Jeremy Soule — New Dawn New Day https://new.vk.com/audios115755283?q=jeremy%20soule%20new%20dawn
«Не осталось ни одного достоверно подлинного источника, который мог бы точно сказать, как именно познакомились принцесса Люси и принц Нацу. До нас дошли только легенды, романтизированные и приукрашенные, самая известная из которых (и к которой склонны ссылаться большинство историков) гласит о том, что принц и принцесса встретились в печально известном саду драконисов на территории замка Полной Луны. Легенда гласит: «И увидел принц девушку, в алом дриприсе и золотом в волосах. Была она настолько прекрасна, что не мог он оторвать свой взор, и понял он, что во веки веков два его сердца не подвластны больше ему. Тогда сорвал он цветок дракониса, что рос неподалеку, и вплел он его в ее золотые волосы. И сказал: «Вы будете солнцем, а я буду драконисом. И пока вы будете рядом, я не иссохну». Эта же легенда говорит, что принц отвел в первый день их знакомства принцессу к особому месту на утесе Когтя, которое и стало в последующем местом их тайных встреч. Конечно же мы не можем утверждать стопроцентную достоверность этих событий. С уверенностью мы знаем только то, что это произошло в замке Полной луны в 723 г. Мы не можем знать, действительно ли сразу полюбили друг друга принц и принцесса, и насколько долго длился их обман. Но одно известно наверняка: история Кровавой Королевы и Принца Саламандра стала, наверное, одной из самых известных любовных историй на всем континенте, которую на протяжении веков воспевали как пример истинной любви. И неудивительно, ведь именно они стали причиной Кровавой смуты, или, как называли ее наши предки, Вечной ночи». Аска Конелл. «История Кровавой Королевы».***
Под сводчатым стеклянным потолком тронного зала Лахар чувствовал себя неуютно. Толстые стены давили, а увитый металлическими стеблями трон вызывал страх на уровне древних инстинктов. Возможно, это бурлила драконья кровь, которая чувствовала опасность перед черным металлом лакримиса, из которого еще древние кузнецы, по приказу короля Магна, когда Солнце впервые взошло на этих землях, выковали трон шипов. По преданию, в тот день, когда Луна впервые за миллионы лет сменилась Солнцем, лакримис стекал с утеса Когтя кровавым месивом. Вечные спутники драконов — сказчие — не смогли выжить под жаром светила и погибли в тот же миг, как первые яркие лучи коснулись их кожи. Тогда Магна, оплакав смерть своего верного друга Силена, приказал выковать из его крови, что превратилась в металл, трон, величественный и устрашающий, ставший символом их нерушимых уз. По иронии, со временем драконы поняли, что оружие, выкованное из лакримиса, могло стать их погибелью, а король Магна скончался от удара куском металла, оставшегося после выковки трона. Сейчас на троне шипов восседал король Игнил, шестой правящий монарх династии Драгнил. На его голове была корона из багрового золота; длинный подол тяжелой накидки стелился по полу. Взгляд у короля был ярким и пронзительным. Густая борода скрывала практически половину его лица, и длинные, опоясанные золотыми кольцами волосы алым канатом лежали на груди, усыпанной камнями топаза и лунита. По обе стороны от трона стояли констебли короля — Скиадрам Чени и Вайсология Эвклиф — графы Братских земель, которые далеко за границами Кор Луна были известны как черное и белое крыло короля. Драконы были статными, и по их бесстрастным лицам нельзя было прочитать, что именно думали два главных советника короля, но их глаза отражали что-то такое, что обычно вызывало в людях неосознанное уважение, граничащее со страхом. Сбоку, у подножия трона, спокойно взирая на монаха, расположился канцлер его величества — Иван Дреяр. Дракон, которого Лахар откровенно недолюбливал. Здесь же был и принц Зереф, устроившийся на гипсовой балюстраде, позволяя одной своей ноге свободно качаться над морской пропастью. Взгляд его был направлен на простиравшееся за стенами замка море. Лахар провел хвостом в воздухе в знак своего почтения. — Что же случилось, монах, что заставило тебя просить о столь скорой аудиенции? — спросил король. — Ваше величество, — начал он, — из