Kein Feuer, kein Feuer brennet so heiss, wie die heimliche Liebe, von der Niemand Nichts Weiss*
Я встала с кресла и направилась в комнату, где начала решать проблему выбора причёски и платья. На улицах движение и шум. Сегодня святой Сильвестр, конец года, а люди, особенно те, у кого средний уровень доходов, обставляют этот день празднично. Не столько день, как вечер. Встречают Новый год. У кого семья, тот в кругу семьи; кто-то у знакомых. А у кого семьи нет, тот ищет общество и встречает Новый год в пивных, кофейнях или других увеселительных местах. Поскольку среди сливок общества Лост-Хэвена есть немало тех, кто хоть и женатый, но предпочитает общество джентльменов своему дому, то решили устроить вечеринку на пароходе. Планировалось, что на торжественную встречу Нового года туда пригласят чуть больше сотни человек. Мне повезло попасть в этот список. В девять вечера возле моего дома остановился жёлтый «Ульвер», и через пять минут я, Поли и Самуэль отправились на Центральный Остров к причалу. Уже там, кроме Сальери и нескольких его подручных, заметила братьев Морелло и больше полтора десятка незнакомых лиц. Я направилась к Дону и поздоровалась с ним. Тем временем толпа прошла мимо охранника, который сверялся со списком, к трапу. Палубы были выдержаны в строгом стиле, ничего лишнего. Гирлянды из бумажных цветов, низкие белые столики и оттоманки возле них для гостей. Еда и напитки подавались в посуде странной чеканки; даже я не имела такой. Наконец, все гости оказались на борту «Королевы Лост-Хэвена», трап был убран и пароход тронулся с места и направился к устью Вест-ривер. На верхней палубе начала играть песню группа «Бандиты ритма», специально призванная сюда, чтобы развлекать народ. Советник, главный организатор праздника, переходил от гостя к гостю, припрашивал выпить, угощал и развлекал. Словно и не было вражды, он пожимал руки Сальери и его приближённых, перебрасываясь с ними дежурными фразами. Несколько патетичные песни сменились на танцы. В пляс пошли молодые люди, разгорячённые настолько, что даже забывали о вине, которое им наливали с истинно купеческой щедростью. Вдыхая наркотический запах этого напитка, я наблюдала за старшим поколением, забыв на некоторое время о своих товарищах. Поскольку это была вечеринка-маскарад, лица были скрыты за масками, я не знала, кто за ними. Но одного я всё же распознала. С Сальери вели размеренную беседу двое. Один без маски, в очках с роговой оправой; по нему было видно, что он привык повелевать. Второй держался непринуждённо и, когда возникала необходимость, закидывал в разговор свои реплики; присмотревшись к его фигуре, к его профилю, я узнала в нём Леоне Галанте, того самого джентльмена, которого встретила на улице Вильямс-Крезент возле дома номер пять в Эмпайр-Бэе. И он таки пришел сюда с визитой в Лост-Хэвен, чтобы вместе с Сальери и другим собеседником уладить кое-какие дела. От размышлений отвлёк знакомый голос, от которого меня бросило в дрожь. В ярде от меня в маске волка стоял Лука Гурино. С наглой усмешкой на губах он пригласил меня на танец. Должно быть, Лука несколько минут назад установил за мной наблюдение, чтобы убедиться, что я без пары — настолько уверенно было озвучено приглашение на танец. И это так и было: Поли и Самуэль находились на другой стороне нижней палубы, а другого знакомого напросить в кавалеры я не решалась. — Чего это вы, мисс, мне руки не подаёте и в мою сторону не смотрите? — допрашивался он с насмешкой. — А почему вы зовёте меня «мисс» ? Что я вам высокородная дама? — в ответ бросала я ему, думая, как этому человеку растолковать, что он зря топчет пол возле меня. — Мы же вроде договорились, что зовём друг друга по именам. — Пусть будет так, Маклена. Вы уж мне простите. — «Вы» да «вы»! Я тебе родная тётка или кто? — Хоть посмотри на меня! — не унимался Лука, подбоченившись. — Разве я тебя отродясь не видела? Сейчас ночь: хоть и посмотрю, но не увижу твоего