Lost stars/ Упуская мечты.

      Чимин уходит в свои мысли и, облокотившись на подоконник, очаровывается ночным мегаполисом. Статические цепочки фонарей вдоль дорог и движущиеся в их антураже фары машин, одиноко горящие окна на просторных фасадах домов, порой складывающиеся в причудливые узоры — вся картина в целом даёт почувствовать себя жителем неизведанных океанских глубин. Красиво, размеренно и немного пугающе — вдруг мир решит так и остаться во тьме. Хотя, в таком случае чиминовой бездне станет намного комфортнее в этом варианте мира.       С высоты своего этажа он замечает одинокую фигуру на лавочке возле беговой дорожки — на границе света и тени. Человек чуть шевелится, возможно, обнаружив на себе чиминов взгляд, потому что движение сопровождается бликом на окулярах бинокля. Пак в этом уверен! Опять Хана? Серьёзно? Абсурд какой-то...       Но ему становится совершенно не до мыслей о сталкерше, когда по спине скользит прохладная после ледяного и, по идее, остужающего душа рука. Чимин вздрагивает и покрывается мурашками, а над ухом раздаётся непривычно низкий голос:       — Будь осторожнее с такими провокациями, малыш, — пальцы спускаются ниже, оглаживая и сжимая ягодицу, заставляя Чимина от предвкушения инстинктивно чуть прогнуться в пояснице и закусить губу — он забывает о стыде и стеснении, рискуя довериться и раствориться в этом человеке. Слишком опасно. Ладонь опирается о подоконник, на пару со второй рукой перекрывая Паку пути отступления.       Чим, продолжая улыбаться, разворачивается к Хосоку лицом и кидает на него дерзкий взгляд, приподнимая бровь и чуть вздёргивая подбородок. Тела близко, температура искажает воздух, уже создающий мираж единения. Чимина необъяснимо тянет к этому человеку каждый раз, стоит атмосфере между ними переступить порог интимности. Хосок был тем, кто интуитивно направлял его, раскрепощал не только тело, но сознание, проникал в мысли и въедался тактильной памятью. Чон был непринуждённо настойчив в своём порыве понять и сблизиться с парнем. Отшучиваясь и дурачась, придавал сил и желания тянуться навстречу. Готов был вести и наставлять на пути неизведанных отношений и ощущений, всегда оставляя право выбора, отчего хотелось довериться и поддаться не только ему, но и своим посаженным на цепь искушениям.       — Зачем? — Чим приподнимается на носках и устраивается на широком подоконнике, чуть откидываясь назад на руки. Склоняет голову набок, открываясь и притягивая чужой взгляд к открытой шее.       Чон бессильно опускает голову, тяжело выдыхает и успевает жадно оглядеть чужие, слишком манящие бёдра, слегка проводя по ним костяшками пальцев.       — Чимин, ты ещё не готов, тебе лучше остановиться, я серьёзно, — отчаянно ходят желваки, отражая внутреннюю борьбу, а нос ведёт по острым скулам, вдыхая дурман свежести с примесью уличного воздуха.       — Я тоже серьёзно, — Хосок видит, что те самые бёдра медленно раздвигаются, чувствует, как Чим заводит ноги ему за спину, скрещивая щиколотки и притягивая ближе, чтобы почувствовать чужое возбуждение, которым мгновенно сводит низ живота.       — Бля, Чимин, ты точно изверг, — танцор поднимает настороженный взгляд, ожидая подвоха, и видит в глазах напротив тех беснующихся чертей, что показались ещё при их первом поцелуе, вновь будто выпуская другую, отличную от дневной, сущность этого милого парня. Взгляд карих глаз манит и затягивает, лишая воли и заставляя идти на поводу у первобытных инстинктов.       