Lost stars/ Упуская мечты.

      Могло ли это быть совпадением? Случайным сбоем воспалённого мозга, всю суть которого заняло желание найти, увидеть его?       Я вошёл в клуб ещё перед началом обещанного представления, но народу в небольшом зале было уже битком. Долбила музыка, заглушая прежние мысли, вытесняя их очень кстати. Бит отдавался вибрацией в груди, пуская приятную дрожь и давая телу забыться свободой. От всего, кроме ритма. Отлично — то, что надо.       В зале много ребят, знакомых мне ещё по прошлым танцевальным студиям, поэтому ночь определённо обещает быть весёлой.       Я хотел забыться и очистить разум от лишних мыслей и упорядочить их позже, на светлую голову. Отрешиться получалось довольно успешно ровно до того момента, как меня чуть не снёс какой-то невысокий парень, который отчаянно протискивался через заведённую толпу. Я бы и не придал этому значения — всякое бывает — но его лицо... похоже, сегодня меня повело сильнее обычного, потому что я был почти уверен, что это он, каким бы невозможным в этом месте ни было его присутствие.       — Чимин-хён? — да нет, бред.       Конечно, он не обернулся. Потому что это не он.       Но мысль слишком навязчива, чтобы так просто отступить. Почему бы, собственно, не проверить свои догадки? Это просто поможет мне успокоиться и придти в себя. Я порываюсь кинуться за ним, огибаю людей, не реагируя на приветствия и возмущённые оклики тех, с кем ещё не успел сегодня столкнуться, но попытка оказывается провальной: толпа подхватывает меня и устремляется к небольшой сцене, радостно улюлюкая и начиная качать в унисон заигравшему биту, уплотняется и не оставляет путей к отступлению. Не оборачиваясь к сцене, я предпринимаю ещё одну попытку, но тщетно.       — Хэй-йоу! Давно не виделись, друзья! — этот голос! Я уверен, что знаю его обладателя, и в этом ошибиться не могу никак, потому что слишком хорошо запомнил его тембр и интонации, его лёгкую шепелявость и неслабую самоуверенность. Моя юность прошла под покровительством этого голоса, что поучал, наставлял и поддерживал. Мог и отругать, не гнушаясь отборным матом, но по делу такое не зазорно и не обидно вовсе. Именно он направил меня на верный путь к ремеслу всей моей жизни, придав уверенности в себе и познакомив с Чимином. Мин Юнги-хён.       Я поворачиваюсь к сцене, позабыв о недавнем наваждении, и вливаюсь в ритм с остальными. Единственное, что удивляет кроме его неожиданного присутствия здесь — цвет волос. Блондин, серьёзно?! Но его это ничуть не портит — харизма разит наповал, а строки идеально ложатся не только на музыку, но и на мысли, вновь заставляя каждого в этом зале осмыслить их значение и посыл.       Треки играют один за другим, распаляя народ, подогревая кровь в сосудах и готовя к жаркой ночи с танцами нон-стоп. Некоторые из них мне давно знакомы, но многие приходится слышать впервые, хоть я и пытался из своего личного подполья следить за творчеством хёна. А он вырос, не буквально, конечно, — ха-ха, — потому что, даже возвышаясь над толпой на сцене, он оставался тем же невысоким худощавым парнишкой, чей небольшой рост компенсировался харизмой до небес и стальным характером. Среди новых текстов есть как дерзкие и провокационные, так и поучающие, мотивирующие и призывающие к лучшему в себе, к необходимости следовать своему пути, не смотря на трудности и навязанные большинству из нас предрассудки. Он неизменно заставляет всех дышать единым ритмом.       — Я видел сегодня в этом зале своего давнего друга. Эй, мелкий, буду ждать тебя за сценой! Отрывайтесь по полной, народ! — он заканчивает выступление и скрывается за кулисами под одобрительный гомон толпы, прежде что-то сказав охраннику.       