Милости-прелести

Любой агент, особенно действительно хороший, еще является по долгу службы и невольным полиглотом. Курякин изучил несколько иностранных языков в обязательном порядке, среди которых английский и немецкий были отработаны, как родные. Это было очень важным пунктом, учитывая международную ситуацию в целом и совсем недавно закончившуюся мировую войну. Остальные европейские языки закрепились в сознании Ильи откровенно посредственно, но так или иначе его знаний хватало, чтобы выкрутиться и правильно проанализировать ситуацию, вовлекшую иностранных представителей. Хотя ни один иностранный язык не впитать в себя должным образом, если не находишься в соответствующей языковой среде. Английский той же Габи был куда совершеннее из-за исключительной близости к первоисточникам. Из предоставленного позже полного досье Илья узнал, что Теллер не была чистокровной немкой, и среди ее родственников можно было насчитать значительное число тех же британцев. Неудивительно, что Уэйверли так быстро удалось ее завербовать в таком случае. И вот теперь, став одной из А.Н.К.Л., Габи стремительно погрузилась в изучение русского, который давался ей, честно говоря, с очень большим трудом. Но таковы будни спецагента. Навыки требуют постоянной отработки на практике, в том числе и языковые. И лишнее знание чужеродного языка однажды может спасти тебе жизнь, ведь информация — это нечто, что управляет этим миром и наделяет тебя всевластием. Ну или, как минимум, контролем над ситуацией. Наполеон Соло четко следовал этому принципу, самостоятельно постигая все новые и новые пласты разнообразного иностранного лексикона. Он был настоящим самородком, в его арсенале были не только стандартные немецкий, итальянский и испанский, — а также зачатки французского, над которым он усиленно работал — но и загадочный, очень сильно отличающийся от привычного европейского уклада японский. Ну и конечно же, русский язык тоже нельзя было не включить в этот список. Представители двух основных противоборствующих держав, находящихся в стадии назревающей войны, должны были обладать преимуществом познания языка своего потенциального врага. И американец усиленно поддерживал свой русский в тонусе, хотя последнее время мотивировался отнюдь не необходимостью с пользой послужить своей стране. Да чего уж, он в принципе никогда не руководствовался подобными причинами. Илья догадывался, что активный интерес той же Габи к русскому языку, вызвал у Соло ревнивый отклик. Как только Теллер начала навязывать Курякину свое общество под предлогом помощи с таким сложным, практически непостижимым языком, так сразу и Наполеону потребовалась непременная практика, причем письменная, пристальная проверка каждой его почеркушки. Отказывать было бы грубо, хотя Илья и понимал, что американец просто не желал оставлять их с немкой наедине за закрытыми дверьми номера. Он заметил ту искру, пробежавшую между ними в самом начале сотрудничества. Только он также должен был осознавать, что она полностью потухла, истощив себя, после того как напряжение между ним и Курякиным перешло в горизонталь. Уже почти полгода как несносный американец и так занимал все мысли и личное время русского, так что переживать по поводу Габи не имело никакого смысла. А тот то и дело норовил распушить перед Теллер свой павлиний хвост и заявить на Илью свои права, не обращая внимания на то, что русского это порядком раздражает и смущает. Вероятно, американец просто упорно переносил на Илью свое собственное непостоянство, что вылилось в необоснованную и довольно абсурдную ревность. В конце концов, эти показушные репетиторские занятия, которые быстро перестали доставлять хоть кому-то из них удовольствие, переросли в настоящий фарс. Габи упрямо не желала сдавать позиции, а Наполеон изящно выживал ее, занимая собой все пространство и всячески отвлекая Илью при малейшей попытке оказать немке посильную помощь в постижении коварного русского языка. — С меня хватит! Твоя взяла, — все-таки признала однажды Теллер, после того как ей пришлось почти час молча наблюдать за воркующим Соло, который неустанно и довольно громко вгонял Курякина в краску всевозможными пошлыми репликами на русском, прикрываясь благородным намерением предоставить своей напарнице возможность потренировать навыки понимания нового для нее языка. Видимо, Габи все же удалось что-то усвоить и постигнуть смысл некоторых пикантных комплиментов в исполнении Наполеона, потому что, прикрывая раскрасневшееся от смущения лицо, она наконец потеряла терпение и вылетела прочь из комнаты. — Ну вот. Довел-таки бедную девушку. Доволен? — со вздохом поинтересовался Илья, смерив любовника укоризненным взглядом. — А что я такого сделал? — стоило признать, что изображать невинность Наполеону удавалось и впрямь хорошо. — Между прочим, мне в самом деле требуются индивидуальные занятия. Если свой разговорный русский мне и удается попрактиковать время от времени, то вот письменный откровенно хромает. Курякин недоверчиво покосился на американца, не