Братских земель прилетел грифон. Драконья лихорадка добралась и дотуда. Милорды Чени и Эвклиф прислали письма с подробным отчетом о темпе лечения заболевших. Я считаю, что это серьезный повод для опасений. Братские земли отделяют от Кор Луна только гора Асиес и Красное море. Такими темпами лихорадка доберется и до столицы. Король нахмурился, и лицо его в один миг, казалось, постарело на добрые десять лет. — Спасибо за доклад, Лахар, — спустя время ответил король, посмотрев на двух своих констеблей. — Слышали? Лихорадка добралась до Амбры и Лукса. Дракон, что стоял по правую руку от трона короля, не изменился в лице. — Мы доверили Братские земли нашим сыновьям, — проговорил Скиадрам спокойно и нерасторопно. — Я уверен, что они уже сделали все, чтобы изолировать заболевших и оказать наилучшую медицинскую помощь. — Но нам стоит обеспокоиться, — заметил Вайсология. — С каждым годом лихорадка охватывает все больше территорий, и все больше драконов погибают от ее лап. Если она доберется до столицы, это может грозить волнениями. Как бы это ни звучало печально, но в этом была истина, и Лахар знал, насколько было опасно впускать в границы сердца Ишгара эту темную заразу. Драконья лихорадка появилась несколько веков назад, и в каждом поколении ей заболевали от двух до пяти драконов. Каждый случай вел к неминуемой смерти. Лихорадка отнимала у драконов их жизненную силу, ускоряя так называемый «эффект Солнца», отчего драконы становились слабее, их кожа теряла прочность, а крылья и хвост отваливались. Но перед неминуемым гниением и смертью драконы теряли свой разум, полностью отдаваясь во власть животного начала, и дракон, зараженный лихорадкой, был наихудшим противником в бою. Не знающие пощады и милосердия, они разрывали своих братьев на куски, упиваясь поглотившим их безумием. Лахар видел заболевших лихорадкой. Он до сих пор помнил глаза, направленные на него, в которых не было ни просвета разума. Лишь жажда убивать. И он видел последнюю стадию лихорадки. Запах гниющей плоти до сих пор преследовал его по ночам. К сожалению, в последние два года лихорадка неожиданно начала набирать силу, и за эти два года умерло столько драконов, сколько не умирало от нее за последние два столетия, и лекарства от нее так и не было найдено. Лишь отвар лакриса, полученный из металла лакримиса, помогал обуздать безумие. К великому горю, только обуздать. Многие верили, что лихорадка была взглядом в будущее. Многие верили, что все драконы медленно угаснут, как и зараженные лихорадкой. И это имело смысл. Драконы испокон веков жили под властью Луны, не зная света Солнца, и когда лишь Луна была властительницей в этих землях, драконы были сильными и могущественными существами, которые могли извергать пламя, летать и принимать свой истинный, звериный облик. Но тысячи лет назад, когда мать всех драконов умерла под лапами отца всех драконов, и ее золотая кровь оросила земли, впервые Луна отдала небосвод под власть неизвестного светила, которое в последующем назвали Солнцем. И с тех пор под его светом драконы начали терять свою силу. Они больше не могли летать или извергать пламя. Они медленно усыхали, и это получило свое название — «эффект Солнца». Многие драконы верили, что Солнце и погубит всех драконов, которые иссохнут в муках, как иссыхали заболевшие драконьей лихорадкой. — Пошлите в Братские земли лакрис, столько, сколько у нас есть, — приказал король после минутного молчания. — Но, ваше величество, — воскликнул Иван, — его так сложно изготовить. На это уходят месяцы, а если лихорадка доберется до столицы… Король взмахнул хвостом, и канцлер замолк, а Лахар увидел, как практически незаметно преобразилось лицо Дреяра. Каждый мускул на его лице напрягся, превращая заостренные черты практически в острые рельефы. — Именно поэтому нужно обуздать заразное безумие, пока оно далеко от врат столицы, — проговорил король, даже не смотря в сторону своего придворного, после чего он обратился к монаху: — Лахар, не могли бы вы узнать у его святейшества, сколько именно запасов лакриса у нас есть, и донести мой приказ? Нужно, чтобы лекарство как можно быстрее было доставлено до