Опасная связь

Послышался бой церковных часов. Они отбивали восемь вечера. Идя вдоль улицы по тротуару к мосту, я наблюдала за тем, как молодой человек весьма сомнительного вида вышел из-под дерева к девушке, которой можно было дать на вид восемнадцать лет.  — Устала, красавица? Подойди, отдохни на моей груди! — услышала я его фразу, прервавшуюся неприятным смешком. — Чего уставилась? Подойди! Если что стащила, так поделимся! Та уклонилась от его рук и убежала прочь. Я ускорила шаг и, опередив её, замерла у фонаря. Где-то раздался свисток.  — Чтоб его!.. Держи вора! — послышался далёкий крик полицейского. Девушка бежала без оглядки, пересекая почти безлюдную улицу, наверное, сейчас даже не задумываясь, что её поведение только укрепляет подозрения. Прошло примерно десять секунд, когда она, поравнявшись со мной, пробежала мимо меня. Я молниеносно отреагировала и схватила её за руку, вынуждая остановиться. Не успела злосчастная беглянка произнести и слова, как я силой потащила её к переулку. Только оказавшись в тени, отпустила девушку и осторожно выглянула из-за угла грязной стены.  — Говорю же тебе, она спряталась здесь. Её надо найти и повязать, — громким шёпотом говорил кто-то.  — А как ты надеешься её здесь отыскать? — ответили ему. — Подождём до полуночи, а тогда сможем свободно… Неприятный для слуха скрип заглушил последние слова. Две фигуры ушли, направившись неизвестно куда. Мне наконец-то представилась отличная возможность рассмотреть свою спутницу. Худощавое тело девушки дрожало под дыханием ветра. В её взгляде не отражалось никакой радости от того, что ей удалось спастись. Голова с растрёпанными волосами прислонилась к стене, а руки безвольно повисли вдоль туловища.  — Ты совсем с ума сошла? — устало спросила я. — Увидела бы я тебя минутой позже, что бы случилось?  — Оставьте меня в покое, — бесцветным голосом произнесла она, на миг встретившись со мною взглядом.  — Не оставлю. Ты собиралась наложить на себя руки. Я видела, как ты бежала к выступу моста. В воду хотела прыгать от отчаяния, да?  — Что вам за дело до меня? Кто вам позволял вмешаться? — нервно спросила девушка, приходя в себя.  — Да тихо ты! — прошипела я и, видя, что она вот-вот снова сорвётся на бег, быстро схватила её за руку. — Вздумаешь, как прежде, сглупить — крикну и позову на помощь. Кому больше поверят: тебе или мне? Это был откровенный блеф, но, к счастью, в моих словах она не стала сомневаться. Рука, которую она хотела вырвать из моей хватки, бессильно повисла. Видя, что никаких возражений не последовало, я с долей участия проговорила:  — Ты в отчаянии… В большом отчаянии… Понимая, что от неё, по крайней мере в эти минуты, не удастся получить внятного ответа, я взяла её под руку и вышла с ней из переулка. В сумерках улиц, под тусклый свет фонарей, мы проходили мимо витрин старых магазинов, проталкиваясь сквозь толпу, не обращая внимания на возмущённые возгласы женщин в кисее, мужчин без кепок и в рубашках с закатанными до локтей рукавами и подростков, не особо спешивших домой, пока не остановились у неприветливого вида трёхэтажного здания.  — Куда вы меня привели? — апатично спросила девушка, рассматривая потрёпанную вывеску над дверью.  — В трактир, — отозвалась я, произнеся это обыденным тоном. — Местечко может показаться тебе скверным, но не бойся, там тебя не тронут. Пойдём.  — Зачем?  — Я — выпить вина, а ты — выговориться о своих проблемах. Мы оказались внутри подвального помещения, где тускло мерцали электрические лампы. Множество столиков были заняты любителями карт, и сейчас один из картёжников с грохотом свалился со стула под аккомпанемент смеха своих компаньонов. В воздухе стоял стойкий запах пролитого алкоголя и грязной тряпки, которой неоднократно натирали пол. Моя спутница нервно оглянулась на шумную компанию и, не отпуская моей руки, позволила мне проложить путь среди столиков и найти свободный. Я подозвала официанта и в ожидании, когда тот принесёт кварту вина, рассматривала свою компаньонку. Когда кувшин оказался на столе, я наконец с долей раздражения произнесла:  — Дорогая, ты меня начинаешь нервировать тем, что слишком долго заглядываешься на ту женщину с кисейным платком.  — Простите, мадам, но её взгляды слишком настойчивы, чтобы этого не замечать. Ей что-то от вас или от меня нужно?  — Она не выискивает ни меня, ни тебя. Для мужчин в этой комнате её взгляды говорят больше, чем ты себе думаешь.  — Она какая-нибудь… — Девушка заговорила тихо, чуть ли не шёпотом.  — Она самая и есть, — спокойно подтвердила я, не дав ей высказать фразу до конца. — В самом лучшем виде.  — Нет, это всего лишь догадка, — растерянно произнесла та.  — Это путана, — твёрдо сказала я. — Трактирная путана. Меня немного печалит, что тебе пришлось её сегодня увидеть. В каждом приличном трактире, подобно этому, есть несколько таких дам. Хозяин заведения заботится о том, чтобы у них не было конкуренток. Но ему это грозит огромным штрафом и угрозой закрытия заведения. Впрочем, у него и этих женщин выработана своя система, так что в случае тревоги они со сказочной скоростью исчезают из своих комнат. Дама, которую мы сейчас обсуждали, поднялась на верхние этажи. Через полминуты следом за ней направился коренастый мужчина с расстёгнутой нараспашку курткой.  — Она ушла, — прокомментировала я, перестав смотреть на лестницу, по которой поднялась та пара. — Надеюсь, теперь ты мне расскажешь о том, что довело тебя до такого состояния?  — Зачем вам это слушать?  — А зачем я тебя спрятала от тех пронырливых полицейских? Возможно, мне тебя жалко. Хочется послушать, как живут и думают другие люди. Может быть, их слова натолкнут меня на какие-то мысли. А я могу помочь советом, которому необязательно следовать. Девушка долго раскачивалась, прежде чем решилась заговорить. Она поведала мне привычную для моих ушей историю о своей тётке-опекунше, у которой жила и которая имела на неё определённые планы. Сколько таких предприимчивых женщин, готовых ради имущества играть чужими жизнями, я повстречала в своей жизни! Мне вспомнилась моя двоюродная тётка Гризельда, которая в стремлении сохранить дом своего брата в своей власти намеревалась выдать свою племянницу замуж за полусумасшедшего толстосума. Немалого труда стоило, чтобы склонить тётку к отмене своего решения. Моя кузина этому весьма обрадовалась и назвала меня волшебницей. Впрочем, я была совершенно уверенна в том, что её мнение обо мне пошатнулось бы, узнай она, что я прибегла к шантажу и угрозам, против которых Гризельда только могла зло скрежетать зубами, так как знала, что правда на моей стороне.  — Тётка, говоришь? — спросила я после окончания рассказа, наполнив стакан вином и почти сразу выпивая половину его содержимого. — Знала я таких тёток. Подальше от неё держись. Куда теперь надумаешь идти?  — Не знаю, — с грустью сказала моя компаньонка. — Я до того, как перешла жить к тётке, делила квартиру с тремя другими девушками. Как только я убежала из дому, так сразу же направилась на ту квартиру.  — Никого там не оказалось?  — Мои приятельницы там больше не живут. Съехали они.  — И ты теперь одна? А как же родители? Умерли?  — Тётка говорит, что они не могут себя обнаружить. Видите ли, им пока что нельзя. Но я в это не верю. Они бы давно нашли способ, как связаться со мной. Может, я им просто не нужна?  — Не говори так, — с ноткой горечи прошептала я, на секунду закрыв глаза и качнув головой. Её слова напомнили мне о собственном эгоизме, о маленькой Лие. Меня пугало то, с какой относительной лёгкостью я решилась на побег в Австралию, успокоив свою совесть мыслью о том, что симпатии Лии полностью на стороне Самека, и надеждой на то, что спустя десяток лет Лия не будет помнить меня, не будет испытывать в отношении ко мне ни радость, ни печаль, ни тоску.  — Никогда так, милая, не говори. Ах, за этим разговором я совсем забыла поинтересоваться, как тебя зовут…  — Марина.  — Марина… Красивое имя… Если у меня будет дочка, дам ей такое имя. Но о чём это я? Не надо думать, что ты своим родителям не нужна. Ты же не знаешь, что с ними, где они. Возможно, им сейчас хуже, чем тебе. «А вот это уже откровенная ложь», — произнёс строгим, осуждающим тоном голос в моей голове, когда я подумала о себе. Марина бросила взгляд на кувшин вина, успевший уже опустеть на четверть.  — Вы пьете вино? — поинтересовалась она. — Могу попробовать?  — Нет, — решительно ответила я, отодвигая от неё стакан. — Этого тебе не надо пить. Это вино кислое и от него только становишься мрачнее. Тебе бы устроиться на работу. Языки ты знаешь, рисовать умеешь, играть на фортепиано… Устройся учительницей. Или гувернанткой. Но сначала бы денег добыть тебе на первое время. А это я хорошо умею. Несколько секунд спустя за моей спиной возник пьянчуга, который остановился у нашего столика.  — Елена! — воскликнул он, увидев меня, и наклонился, чтобы получше разглядеть. — Вы ли это, Елена? Пойдёмте к нам за стол. У нас весело, а с вами будет ещё веселее.  — Je ne travaille pas aujourd’hui, — пробормотала я, отмахиваясь от него.  — Милая, не смейся надо мной, тебе же хорошо известно, что я французский не знаю, — не унимался мужчина, имени которого я даже не помнила. — Вот что ты сейчас сказала?  — Мадам сегодня не работает, — пришла ему на помощь Марина, которую, видимо, позабавил этот разговор, и секунду спустя полушёпотом спросила меня: — А вас и правда так зовут?  — Почти, — быстро сказала я и вновь переключила своё внимание на пьяного. — Пошел прочь! J’ai un jour non ouvré.  — Снова, снова смеёшься надо мной! Мисс, что Елена говорит?  — У неё сегодня нерабочий день.  — Елена, так я ведь не про то. Я просто посидеть тебя зову, вина выпить… Никак не могу забыть, как ты в прошлый раз на фортепиано играла. Сыграешь? А я тебе денег дам.  — Для тебя это будет слишком дорого, — наконец произнесла я, бросив его дразнить.  — Дорого? — переспросил он и жестом фокусника вытащил из-за пазухи небольшую пачку денег и бросил её на стол. — Вот они, денежки!  — О! Я же обещала, что раздобуду денег, — весело воскликнула я, схватив несколько банкнот и пряча их в карман. — Ладно, пошли, только не дыши на меня. А ты, Марина, сиди здесь и никуда не уходи. В голове уже начинало шуметь от выпитого вина, так что добралась я до возвышения, где были фортепиано, скрипка, виолончель и барабан, пошатываясь. Джаз-банда, который обычно играл в этом заведении, сегодня не было, так что сцена пустовала. Я села за фортепиано и начала играть лёгкую, ненавязчивую мелодию, услышанную несколько лет назад. Аматор музыки расположился возле меня и шевелил пальцами в такт мелодии. «Боже, и за мою игру сегодняшние посетители должны будут доплачивать к бутылке пива или вина», — с лёгкой иронией подумала я, когда возле меня оказались ещё несколько мужчин и их спутницы. Отметая эту мысль, я сосредоточилась на игре и не обращала больше ни на что внимания. Но, довольно быстро потеряв ощущение времени, не успела опомниться, как за инструмент сел кто-то другой, а я обнаружила себя в объятиях того самого любителя фортепианной музыки, с которым танцевала что-то похожее на помесь кадрили, менуэта и фокстрота.  — Ты божественна, — сказал он, когда музыка закончилась, и, прежде чем я успела ему что-либо ответить, достал ещё несколько банкнот и протянул их мне. — Сыграй что-нибудь для души, что пожелаешь. Забрав от него деньги и тем самым согласившись исполнить его просьбу, я вновь подошла к фортепиано. На несколько секунд замерла в размышлении, что именно играть, а потом ударила по клавиатуре, начав разыгрывать ноктюрн, который звучал в моём исполнении два года назад. Полнейшая импровиза, в которую я тогда пыталась вложить свои чувства. Ощутив покалывание кожи, догадалась, что кто-то меня пристально рассматривает. Не прерывая игры, слегка повернула голову в надежде увидеть подозрительного вида человека. Ни одного из привычных обитателей этого заведения я не брала во внимание, так что мои поиски не увенчались успехом. Посчитав, что, если кто-то и глядел на меня, то успел скрыться, я вновь обратила свой взгляд на фортепиано, желая, как можно скорее закончить играть ноктюрн и вернуться обратно за свой столик. Быстро выскользнув из рук моего навязчивого пьяницы, я сошла с возвышения. Лавируя между посетителями и официантами, наткнулась на респектабельного вида джентльмена, который не отводил цепкого, пристального взгляда с моего лица. Секунду на него смотрела, потом тут же забыла о нём и добралась до противоположного конца комнаты. Отметив отсутствие Марины, слегка расстроилась. Что-то должно было её испугать, если она ослушалась моего приказа. Возможно, пока я развлекала посетителей своим музицированием, сюда пришел один из её знакомых, которых она сегодня не желала видеть. Мне стало жаль эту девушку. Наперёд видно, что погибнет. Долго грустить по этому поводу мне помешал любитель фортепианной музыки, который и не думал меня оставлять в покое.  — Божественная… утешила меня… — лепетал он, коснувшись одной рукой моего плеча. — Пошли со мной, а?  — Уйди прочь! — нетерпеливо произнесла я, рассматривая графин вина и прикидывая, сумею ли его испить целиком.  — Да я ведь не просто так…  — Пошел вон, — немного мягче ответила я своему навязчивому ухажёру, имя которого я так и не вспомнила, наполнив стакан дурманящей жидкостью. Тот и дальше не слушал моих слов, стараясь уговорить меня присоединиться к нему. Его настойчивость уже начинала меня раздражать, так что, едва он успел опуститься на колени и повторить свою просьбу, как я бесцеремонно плеснула ему в лицо недопитое вино. Довольная своей выходкой, содрогалась от беззвучного смеха, глядя на то, как мой приятель и на это не обратил внимание, продолжая обещать мне золотые горы. В этот момент ко мне обратился ещё кто-то:  — Прошу вас, мадам, пойдём отсюда.  — Никуда я не пойду, — упрямо заявила я, не удосужившись оглянуться и посмотреть, кто это со мной заговорил. — Отстаньте все от меня!  — Прошу вас, мадам, нам нужно поговорить. Пьянчуга, видимо, собирался попросить неизвестного уйти, но едва он успел обратиться к тому, как его несильно, но ощутимо толкнули и повалили на пол. Такое внимание к моей персоне меня повеселило, поэтому, мельком посмотрев, не ушибся ли мой защитник, обернулась ко второму просящему и узнала в нём того самого джентльмена, который разглядывал меня полтора минуты назад. И пока он в третий раз озвучивал свою просьбу пойти с ним, я отчего-то подумала, что уже видела его гораздо раньше. Решив больше не противиться, я подозвала официанта и, когда он по моей просьбе принёс чернила и бумагу, составила записку, которую вручила ему вместе с деньгами, велев отнести её по указанному адресу. А пока я была занята, мой незадачливый кавалер, видимо от досады и раздражения, поднял немалый шум. Его поторопились вывести отсюда. На какие-то секунды ему удалось вырваться, и он за такое малое время успел разбить около стойки пару подносов с блюдами. Понаблюдав за таким зрелищем, я покорно позволила своему спутнику помочь мне подняться, а затем мы вместе покинули помещение трактира. В голове шумело от выпитого вина, поэтому без малейшего сопротивления я шла со своим чудным незнакомцем. Тот, пройдя ещё пару улиц, кликнул извозчика, и вскоре нас прикатили