Les Freaks

--- – Вольф..гааааааааанг, – зевнул Маркиз. – Иди сюда. Человек-собака осторожно приблизился. – Слушай, – доверительно сказал ему Маркиз, почесывая его за ухом. – Не в службу, а в дружбу. Можешь сходить со мной сегодня в церковь? – Ууууу? – Маркиз мог поклясться, что на лице Вольфганга появилось удивление. – Угууууу. Там хорошо, там тепло, там добрый дядя священник – Вольфганг дернул головой и настороженно посмотрел на Маркиза. Тот сложил ладони в умоляющем жесте. – Ну пожаааааалуйста, – давить на жалость Маркиз не любил, но перед Вольфгангом ему точно нечего было стыдиться. Все-таки спали вместе. – Со мной больше никто идти не хочет. Ну Вольфгааааанг.. – Гав! – Нет, Пьеро тоже не хочет. – Рррр.. Маркиз вздохнул. – Хорошо, давай сойдемся на том, что я куплю тебе твои любимые шоколадные конфеты. – Ррррр.. – И не буду трогать Пьеро..ээээ..месяц! Вольфганг покосился на Маркиза, который по-прежнему строил ему щенячьи глазки. – Гав, – наконец важно сказал он и боднул головой полосатое бедро. – Вот и отлично, – Маркиз улыбнулся. Конфет для Вольфганга ему никогда не было жалко. А что касается Пьеро – Маркиз бы дорого заплатил за то, чтобы не прикасаться к нему никогда. Тепло человеческого тела оказалось наркотиком похуже алкоголя – Маркизу оставалось только радоваться тому, что он не сорвался в борделе Констанс – иначе бы он никогда оттуда не выбрался. Но месяц легко можно растянуть. Прямо как – Маркиз хохотнул и пустился догонять Вольфганга, взявшего курс на церковь. --- – Черт, а где же священник? Неужели закрыто? – Маркиз постучал тростью в дверь и надулся. – Как некрасиво с его стороны. Вольфганг согласно гавкнул и уселся на ступеньки. – Вот что..давай ты подождешь его здесь, а я тем временем сбегаю в город и проверю, не задержался ли он у каких-нибудь благочестивых прихожан, – Маркиз потрепал Вольфганга по волосам и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом пошел в сторону центральной площади Молизе. Свернул за угол. Кружным путем прокрался обратно к церкви, попутно проверив, что Вольфанг послушно сидит на ступеньках. Полчаса у него в запасе точно было – потом Вольфганг начнет нервничать и носиться вокруг. Маркиз осторожно отворил окно и проскользнул внутрь комнаты, служившей падре спальней. --- Добрый вечер, Лучане. Рад, что у тебя все ладится и что мои опасения по поводу воспоминаний не оправдались. По поводу денег – даже не думай возвращать. Считай это подарком. К тому же, у меня есть подозрение, что даритель может обидеться. В Термоли все еще шумно, но мне кажется, что это ненадолго. Люди уходят вглубь страны, и я их понимаю – в городе все больше и больше теней. И они не исчезают с закатом. В остальном – все по-прежнему. Если понадобится помощь – пиши. Молизе – трудный приход; я слышал, у них давно не было священника. Если бы не прирост населения и не твоя инициатива – не было бы и сейчас. Береги себя. Б. --- Маркиз повертел в руках лист бумаги – в ящике стола, который он открыл первым – ручка сама отломалась, падре – он лежал сверху стопки аккуратно сложенных конвертов – но не заклеенных. Увесистая у вас корреспонденция, падре. Больше, чем у меня. Неужели любовная? Маркиз прислушался – но было тихо, Вольфганг не лаял – значит, у него еще есть время. Красть какие-то конверты Маркиз не хотел – поэтому прислонился спиной к подоконнику – на случай внезапного бегства – и продолжил чтение. --- Доброе утро, отец. Простите, что долго не отвечал – сначала мы восстанавливали церковь (боюсь, вы не можете себе представить, как я благодарен тому дарителю. Если бы не он – ), потом я делал витраж – урывая лишние часы от сна и отдыха, ограничивая себя во всем – за цветным стеклом пришлось ехать в Кампобассо – у местного стекольщика не нашлось подобного – но теперь он все же готов. Тео на нем как живой. Знаете, отец, я произнес это вслух и засмеялся. Как живой. Я забыл вам рассказать – Молизе ведь тоже почтил своим присутствием Белый Дьявол. Он убил здесь священника. Никто уже не помнит, почему, но – убил. Прямо в церкви. И прибил к двери свой манифест – точнее, его первый экземпляр. Неудивительно, что церковь так долго пустовала. Впрочем, в детстве меня это не смущало – по крайней мере, в ней было тихо и не было ни лишних, ни