаз.  — Что такое? — Голос у него был сонный и сердитый. Не отступалась от своего: шептала, пела, ругалась, даже грубо потрясла его за плечо, пока наконец-то Поли не сел и осмысленно взглянул на меня. Наконец мы сошли со ступенек и стали на твердую, прекрасную, неподвижную платформу. На руках был наш багаж. Возле серых дверей с надписью «Выход» нас уже ждали. Прислонившись к стене, на меня и Поли смотрел совсем зелёный юноша, достаточно симпатичный и добродушный с виду. Усталые карие глаза насмешливо усмехались, а лицо было достаточно наивное и бледное от мороза. Прядь волос падала ему на бровь. Он был в чёрном пальто и фетровой шляпе. Во рту держал папиросу, жевал её словно удила, пытаясь отвести тонкую струйку дыма от глаз. И смотрел на меня, изучая мое лицо и всю фигуру, выдерживая паузу.  — Ну, — наконец-то спокойно и с ноткой осуждения обратился он к Поли, — ты всё-таки её привел. Романтическая поездка? С достоинством и невозмутимостью тот выдержал этот тон, поэтому незнакомец, ещё секунду помолчав, протянул мне руку.  — Генри Томасино, к вашим услугам, мисс…  — Маклена Батори, — быстро проговорила я, пожимая ему ладонь.  — Друзья зовут меня Генри. А теперь, пожалуй, пора идти. Поедем в бар. Предстоит немного поработать. Он вышел на улицу и стал к нам спиной, ни разу не оборачиваясь. Поли поковылял следом за ним со своим дипломатом. Шел мелкий снег. Грязная привокзальная площадь, грязные такси, площадка с однообразными зданиями — это производило гнетущее впечатление на меня. Генри открыл задние дверцы потрёпанного «Болта», сел за руль, и мы потряслись по брусчатке по широким улицам, где изредка попадались машины и прохожие. Остановились посреди улицы, тротуар которой местами был вымощен брусчаткой. Генри завёл нас в здание, где пахло Италией — своеобразная смесь из запахов пота, табачного дыма и жареного перца. Поли велел мне оставаться здесь внизу, а сам вместе с Генри преодолел лестничный пролёт и поднялся выше. Я же, немного подумав, направилась к барной стойке. На столешнице стоял поднос из неоткупоренными бутылками и стаканами.  — Гренадин есть? — спросила я бармена.  — Нет.  — Пшеничная водка?  — Нет.  — Тогда стакан вина, дважды, — вздохнула я, опускаясь на стул.  — Сию же минуту, — учтиво ответил бармен и, ловко подхватив поднос, отправился на второй этаж. Долго скучать не пришлось. По правую руку от меня с кем-то ругался по телефону мужчина на вид старше меня на пару лет.  — Ладно, ладно, пока возьму только то, что он должен. Пока, — проворчал тот своему собеседнику и с шумом положил умолкшую трубку. Наверное, считая, что бармен находится за стойкой, он повернул голову и увидел меня. В карих глазах появился хищный блеск. При виде его я, не зная почему, почувствовала к нему резкую антипатию, но подавила в себе это чувство. Второе, что заметила, красный галстук в серую крапинку, завязанный виндзорским узлом. Я не слишком доверяла людям, которые завязывали галстук таким способом: очень часто это свидетельствует о грубом характере человека. Но пока что я решила не придавать этому значения. Незнакомец пристально смотрел на меня, странно морща лоб, а потом, когда вернулся бармен, заказал себе виски.  — Извините, девушка, мы с вами раньше не виделись? — поинтересовался он, сделав глоток.  — Где бы мы с вами могли увидеться?  — Точно не помню, но мне ваше лицо знакомо.  — А мне ваше нет, — холодно произнесла я, но потом смягчилась: — Я вообще-то впервые в этом городе.  — Я Лука Гурино, а вы…  — Маклена Батори. Очень приятно, мистер Гурино, — покривив душой, ответила я.  — Оставим формальности. Зови меня Лука.  — Хорошо, Лука. От него веяло какой-то жестокостью. Хоть он и был безукоризненно одет и пытался казаться утончённым, грубый характер прорывался сквозь эту маску. Кроме того, я довольно быстро обнаружила, что он весьма невежественен. Нелегко было держать невозмутимое выражение лица, слушая его речи и наблюдая за слабыми попытками флирта. Когда Лука попытался проявить больше настойчивости в этом плане, я резко выдернула свою ладонь из его рук. Прорезные рукава моего красно-вишнёвого кунтуша щёлкнули его по лицу.  — Даже не вздумайте возложить на меня свои руки, — неласковым и строгим голосом обратилась я к Луке.  — Кто мне сможет противостоять? — ухмыльнулся он, снова потянувшись ко мне.  — Я!  — Ха-ха-ха-ха!  — Вы же и хорошего слова недостойны. Думаете, если одеты в хороший костюм, то сразу можно ко мне лезть? — жестоко продолжила я, пропустив мимо ушей его смех, и прошипела: — Оглянитесь! Кто-то хочет вас видеть и очень срочно. Тот послушно повернул голову и заметил Генри, который уже спускался к нам. Обменявшись парой фраз, он ушел с ним наверх. Напоследок Генри повернулся ко мне, словно хотел спросить взглядом, всё ли в порядке. Я кивнула головой и нетерпеливо махнула рукой, мол, иди. Бармен смотрел на меня с сардонической улыбкой, словно говоря, кому это я пытаюсь дать отпор.  — Кто это там сидит наверху, что Лука тут же ушел? — поинтересовалась я у него. Тот несколько секунд молчал, видимо, в уме отметив себе, что я слишком самонадеянная, смелая и глупа, раз спрашиваю такое.  — Альберто Клементе, мисс. Он один из владельцев этого бара. Признательно кивнув головой, подумала: «Так, Лука, так! Держи руку за Альберто, а мне скоро и слова сказать нельзя будет! Ему же многое сходит с рук». Гневаясь на себя, я малыми глотками пила принесённое вино. Слушая отрывки фраз, доносившиеся сверху, размышляла о поручении Поли. Я видела, как перед отправкой на железнодорожную станцию Лост-Хэвена какой-то тип передал ему дипломат. Присмотревшись к чемоданчику, решила, что там наркотики на десятки тысяч долларов. Поскольку из порта, контролируемого Морелло, никак невозможно было получить такой товар, предположила, что его закупили у китайцев. Поли подтвердил мои предположения, сказав, что ещё одна часть груза такого рода прибудет в вагоне грузового поезда к порту Эмпайр-Бэя. Вспомнила, что на остановке в Филадельфии за те десять минут, что поезд находился без движения, часть вагонов отцепили; они должны были идти кружным путём. Если я не ошиблась в расчётах, нужный вагон прибудет в этот город семь часов спустя. Через четверть часа к стойке бара спустились Генри и Поли. Последний мягко коснулся моего плеча, так что я неохотно вырвалась из цепкой хватки грёз и возвратилась в реальный мир. Дел на сегодня больше не было, так что я решила осмотреть город. Поли и, к моему удивлению, Генри решили присоединиться ко мне. Сильнее запахнувшись кто в пальто, а кто — это уже я — в кунтуш, мы вышли на улицу. Ей Богу! Только теперь я осознала, какая зима на Восточном побережье. Мороз хватал за икры прохожих, вынуждая их бегать так, словно за ними гонялась сорвавшаяся с цепи собака, и быстрее прятаться в многоэтажках и разномастных конторах. Мы обходили разные лавочки и приценивались к товару. В оружейной лавке натолкнулись на новенькие винтовки, гильзы всех калибров, бинокли, полуавтоматические пистолеты — вся эта экипировка для гангстеров и любителей охоты лежала под стеклом витрины в большом количестве, словно ширпотреб. Так, проходя мимо бакалейных, заправочных станций, автомастерских, магазинов одежды, от нечего делать осматривали город и помалу пробирались в центр. Поскольку собственная машина Генри была где-то в километре от какой-то гостиницы в Мидтауне, а где более точно он не мог вспомнить, мы шли довольно медленно. Поскольку мы ещё не обедали, то решили поискать более-менее приличную реставрацию. Для начала попробовали экзотику. Спустившись из Маленькой Италии в китайский квартал, нашли небольшую таверну, где нам подали глубокие миски, в которых в отваре плавали длинные волокна лапши. Повозившись некоторое время с палочками, которые я никак не могла нормально удержать, мы расправились с этой снедью, расплатились за неё и вышли. А стоило это нам… пятьдесят долларов.  — «Кольт»!.. Ха-ха-ха! Чтобы мне было весело! «Кольт», полностью укомплектованный, можно было купить за такие деньги! — засмеялась я, осознав это. Поли и Генри тоже позабавила эта ситуация. Да, за экзотику тоже надо платить. Только я почему-то надеялась, что, кроме лапши, в этой харчевне можно было бы разжиться на поджарку из мышей, живых крабов или кота в подливе. И ладно, палочки тоже, наверное, что-то стоят. Проблема с голодом оставалась неразрешённой, и мы направились в Ойстер-Бэй к ближайшей реставрации, где снова не удовлетворились своим выбором. Заплатили втридорога за анисовку и вышли на мороз.  — Сейчас в Америке все стараются быстро нажиться, — откликнулась я, надевая перчатки. — Для клиента это всегда плохо. Возьмут из нас побольше долларов, а затем стараются как можно быстрее избавиться от нас. Обжуливают, как хотят. А здесь как, Генри?  — А здесь, на Востоке, «стригут» только миллионеров, — усмехнулся он в ответ.  — Угу. Пошли куда-нибудь, лишь бы подальше от этой харчевни имени… гм-м… Гольдмана.  — Кто такой Гольдман?  — А, не бери в голову, Генри. Ты его не знал, не знаешь и не должен знать. В отчаянии мы направились в Мидтаун и заглянули в одну из лучших парикмахерских, где нас привели в божеский вид.  — И ты ещё удивляешься, почему девушки на тебя так заглядываются, — улыбнулась я, глядя на Поли, когда он после того, как подстригся и побрился, рассматривал себя в зеркало.  — А почему тогда они меня медведем называют? — в ответ спросил он, пытаясь рассмотреть свой затылок. Я решила промолчать, так как для меня было слишком утомительно растолковать ему причины. Тем временем наступил вечер. В сумерках зажглись фонари, окружённые нимбами. Наконец-то удалось найти автомобиль Генри, и мы расположились внутри. Остался вопрос: где бы нам поужинать? Еда-то вроде есть, вот в двадцати ярдах от нас бакалейная, где можно раздобыть провизию, но хочется чего-то горячего. Хочется поесть по-особенному, по-культурному. Разве мы зря так далеко зашли сюда? Я спросила Генри, и тот после недолгих раздумий посоветовал пойти в «Мону Лизу». Бросив машину в одном из проулков Вест-Сайда, мы направились к реставрации. На улице холодно и неуютно, а там тепло, светло и комфортно. Недолго раскачиваясь, зашли вовнутрь. Ретивый швейцар у входа тут же бросился к нам.  — Давайте сюда ваши пальто. Ах, вот это да! Сбросив с себя кунтуш, я бросила взгляд на своё отражение в зеркале. На мне было темно-зелёное бархатное платье, дорогое, но такое полинявшее, что на фалдах оно было рыжеватым, словно его присыпали табаком. На голове был накручен длинный кусок белой прозрачной ткани, концы которой были завязаны на шее ниже подбородка. Подумав, что так я похожа на какую-то турчанку, стянула её с волос. Швейцар, хитро посматривая на нас, повесил нашу одежду на крючки, а затем широко распахнул дверь, и мы вошли в помещение. Все, кто был в реставрации, обернулись в нашу сторону. На несколько мгновений утихла мелодия фокстрота. На фоне бледных лиц, из которых искусственный свет, исходящий от светильников, высосал цвета жизни, мы выглядели, как люди, пришедшие с другого мира. Так, словно сошли с экрана персонажи интересного героического фильма. Два разбойника и ещё одна дама в наряде начала века. Шагая вперёд и не обращая ни на кого внимания, мы стали искать свободный столик. Дирижёр энергично взмахнул палочкой, залаял, словно собака, фагот. Кто-то бросил в толпу плоскую шуточку. Некоторые засмеялись — и всё снова вернулось в своё русло. Мы выбрали пустой столик у окна и выгодно расселись. Подлетел гарсон. Генри тут же начал делать заказ. Говорил он с твёрдой простотой силы, не позволяющей увильнуть от данного тона. Гарсон внутренне завертелся и даже ухмыльнулся слегка, но внешне подчинился характеру обращения.  — Всё подавать сразу?  — Пожалуйста, всё сразу!  — Есть! — щёлкнул тот каблуками и отправился на кухню. Был слышен его бойкий голос, повторявший заказ. Сперва был принесён поднос с вином, темно-желтым портвейном, но мы к напиткам не притронулись, ожидая пока не принесут блюда. Поли засмотрелся на девушек, кружившихся под какофонию танго, и ни на что не реагировал. Я от нечего делать читала прейскурант и вспомнила годы, проведённые в колледже, когда от прилива непонятного счастья и ребячества мои подруги брали такие же карточки в руки, в которых надписи были сделаны собственноручно, и «подправляли» названия блюд. Наконец-то подошел гарсон с огромным подносом, на котором возвышались тарелки с блюдами и без блюд. Выпили по стакану красного — и налегли на всю эту снедь. Когда чувство голода было утолено, мир стал для меня более чётким. Поли в упор глазел на танцующих девушек и женщин, словно впервые их увидел. Снова оркестр заиграл фокстрот, и Генри пригласил меня потанцевать, на что я тут же согласилась. Громко визжало банджо, кто-то выстукивал палочками, соревнуясь с тромбоном. Нет, всё-таки ударники как солисты оркестра куда лучше трубачей, мелькнула в моей голове мысль. Пол ходил ходуном. Перед глазами мелькали чудные наряды девушек, их накрашенные губы, призрачные лица, щеголеватые кавалеры… Время пролетело незаметно, так что я уже не помнила, как снова оказалась за столиком. В реальность возвратил меня чересчур весёлый голос Поли. Разгорячённый вином, захмелевший, он смотрел на толпу и, откинувшись на стуле, смеялся неизвестно с чего.  — Маэстро, румбу! — крикнул кто-то на весь зал. К нам приблизилась пышнотелая девица, распалённая танцами. Сверкая глазами и виляя бедрами, она пыталась в лице Поли найти себе кавалера. Я посмотрела на неё, а потом на Поли. «Иди, иди, развлекайся», — подначивала я его. Тот захохотал. От одной мысли пойти в пляс с такой вот на него напал смех.  — Слушай, Генри, а почему теперь ты работаешь в команде Луки? — спросил он, выпив стакан вина, когда та девушка ушла.  — Произошел несчастный случай. Капореджиме без вести пропал, но за ним никто не хватился. Клементе выбрал Луку на эту должность. Правда, ходят слухи, что незадолго до завершения стройки дамбы Луку видели там. Думаю, вам не надо говорить, как можно повязать строительство дамбы и исчезновение капореджиме, так? Мы с пониманием кивнули и продолжили пить. Вскоре хмель ударил нам в головы и разговор стал более развязанным. Ради забавы я начала наугад составлять прошлое Генри. Средняя школа, а потом работа на Мафию. Возможно, у себя на родине завёл девушку, а то и женился на сицилийке. Потом, словно гром среди ясного неба, приход чернорубашечников во главе с Муссолини к власти. Переезд в Америку, в Эмпайр-Бэй, где он хорошо себя зарекомендовал и где решил осесть, чтобы избежать суровой Италии. Он выполняет текущую работу, имеет сеть соучастников на мелких должностях в различных учреждениях. Приличная жизнь без особых требований к службе. Генри весьма удивился сказанному мной. С подозрением глядя на меня, он с прокураторской интонацией спросил, не могли ли мы видеться раньше. Я засмеялась и ответила, что мне хорошо знаком такой тип людей, так что не это составляет особого труда представить их прошлое. Разговор перешел на обсуждение, каких правил стоит придерживаться криминальным Семьям. Я расспрашивала Генри об остальных боссах, которые имеют влияние в Эмпайр-Бэе. Вино развязало ему языка, так что он охотно делился ведомостями.  — Как тебе, наверное, уже рассказали, в Эмпайр-Бэй три семьи. Каждая контролирует свою территорию. Один из боссов — Карло Фальконе, второй — Фрэнк Винчи. Фальконе молод и честолюбив, а Винчи — человек чести и уважает старые законы.  — Старые законы? Какие, например?  — Никогда не связываться с наркотиками. Это для него железное правило.  — Странно… Я, конечно, слышала, что многие боссы пока опасаются работать с производными опиума, но это же лёгкие деньги, нет?  — Ничего не могу сказать, я не работаю на Фрэнка Винчи.  — Хм, а ведь Сальери восхищается этим Винчи. Эннио тоже такой же традиционалист, как и он. Слова Поли вызвали у меня смех.  — Поли, Поли, ты хоть понимаешь, что сейчас сказал? Ладно, ещё можно закрыть глаза на эту авантюру с… э-э… средством от кашля. Но! Кого он принимает в свои ряды? То Самека, то меня, а потом ещё удивляется, почему его Семью считают второсортной и почему больше связей у Морелло.  — Эй, а Сэм-то тут при чём? Негодование по поводу тебя ещё можно понять — женщинам нельзя так активно принимать участие в жизни Семьи. А с ним что нет так?  — В Семью по старым законам должны входить только коренные сицилийцы?  — Ну, его предки должны быть коренными итальянцами…  — Так вот его прадед не был ни сицилийцем, ни итальянцем.  — Ага, ага, он что сам тебе это сказал? — спросил Поли с видом человека, который не верит в такие заявления.  — Нет, он бы мне в этом никогда бы не признался, но меня заинтересовала его фамилия. Каменца… Малопольская, решила я, услышав её в первый раз. Сара меня немного сбила с толку своим предположением, что эта фамилия еврейская, но, когда я услышала, как он распевал похабные песенки на свадьбе, укрепилась в своём мнении. Откуда он их узнал? Произношение при том очень хорошее, как у тех поляков, эмигрировавших из Галиции, которые продавали нам виски. И вот на летних вакациях 1931 года, когда я гостила у родственников на Ямайке, те, кто постарше, принялись вспоминать далёкое прошлое. Я невзначай обронила его фамилию в слабой надежде узнать его подлинное происхождение. И какое было мое удивление, когда мой прадед, Миколай Батори, заявил мне, что знал одного с такой фамилией. Он познакомился из Стефаном Каменцой в Сицилии в 1846 году. Мои родственники в то время решили эмигрировать из Царства Польского. Он его видел мельком за границей, на железнодорожной станции во Львове, а потом случайно встретил в Мессине. Довольно скоро Миколай, мой прадед, и Стефан сдружились, если, конечно, отношения между такими разными людьми можно назвать дружбой. За два месяца, пока моя семья перебывала в Мессине, Стефан успел познакомиться с сицилийкой, служанкой в том доме, в котором он жил. Прадед поспособствовал их свадьбе, а перед отплытием в Америку подарил им пятьсот пиастров на новое хозяйство, даже поцеловал на прощание в лоб, как целуют мёртвого друга… и был таковым! Я умолкла, сообразив, насколько цинично прозвучала последняя фраза, и торопливо схватила стакан с вином. Злясь на себя, сидела нахмуренная и пила душистую пьянящую жидкость. Поли и Генри тоже ничего не сказали и также молча пили теперь виски. Дурманящий напиток не ударял мне в голову. Только настроение становилось более мрачным. Мной овладела непонятная тоска, положившая руку мне на сердце. Смотрела на это представление спеси и гонора и сжимала зубы. Вот они, сгальванизированные спиртом создатели нового мира! Аристократия! Властители положения. Создавалось впечатление, что оркестр всем составом перепил вина и теперь играл что-то невообразимо громкое и непонятное, а публика этому всё больше радуется, и на танцпол выскакивает больше народа. Чувствовала, как меня заливает волна безумной ярости. Хотелось схватить стул и пораскидать инструменты, на которых играли музыканты; хотелось опрокинуть столики и выгнать всех отсюда. В глазах потемнело от прилива крови. И тут же еле слышно прошипела от боли: в руке оказалась вилка, и, кажется, я её переломила. Искра сознания появилась в глазах. Я быстро взяла себя в руки и даже нашла силы улыбнуться Поли, который стряхнул с себя гнетущие впечатления.  — Поли, Полианна, — обратилась я к нему, намеренно коверкая его имя. — Иди же, потанцуй с той дамой, доставь ей радость.  — Нет, нет, — проворчал он со смехом и стукнул меня ногой под столом. Похоже, и Генри постепенно приближался к тому состоянию, когда ничего не помнишь, не видишь, не слышишь. Когда к нам на столик принесли поднос с блюдом, которым можно было бы накормить ещё двух человек, сделала ему замечание. Но тот равнодушно пожимает плечами и говорит: «Как будет мне казаться, что вас четверо, то и закажу на четверых». Хотела ему что-то язвительное сказать, но не стала этого делать. Внутренний голос шептал мне, что не стоит, что я и так рискую взболтнуть лишнее. Поэтому я просто смотрела на большие настенные часы, где стрелка медленно отсчитывала минуты. Полночь. Стоп. Мне уже не хватало сил находиться здесь, поэтому я начала тормошить Поли за плечо и приказала ему идти в гардеробную, а оттуда — на улицу. Все трое встали из-за стола. Держались на ногах крепко, но в глазах двоилось, троилось и вообще всё плыло кувырком. Поли отправился за одеждой, а мне и Генри приходится задержаться, чтобы расплатиться.