лица. — Разреши предложить тебе вина. — Не надо мне твоего вина. — Так я тебе тогда предложу ржаной водки или портвейна. Я знаю, с кем имею дело. — Плохо тогда знаешь меня. Не надо мне и этого: захотела бы, сама бы достала и вино, и водку, и портвейн. — Не злишься ли ты на меня? — спросил он, закурив сигарету. В воздухе запахло горелым и махоркой. — Чего мне злиться? Я не злая. Только не приставай ко мне. Вот на верхней палубе есть много хороших девушек; там найдётся тебе место. — Не там моё место. Да и разве найдется девушки, лучше тебя? — Такое придумал! — воскликнула я, подавив желание рассмеяться. Пора было заканчивать этот надоевший мне разговор. — Я тебе не ровня! Я прошлась по палубе, водя пальцами по перилам. Я была ниже от Луки и рядом с ним казалась малорослой шестнадцатилетней девчонкой. Он пошел вслед за мной, уже жалея о том, что подошёл ко мне. — Почему мисс Маклена неласкова ко мне сегодня? — Потому что никогда и не была ласкова к синьору Гурино, и не будет. Не приставайте ко мне. Мне казалось, что от негодования тут же лишусь чувств. Смех и шутки, заигрывания к дамам — всё это подтолкнуло Луку ко мне. Небо, усеянное звёздами, холод зимней ночи, запах ледяной воды отгоняли сон от веселившихся людей, расшевелили в чьём-то сердце любовь, растревожили мечты. Я уже собиралась оттолкнуть навязчивого ухажёра от себя, когда рядом прозвучал ещё один знакомый голос: — Мисс Батори, наконец-то! Где вы были? Не забыли, что обещали мне танец? Оба повернули головы в сторону говорящего. Беспечно облокотившись на перила, на меня смотрел сквозь маску лиса Генри Томасино. Узнав своего подчинённого, Лука, у которого настроение и так было подпорчено моим резким отказом, нахмурился и набросился на меня с упрёками. — Что ты мне сразу не сказала, что обещала другому, а? — Я и пыталась тебе, Лука, растолковать это первые две минуты, — невозмутимым тоном ответила я ему, радуясь знакомому, который так вовремя вступился за меня. Он засмеялся и небрежно хлопнул меня по плечу. — Ладно, не злись, Маклена. И с тобой было бы всё в порядке, если бы не всегда держала ноги вместе. Желаю, как следует поразвлечься. Пробормотав тихо, но так, чтобы я услышала, несколько похабных выражений, он удалился на другому край палубы. Проводив его тяжёлым взглядом, я позволила Генри взять себя под руку, и мы прошествовали к танцплощадке. Ни слова не говоря, присоединились к танцующим. Группа наигрывала мелодию для фокстрота. Через десять минут мы расположились на одной из оттоманок, чтобы перевести дух. — Вы чем-то смущены или удивлены, Маклена? — поинтересовался Генри, протянув мне бокал вина. — Есть немного. Благодарю, что помогли избавиться от вашего инструктора… — Капореджиме, Маклена… — Ну, хорошо. Я удивлена, что вы находитесь в этом городе и встречаете здесь Новый год. Правда, когда я столкнулась с Леоне Галанте и Лукой, возможно, подсознательно для полной картины желала увидеть и вас. Кстати, что привело вас всех в Лост-Хэвен? — О, вижу, вы успели познакомиться с Лео Галанте? — Ага, пока вы и Поли осуществляли диверсию на склоне в Хайбруке. Он слышал шум падения, но не слишком этим обеспокоился. Кто он вообще такой? — Ну, он консильери семьи Винчи. А пригласили нас в этот город ваши непримиримые враги, Морелло и Сальери. Похоже, они хотят заручиться поддержкой на случай ухудшения отношений. — Кто-то должен выиграть, а кто-то — проиграть. Не я и не они придумывают правила. Сальери и Морелло сейчас пытаются играть в индейцев, пока не найдут стабильный источник доходов. Правда, кажется, дела налаживаются, если они ищут себе потенциальных союзников. Но я не хочу сейчас говорить о делах, которые меня не касаются и о которых я должна как можно меньше знать. — А о чем тогда мисс Батори желает поговорить? — А позволит мне синьор Томасино обращаться к нему, как в первый день знакомства, на «ты»? — Пожалуйста, пожалуйста! — Это уже куда как лучше, — кивнула я, допивая