зная, стоит ли принимать его слова за чистую монету. Он и правда делал много ошибок, но изначально Илья полагал, что это всё ради того, чтобы позлить Теллер и привлечь к себе больше внимания. — Я думал, ты нарочно добиваешься того, чтобы Габи сбежала. — За кого ты меня принимаешь? — слишком натурально возмутился Соло, даже каким-то образом заставляя Курякина устыдиться, что он посмел подозревать его в таких подлых намерениях. — Я вполне серьезно жажду восполнить пробелы в своем лингвистическом образовании. — Хорошо, — Илья немного удивленно повел плечами и покорно склонился над тетрадью, которая уже была значительно испещрена вычурно аккуратным почерком американца. — С чего начнем? Как же Илья пожалел, что оказался так альтруистически настроен. Не стоило даже и начинать, ибо Наполеон на протяжении получаса демонстрировал чудеса человеческой тупости, заставляя русского недоумевать. А самое главное, что Курякин так и не мог понять толком — издевается тот или нет. Нет, ну конечно, американец не мог быть настолько неспособным (откровенно говоря, невозможным деградантом), вот только раскусить его мотивацию никак не удавалось. Илья все никак не мог уловить, в чем именно подвох, потому что на лице Соло неизменно было самое жалостливое выражение и искреннее старание в глазах, когда его рука подлым образом выводила неправильно написанные слова. Он делал ошибки в тех местах, где, казалось, не ошибся бы и трехлетний ребенок, умеющий по-иностранному разве что агукать. А тут человек, который до этого поражал своим чистым произношением и неистощимым словарным запасом, лепил несусветную чушь, раздражая внимательный взгляд носителя языка. Он доводил Илью до кровавых слез и дрожи в пальцах полным пренебрежением временными изменениями глаголов, коверкал гласные в приставках и суффиксах, впихивал запятые туда, где они в принципе не могли потребоваться по всем законам логики, и категорически плевал на саму концепцию падежей. В некоторые моменты складывалось ощущение, что он вообще впервые видит русский алфавит, хотя и выводит каждую буковку так аккуратненько, как сам Илья не смог бы даже при должном старании. А на всю матершину, которая закономерно вырывалась изо рта измученного русского, американец лишь скромно опускал взгляд, тихонечко вздыхая и вызывая у того чувство вины за то, что он настолько несдержанный учитель. В конце концов, оба были выжаты как лимоны. По крайней мере, Илья точно был выжат, а еще прокручен в мясорубке и морально изнасилован настолько, что определенно не был способен хоть сколько-нибудь хладнокровно продолжать. Еще немного, и он бы вскипел как чайник, издавая безумный свист и испуская пар из всех отверстий. Соло чутко уловил апогей его измотанности и тут же прекратил даже прикасаться кончиком ручки к и так уже исполосованной вдоль и поперек в акте лингвистического надругательства бумаге. — Знаешь, думаю небольшая награда может меня подбодрить и заставить сосредоточиться, — очень ласково протянул американец, наклонив голову. — Чего ты хочешь? — подозрительно покосился Курякин, не представляя уже чего ждать от этого коварного змия-искусителя. — Ну, например, за каждое правильно написанное слово, ты будешь как-нибудь меня поощрять? — Мне что, расцеловать тебя, если ты напишешь хоть что-то правильно? — саркастически поинтересовался Илья, стараясь удержаться и не выплюнуть злую слюну в лицо коварного провокатора. — Почему бы и нет? Меня это вполне устроит, — ухмыльнулся Наполеон и тут же чиркнул что-то на бумаге. Курякин с любопытством склонился над его плечом, вглядываясь в текст. — Между прочим, это слово Льюис Кэрролл счел совершенно чудовищным, — Илья удивленно разглядывал безошибочно выведенное «защищающихся». Каждая согласная была на своем месте со своей бесконечно аккуратной завитушкой, и ни одна гласная тоже не потерялась. — Ладно, — Илья задумчиво чмокнул его в щеку, игнорируя ворчание, что мол этого недостаточно для сохранения усердия. — Нужно что-то посущественнее одного слова, если ты рассчитываешь на что-то большее. — Диктуй, — ухмыльнулся Соло, протягивая ему сборник Пушкина, который Курякин таскал с собой по всему миру и имел неосторожность показать обоим своим ученикам. — Что диктовать? — замученно проворчал Илья, листая пожелтевшие страницы. — Что хочешь, — самоуверенно выдал Наполеон, прицеливаясь в тетрадь кончиком ручки, явно собираясь расстрелять ее снова своим каллиграфическим почерком. Курякин недоверчиво выбрал одну из повестей Белкина и начал зачитывать вслух первый абзац. Соло, до этого вечно ноющий, что ни черта не понимает, ни разу его не перебил и не отвлекся. Поставив последнюю точку, он максимально отодвинулся, чтобы не загораживать обзор своему учителю русского языка. И в итоге, Илья неверяще вытаращился на написанное, с возмущенным восторгом осознавая, что его ненаглядный мерзавец даже ни одного знака препинания не пропустил. — Теперь заслужил? — самодовольно поинтересовался Соло, постукивая ручкой по столу. — Ты же нарочно это делал? Ты знал, как все