Диджей занимает своё место, и народ вновь растанцовывается по всему помещению, ажиотаж у сцены чуть спадает, чем я и пользуюсь, пробираясь к её основанию. У лестницы путь преграждает внушительных размеров секьюрити, спрашивая моё имя, и пропускает, стоит мне представиться. Хён весьма предусмотрителен.       Длинный пустой коридор с несколькими гримёрками (надо же, даже такие имеются) и приоткрытая дверь одной из них — похоже, мне сюда.       Хён сидит на небольшом кресле, и тяжело дышит, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. На мокрой шее покоится полотенце, а по вискам и лицу медленно стекают капли пота. Умиротворение — картина маслом. Но иллюзия рассеивается, стоит ему открыть глаза и пригвоздить бедного меня к тому месту, где стоял. На лбу почему-то выступила испарина, а по рукам прошлась лёгкая дрожь... страшно. Так, только дышать. А взгляд хёна все такой же убийственный и уничижающий, если потребуется. Видимо, потребовался. Выдержать трудно. Ну и чем я заслужил подобный приём? Хотя, кому, как не мне, знать причину.       — Вы, что же, решили устроить сегодня встречу старых друзей, а, мелочь? — ну и что бы это значило? — Смотришь так, будто не понимаешь, — хён прищуривается, словно в чём-то меня подозревая, встаёт через силу и подходит близко-близко для пущего эффекта. А меня потихоньку скручивает от рвущихся эмоций: вроде и страшно — от Юнги-хёна можно огрести неслабо так; а вроде и смешно — времени много прошло, я значительно подрос, а вот он совсем незначительно, как я и подозревал, если вообще в росте прибавил с нашей последней встречи. На полголовы ниже, смотрит грозно, даже сжатый кулак заносит, а я смиренно закрываю глаза и жду. Заслужил.       Но хён слишком жестокий и понимающий, поэтому вместо болезненно врезающихся в лицо костяшек я чувствую сковывающие тело и мысли объятия.       — Вы совсем страх потеряли, зелень! Я без претензий, что вы друг на друге помешались, не отлипая — для этого и знакомил, — он усмехается каким-то своим мыслям мне в плечо, — но после аварии думал, что двинусь... вас словно никогда и не было в моей жизни. Есть, что ответить в своё оправдание? — он отступает, руки скрещивает на груди, смотрит всё же претенциозно и ждёт.       А что мне сказать? Что, как последний мудила, похерил дружбу с хёном, который поддерживал долгие годы? А ведь только он и приходил помогать мне с Чимином в больнице. Редко, но как мог с тремя подработками и бесконечными записями в чьей-то крохотной студии, чтобы хоть как-то пробиться в жизни, минуя стандартную схему, что втравливали в нас ежедневно: школа — универ (обязательно технического или экономического направления) — работа в престижной компании на радость насквозь пропитанному предубеждениями обществу. Но хён смог, как и я, впрочем, но с куда большими трудностями и потерями. Хотя, тут можно и поспорить.       А потом Чимин исчез, и я вслед за ним поступил не лучшим образом... Предатель...       Что это горячее на щеках? Слёзы? Я плачу? Чёрт.       — А ты как был плаксой, так и остался, — подтверждает мои мысли Юнги. Но этот хён не будет подкалывать почём зря и отпускать плоские шуточки. С ним всегда было спокойно и надёжно.       — Прости, хён, правда, прости, — да, голос осип, но слова даются невероятно легко. Потому что давно рвались, потому что давно должно было их озвучить, а не жечь мосты в надежде на притупление боли. Что ж, лучше поздно, чем никогда.       — Ладно, забили. Было, да прошло, — хён никогда обиды долго не держал, когда понимал, что оппонент раскаялся и признал свою ошибку. В противном случае вы просто лишались друга или знакомого "Мин Юнги", потому что почём зря он не обижался, а просто рвал все связи и продолжал жить без ненужного ему человека. Удивительно, что меня и он не проигнорировал. А это дорогого стоит. — Так ты его правда не видел?       — Я не понимаю, о ком ты... — хотя, похоже, догадываюсь, но не готов принять этого — слишком неожиданно и нереально для такого места.       — Я про Чимина, Гуки, он был здесь. Пришёл с одним моим другом-танцором, — он достаёт пачку сигарет (так и не бросил, хоть не раз божился это сделать), вынимает из неё одну и оттуда же выуживает зажигалку. Губами фильтр обхватывает и к зажжённому пламени подносит — меня почему-то всегда завораживало это взаимодействие приоткрытых губ и красивых узловатых пальцев — может, оно и положило начало моему пристрастию к парням? Желанию любоваться не только женскими чертами, хотя, к хёну я никогда ничего, кроме дружбы, не питал.       Он в последний момент интересуется, не против ли я, а я и не против — я в ступоре и в глубоком шоке от этого известия. Хён с каким-то небывалым облегчением затягивается и придвигает пепельницу, стоящую на журнальном столике, который для чего-то вписали в интерьер крошечной гримёрной.       — Ты ведь пытался его искать? — я киваю откуда-то из своей прострации. — И как успехи? Судя по твоей реакции, так же, как и у меня, — не дожидается он ответа.       — Давно... давно он здесь был? — ведь он может быть ещё где-то в зале, нужно срочно проверить, заглянуть в лицо каждому, чтобы не корить себя за столь глупое упущение. Мой мозг лихорадочно соображает, мысли мечутся, в кровь поступает эндорфин и ноги сами несут меня к двери.       — Не думаю, что он остался, — хён неторопливо стряхивает пепел и вновь затягивается, пока я медленно разворачиваюсь, не в силах поверить и остановиться. — Убежал, как ошпаренный, как только услышал твоё имя. Я думал, показалось, но выходит, что всё-таки нет.       — Выходит, он до сих пор...       — Выходит только одно: этот ребёнок запутался и сдался ещё тогда, —прекрати себя винить, или что ты там делал всё это время, — как и прежде, смотрит в самую суть, знает меня, как облупленного. — Но, зная, как любит Чим копаться в себе, не удивлюсь, если и его терзают те же мысли, — что?! — Что? — похоже, то, что я смог удивиться пуще прежнего, позабавило хёна. Он тушит окурок и подходит, весомо хлопая меня по плечу. — Пойдём проветримся, а то вид у тебя какой-то слишком пришибленный, — смеётся, подталкивая меня к двери. Будто и не было этих четырёх лет нашей тишины. — Или ты планировал остаться на тусу?       Планировал? Что я там планировал? Не помню ничего, какой-сплошной звон в голове, и в сердце отдаётся. Да, без сомнения, нужно проветиться, хён всегда знает лучшее решение. Я мотаю головой, стараюсь отмереть, и под его "вот и славненько" мы нехитрыми пересечениями коридоров выходим на улицу через служебный выход, открывающий вид на какие-то тихие дворы-переулки. Да — то, что нужно. Определённо.       Воздух ещё спёртый — солнце зашло не так давно, но всё лучше давящих стен и потолков гримёрной. Никогда не любил низкие потолки. И неизбежно подозреваю себя в клаустрофобии, благо, проверить возможности не выпадало.       — Ты далеко живёшь? — он снова достаёт сигареты и повторяет мой любимый ритуал. Интересно, а если бы Чимин курил?.. — Хватит на меня залипать, тебе ничего не светит.       — Хён! — попался. — Нет, недалеко, в общаге для танцоров нашей студии.       — Ммм... какой? — он направляется к оживлённой улице и кивком головы зовёт за собой.       — "Hope on the street".       — Я знаю владельца, — как бы невзначай. — Кстати, это с ним сегодня Чимин приходил, — ещё более непринуждённо.       Похоже, на сегодня мой лимит на удивления исчерпан. Что я сегодня ещё узнаю интересного?       — Но он же не мог... не мог даже в зал зайти, а его нога... — ком в горле всё же встаёт.       — Не думаю, что они на танцевальном поприще познакомились, Чонгук, — Юнги-хён так несвойственно для него отводит взгляд, тушуется. — Хоби, знаешь ли, по мальчикам. Только ты этого не слышал, ясно? В общем... он собирался познакомить меня со своим парнем. Все уши прожужжал, — старший кидает окурок к отмостке здания, которое мы минуем. Вслед летит и моя способность здраво мыслить, вкупе с надеждами. Забавно: похоже, моя надежда на улице вот-вот прекратит своё существование.       