остатки вина. — Не люблю говорить в третьем лице и на «вы». Как у тебя дела? Как поживает твоя жена? Тут же при этом вопросе страшная бледность проступила на его смуглом лице. Через минуту Генри уже снова пришел в себя от внезапного потрясения. Его лицо, хоть и всё ещё бледное, приняло то гордое выражение, которое было свойственно ему, а на губах, хоть и несколько побелевших, появилась грустная улыбка. Но мрачное пламя сверкало в его взгляде, проникавшем в самую глубину сердца, и крупные капли пота покрывали высокий лоб. — Ну, если молчишь, значит поживает она нехорошо. Она умерла, да? — Да, — сказал Генри глухим голосом. — Не теряй хоть сейчас хладнокровие. — Я слишком любил её, Маклена. И твой вопрос причинил мне больше боли, чем пуля в груди… И глухое рыдание вырвалось у этого несгибаемого человека. — Мужайся, Генри, — сказала я, взволнованная его эмоциями. — Ты должен быть сильным. Он снова поднял голову. — Да, продолжим разговор. — Лишь бы ты оставался спокойным. — Я буду спокоен. — Что ты сделаешь для её отмщения? — Что я сделаю? И ты ещё спрашиваешь? Убью того, кто причастен к её смерти. — Каким образом? Это не противоречит кодексу, которого придерживается твоя Семья? — Нет. Кому-то я очень помешал в его великих замыслах и этот кто-то захотел меня убрать с пути. Когда ему это не удалось, решил сломать меня морально, и это у него почти получилось. Я покопался в делах Семьи, завёл знакомство с Тонгами… — Тонгами? — Организация китайских иммигрантов, связанная с криминалом, — терпеливо объяснил Генри. — Пришлось повозиться, пока они не стали ко мне относиться нормально. Тогда я выложил некоторым из них свою проблему. Вскоре они выяснили личность вредителя. Руководитель одной из шаек ирландцев. Причём сделал это своими руками. То, что он не достал меня, для него большая трагедия. Это была тщательно продуманная операция, и она удалась бы, но им просто не повезло. Этого человека зовут Алистер Доэрти, местный гангстер. Мне придётся свести с ним счёты. Не знаю, почему им вдруг понадобилось убивать меня, но я, естественно, не могу жить в ожидании смерти каждую минуту. Может быть, я займусь этим сегодня ночью. — Этот Доэрти находится здесь, в Лост-Хэвене? — с подозрением спросила я. — Да, мне полгода назад сообщили, что человек, приметы которого совпадают с Доэрти, сел на поезд, направляющийся сюда. — Не слишком ли долгое время ожидания, чтобы отомстить? — Возможно, но сейчас ты меня не остановишь. — Я и не думала это делать, Генри, — терпеливо произнесла я, беря в руки графин с водой и разбавляя бокал вина. Затем бросила красноречивый взгляд на Дона, который теперь перебрасывался шуточками с мэром города. — А Сальери или Морелло не будут против? — Этот Доэрти — мой контракт, его надо выполнить. Они готовы закрыть глаза на это дело. Ты со мной или нет? — Я? — растерянно спросила я, удивившись его словам. — Ты хорошо подумал? Может, лучше попросить… — Я заметила Самуэля, который приближался к нам. — Например, Самуэля? — Он? Я не слишком хорошо его знаю. — По крайней мере, гораздо лучше, чем меня, — с долей сарказма отметила я. — Он человек слова, ему можно верить. К примеру, если бы он пообещал вместе со мной отправиться на Ямайку, то я бы твёрдо знала, что так бы и случилось. Правда, Самек? Самуэль, оторопев на какое-то мгновение то ли от того, как я о нём отзываюсь, то ли от любимого мной прозвища, которое было сказано вслух, то ли от всего вместе, быстро взял себя в руки, сухо усмехнулся и ответил: — Правда, Маклена, хоть я и не очень понимаю, чем тебе может быть полезна там моя компания. Защищать от посягательств? — Это тоже. Ты мне постоянно говоришь, что работать со всяким отребьем — не моё дело. И потом, тебя нужно ввести в высшее общество, чтобы ты мной гордился, а заодно и собой. — Ладно, ладно, об этом вы поговорите позже, — торопливо произнёс Генри. — Сэм, не отвлекайся на Маклену, лучше иди, куда направлялся. Самуэль, нетерпеливо