Хосок кладёт руки Чимину на колени и, впиваясь в кожу пальцами до предела, ведёт по бёдрам, соскальзывая на ягодицы и прижимая к себе ещё плотнее, чтобы понять, что и его желают не меньше. Чёрт, как же Чон хочет этого парня! Только бы не сорваться раньше времени, потому что разочаровать не хочется в той же степени.       Танцор не отводит пристального взгляда от чужих глаз и резко толкается пахом вперёд и вверх с оттяжкой, выбивая из чиминовых лёгких бесслышный стон, заставляя несдержанно выдохнуть. Чон не спеша проводит языком по верхней губе парня, чуть подцепляя её кончиком и отстраняясь.       Вновь впиваясь взглядом, Чимин облизывает губу, повторяя путь чужого языка и оставляя рот призывно приоткрытым. Хоуп не спешит прикасаться к нему, не прерывая контакта лишь между их возбуждённой пульсирующей плотью и продолжая пристально смотреть в помутневшие глаза, сорвано дышит.       Не отрываясь, он циклично водит бёдрами, то ускоряясь, то замедляя круговые движения, доставляя наслаждение им обоим только этой пыткой, будто отрабатывая перед Чимом приватный танец. Они оба знают правила этой игры. Пак прикусывает губу и прикрывает глаза, как чувствует новый толчок, напористее прежнего, откидывает голову назад и тянет долгожданно-умоляющее:       — Мммм!.. — и получает в награду горячий язык, скользящий по чувствительному уху. Танцор захватывает губами мочку, посасывает, играясь языком и, наконец почувствовав, что парень слишком разомлел, прикусывает, царапая зубами кожу. Чимин дёргается от неожиданности и сам нетерпеливо подаётся бёдрами вперёд, вновь откидывая голову и постанывая от нового укуса. Разум туманится, и хочется лишь продолжения этой сладостной пытки.       Но всё неожиданно прекращается — Хосок отстраняется, тяжело дыша, на что Чим недовольно морщится. Танцор всё же возвращает ладони на чиминовы бёдра и нежно поглаживает их.       — Чимин... — взгляд становится серьёзным, но участливым. — Чёрт, чувствую себя грёбаным праведником, — улыбается Чон и смотрит куда-то наверх. — Ты мне очень нравишься, и хочу я тебя сейчас безумно... как видишь, — он обводит взглядом их недвусмысленное положение.       — Хён, чего ты вдруг?..       — Дай сказать, Минни, — Чон отворачивает голову, тяжело вздыхая в сторону, будто его что-то гложет, и вновь возвращает взгляд на чиминово лицо. А на нём недоумение и настороженность. — Я не хочу причинить тебе боль или неудобство... и твоя реакция на первый поцелуй... тебя ведь тогда что-то испугало?       Чимин отводит взгляд, думая, какую часть правды стоит поведать Хосоку.       — Ты хочешь правды или просто обозначим границы и продолжим?       — А чего хочешь ты, Чимини? — танцор наклоняется к Паку и зарывается носом в висок, вдыхая свежий запах шампуня, а затем отстраняется и заглядывает в глаза. — Не знаю, что ты сделал со мной за эти несколько дней, но я определённо не хочу тебя просто трахнуть, если ты от этом. Хотя мой стояк и говорит об обратном, — усмехается он.       Чимин со вспыхнувшей в глазах благодарностью отвечает на улыбку и протягивает руки, обнимая за шею, прижимаясь трепетно и доверительно. Чон отвечает на объятия и ласково поглаживает его по спине. В этом жесте нет и намека на развязность и пошлость — лишь взаимная поддержка и доверие, которые можно напитать лишь сокровенным.       Ночь — время откровений и открытия душевных затворов. Мы всегда свято и наивно верим, что все тайны, раскрытые под её покровом, имеют больший смысл и небывало повышают коэффициент доверия, стирая прежние границы.       — Я не могу переносить прикосновений к шее, плечам и ключицам, — шёпотом отваживается начать Чимин, тяжело вздохнув. — Ммм... как только они начинают носить интимный характер.       — Но ведь... ты не девственник?.. — в голосе проскальзывает сомнение, но Пак кивает. Ну да, предположение, приходящее на ум первым, вполне логично. Страх перед неизвестным. Но нет. — И что, со всеми так было? Поэтому ты один? — Чон продолжает мерно водить ладонями по спине.       — Ха-ха, нет. Секс у меня был… только с девушками, и с ними всё было в порядке.       — Не понимаю.       — Мне нравятся парни... я этого не отрицаю, — усмехается Чим в чужую шею, — но не могу переносить именно мужских прикосновений. А лишь платонические отношения... хмм, наверное, для них я слишком приземлён и искушён пороком, чтобы отказаться от секса. Объясняться и открывать каждому свои страхи — увольте. Поэтому и встречался только с девушками. Наверное, просто пытался жить нормально, — Чимин усмехается, саркастично выделяя последнее слово.       Руки на спине замирают, выдавая волнение. Скользят на плечи, чтобы слегка отодвинуть Чима и увидеть в глазах ответ на вопрос:       — Почему же решил довериться мне? — ответный взгляд тёплый, уютный, улыбка лёгкая и робкая. От уверенного и язвительного парня сейчас не осталось и следа.       — Пусть это пока останется моим небольшим секретом, хорошо? — а что ещё ответить? Признаться, что этот человек снёс своей энергией и светом тщательно выстраиваемые и оберегаемые решётки внутренней темницы? Что теперь не так страшно стремиться вперёд посреди той чернильной бездны?       — Конечно, я не буду на тебя давить.Ты только не закрывайся от меня, хорошо?       — Прости, хён, но... пока не могу ничего пообещать. Но я постараюсь, — Чимин стыдливо опускает взгляд, боясь, что требует к себе слишком много терпения.       — Эй, ты чего? — Хосок приподнимает чиминово лицо за подбородок, мягко поглаживая. Так вот кого прятал в себе тот уверенный в себе мужчина в строгих рубашках. Как долго он никому не открывался, продолжая играть роль и оставаться в вареве своего одиночества и противоречий?       Чимин только мотает головой и снова расплывается в улыбке.       — А причина? Какая-то психологическая травма?       — Не совсем. Но можешь приготовиться убегать, — предупреждает Чимин и видит на хосоковом лице удивление, — я наблюдаюсь у психиатра.       Чон облегчённо вздыхает, закатывая глаза.       — Ну... — тянет танцор, — если ты никого не убил, то не вижу проблемы, — похоже, пытается отшутиться.       Чимин смотрит пристально, серьёзно, въедаясь цепким жгучим взглядом в чужое лицо. Безумие проскальзывает искрой вместе с мелькнувшей улыбкой, не тронувшей холода стали в глазах, а по рукам Хосока пробегаются предательские мурашки, но он не двигается с места, когда Пак чуть наклоняется к нему:       — А если я пытался? — голос у Чимина стал ещё более мягким и вкрадчивым.       — Да, Чим, смешно пошутил.       — Но я правда пытался, — взгляд вновь искренний, но загнанный, — по большой глупости и отчаянию...       Парень вытягивает руки на свет, падающий из окна, давая увидеть продольные белёсые шрамы на запястьях: резал со знанием дела, чтобы наверняка, а не для привлечения внимания. Всё-таки Намджун появился в его жизни очень вовремя, как и спасший когда-то сосед по комнате. Чимин стыдливо опускает голову, прикрывая глаза упавшей на них влажной чёлкой и ждёт реакции, опасаясь отвращения и неприятия. Он готов и к порицаниям, и к едкой издёвке, и к молчаливому уходу без объяснений. Каково же его удивление, когда к нежной тонкой коже припадают мягкими поцелуями, которые проникают намного глубже, касаясь израненной покалеченным телом души.       — Я рад, — тёплый воздух приятно щекочет кожу, а произнесённые слова вгоняют Чимина в ступор. Рад? Чему тут радоваться? — Рад, что ты решил жить... — Хосок поднимает голову и улыбается искренне и с большим облегчением. — Спасибо.       — Ты какой-то неправильный, ты знаешь? — ироничная улыбка становится защитным фасадом для возникшего трепета, но глаза заволакивает подступающими слезами, размывая и так нечёткие от полумрака контуры. Ну что за плакса! Ещё разрыдайся, Пак Чимин! Похоже, сегодня с тебя станется...       Никто, кроме родителей, не говорил ему ничего подобного. С самого момента своего исчезновения он упорно, старательно обосабливался, через силу сближаясь с людьми. Не потому, что противился и отрицал, просто ему это было не нужно. Итрижки с девушками не в счёт — увлекался он быстро, надеясь, что случай внезапно сведёт его с той самой, но пока этому не суждено было случиться, — получал от нужных девушкам отношений по максимуму, компенсируя эмоциональную привязанность плотской. И некоторые особо отвязные моменты он запомнит ещё очень надолго — всё-таки секс превратился в единственный в жизни источник хоть какого-то наслаждения.       А потом внезапно появился Хосок.       И замаячил перед глазами, расточая свой позитив, пробираясь под панцирь. Он определённо играл не по правилам.       Танцор же лишь почувствовал в первые минуты знакомства подтекст, глубину. И в эту глубину его неминуемо затянуло без шансов на спасение. Но Хосок был тем утопающим, чьё спасение было обречено им самим.       Слёзы настойчиво требуют выхода, прожигают каналы, заволакивая взгляд всё сильнее. Бояться предстать слабым уже поздно, но сделать кого-то свидетелем своего полного раскрытия, обнажения страшнее и некомфортнее. Поэтому Чимин цепляет Чона за футболку, тянет к себе, обнимает судорожно, стискивая напряжённые руки на спине. Цепляется за парня, оборачивая первые всхлипы спасительными вдохами свободы. Хосок не позволяет себя обнимать, но сам стремится быть ближе, принимая на себя хлёсткие удары рвущихся рыданий. Снова гладит, отводит лишнее напряжение, но молчит, давая высказаться Чимину.       Неловкость могла быть. Здесь ей самое место. Но либо она решила отступить на время, либо поспешила скрыться, чувствуя пренебрежение собой от этих сроднившихся людей. Не через высокопарные речи и будоражащие поступки, но через принятие и проступающее под присущим каждому налётом обыденности родство.       Там, где Чим уткнулся в плечо, на ткани футболки появляется мокрое пятно, впитывая горечь несбывшихся надежд и невозможности раскрыться кому-либо, потому что боялся жалости, но более всего — отречения, — того, что утянет кого-то в вязкий омут его судьбы. Как чуть не случилось с Чонгуком. Парень постепенно успокаивается. Расслабляется в нежных и заботливых руках, ластится к тёплым ладоням, гладящим по голове и щекам. Слишком хорошо и уютно, чтобы быть правдой. Он должен проверить.       Чимин поднимает заплаканное лицо. Он не стремится вызвать жалость — лишь хочет убедиться, что действительно не один в своей квартире, что это не приятный сон, который обернётся зацикленными воспоминаниями, отголосками которых встречает его каждое утро. Но глаза в ответ смотрят серьёзно и проницательно, настойчиво доказывая своё присутствие, и прикосновения никуда не пропадают, как во снах, когда уличаешь фальшивость окружающей действительности.       — Похоже, сегодня у нас выдался тяжёлый день? — хосоковы ладони утирают прорвавшийся поток горечи и отчаяния, скользят по плечам, слегка разминая, спускаются к бёдрам и, ловко подхватывая их снизу, отрывают Чимина от подоконника, заставляя прижаться, скрещивая на спине руки и ноги. — Тебе пора отдохнуть, — он разворачивается, направляясь к кровати.       