Чимин вернулся к тому, от чего бежал.       Но не со мной.       Ну заебись.       — Ну заебись, — меня накрывает негодование и рвётся наружу. Очень сложно быть благородным в такой ситуации. Переварить и принять всё, ссылаясь на желание блага любимому человеку — вовсе не представляется возможным. Он ушёл. Оставил танцы и... меня, а сейчас вдруг возвращается во всю эту тусовку с одним из лучших молодых танцоров и хореографов Сеула. Блеск!       И так сложно определиться, что же злит больше: его внезапное возвращение после стольких лет пряток, или же возвращение с кем-то, но не со мной. Пусть эгоистично, но если без обмана, если не юлить перед самим собой, то всё же второе. Я был настолько обременителен? Обида пробирается, просачивается едкой кислотой, простреливает болью там, где чувствуется сильнее всего, а злость душит до побелевших костяшек на сжатых кулаках.       — Эй, Гуки, успокойся же! — я его почти не слышу под толщей топящих меня мыслей. Видимо, поэтому хён и срывается на крик. Он хватает меня за плечи, встряхивает не единожды, разворачивая к себе, а я чувствую себя лишь сторонним наблюдателем.       Прихожу в сознание от звонкой пощёчины. И скорее от её звона, чем от удара ладони по моему лицу. Руки что-то болят... А, вот оно что — костяшки сбил о ближайшую стену. Красавчик! Давно я так из себя не выходил.       Сил в ногах не остаётся, и я оседаю прямо на асфальт, зачем-то поддерживаемый Юнги-хёном. Да не собирался я отключаться, но, похоже, видок у меня сейчас ещё тот, если даже невозмутимый старший так всполошился. Но в душе всё действительно очень стрёмно. И что делать, как быть, я просто не представляю. Вновь появившийся смысл жизни подёрнуло пеленой и скрыло завесой пыли.       — Хён, что мне делать? — Боже, что я творю? — Что мне делать, хён? Я ничего не понимаю... Почему он так?.. — запускаю пальцы в волосы, сжимаю и тяну, что есть сил. Похоже, срываюсь на истерику.       — Эй, Чонгук, успокойся уже! — чувствую ещё одну пощёчину. Ну хотя бы чувствую, уже неплохо. — Ты что разошёлся? Ну объявился Чимин, так радоваться нужно, что не загнулся он после всего произошедшего.       — А как же я, хён, как же я? Он мог пройти через это со мной, но оставил, оставил всех и вся. А теперь и танцы, и отношения?! — это слишком долго копилось, чтобы так просто остановиться — держалось во мне ещё с того давнего момента его ухода и накрыло окончательно новыми подробностями.       — Четыре года прошло, люди меняются, Гуки. Стоит порадоваться, что у него всё хорошо, а не истерить.       — Порадоваться? Благородство проявить предлагаешь? Я устал от этого дерьма, хён! Потому что на хорошее отношение раз за разом только удары в спину получаю. Нахуй...       — Хах! А раньше бы ты до конца играл в благородного рыцаря.       — Ты сам сказал, что люди меняются, хён, почему же я должен быть исключением?       — Резонно. Но не думаю, что это про тебя. Просто остынь и соберись с мыслями, мелкий.       — Не хочу, надоело мне во взрослого играть!       — Ну да, и поэтому ведёшь себя, как ребёнок, будучи взрослым мужиком.       — Хён...       — Что "хён"? Возьми себя в руки. Жизнь на этом не закончилась, и радуйся, что у вас обоих. Ты теперь знаешь, что он в порядке и не так недосягаем, как раньше. Просто встретитесь и поговорите.       — Ну да, учитывая, что он убежал, как ошпаренный, как только обо мне услышал.       — Ну ты же знаешь, что он всегда был трусишкой в плане выяснения отношений. Айщ! — хён внезапно подрывается с места, ероша волосы. — Заканчивайте уже со своими разборками, детвора. Но только посмейте подкосить всем этим Хоби, ясно?       — Ты это о чём? Вообще-то это я сейчас самый подкошенный.       — Вставай, подкошенный, хорош задницу морозить, она тебе ещё пригодится.       — Может, выпьем? — мне бы и вправду сейчас забыться.       — Уговорил! — хён отвечает без сомнений и промедления, помогая подняться. Вот за это я его и люблю. — Я знаю здесь палаточку неподалёку. Пиво и острые крылышки вознесут тебя в рай, мелкий.       — Не боишься, что тебя узнают, фанаты полезут? — шутить над хёном мне всегда нравилось, особенно при условии, что мне он это, в отличие от остальных, всегда спускал с рук.       — Цыц, Гуки. Я тебе что, какой-нибудь обсосный айдол? — он усмехается.       — А прикинь, вот дебютируешь, как айдол, тоже обсосным будешь? Готовишься, да? Даже в блондина уже покрасился, — меня начинает действительно интересовать и забавлять эта тема. Отвлекает на ура!       — Совсем страх потерял? — да-да, мне очень страшно. — Я если и стану айдолом, не дай Боже, то буду самым охуенным из всех, — он надменно вскидывает подбородок, но я отчётливо вижу в его глазах и налёт мечтательности. — Покажу, что на сцене можно не только танцульки танцевать, рот открывать под фанеру и петь написанные для лучших продаж тупые песенки.       — Эй, хён, что за неуважение к танцам? — вот это сейчас действительно было обидно.       — Ок, прости, танцы — это круто, считай, что из зависти так говорю, — зубы заговаривает он мастерски, — но от остальных своих слов не откажусь.       — Да и не нужно, я согласен. Слишком много среди них пустышек, штампуют этих айдолов, будто на конвейере, а потом словно не знают, что с ними делать, да куда деть.       — Молодец, мелочь, растёшь! — он по-отечески как-то треплет меня по голове, отчего становится слегка неловко.       — Да ладно тебе, хён, так говоришь, будто я раньше на одной только попсе сидел! — расту, конечно.       — Ну, не знаю насчёт "на одной", но кто там от Джи-Ди фанател, не подскажешь? — он еле сдерживает смех. Вот приставучий хён, вспомнил же!       — Это было давно и неправда, — лучше бы мне на этом остановиться, но, пожалуй, нет. — Да и это же "Big Bang".       — Давно, говоришь? — он как-то странно щурится. — Готов поспорить, что у тебя до сих пор в плейлисте они есть. Проверим?       — Да нет там ничего, — да есть, на самом деле, только вот хёну, такому закоренелому рэперу, признающему в основном лишь тру-андеграунд, я хрен это скажу, каким бы невъебенно понимающим и толерантным он ни был. Конечно, и у него есть свои слабости в этом плане, но нет. Всё равно: нет! Застебёт.       — Плеер гони.       — Хён, ты ведь понимаешь, как это со стороны выглядит?       — Ты мне зубы не заговаривай и гони плеер, — он надвигается на меня, грозно глядя с высоты своего небольшого роста. Я здорово его перерос, поэтому выглядит забавно, невозможно сдержаться.       — Ты чего это улыбаешься? Вырос таким лосярой и теперь можно над хёном смеяться? — похоже, он всерьёз начинает злиться.       — Хён, слушай, — пожалуй, отступлю на пару шагов.       — Только посмей убежать, — он напрягается, готовый броситься за мной, почуяв, что я могу сорваться в любое мгновение — этот хён всегда был полон сюрпризов. Нет, мне не страшно, но лучше не рисковать. — Стой на месте, Чон Чонгук, и гони плеер!       — Прости, — я кланяюсь на все девяносто и, пользуясь чужим замешательством, пускаюсь наутёк.       — А ну стоять! — он неожиданно резво несётся за мной, почти нагоняя. Вот уж от него я такой прыти не ожидал, и, похоже удивление слишком явственно читается на моём лице. — Что, не ожидал? Сюрприз! — тут уже под удар попадает моё замешательство, как и я сам в цепкие руки хёна. И ведь знал, что нельзя терять бдительность! Он пытается отдышаться, не выпуская меня. — Что, малой... у-у-ф!.. думал, что я только и делаю, что в студии штаны просиживаю, да сигаретами и травкой балуюсь? — а ведь как тонко подмечено.       — Не-е-ет, хён, ну что ты! — постараюсь быть максимально убедительным.       — Вот паршивец! А врать-то так и не научился, — он усмехается, пытаясь выудить у меня плеер, но я опережаю его и достаю гаджет из кармана.       — Пожалуй, буду считать это своим достоинством, — хён оказывается слишком проворным, и единственным решением остаётся поднять плеер над головой — всё-таки не могу отказать себе в удовольствии поиздеваться над невысоким Мин Юнги.       — Пожалуй, лучше не в это мире. Если и врёшь, то делай это так, чтобы тебя в этом не уличили, — он предпринимает пару попыток дотянуться, подпрыгивает даже, но всё тщетно. Смешной такой.       — Юнги-хён, ну что ты как Чимин начинаешь? — слова срываются с языка раньше, чем успеваю их осознать. Они вгоняют меня в ступор, чем тут же и пользуются, отбирая плеер. Да, сегодня вечер ступоров и полного провала.       — Та-ак, посмотрим, что тут у нас... — он деловито шарится в плейлисте, пока мой мозг медленно, но верно, плывёт, утягиаваемый волнами памяти. — Эй, Чонгук, отвисни! — щелчок пальцами прямо перед носом, ещё один. Не очень приятно, на самом деле, но помогает.       — Он... как он? — да, конечно, почему бы не спросить об этом только сейчас?       — Ты вроде выпить хотел? — хён расстроенно возвращает мне плеер, кидая точно в руки.       — Одно другому не мешает, — возвращаю девайс в карман и жду ответа от уходящего вперёд хёна.        — Нет тут ничего, — конечно, нет! На плеере только музло для тренировок. Весь компромат на телефоне — так-то, хён! — И что, спрашивается, бегал?       — Тебя позлить хотел. Ну так что? — я догоняю его, но остаюсь чуть позади, боясь заглянуть в глаза и увидеть в них жалость к себе.        — Я же рассказал: пришёл с Хосоком, меня ужасно был рад видеть, прям до слёз, а потом свалил, — перечислял он со скучающим видом.       — Я не об этом. Как... как его нога?       — Ну, судя по тому, как резво он убегал, всё не так плохо.       — Ясно... — ничерта не ясно. Похоже, к моменту встречи с Чимином, если она состоится, я буду очень зол. И плевать, что стал для него никем, что вся моя злоба и претензии могут пройти, как фонящие помехи от чужого и совершенно ненужного человека, но высказаться я обязан.       На людной, даже в ночное время, улице замаячили многочисленные палатки с закусками и выпивкой.       — Ну что, хён, выпьем? Расскажешь о своём тернистом пути к славе и мечте стать айдолом-рэпером?       — А не пошёл бы ты?..

***

      Хорошо посидели. Люблю душевные разговоры, а с Юнги-хёном они всегда отдавали и дружеской поддержкой, и отцовским назиданием, и хорошей промывкой мозгов с налётом нехилого такого пропиздона в случае крайней необходимости. Сегодня такой случай не представился, поэтому резких вразумлений услышать не довелось — хён прекрасно понимал, что с меня хватит самокопаний и шока от всего, что довелось узнать. Поэтому говорили преимущественно не обо мне, а о нём и его идущей в гору карьере, что было, скорее, побочным продуктом его безудержной страсти к музыке и читке. Нет, он не выдавал лицемерных заявлений о том, что слава и признание ему не нужны — все этого хотят в той или иной степени, но кто-то хочет лишь одобрения, а кто-то хочет донести свою истину, что невозможно без последователей, — но они росли день ото дня, пополняя ряды заслуженных и готовых внимать слушателей.       Хён молодец. Живёт и дышит любимым делом, не проникаясь и не усложняя возникающих время от времени отношений. Его единственная и безграничная любовь — творчество, которым он насыщается и вдохновляется, черпает истину и себя. Добровольно сковывает им себя по рукам и ногам, тем самым освобождаясь от внешних ограничений и внутренних сомнений и запретов, поднимая порог стремлений к бесконечности. Процесс — испытание, порой сладостная пытка и преодоление; результат — чистая эйфория, блаженство и неповторимый оргазм.       