качнув головой и бросив на меня хмурый взгляд, скрылся за углом. Ко мне пришло осознание, что Генри, решившись открыться мне, не собирается ни у кого просить, кроме меня, помощи. Я молчала, пока мимо нашего столика не прошла стайка гостей. В раздумьях спрятала свое лицо в ладонях, пока наконец не решилась. — Когда? — Сейчас. — Значит, в Лост-Хэвен? — В Лост-Хэвен. Вернёмся на тот самый причал, где обычно швартуется пароход. В машине есть всё необходимое. — Хорошо, тогда попробую раздобыть моторную лодку, в трюме должна храниться хоть одна. И через десять минут мы отчалили от «Королевы Лост-Хэвена» на «Трясучей», как прозвал Генри нашу лодку. Покинув пароход, мы повернули на запад, миновали островки у мыса с маяком и плыли вдоль побережья святого Павла, любуясь верхушками крыш особняков Оуквуда и небоскрёбов Делового района, пока не добрались до причала. — Я так понимаю, ты не знаешь, где именно прячется Доэрти, да? — осторожно уточнила я, выбираясь из лодки. — Не знаю, но сдаваться не собираюсь. Раз уж ты согласилась мне помочь, можешь предложить вариант, как мне быстро найти человека, которого я почти в глаза не видел. — Генри, Генри… Ты думаешь у меня есть сеть шпионов, которая будет служить мне глазами и ушами в этом городе? Хотя… Можно поспрашивать стукачей, которые работают на Дона. Если им хорошо заплатить, они особо не будут возмущаться по поводу того, что мы портим им Сильвестра. Сейчас только возьму свою сумочку из машины, сброшу маску, и можем идти искать одного из них. Кто-нибудь должен околачиваться на Острове. Через четверть часа нам удалось найти возле одного из ресторанов «Гриль Роя» Малыша Тони. Поздоровавшись с ним и перебросившись парой фраз, ввела его в курс дела, а затем вынудила Генри описать парня, который нам нужен. — Постараюсь узнать о его местонахождении. Сможете выждать час-полтора? — Конечно, Тони. Мы будем в шантан-кафе, что в Нью-Арке. Не проблема? Он кивнул головой и исчез в толпе. А я притормозила такси и велела шофёру везти нас в то самое кафе, где должно было быть большое гулянье. Было оглашено, что в этот вечер будут петь заезжие марсельцы, а в конце представления будут зажжены бенгальские огни и фейерверк. Генри весьма неохотно согласился ехать туда. — Зачем мне туда идти? Что я буду там делать? — Будем гулять. Заодно и поужинаем, правда, кажется, поздний час для ужина. Хоть на «Королеве» и нашлось что-то мокрое, но хочется и перекусить чем-то сытным. Это же ненадолго. Я ради тебя и на фейерверк не пойду. Хотел или не хотел, а таки пошел со мной на прогулку в шантан-кафе. Уже музыка играла, а толпа шевелилась во внутреннем дворе, словно муравейник. Терраса была забита людьми, и мы прошли вовнутрь. Единственный свободный столик почти полностью скрывала широкая колонна. Он стоял рядом со служебным входом, но отсюда была хорошо видна площадка, а также оркестр. Пока я диктовала кельнеру заказ, Генри рассеяно осматривал зал. Похоже, мыслями он был далеко, и, когда он заговорил с одним человеком, в конце пришлось привести его в чувство. — Ах, ты чего? — воскликнул он, когда я больно ударила его по руке. Тот человек, усмехнувшись, ушел. — Уже нельзя и поговорить с человеком, пожать ему руку? — Поговорить ты бы мог, пожать руку тоже, но никак её не целовать. Или он твой босс? — Что? — Ничего… Давай приходи в себя! Это известный жид в нашем городе. Где это видано было, чтобы жидовскую руку целовали? — Я что, собирался это сделать? — Судя по тому, как этот мистер собирался одернуть руку, видимо, да. Это ещё хорошо будет, если он решит, что ты попросту пьян. У тебя фиалки в голове проросли? — Нет, я просто отвлёкся. Давай о чем-нибудь поговорим? — Хотя, что можно сказать? Тот, кто работает на наших друзей, чтобы согласиться на такую жизнь, должен быть немного не в себе. Расскажи мне немного об организации. Какая у вас иерархия, как происходит принятие кандидата? — Другим не покажется странным наш разговор? — Об