Нет. Накрывшие чувства не позволяют принять успокоение, Чиму необходимо ощутить, пропустить через себя этот момент, запечатлеть не только зрительные образы в цепкой памяти, но и по деталям запомнить тактильно, поддаться стремлению показать всю свою благодарность, страсть... доверие?       Чимин весь напрягается, вытягивается в чужих руках, крепко окольцевав ногами хосоковы бёдра. Он до последнего не смотрит в глаза, боясь, что его оттолкнут, попросят остепениться — просто хочет затянуть Хосока в своё томное марево без лишних слов и вопросов.       Небольшая ладонь оттягивает волосы на затылке, заставляя голову приподняться, а рот раскрыть в удивлённом вздохе, жадные губы нетерпеливо впиваются, без предисловий затягивая в развязный поцелуй, сплетая языки и громко выстанывая на мгновенный ответ. Такой Чимин Хосоку по душе и по изнывающему от напряжения члену — прерваться будет слишком изощрённой пыткой.       В поисках опоры, Чон подаётся вперёд и впечатывает парня спиной в стену, но ни один уже не чувствует силы удара. Хосок поудобней перехватывает Чимина за бёдра, подсаживая выше, и с довольным мычанием укладывает ладони на столь притягательную попу.       — Мне от тебя крышу сносит, Чимини. Учти, я больше не смогу остановиться, — выдыхает Чон с полурыком, с особым вкусом ведя языком по доверительно подставленной шее. — Не пожалеешь?       — Сам не пожалей, святой отец, — шпилька засчитана.       Удар ниже пояса для дважды проявившего такт Хосока. Что ж, теперь можно обойтись и без тщетных приличий.       — Я бы с удовольствием отодрал тебя прямо у этой стены, малыш, — шепчет танцор и шёпотом затягивает в игру со своими правилами, — но с девственницами так не поступают, а я человек благородный.       — Ты придурок благородный, — под недоумевающий взгляд Чимин соскальзывает с танцора, отталкивая его и вновь приближаясь вплотную. Смотрит снизу-вверх, не отрываясь, и подцепляет пальцами давно лишнюю на танцорском теле футболку. Тот ухмыляется и беспрекословно поднимает руки, позволяя избавить себя от тряпки, и тут же притягивает к себе Чимина за поясницу в желании прочувствовать тепло гладкой кожи на своём теле. Но, едва соприкоснувшись, вновь отшатывается назад от ощутимого толчка. Икры во что-то упираются и — цель достигнута — Хосок падает на кровать, беспомощно раскинув руки, чем Чим и пользуется, наваливаясь сверху и вновь седлая его бёдра. Пару секунд разглядывает внимательно и, похоже, остаётся весьма доволен подтянутым и жилистым, с проступающими узлами мышц, телом танцора.       Что ж, настало время представления от Чимина. Может, он и не танцевал давно, но бёдрами всегда владел отлично, что отмечали не раз друзья-танцоры и преподаватели, иногда поддразнивая. Скилл от рождения.       Чимин не наклоняется для поцелуя, но сидит прямо, смотрит горделиво и высокомерно, взглядом припечатывая парня к кровати, не давая шанса на малейшее движение. Поднимает руки и ведёт небольшими ладонями по обнажённой груди, чуть цепляя соски, скользит по кубикам пресса, неотрывно наблюдая за реакцией на свои действия. Спускается ниже, оглаживая большими пальцами кожу над приспущенной резинкой штанов, и начинает двигаться. Бросает вызов тому, что делал ранее Хосок, стараясь быть лучше. Чувствует под задницей твёрдый член и двигается, выписывая круги и линии, наращивая темп и резкость. Облизывает припухшие от поцелуев губы, на вдохе срывает дыхание, на выдохе ─ стон, и улыбается пошло, слыша ответный.       