Микаэла долго сидела рядом с Бамблби, бездумно водя пальцами по тёплой металлической ладони. Она не знала, что сказать и как успокоить, понимала всем своим существом, что есть такие моменты, в которых бессильны слова и крики, бесполезны слёзы и сочувствие, можно просто быть рядом, но помочь невозможно. Когда слабая дрожь под пальцами успокоилась, девушка осторожно поднялась, стараясь беречь помятые рёбра, и привалилась к сервоприводу разведчика.
— Я пойду, ладно? — тихо спросила она. — Ненадолго.
Би кивнул ей, прогудев что-то благодарное, но головы так и не повернул.
Измученная собственным бессилием, Микаэла покинула ангар и прикрыла за собой дверь. Она облокотилась на неё спиной и посмотрела в рассветное небо и побледневшие звёзды. У стены ангара сидел Майк, которого она и не заметила сразу.
— Я же сказала – уходи. — Микаэла скосила на него глаза и чуть нахмурила брови. — Тебя простили, хотя ты этого совсем не заслуживаешь. Уходи.
Против ожидания, гнева не было. Была смертельная усталость, болела спина и рёбра, было страшно за оставленного в ангаре формера, но вот гнева на сжавшегося на земле человека не было, сколько она не искала его в себе.
Хромов поднял на неё взгляд.
— Мик, — хриплым голосом позвал он. — Я никогда… я же не думал даже… Он меня простил. Это невозможно, просто немыслимо. Я бы убил.
— В этом разница между тобой и ним. — Девушка села на корточки. — Ты не думал, ты бы убил, а Би думал и нашёл в себе силы простить тебя. Что тебе ещё надо? Будешь тут дальше сидеть и сопли размазывать?
Майк долго молчал, вытирая глаза.
— Я завидовал ему. Всегда. С самого первого дня, как увидел. Знаешь, как я его люто ненавидел? До потемнения в глазах. Ночами спать не мог от этого чувства.
Девушка приподняла брови, рассматривая мужчину так, словно впервые увидела.
— Ты их силе позавидовал? Или возможностям? Красоте?
Майк бессильно хлопнул себя по колену и повернулся к ней всем телом, обтерев дорогим пиджаком стену ангара.
— Красоте? Да он же уродливый, как гигантская оса! Насекомое! Что мне их вооружение или сила?! Мне привезли его без оружия, полуразобранного с блокираторами! Нет, Мик, я вот тогда смотрел на него и видел в оптике свет. Он не злился на меня, не ненавидел. Я этот свет до сих пор вижу, как глаза закрываю, словно душу жжёт. Я завидовал его доброте, этой чудовищной силе воли и терпению. Если бы он хоть раз на меня руку поднял – вот тогда бы всё стало иначе. Ну не может машина быть лучше человека, сколько не называй её живой! Нас Бог создал по своему образу и подобию! Нас! Не их! — Он сорвался на истерический крик. — Хоть раз бы! Я довёл его до желания меня раздавить, как букашку! И упивался этим, потому что сравнял этот свет с собой, смешал его с грязью ненависти. Знаешь, в тот миг я был на вершине блаженства!
Микаэла с сожалением покачала головой.
— Ты был счастлив от того, что смог сравняться с Би, заставив его ненавидеть?
Майк кивнул, вытерев вновь выступившие слёзы.
— Потом… потом, когда увидел горящую оптику уже в ангаре… я заглянул в неё, а там нет ненависти. Представляешь? Много боли было и почему-то сожаления. Представляешь, он меня жалел в тот момент! Висел на тросах изломанный и разбитый, кричал от ударов тока и меня жалел! А я… я тогда так испугался этого, что вырвал оставшуюся оптику. Вбил крюк прямо в глаз и дёрнул со всей силы. Не мог я в неё смотреть! Искра эта горела и не тухла никак…
— Майк. — Микаэла тронула мужчину за плечо. — Бессмысленно раскаиваться в том, что ты натворил, этого уже не исправить. Би простил тебя – разве этого мало?
— Ты не понимаешь. — Хромов вскинул воспалённые опухшие глаза к небу. — А мне-то как себя простить теперь? Я хотел его уничтожить, издевался и унижал как мог, но не смог сравнять с собой. Я никогда не смогу стать хоть вполовину таким, как эта машина…
— Ты пытался заставить его опуститься до твоего уровня, забыв, что сам пал до самого низменного и дурного, — возразила девушка. — Да, его Искра невероятная по своей силе и чистоте, но это не значит, что никто из нас не сможет также, просто нужно стремиться и идти вверх. Мы привыкли считать себя венцом творения на этой планете, совсем позабыв, что скатились в бездну жадности, ненависти и трусости, привыкли, что это на нас должен ровняться весь мир, а не мы на него. Но это не так – оглянись вокруг. Ни за какие деньги и горы золота ты не купишь любовь и заботу, нежность, готовность умереть за тебя… прощение.
Майк уставился на неё, как на что-то потустороннее.
— Ты считаешь, что это возможно? Что можно подняться, даже рухнув на самое дно?
Микаэла кивнула и протянула ему руку.
— Я верю в это. Идём.
Парень неуверенно принял её ладонь холодными дрожащими пальцами.
— Это он тебя научил быть такой? Ты тоже простила?
Девушка рывком поставила его на ноги и уперлась взглядом ему в лицо.
— Мне будет очень сложно тебя простить, потому что я не уродливая огромная оса, но я постараюсь, если ты заслужишь прощение самого себя.