этом я уже подумала. — Я вытащила из сумочки несколько листов чистой бумаги и чернильную ручку. — Поиграем в «вопрос-ответ». С виду будет казаться, словно мы обсуждаем написание книги о преступниках. — А ты всегда, Маклена, носишь с собой бумагу для записи? — с сардонической улыбкой поинтересовался Генри. — Это скорее журналистская привычка. Было время, когда приходилось обходить почти весь город, чтобы собрать новости, — спокойна ответила я и вдруг улыбнулась: — Кстати, если порассуждать, то получается, что я немного знаю о тебе, но куда больше, чем Поли и Самуэль. — Неужели? Ты настолько проницательный психолог? — Эх, нет. Ещё бы вспомнил о священниках и ростовщиках, ведь они лучше всех умеют заглядывать в человеческие души. И оба говорят людям такое, что никому другому не скажут. — Ой, Маклена, перестань! Скажешь ещё! — Ну, это не моя мысль, но она мне нравится. Но мы ведь не о тебе собираемся говорить, да? Тут Генри начал рассказ о Коза Ностре. Я уже давно размышляла, что не так в семье Сальери. Перечитывая рассказы Конан Дойля о Холмсе, подумала, как нерационально организована иерархия нашей Семьи. Считала, что писатель слишком демонизировал организацию Джеймса Мориарти. А тут я слушала солдата Семьи из другого города, записывала его слова и поняла, что так и должно быть. Конечно, иногда мы прикрывались уровнями отстранённости. Босс отдаёт приказ по иерархии, и каждый её уровень отдаляет тебя от преступления. Шестёрки, такие как я и Поли, рисковали жизнью, а боссы наслаждались покоем и безопасностью своих домов. Хотя мне трудно судить, так как на частое выполнение важных поручений я претендовать не могла. После этих рассуждений мы перешли к обряду принятия в Семью. — Значит, тебе прокалывают указательный палец кинжалом и кровь капает на изображение святого. Затем икону поджигают и дают новобранцу в руки. Пока она горит, ты должен повторять за Доном клятву, так? — спросила я, сверяясь со сделанной записью. — Именно так. Что-то смущает? — Не особо. Просто сейчас какие-то детали напоминают обряд инициации, после которого человек получает новый социальный статус. Кинжал, кровь, огонь, исходящий от подожжённой иконы… Всё ради сохранения тайны такой жизни. — Думаю, ты хорошо представляешь себе понятия о фамильной гордости. Для таких, как ты, это одно из основных моральных ценностей. А сейчас мне бы хотелось услышать что-то из твоего личного опыта, что не относится к Дону и Семьи. — Ну… — Я на секунду замялась. — Ладно. Если не о чем больше поговорить, то можно поинтересоваться и мною. Могу рассказать вкратце немного о себе, но, если тебе это покажется неинтересным, дай мне об этом знать. Хорошо? — Окей. — Генри закурил сигарету. — Хоть мой отец и родился здесь, в Америке, его предки были поляки, причём шляхтичи. Они уехали из Польши накануне Краковского восстания. Сначала — в Италию, затем — на Ямайку. Часть семьи так там и осталась, а остальные пошли немного севернее и осели в Лост-Хэвене. Мой отец познакомился с литовкой-иммигранткой, а вскоре женился на ней. Наверное, именно из-за неё меня нарекли малопольским именем. У отца было шестеро детей, и наше детство можно было назвать восхитительным. Все мы унаследовали неистовость отца и лёгкий нрав матери. Мы часто ссорились друг с другом, отец не отставал от нас и ругался со своими соседями. Мама не очень тяготилась его выходками, скорее они её забавляли. Тебе трудно это представить? — Почему же? Ты отзываешься с такой теплотой. — Таким было детство моих старших братьев и сестёр. Они выросли и стали похожими на отца, разве что характером и воспитанием были лучше. Об этом уже позаботилась моя мать. Когда мне было девять лет, она, чтобы досадить отцу, как-то в шутку сказала ему, что якобы я не его дочь. Мол, за девять месяцев до моего рождения, пока он находился несколько дней в другом городе, попалась она на глаза одному весьма богатому синьору, бывшему польскому шляхтичу, жившему