Хосок смотрит благоговейно и одурманено, до зуда в ладонях хочет дотронуться до Чимина, вновь сжать бёдра до синяков, но тот пригвоздил взглядом, не давая нарушить правил своей игры, и продолжает преступно сексуально извиваться, оседлав его. Без проникновения... но такая чувственная прелюдия того стоит.       Наконец, Чимин подаётся вперёд, жадно припадая к губам и оглаживая руки, плечи, шею ─ впивается пальцами во всклокоченные вихры и жадно насыщается поцелуем, как утопающий ─ воздухом. Мнёт и покусывает чужие губы, ласкает язык, засасывает его и нежно выпускает. Ведёт, доминирует и держит ситуацию под своим контролем. Недолго.       С рук спадает оцепенение, ровно как и с разума. Хосок даёт волю порыву, скользит горячими ладонями по спине, плавит кожу, наслаждается тягучим поцелуем, пробежавшись пальцами вверх по позвонкам и оттянув мягкие пряди. Напирает, перехватывает управление, не оставляя шансов на иной исход. А Чимин без боя поддаётся его воле, приветствует жгучие укусы на губах и скулах, в пояснице прогибается и удивлённо распахивает глаза, когда быстрым движением оказывается уже под нависающим сверху танцором. На мгновение ловят взгляды, взаимно получая ответы, и впиваются друг в друга, сплетаясь языками, пальцами, изгибами тел.       Темнота как лучший друг, как одеяние смелости и раскованности, и Чимин её благословляет, благодарит за существование и помощь, потому что обнажения физического страшится сейчас не меньше душевного.       Хосок налегает сверху, чувствует обоюдное волнение и трепет. Запретных участков не касается, но с упоением наслаждается Чимином: руки вновь изучают желанное тело, пальцы заостряют соски, режутся о рёбра и сжимаются на боках, когда чужая ладонь проскальзывает меж парнями и сжимает танцору пах ─ несдержанный стон тонет в чиминовых губах. Движения сперва несмелые, украдкие, но Чон не останавливает, сам толкается в ладонь, придавая уверенности, смелее ласкает языком в поцелуе, задавая свой темп. Резкий, но мучительно медленный, раскаляющий их до предела.       Танцор ведёт ладонями ниже, подцепляет резинку домашних штанов вместе с боксерами и, не встречая несогласия, аккуратно стягивает их с парня. Почему он так волнуется? Он никогда не страдал недостатком секса, но этот трепет для него в новинку. Парень цепляет щиколотки, подсказывая согнуть ноги, гладит бёдра с внутренней стороны, разводя их в стороны, поднимается неторопливыми поцелуями от колена до тазовой косточки, хочет впитать и насытиться этим парнем сполна. Удобнее устраивается меж ног и вновь вовлекает в поцелуй, забываясь в дурмане губ и пьянящего запаха тела. Поцелуи с подбородка соскальзывают на шею — лёгкая дрожь и впившиеся в плечо пальцы как сигнал к опасности, по велению которого Хосок цепочкой поцелуев возвращается к губам. Спрашивает, едва касаясь:       — Не боишься? ─ кривая ухмылка в ответ явно не тянет на просьбу остановиться. Да и Чимина ли Хосок спрашивал?       — Не тяни, — похотливый блеск в глазах, чувственно приоткрытые губы и скользящий по ним язык бьют набатом по голове, без разбору выбивая из неё всё, кроме желания обладать этим человеком, упиваться, наслаждаясь стонами. — Там... в верхнем ящике, — сбитое дыхание позволяет Паку кивнуть вправо, указывая на прикроватную тумбочку, чьё содержимое оказывается весьма кстати.       Баночка с лубрикантом и серебристый квадратик падают где-то на уровне бёдер, а Чимин несдержанно нападает на Хосока, скорее срывая его тормоза вслед за своими — со сладостной болью оттягивает волосы на затылке, впивается зубами в шею и напирает в напряжённом изгибе тела, вжимаясь членом в выпирающую под тканью плоть. Хосок рычит диким зверем, теряет контроль, спеша расправиться с завязками на штанах, снимает скорее вместе с бельём, отправляя в один из дальних углов спальни. Чимин творит с ним что-то невероятное. На нежности не достаёт сдержанности, и танцор отвечает тем же порывом, с силой вжимая парня в кровать, упираясь лбом в плечо и истязая тело напористыми касаниями ладоней. Лубрикант находится наощупь, потерянный в складках сбитой простыни; немного на ладони и согреть, чтобы не сбивать ощущений.       