чужих. Иногда я мечтал вслух, что восстановлю ее – Тео тогда бодал меня лбом в плечо и говорил, что из меня выйдет отличный священник – язвил, конечно. Он бы меня не отпустил. Впрочем, я и не хотел. Тогда. Мне было попросту жалко здание – когда-то оно было очень красивым. К сожалению, восстановить все невозможно – но я сделал все, что было в моих силах. По крайней мере – мне так кажется. Отец, я опасаюсь, что витраж повредят. Потому что у ангела, изображенного на нем, светлые волосы. Почти белые. --- Доброе утро, отец – хотя солнце еще не встало. Знаете, мне много чего снится – и хорошего, и плохого – но итог всегда один – я просыпаюсь с измученным сердцем. Я честно пытался спать меньше – когда делал витраж, к примеру – но тогда я начинаю дремать в неподходящее время. И даже кофе мне не помогает. Да и некоторые прихожане подметили мой усталый вид – но подумали, разумеется, совсем не то – даже успели пустить слух, что я по ночам бегаю к какой-то девушке. Не знаю, кто в этом виноват – я со своей молодостью и – возможно, чрезмерно очевидной и кажущейся напускной – холодностью – или они – со своими скелетами в шкафу. Поэтому ночами я сплю – стараюсь – к тому же, вы тоже бы не одобрили мое пренебрежение к нуждам бренной оболочки. Знаете, отец, если бы не вы, я бы – наверное – спился. Просто чтобы сбежать от реальности, а позже – от снов. Сегодня у нас было немного неспокойно – часть горожан отправилась праздновать..бог знает что. Куда-то в горы. Естественно, по их возвращении я попенял им на языческие ритуалы – все-таки мой сан обязывает. Доменико сразу начал со мной спорить – падре, это пережитки древних верований, это наши традиции, это наша культура – пришлось пригрозить ему дополнительными часами работы во благо Церкви – а что мне еще оставалось делать? Не соглашаться же с ним в присутствии еще двадцати человек. Может, из-за этого мне и приснилось..то, что приснилось. Я проснулся в нашем старом доме и вышел на улицу. Была ночь – но я будто знал, куда мне надо идти. Даже фонарь с собой не взял – хотя направлялся в горы. Правда, горы оказались слишком далеко – как это и бывает во снах – и я до них не дошел. Зато оказался в лесу. И услышал чье-то пение. Я знал, что должен увидеть того, кто поет – его голос был таким знакомым – до боли знакомым. Я бежал через лес, а к голосу присоединился другой, потом третий – потом я перестал различать их. Добежал до поляны. И увидел хоровод. Отец, вы, наверное, скажете, что я сошел с ума, но я клянусь, что не все его участники были людьми. Они танцевали, пели и смеялись – а мне оставалось лишь смотреть на них из-за дерева. Когда я в последний раз веселился? Давно. Потому что без Тео не было веселья. Я прислонился к дереву и принялся жадно следить за праздником – со стороны это выглядело, как будто мрачный священник с ненавистью смотрит на счастье других. – Падре, присоединяйтесь! – крикнул все тот же голос – тот, из-за которого я и стоял здесь. Я прикусил губу. – Падре, присоединяйтесь! – со смехом подхватил другой. – Дайте мне хоть посмотреть на него! – отчаянно крикнул я. – Сначала дайте мне увидеть Тео – Они расхохотались. – Только если ты выйдешь в круг, мальчик, только если ты выйдешь в круг – Я шагнул к ним. Хоровод дружно зашипел. – Но сначала сними крест, сними крест – Я посмотрел в мертвые глаза одного из участников танца. И сделал шаг назад. – Поздно, – фыркнул кто-то невидимый над моим ухом. – Протанцуй с нами до утра и тогда мы покажем тебе – – Тео? Но невидимка уже не ответил. Да и хоровод подрастерял свой шум и блеск – видимо, из-за меня. Из толпы вышел юноша в огненно-рыжем плаще – капюшон, украшенный листьями, наполовину скрывал лицо – я мельком подумал, что он, должно быть, настоящий король этих краев, давно потерянный наследный принц – еще до войны – – Уходи, священник. Уходи. – Я хочу увидеть Тео. Я слышал его. Я хочу его увидеть. – бог знает, почему я заупрямился. Точнее, я и сам знаю, но мой голос звучал – чересчур властно? надменно? – для человека, которому это лишь снится. – Таким, как он – и таким, как ты – нет места среди нас. Уходи. И я ушел. --- Добрый вечер, отец. Я пишу это письмо ночью, потому что не могу писать его днем. Не могу писать об этом днем. А когда наступает ночь и наступает пора бороться со своими демонами, я оказываюсь слаб – и пишу. Зима в этом году холодная – впрочем, у вас на побережье теплее – я помню, что меня это даже слегка удивило – через три года после..