писать, с самого начала, да? — с тяжелым выдохом, полувопросительно констатировал Илья, прикрывая глаза ладонью, ибо глядеть на эту самодовольно ухмыляющуюся физиономию не было совершенно никаких сил. — Конечно, — широко улыбнулся Соло, поднявшись со своего места, и нагло обвил руками шею Ильи. — Тогда зачем было устраивать эту показуху? — с упреком поинтересовался Курякин, не спеша, впрочем, скидывать чужие руки, а даже приобнимая хитрого мерзавца в ответ. — Ты притомился и распсиховался, а теперь можешь вздохнуть с облегчением и точно согласишься на что-то больше поцелуя, пока наша драгоценная Габи находится где-то неподалеку, — озорные черти устроили пляски в глазах напротив, а Илья не мог не принять обоснованность такой логики. Он и правда не так уж много позволял своему ненасытному американскому любовнику, когда их немецкая коллега находилась поблизости. Но все же везде надо знать границы. И иметь хоть немного совести не помешало бы. — Что ж ты так на нее взъелся? Что она тебе сделала? — Скажем так: эта девушка всячески препятствует реализации моих замыслов. Вечно появляется из ниоткуда и отбирает тебя. — Да никто меня не отбирает. Она всего лишь попросила помочь ей с изучением нового языка. — Большевик, вот скажи мне, ты правда считаешь, что ее интересует русский язык, а не русский агент, который идет в комплекте? — саркастично изогнул брови Наполеон, задавая вопрос так, словно Илья был всего лишь несмышленым ребенком, в упор не замечающим очевидных вещей. — Попридержи коней, ковбой, — единственный кого интересовал Илья в этом смысле был сам Соло, и он не мог этого не понимать. Уж в этом Курякин был точно уверен, так что даже не собирался вестись на такую полнейшую чушь. Этот мерзавец был слишком сообразителен и хорошо разбирался в людях, чтобы всерьез ревновать его к Теллер, у которой если и был хоть какой-то романтический интерес, то уже точно не было совершенно никаких шансов. — Ладно, даже если так, то я все равно не могу простить ей, что в ее присутствии ты тут же превращаешься в робкую овечку, — выдал новую шпильку Наполеон, на этот раз уже попадая в цель. — Язык тоже попридержи, — оскорблено проворчал Курякин, все же не выпуская паршивца из объятий. Да, он как нормальный человек переживал, что девушка могла уже давным-давно и отнюдь не раз стать свидетелем творимого ими разврата, так что он, конечно же, чувствовал себя несколько неловко и смущенно с ней рядом. — Как бы там ни было, не слишком ли жестоко устраивать мне такую экзекуцию? — Поверь мне, большевик, в этом был смысл. Спорим, тебе не терпится вытрахать из меня всю мою дурь и самоутвердиться? — провокационно дернув бедрами, наконец раскололся Соло, приправив свое красноречивое движение чудовищно пошлой улыбочкой. — Да что ж ты за человек такой? — прорычал Илья, уже осознавая, что всякая сердитость выветривалась из него окончательно и бесповоротно вместе с тем, как Соло интенсивно терся об него своим пахом. Так что Илья не придумал ничего лучше, чем просто завалить этого неутомимого провокатора на постель, вгрызаясь жадным поцелуем в шею. — Ну держись, ковбой. Соло тут же издал несколько довольных горловых звуков, напоминая Илье о том, что они могут быть в номере не одни. Оставалось надеяться, что Габи все же догадалась уйти куда-нибудь прогуляться, учитывая, как тщательно Наполеон доводил ее грязными намеками на русском во время их так и несостоявшегося толком занятия. В некоторых аспектах Теллер была куда как сообразительнее самого Курякина, так что тот теперь мог только уповать на ее благоразумие. В конце концов, он просто не был в силах отказать американцу. Ну не обламывать же их обоих? — И все-таки это немного некрасиво по отношению к Габи… — совесть сделала последнюю отчаянную попытку воззвать к тактичности, но Наполеон задушил ее в корне, опустив свою ладонь на стратегически уязвимую часть тела Ильи. — Большевик, если хочешь, я могу стонать на русском в целях улучшения лингвистического образования нашей дорогой Теллер, — не отделяя слов от действий, протянул Наполеон. — Ты сейчас главное верни свой язык на место. Илья окинул его взглядом и сдался, впиваясь поцелуем на этот раз в любимый рот. Наедине с этим искусным соблазнителем и не менее талантливым манипулятором, невозможно было оставаться равнодушным. Его чары околдовывали, обещая и волнуя. И если Курякина и можно было назвать с большой натяжкой учителем русского, то вот сам Соло был непревзойденным мастером любовных дел. И преподавал он свой предмет с самоотдачей, которой можно было лишь позавидовать. Поэтому Илья решил, что не стоит пренебрегать частными уроками, даже если их могут нечаянно застукать в процессе, и позволил полностью увлечь себя этим занятием. Что ж, любые навыки требуют закрепления и отработки, раз уж хочешь зваться хорошим агентом. А значит, и их языковые навыки нужно всячески практиковать во всех смыслах. И пусть тема лингвистики претерпела некоторую вольную трактовку, но нельзя отрицать, что они с Соло были теми еще «полиглотами».