Хосок приподнимается, опираясь на локти, ищет взглядом блеск глаз и проскальзывает пальцами между ягодиц. Следит за реакцией, массируя чувствительную кожу вокруг ануса, слегка надавливая в центр и продолжая расслаблять напряжённые мышцы. Парень дышит глубоко, то приоткрывая рот, то нервно закусывая губу — у него это впервые, поэтому танцор не будет торопиться, ну или если его попросят — как посмеет отказать?       Чон видит, как Чимин вдыхает поглубже и собирается выдать в очередной раз что-то едкое на его осторожное обращение, поэтому предупреждает любые слова, проскальзывая языком внутрь горячего рта и наконец вводя палец, замирая на мгновение в ожидании реакции. Чим обхватывает губами язык, посасывая. Ответ. Палец проскальзывает глубже, и Хосок без труда нащупывает чувствительную простату. Чиминовы глаза расширяются в удивлении, а губы раскрываются, выпуская стон — танцор не медлит и постепенно вводит второй палец, не прекращая сладостной пытки. Вновь целует, просит одурманенного Чимина ещё расслабиться, аккуратно растягивая тугие стенки, а тот кивает и руками доверительно хватается за плечи, притягивая ближе. Слишком сложно сдержаться.       Третий палец входит с трудом, вызывая болезненную гримасу, и Хосок вновь замирает, давая привыкнуть. Чим же привыкать не хочет и перехватывает руку Чона, заставляя быть смелее — вновь возвращает во взгляд вызов и вожделение. Провокатор.       Хосок судорожно нащупывает презерватив и садится, демонстративно держа его двумя пальцами:       — Если честно, ненавижу резинки, — он морщит нос, показывая своё пренебрежение.       — Нахер их, ─ впору засмеяться, потому что там они сегодня точно не окажутся, но желания отвлечься хватает лишь на лёгкие улыбки.       — Согласен, только сперва... — Чон тянется куда-то наверх, за чиминову голову, и возвращается с подушкой, призывая парня приподняться. Подкладывает под него — так будет лучше обоим.       Вновь используя смазку, Хосок скользит ладонями по давно изнывающему члену под пристальным взглядом Чимина:       — Нравится?       Парень, продолжает смотреть на танцора, пошло проводит языком по ладони и опускает её на свою возбуждённую плоть:       — Нравится?       Засчитано. Но ровно до того момента, как Хосок приставляет головку к судорожно сжавшимся мышцам — в глазах Пака появляется испуг и загнанность.       — Просто расслабься, Чимини, — поцелуй в мокрый висок и переплетённые пальцы. Чон вновь подаётся вперёд, входит осторожно, боясь навредить. А Чимин плотно сжимает губы и не может сдержать подступивших слёз, которые Хосок тут же сцеловывает, замирая.       — Больно? — он готов отступить в любой момент, но парень отчаянно мотает головой:       — В моей жизни бывало и похуже, — он пытается храбриться, печально улыбаясь. — Просто двигайс... Ах! — Хосок не заставляет просить себя дважды и входит до упора, припадая к губам. Остановка и отвлечение нежными поцелуями. Трепещут оба.       Языки вновь сплетаются, скользят, ублажают друг друга, напирая и вылизывая, руки оглаживают изгибы, а тела начинают ловить медленный ритм. Оба рвано дышат и покрываются испариной, резко выпуская воздух при каждом толчке. С подачи Хосока Чимин скрещивает щиколотки на его спине, а танцор отчаянно хватается за чиминовы бёдра, так же отчаянно ускоряясь.       