Нет, Юнги-хён не сыпал такими откровениями, но и не нужно было. Я видел, с каким благоговением он рассказывал обо всём, что касалось его творчества, я видел этот симбиоз, диффузию в чистом виде, понимая, что это и есть абсолют. Я и сам такой, как и многие окружающие меня танцоры, нет, даже не так — Танцоры. Настоящие, пропустившие танец через жизнь, душу и тело, пришитые к нему намертво и до последнего.       Да я и сам такой: зерно запало ещё в юношестве азартом и стремлением быть похожим на лучших, но взрастил его, объяснив глубину и значимость большую, чем механическое оттачивание движений, другой человек. Чимин. И, наверное, тогда всё и встало на свои места, но и пошло категорически не так. Он стал моим благословением и проклятием, стал эпицентром шторма, поглотившего всего меня. И если я горю танцами, то горю Пак Чимином. Больше не буду даже пытаться отрицать этого факта.       И что делать дальше... не знаю.       В общежитии темно, хоть глаз выколи — что-то там с электростанцией, к утру, по словам вахтёра, обещали всё восстановить. Но как-то вот совсем не легче от этой информации. И несколько бутылок соджу никак не упрощают мой путь до блока Хосока и Тэхёна, которые добродушно приняли меня под своё крыло, потому что теснить других ребят было бы совершенным кощунством.       Подсвечиваю путь фонариком на смартфоне, не без труда поднимаюсь по лестнице на нужный мне седьмой этаж и вижу у нашей двери дальше по коридору чью-то фигуру: сидит на полу, опершись о стену, и не подаёт признаков жизни. Чтобы не мотало, держусь за стеночку и продвигаюсь вдоль неё же не спеша, полностью доверяясь её стойкости в моменты, когда меня заносило и не хватало устойчивости. Что ж, мне торопиться некуда. Как, похоже, и странному гостю.       На всякий случай достаю ключи — вряд ли без электричества сработает электронный замок — да, для двери, ну и для самообороны, если странный гость окажется настроен не особо дружелюбно. Укладываю связку поудобнее в кулаке правой руки и, полный решимости, свечу на незнакомца. Из-под капюшона красной худи выбивается высветленная чёлка, под которой виднеется знакомое лицо с носом с родинкой и губами странно-необычной формы. Нет, странно запоминать форму чужих губ, но что поделать, если это выходит само собой? Может, фетиш у меня такой.       — Тэхён? Ты чего это здесь сидишь? Ключ забыл? — лучше не делать резких движений, поэтому трясу его за плечо осторожно, стараясь быть аккуратнее.       Но Тэхён всё равно резко дёргает головой, поднимая осоловелый взгляд и тут же жмурясь от бьющего в них света.       — Я что, на допросе с пристрастием? Я... ни в чём не виноват... — хрипит он, еле выговаривая слова. Похоже, не я один сегодня искал свою истину на дне бутылки. Хотя, он мог просто перепить.       — Капец. Похоже, ты совсем в зюзю.       — Это не я, это всё он и его беся... сю... сячая улыбка. Ненавижу! — он чуть поворачивается и со всей дури бьёт кулаком в стену — видно, уже не впервые, потому что штукатурка опасно треснула и отстала, норовя отвалиться. Что-то мне начинает подсказывать, что диагнозы у нас схожие. Если он, конечно, не убил кого.       — Да-да, только давай ты в нашем блоке ненавидеть будешь, а не сторожить дверь? — лучше без лишних вопросов доставить это тело на его кровать и уложить баиньки.       — Гав! — выдаёт он безэмоционально и даже предпринимает попытку подняться.       — Блин, ну серьёзно, — ничто не заставит меня не закатить глаза. Меньше слов — больше дела.       Что ж, попадание ключом в замочную скважину можно считать успехом. Хотя, были мысли бросить эту затею ещё на второй попытке — может, поэтому Тэхён и выбрал коридор в качестве конечного пункта сегодняшних приключений?       