переезда в Термоли. До этого, наверное, тоже было тепло, но я не помню. Честно – не помню. Я так плохо переживал потерю, отец? Впрочем – что спрашивать. ..Знаете, отец, иногда мне кажется, что лучше бы меня не было. По крайней мере, мои родители ясно дали мне это понять, оставив в приюте. У меня и в мыслях не было их искать, когда я сбежал. В этом не было смысла – меня подбросили на порог – начальник приюта, синьор Джованьоли, сказал, что в записке было только имя – Лучане – больше ничего. Так что когда пришло время получать паспорт, Коломбина сказала, что я могу взять их фамилию. Она не против. Тео тогда картинно надулся и сказал, что отказывается считать меня братом. По крайней мере, до тех пор, пока я не покрашу волосы. Я потом сказал ему, что в таком случае отказываюсь считать его своим..кхм. Простите. Увлекся. Не могу думать о Тео. Не могу не думать о нем. Не могу не думать о смерти. Отец, если я сорвусь с горной тропы – никто ведь и не узнает. Не узнает, что я сделал это специально. --- Добрый вечер, отец. Я все-таки собрался с силами. И наяву сходил к старому дому. Там – слава богу – никто не живет. Не то чтобы там было где жить – от дома мало что осталось – я скорее боялся, что его окончательно разрушили и построили новый. Но нет. Интересно, почему – неужели посчитали место нехорошим. Все изменилось и я изменился – одно остается – все еще – неизменным – мое нежелание смириться с потерей. Я нашел цветы Коломбины – их мало и они почти незаметны в буйно разросшихся сорняках – но они все-таки остались. Я забрал часть из них с собой – представляю, как это выглядело со стороны: священник с лопатой и фонарем тащит сумки с землей – и пересадил за церковью под своим окном. Надеюсь, что они приживутся. Надо будет спросить совета у Доменико, может, он знает. ..Отец, они прижились! И – какая удача – когда я снова пошел туда – я решил поискать, вдруг в доме осталось..что-нибудь. Хоть что-нибудь от Коломбины или Тео – я нашел под половицей запасы семян и инструкции, как ухаживать за цветами. Видимо, еще мать Коломбины выращивала их – книжечка выглядит очень потрепанной, да и почерк мне незнаком. Господи, я так счастлив – хотя это и грешно, наверное – радоваться возможности иметь напоминание о – много о чем. В том числе – и о смерти. --- Знаете, отец, это так странно – писать вам письма, которые я никогда не смогу отправить. Потому что не хочу подвергать вас опасности. Я о многом хотел бы с вами поговорить – вы, боюсь, даже не догадываетесь, как я жалею о том, что упустил эту возможность. Время, проведенное рядом с вами – но в молчании – плохо сказались на моей способности выражать свои мысли. До сих пор не понимаю, как вам удалось хоть как-то научить меня искусству проповедей. Конечно, у меня они – откровенно говоря – все еще довольно плохи, но это лучше, чем ничего. Тот сон приснился мне три года назад. Как быстро бежит время, отец. Бежит – но не лечит. Отец, я говорил вам, что не верю в ад? Потому что рай не для нас. И никогда не был. Но я не могу поверить в то, что мой Тео будет вечно гореть. Не могу этого допустить. Знаете, я..я как-то решил для себя, что больше так не могу. Сердцу по-прежнему больно, и вряд ли эта боль пройдет, пока я жив. Мне остается только смириться и ждать встречи с Тео – когда-нибудь. Где-нибудь. Это моя единственная вера. У меня есть моя церковь, мой витраж и мои цветы. Это много – больше, чем у некоторых. У меня нет только главного – жизни. --- Добрый вечер, Лучане. Надеюсь, в Молизе все спокойно. Если нет – ты помнишь мои заветы. У слуг каменного наместника есть ко мне разговор, а это обычно значит только одно – все в руках Господа. Не пиши. А если и будешь писать – не отправляй. Я сам напишу тебе, когда придет время. Б. --- Маркиз спрятал письма обратно в стол и торопливо выскользнул в окно – ему показалось, что он услышал лай Вольфганга – а значит, падре вернулся в церковь. Нет, не падре. Лучане. – Луче, – рассеянно произнес Маркиз. Присел на корточки перед аккуратной клумбой. И вырвал остролистый цветок. ---