в Оук-хилле, она ему понравилась и… Я была в большом замешательстве, когда отец меня вскоре после этого «признания» прижал к себе и растроганно целовал в обе щёки. Помню, как он восклицал: «Шляхтянка! Моя маленькая дочь — шляхтянка! Мы, Батори, чуть ли не королевской крови, но разве ты, маленькая моя, не можешь стать королевой?» Я тогда была неслабо встревожена, потому что родство с семьёй королевской крови было действительностью только в его пьяном воображении. Сейчас, думаю, какой он был безалаберным, хоть и хорошим! Исступленно любил мою маму, а обрёк её на такую жизнь. Гордился мной, желал, чтобы из меня был хороший человек с отличным образованием, готов был отказаться от своего отцовства, лишь бы все знали, кто растёт в его доме. Зря мы с матерью просили его молчать. Но отец, в пьяном хвастовстве, забывая о собственном самолюбии и достоинстве, упорно продолжал говорить своё. — Да, твой отец интересная личность, — качнул головой Генри. — Надеюсь, ты не унаследовала красоту своей матери? — Нет, не унаследовала, но я не переживаю по этому поводу — довольно хорошо знаю, как иногда плохо иметь красивых подруг. Помню, как однажды на Ямайке, пока мама была жива, на неё заглядывались, а те, кто понахальнее, заигрывали с ней. Среди них был такой себе пан Гуляницкий, из бывшей шляхты. Многие, и я в том числе, разделяли мнение, что он позор для благородного сословия. Но такой был озлобленный гордец, что отцу, бросившегося защищать мою маму от него, сказал, что уничтожит его, если будет путаться под ногами. Я слышала о нём такую историю. Однажды он проигрался в карты и отказывался платить. Выигравший, взывая к чести, допустил ошибку, когда назвал его фамилию. Для Гуляницкого это было уже слишком: его, шляхтича, ровняют к обычному безродному горожанину. И вот ночью он направил к тому своих молодцов, чтобы те его хорошенько избили, чтобы знал своё место. Расправа закончилась кроваво: кто-то из них потом вернулся и застрелил его, чтобы все знали и помнили, что случится, если произойдёт подобное. — Истинный дьявол! — невольно поразился Генри. — Такой и вправду мог бы уничтожить твоего отца. — Мог, но он не стал этого делать. А мой папа умер из-за другого… Ладно, довольно обо этом. Сколько сейчас времени? — Установленный час уже прошел. Осталось дождаться Тони. И, Маклена, я надеюсь, что этот разговор останется между нами. Клянёшься? — Херкос о донтон, — с серьезным видом ответила я. — Тебе известно это выражение? Нет? В таком случае, позволь мне заметить, что в твоём образовании имеются пробелы. Это на древнегреческом. Дословно — «держать язык за зубами». Древнегреческий синоним вашей омерты. — Хорошо, — сказал Генри и улыбнулся. — Пусть будет этот самый «херкос о донтон». Через десять минут, после ухода из кафе, мы дождались появления Тони. Он обстоятельно расписал местонахождение этого ирландца Доэрти, а в конце пожелал нам удачи в выполнении контракта. Я уже в который раз поймала такси и приказала ехать к Рабочему кварталу. Машина неслась безлюдными улицами, миновала безлистые аллеи и верхушки многоэтажек, что протыкали небо, в котором сияла луна в последней четверти. — Стой! Таксист остановился возле бара «Чёрный кот». Мы вышли из машины, и я расплатилась за проезд. — Подожди меня здесь, Маклена, я ненадолго задержусь. Я со злостью фыркнула. — Спасибо! Для чего тогда я была нужна? Чтобы сыграть роль посредника в поисках Тони? Ты, наверное, очень удивишься, когда поймёшь, что я иду с тобой. Без меня ты обречён на неприятности. — Ты преувеличиваешь ситуацию. — Возможно, есть немного. Но не делай здесь церемоний, не стоит сейчас спорить. И, пожалуйста, не поднимай шум: где-то поблизости ходят полицейские. Не хватало ещё привлечь к себе внимание. Твоё снаряжение может сильно осложнить дело, а нам не нужно очередных компликаций. — Ладно, ладно, только не обвиняй меня, если тебе не понравится то, что ты увидишь. — В голосе Генри прозвенели нотки