В тесной прихожей темно, хоть глаз выколи, что и не удивительно, поэтому кладу телефон на невысокий комод для всякой бытовой мелочи фонариком вверх и возвращаюсь за соседом. Тот уже успел принять положение "почти вертикально", но опасно пошатывался на неверных ногах. Чётко поставленная цель и чувство нужды в поддержке значительно выветрили из меня алкоголь, поэтому своё плечо я подставил Тэхёну вполне уверенно, не боясь, что мы феерично навернёмся вместе.       — Это ты всегда так после успешных выступлений расслабляешься? — вопрос, скорее, риторический, да и с языка сорвался под градусом, а не от желания услышать ответ. Так, порог преодолели и дверь успешно закрыта.       — Ты чем слушаешь, новенький? Говорю же: всё из-за этого придурка... и принцесски его, — бубнит он обиженно, опускаясь на пол и принимаясь расшнуровывать кеды, будто это я тот "придурок", потому что, будучи парнем, "принцесской" быть не могу чисто физически, если уж на то пошло.       — Кого? — любопытство берёт надо мной верх, да и желания поболтать по пьяни во мне становится в разы больше.       Тэ что-то бормочет невнятное, наконец, справляясь с обувью, и тянет руки в ожидании помощи — похоже, даже в таком состоянии он не готов к полным откровениям. Что же, его дело.       Слабо освещённый коридор мы преодолеваем без особых приключений, разве что утром всё-таки появится парочка синяков на падающем не к месту Тэхёне, но я правда сделал всё, что было в моих пьяных силах.       Он почти успешно справляется с одеждой, капризно заявив, что "спать в шмотках — это жесть и слишком". Пришлось помочь и с этим, чтобы не задушился ненароком кофтой — слишком уж надолго он увяз в слоях одежды, не подавая признаков жизни.       С чувством выполненного долга я, наконец, позволяю и себе раздеться и завалиться на свою койку, чтобы отключиться. И в первую очередь — от мыслей о Чимине. Но, как часто бывает, одна навязчивая мысль цепляет другую и бьётся в сознании, никак не давая уснуть. Вот не надо мне об этом знать, и лучше не спрашивать, потому что ответ мне точно не понравится, но Тэхён всё ворочается в нескольких метрах от меня — видно, и у него остались мучающие его мысли, не дающие покоя даже в пьяном забытье, поэтому я всё же задаю вопрос, до последнего надеясь, что мои опасения не подтвердятся:       — Тэхё-он...       — М-м-м? — неужели всё-таки разбудил?       — А где Хосок-хён, не знаешь? Он не придёт? — в комнате повисает звенящая тишина — дыхание перехватило не только у меня. Тэхён медлит с ответом, но всё же шумно выдыхает и отвечает:       — Мне откуда знать? Я ему не нянька, — и отворачивается, показывая, что разговор исчерпан. — За принцессой своей умчался ещё в начале тусы, так что вряд ли вернётся сегодня. Всё, спи.       Чёрт дёрнул меня за язык! Похоже, принцессой из того странного бубнежа оказался никто иной, как мой Чимин. Мой Чимин, который проводит ночь с Хосоком... и они встречаются. Гадство!       Внезапно клинит на фразах Тэхёна про чьи-то улыбки и на явной ревности, в них проскальзывающих. Погодите-ка, выходит, что...       — Тэхён, тебе нравится Хосок-хён?! — да не, бред, Тэ ведь ни одной юбки не пропускает — самый натуральный натурал.       — Спи, Чонгук, — сказал, как отрезал. Вот так да! Отрицать не стал.       — Серьёзно?!       — Спи! — а вот это выйдет вряд ли.       Воображение подкидывает образ того, запечатлённого в памяти Чимина. Ещё беззаботного и улыбчивого до узких щёлочек вместо глаз, и к этому образу неминуемо присоединяется Хосок. Обнимает его, целует — о большем я боюсь помыслись. Картинки крутятся в голове на повторе и вновь возвращается тупая боль в висках и давящий на рёбра обруч в районе груди, а сон приходит лишь с заревом за окном. Но лучше бы ночь была бессонной, потому что тогда-то и накрывает тем самым большим. И это полный финиш.