к подъезду пятиэтажного изящного дома. Сонный дворник почтительно поздоровался с моим спутником. Пытаясь понять, в какой части города я оказалась и кто такой на самом деле мой незнакомец, я опомнилась в щегольски отделанной гостиной. Рассматривая обстановку комнаты, в частности, рисованные портреты умерших владельцев дома, с неясной тревогой наблюдала за тем, как этот странный человек, который привёл меня сюда, зажигал настенные канделябры, не говоря ни слова. Решив, что молчание слишком затянулось, я начала говорить разные глупости, постоянно осекаясь. Порывистые, небрежные слова скороговоркой слетали с моих губ, слетали целыми охапками, так что минуту спустя я не выдержала и нервно засмеялась над своим странным монологом. В этом смехе можно было истолковать многое: недовольство тем, что меня зря тревожат, чувство раздражения к человеку, который своим положением выше меня; любопытство, желание узнать, что мне хотят сказать.  — Почему вы молчите? — взволнованно спросила я, устало падая на стул у стены. — Такое чувство, что я вас раньше видела… Нет… нет… Вы мне снились. Но это был такой ужасный сон… Словно вся на иголках, поднялась со своего места и, пройдя пару метров, снова обессиленно рухнула на ближайшее кресло рядом со столом. И не успело в моей голове возникнуть решение попросить своего чудного спутника оставить меня в покое и отпустить восвояси, как тот внезапно заговорил:  — Взгляните на меня, Маклена. На секунду я и он встретились взглядами. Я сконфуженно осмотрелась, не веря, что обратились ко мне. Но моё имя вновь было произнесено вслух. Отрицательно качая головой, более пристально посмотрела на него. Передо мной стоял высокий, стройный мужчина, с матово-бледным и отчасти истомлено-красивым лицом. Его возраст определить вполне было невозможно — казалось, что ему около сорока, но могло быть гораздо меньше или значительно больше. Он сохранил наружность человека молодого, но с тем благородным отпечатком, который показывал ясно, что тут было пережито, перечувствовано и переиспытано вволю. Разглядывая его так секунд десять, вскинулась на него изумлёнными глазами и мотнула головой. Закрыв своё лицо руками и смахнув выступившие слёзы, молчала несколько секунд и только потом, вновь встретившись взглядом с этим человеком, неуверенно заговорила:  — Анри Понселе? Ни подтверждения, ни возражений не последовало, однако мне и так было ясно, что это он. Мужчина и дальше молчал; мы оба в это мгновение испытывали сильное смущение. Но к Анри возвратилось самообладание. Неотводно глядя в упор на меня, он произнёс:  — Здравствуйте, Маклена. Я не знала, что мне стоит ответить ему. Однако смелость понемногу возвращалась, и наконец, посчитав, что молчание с моей стороны длится неприлично долго, задала вопрос:  — Кто виноват в том, что мы с вами пересеклись, мсье Анри?  — Вернее будет спросить не «кто», а «что». Моё внимание привлекла мелодия, которая показалась мне знакомой. Вы эту мелодию играли в первый вечер нашего знакомства, — спокойно и ровно проговорил он. — Я слышал её ещё месяц назад, возможно, что и тогда вы сидели за фортепиано. Официант тогда, да и, пожалуй, сегодня, не мог определённо сказать, кто это музицировал. Только и сказал, что это какая-то заезжая эксцентричная дама. Так что я решился подойти поближе и удостовериться в своих мыслях.  — Даже не верится, что мы могли встретиться снова, — прошептала я, качнув головой. — Что вас привело в тот трактир? Это ведь довольно скверное местечко.  — Потому что мне так нравилось. Да и ждал я там человека, от которого мне понадобилось содействие в разрешении одного вопроса, — ответил Анри, и более сказанного — ни полуслова не прибавил, ясно давая понять, что больше на эту тему он распространяться не хочет. — Вы в этом городе надолго?  — Пожалуй, надолго, если не навсегда.  — Где же в таком случае ваш муж, мсье Самуэль Каменца?  — Не надо большого ума, чтобы догадаться, что у меня и мсье Самуэля не всё в порядке в отношениях. Иначе вы бы не осмелились привезти меня сюда, в свою квартиру, верно? Ни положительного, ни отрицательного ответа я не услышала от Анри, однако, истолковав его молчание как подтверждение моего предположения, я продолжила:  — Случилось небольшое несчастье, которое чуть не погубило меня. Я и не думала тогда, что это происшествие так пагубно повлияет на нашу жизнь. Возможно, всё дело в чувстве вины. Я не хочу раскрывать подробностей этого дела. Могу только сказать, что закончилось всё тем, что мы оба согласились на сепарацию. И вот я оказалась здесь.  — Не жалеете об этом решении?  — Совсем немного. Но я католичка, Самуэль тоже католик, а вам ведь известно, как трудно в таком случае даётся развод. И это ещё вопрос, согласится ли он на такой шаг. Я сильно сомневаюсь в его согласии. Так что, как бы, возможно, ханжески это не звучало, мне придётся ждать или его смерти, чтобы обрести свободу в отношениях, или окончательного примирения, но на последнее нет никакой надежды. Все мои ответы были выслушаны Анри Понселе с сильным, но сдержанным волнением. Мускулы на его лице дёрнулись; казалось, будто в его душе идёт какая-то мучительная борьба. Хотя до этой минуты я испытывала к этому человеку дружественный интерес, со временем переросший в равнодушие, эта встреча разбудила во мне какое-то нелогичное и бессознательное чувство родственности. Но к своей досаде, мне не хватало мужества для того, чтобы открыто обвинить себя. Последние неполные девять лет не слишком хорошо повлияли на меня, делая склонной к попыткам не замечать скверные поступки, которые совершала я или мои товарищи. Тем сильнее проявлялось моё смущение и желание сбежать из этой комнаты. Моё волнение не укрылось от цепкого взгляда Анри. Тот, помолчав полминуты, наконец-то спросил:  — Вы хотите вернуться к своей прежней жизни? Развлекать публику в трактире игрой на фортепиано? Заливать свою тоску и боль вином? Лучше я бы вас убил своими руками. Пальцы рук сомкнулись на подлокотниках кресла, когда я услышала последнюю фразу. Сразу вспомнился Самек, который ради чести Семьи был готов на моё убийство. Возможно, сейчас Анри предположил, что своим поведением я оскорбила гордость и достоинство прирождённого аристократизма. Заметив мою реакцию на эти слова, он тут же извинился.  — Это вы простите меня, — ответила я, вставая. — Лучше бы мы не встретились друг с другом…  — Вам неприятны собственные воспоминания, Маклена?  — Да, неприятны, и мне хочется забыть о них. — Горько усмехнувшись, я посмотрела на него и проговорила вполне уверенным голосом: — Позвольте мне молчать обо всём, что было до нашей сегодняшней встречи. Если эта просьба окажется для вас невыполнимой, отпустите меня, и я возвращусь к своей прежней жизни, которой жила до того, как мы с вами столкнулись. Анри всё ещё смотрел на меня, но в его взоре всё более и более сглаживался оттенок прежней отрешённости, уступая место чему-то тёплому, мягкому, болезненно страдающему и родному. Я стояла перед ним в томительном ожидании ответа. Он с открытой решимостью протянул мне правую руку.  — Если вам так хочется, Маклена, я соглашусь на такое условие.  — Это невозможно. — Я недоверчиво качнула головой и сделала шаг назад. — Мне кажется, что это не нужно ни вам, ни мне. Хотела уже шагнуть к выходу из гостиной и убежать из этой квартиры, только чтобы больше не видеть Анри Понселе, когда он почти шепотом произнёс: «Не уходите», — и что-то заныло в душе, что-то сломалось во мне. Я вздохнула полным, освобождающимся из-под гнета вздохом и молча протянула ему руку. Заглянули друг другу в глаза и поняли: теперь нам быть вместе навсегда, до конца.