Знойный жар напряжённых до предела мокрых тел распаляется звонким стоном и красными полосами на спине танцора — Чимин не сдерживается и бороздит её с полной отдачей, когда чувствует внезапный прилив новой, необузданной волны удовольствия. Мечется, рвёт голосовые связки. Хосок подмечает и не меняет положения, доводя парня под собой до экстаза напористыми толчками, каждый раз задевая простату, сам же плавится от этого чувственного чиминова отклика и добивающей узости, что раз за разом сжимается, приближая разрядку.       Не в силах терпеть и чувствуя, что вот-вот накроет, Чим задумал зрелище и отстранил Хосока, нетерпеливо обхватывая ладонью член, весь иссочившийся смазкой, начиная остервенело дрочить в их устоявшемся ритме, пальцы второй руки захвачены в плен губами и демонстративно-пошло вылизываются один за другим. Танцор на это рычит, смотрит почти озлобленно и ноги Паку разводит шире, нещадно вдалбливаясь с отдающимися в комнате шлепками, насыщаясь густым удовольствием.       Надолго не хватает, и Хосок выходит, обхватывая ладонью оба члена и в одно движение изливаясь на чиминов живот горячей белой моросью, сотрясается в оргазменной эйфории, но помогает нагнать и Чимину, смешивая белое семя. И падает рядом на сбитые влажные простыни.       Дыхание быстрое и неровное с минуту нарушает тишину комнаты, прежде чем прийти в норму. Слов не нужно ─ вплетающиеся в ладонь пальцы и лёгкий поцелуй в висок.       В душ отправляются вместе под счастливый несдержанный смех Хосока и такое же несдержанное шипение Чимина, ковыляющего сперва не без помощи ухаживающего за ним с участием танцора. Тот достаёт из своего рюкзака тюбик какой-то успокаивающей мази, протягивая с приказным тоном, а Чим ворчит и отчаянно пытается скрыть смущение и улыбку.       Забрезжил свет и слабая надежда выбраться из ямы, чьи края раз за разом податливо осыпались, стоило предпринять попытку их покорить.       Сон сморил их тут же, — стоило прикрыть окно и вернуться на кровать, ─ ещё слегка влажных после душа и разморённых после первого откровения, полной самоотдачи. Лёгкая простыня на обнажённые, прильнувшие в объятии тела — и забвение.

***

      Кошмар в этот раз не такой затяжной и мучительный, но просыпается Чимин преимущественно от него и от тонкой полоски света, закравшейся на правый глаз. Парень щурится, чуть поворачивая голову, и ловит взглядом чужую ладонь на своём животе, минует предплечье, плечо и останавливается на безмятежном лице спящего Хосока, совсем рядом со своим. Чувствует, как холодит выбившуюся из-под одеяла ногу, и осознание пронзает тут же.       "Не видел?" ─ ночь сумела скрыть его тайну, а объяснения с утра ─ не лучший способ пробуждения. Он поспешно прикрывает, прячет шрамы и свои секреты. Рано, он ещё не готов.       А его уже обнимают, прижимая к себе покрепче, и втягивают запах волос и ночного происшествия. Улыбка во все тридцать два — грех не ответить.       — Доброе утро, Чимини~.       — Доброе.       — Как ты себя чувствуешь?       — Твоими стараниями, хён...       — Так плохо? — волнение не притворное.       Чимин задумчиво закатывает глаза, ёрзает, проверяя ощущения: саднит ощутимо, но не критично. Пока.       — Нормально всё, — парень расплывается в улыбке и с ней же принимает касание чужих губ. Они порхают по лицу, осыпая его поцелуями, заставляя едва ли не мурчать от удовольствия.       — Айщ! — отчаянно выдыхает Хосок и сжимает Чимина сильнее, укладывая подбородок ему на макушку. — Кажется, я попал...       "Кажется, я попал с тобой..."