***
— Простил?! — Брэйнс свалился с кресла и выронил хрустальный бокал. — Да ему процессор пора перезагружать!
Кейд, Тесса и Микаэла сидели в гостиной, куда девушка привела Майка. Шейн вылетел за дверь, едва услышав о ночных событиях. Увидев Майка в дверях своего дома, он бросился на него с проклятиями и кулаками, но Микаэла остановила парня, сказав, что сперва стоит выслушать её рассказ.
— Вот же больной на всю обшивку своего дурацкого жёлтого шлема! — крошка-робот завертелся на месте, схватившись за голову. — Вот из-за этого с ним вечно дерьмо и приключается! Это Прайм виноват! Это он их такими сделал!
Микаэла подхватила его с пола и устроила на коленях, не давая вырваться и броситься на Майка.
— Брэйнс, — прошептала она. — Успокойся. Лучше давайте подумаем, что теперь делать?
Кейд поднялся и прошёлся по комнате туда-сюда.
— Значит, простил, — подытожил он. — Что ж, это его право, нам бы всем поучиться этому. Мне будет сложно тебя простить, Майк, потому что это мне пришлось разгребать последствия того, что ты натворил, и мучить Бамблби, вытаскивая из него битое стекло, но я очень постараюсь. Что ты намерен делать теперь?
Майк сидел в кресле, низко опустив голову и сцепив руки в замок, так что побелели костяшки пальцев.
— Я бы хотел… — нерешительно начал он. — Я бы хотел поговорить с ним, как-то искупить всё сделанное, но понимаю, что моё присутствие вызывает только панику и ничего больше. У него же есть друзья? Есть где-то такие же, как он? Можно отыскать их и привезти сюда, если вы все не против.
Тесса чуть пожала плечами.
— Мы ради этого и покупали всю эту землю, — негромко произнесла она.
— У меня остались связи. — Майк посмотрел на неё и тут же отвёл глаза. — Я могу позвонить Ротчеру и попробовать узнать, где они могут быть. Мне нужно что-то делать, иначе я застрелюсь.
— Отличная мысль! — поддержал Брэйнс, вырываясь из рук Микаэлы. — Я могу помочь.
— Я был бы тебе признателен. — Хромов не поднял головы. — Но это ничего не исправит. Я поеду в город и начну поиски…
— Дрифт погиб! — вдруг закричал маленький десептикон. — Это ты как исправить собрался?!
Майк вздрогнул.
— Вы же смогли починить четырнадцать тридцать два, значит и этого…
— У него есть имя. — Микаэла поймала Брэйнса и отвесила ему подзатыльник. — Его зовут Бамблби, Майк. У них у всех есть имена.
— Бамблби, — повторил мужчина. — Вполне подходит.
Микаэла не смогла удержаться от едва заметной улыбки, глядя на этого отвратительного человека, в душу которого медленно вползал свет раскаяния и понимания.
— Может, однажды и сможешь поговорить. — Она поднялась, прихватив с собой брыкающегося Брэйнса, и вышла из гостиной.
***
Огромный мраморный стол был изляпан пятнами высохшего спиртного и засыпан, как снегом, горстками пепла и пыли. В большое грязное окно светило полуденное солнце, играя на осколках разбитого бокала из-под бренди.
В широком кожаном кресле, уронив голову на стол, сидел молодой успешный политик Сэмюэль Уитвики и бессмысленно царапал ногтями дорогущую обшивку подлокотников. Он пил уже несколько дней, с того момента, как вернулся в Нью-Йорк и переступил порог своего кабинета. Машина стояла под окнами на газоне, там, где он её бросил, измятый пиджак валялся у порога, пыльной тряпкой.
Сэм приподнял голову, на ощупь отыскал полупустую бутылку и налил в стакан янтарную жидкость. Мутные карие глаза с трудом сфокусировались на плеснувшемся напитке, парень потёр небритую запавшую щеку и поднёс бокал к губам.
Как же ныло и болело всё внутри, как он хотел утопить эти чувства в алкоголе, залить их, забыть, выкричать, выбросить из сердца и из головы, вырвать из себя и никогда не знать.
«Вот каково это – терять. — Хмельные мысли текли невнятным ручьём в мозгу, расплываясь цветными пятнами перед глазами. —
Как же больно-то, словно нож тупой под лопатку воткнули и проворачивают там…»
Он залпом осушил бокал и грохнул его об стол, как и предыдущий, разбив вдребезги, сжал в кулаке осколки и бессильно заплакал пьяными слезами, размазывая кровь по столешнице.
«Как ты мог отвернуться от меня, Бамблби? Как такое вообще могло случиться? Ты всегда говорил, что я самое дорогое, что у тебя есть…»
Перед глазами снова и снова вставала картинка из ночного ангара, как зацикленный фильм. Дрожащие жёлтые дверцы, мечущийся испуганный взгляд, закрытое рукой серое лицо.
«Почему ты меня-то испугался? — Сэм поднял руки к вискам и сжал голову, измарав волосы в крови. —
Ну, Хромов выбил тебе глаза, это ясно, а я? Я же никогда даже руку на тебя не поднимал? Я тебе привёз его на блюдечке, чтобы ты мог разорвать его, как букашку. А ты… ты его простил, а от меня отвернулся…»
Он снова уронил голову на стол и погрузился в тупое оцепенение, подаренное пьяным угаром.