обиды. — Это должно быть хладнокровное убийство. — Как хочешь, — протянула я. — У меня есть «Кольт» — на тот случай, если промахнёшься. Сейчас Лост-Хэвен производил на меня впечатление города, где с наступлением ночи из темных закромов выползает ужас, и я радовалась, что иду к цели не одна. Мы шастали среди внутренних дворов, пробираясь дальше на запад, пока не дошли к концу трамвайного узла. На несколько секунд остановились. Я повернулась к Генри, усмехнулась и показала ему на дорогу, которая в конце делала большую извилину. — Это путь к гоночному треку. Прости, у меня не нашлось времени показывать тебе красоты моего города. Не ожидая ответа, я повернула направо и пошла вдоль трамвайного пути. Минут пять шли молча, пока вновь не замедлили шаг. Мы были у нужного места. — Это будет простая операция. Доэрти живёт здесь, рядом с трамвайной колеей. И скрывается в хибаре за забором. Задние двери этого дома ведут на улицу через этот забор. И он думает, что об этом никто не знает. Ты войдёшь через переднюю дверь. Он попытается сбежать через забор. Тут я его и застрелю. Согласна? — Целиком полагаюсь на тебя. Генри достал из внутреннего кармана пальто металлическую трубку два фута длиной, которая расширялась в обе концы. — Оптический прицел для снайперов, — объяснил он, вложив трубку в мою ладонь. — Немецкая модель. Повезло, что ночь безоблачная. Пока он собирал винтовку, я забавлялась тем, что сквозь прицел рассматривала плакаты, которые там и сям мелькали на зданиях учреждений. Послышались звуки щелчков, и Генри отобрал у меня прицел. — По моему сигналу, ты начинаешь штурмовать переднюю дверь хибары Доэрти, а я возьму на мушку забор. Ну, вперёд! Понадобилась пара минут, чтобы обойти забор. Ещё минута — и до моих ушей донёсся короткий, низкий свист. Я сунула в рот два пальца и протяжно свистнула в ответ. А затем что-то невнятно и громко крикнула и выбила дверь ногой. Послышалось, как хрустнула оконная рама и как кто-то споткнулся, чуть не упав на землю. Я бросилась следом за ним. Преодолев препятствие в виде забора, Доэрти бросился бежать. Ты, чёртов гангстер, оглянись, посмотри хоть немного вперёд! И тут послышался звук выстрела, затем — звук падения тела. Я чётко себе представила его недолгую агонию: пальцы будут царапать асфальт, но затем всё прекратится. Мне хотелось запротестовать от такой жизни, которая делала меня свидетельницей таких вещей. Я не любила наблюдать за тем, как совершается хладнокровное убийство или помогать в таком деле. Но я сама виновата. Таки напросилась сюда. Думая о произошедшем, я стояла в той хибаре, пока не появился Генри, молча схвативший меня меня за руку, и не потащил на улицу. Он проникся моими чувствами и пытался успокоить, на что я просто отмахивалась. Этот вечер снова облил меня холодной прозой жизни. — Смотри, Маклена, начинает падать снег, — заметил Генри, когда мы направлялись к Уинслет-авеню, чтобы сесть на поезд, который бы нас отвёз на Центральный Остров. — Что мне с это снега? Обещали ближайшими днями плюсовую температуру, так что растает этот снег, оставив по себе влагу и грязь на улицах, — откликнулась я. Путь к причалу прошёл в полном молчании. Мы не говорили друг другу ни слова, но нам они были не нужны. Я пыталась в уме сопоставить, что меня смущало в Генри. И меня озарило: некоторыми моментами он напоминал мне Самуэля. Почти такой же замкнутый, несловоохотливый (какого труда стоило мне вытащить из него сведения, пока мы коротали время в Нью-Арке!) и так же серьёзно относится к своей работе. Но я быстро отбросила эти мысли, к ним можно возвратиться и позже; тем более бой часов церкви в Деловом районе привлёк наше внимание. — С Новым годом, Генри, — тихо обратилась я к нему. — С Новым годом, Маклена. Я стряхнула с себя гнетущие чувства и, чтобы развеять тоску, начала петь то, что в такой момент очень подходило по ситуации:Nowy rok nastaje, ochoty dodaje — hej nam, hej! Kolęda, kolęda, kolęda! **