Братских земель. — Будет исполнено, ваше величество, — ответил монах, взмахнув хвостом, и развернулся, чтобы тотчас же исполнить приказ короля, когда у самых дверей его остановили другие слова. — И… передайте его святейшеству, что свадьба принцессы Люси и принца Зерефа состоится в следующее полнолуние, — Лахар обернулся, краем глаза увидев, что принц, который до этого не выказывал никакого интереса к разговору, повернул голову. — Пусть в храме начинают готовиться к лунной церемонии. Лахар вновь отдал свое почтение, наконец, выйдя из тронного зала, почувствовав, как оковы напряжения спали с него, и гуляющий в открытых коридорах морской воздух наполнил легкие. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что ему было позволено свободно ходить по коридорам замка Полной луны. Всего два года назад он облачился в белое одеяние монахов Луны, приняв свою серебряную цепь с лунным камнем от его святейшества Вольфхейма, в седьмой день месяца, когда молодая Луна освещала спокойные воды Красного моря. Он до сих пор помнил, как ветер обдувал его лицо, и как страх и неверие наполняли его тело. Он не мог пошевелиться, стоя обнаженным, по пояс в воде, и словно во сне наблюдая за тем, как великий наместник Луны омывал его крылья соленой водой, которой коснулся серебряный свет. — Луна, мать наша, принимает тебя, — слышал он. — Дарует она тебе силу свою и голос свой. Отныне облачен ты будешь в белое, как свет ее на этой земле. Отныне должен ты будешь нести ее волю, быть чист душой и честен сердцем. Ему было восемнадцать, когда он стал монахом Луны. А до этого он был беден и голоден. Он не знал, что ждало его впереди. Он путешествовал по Ишгару, изредка подрабатывая, чтобы обеспечить себя едой и оружием. Он спал на траве, под открытым небом, скрытым за густыми кронами фаерсов, и ночной Ишгар был самым прекрасным местом на земле. Иногда в пути между городами ему приходилось охотиться, поддаваясь древним инстинктам, и вкус пресного поджаренного мяса навсегда отпечатался в его памяти. Он познал нищету и видел драконов, таких же как он, одиночек, которые не могли найти своего места в этом мире. И он не понаслышке знал о драконьей лихорадке. Но эти времена прошли, и однажды, когда он был на вершине горы Затмения и видел простирающуюся вдали столицу, что-то екнуло у него в груди. Находясь в самой пучине моря, омываемый его волнами, храм Семи Лун звал его, и он пошел на его зов. С тех пор он знал, что все это время Луна вела его, и посвятить ей свою жизнь было его предназначением. За этими воспоминаниями Лахар дошел до моста Млечного пути, который соединял находящийся высоко на утесе замок с вершиной самой высокой башни храма, что расположился посреди спокойных морских вод. Мост возвышался над морем, подобно величественному божеству. Ровно тридцать каменных арочных опор, на день лунного цикла, уходили в морскую пучину. Мост был крытым, с парапетами из тяжелого и крепкого камня. Лахар уверенно ступал по мосту так, как не мог представить себе тот восемнадцатилетний дракон, впервые увидевший его с вершины горы Затмения, и он думал об этом каждый раз, как только он ступал на него. На мосту ему встретились несколько знатных драконов, которые почтенно провели хвостом в воздухе при виде его. Шум моря успокаивал, и только здесь, в храме, который, казалось, стал частью стихии, он чувствовал себя на своем месте. — О, господин Лахар! — раздался издали женский голос, а в следующий момент его обладательница нагнала монаха. Это была маленькая и хрупкая девушка, несшая стопку толстых фолиантов, которые весили больше нее. Это, казалось, нисколько не смущало ее, и шаг дракона был уверен и тверд. Светло-голубые крылья были сложены за спиной, а волнистые волосы аккуратно заколоты на макушке. На носу восседали очки в тонкой, почти невидимой глазу оправе. Девушка была облачена в традиционное одеяние сестер Ордена Гноси: мешковатые брюки, заправленные в высокие сапоги, и легкую рубашку-хитон из полупрозрачного темно-коричневого газа, которая удлинялась сзади, волочась по полу воздушным ансамблем. У членов Ордена всегда с собой был широкий пояс, на котором были прикреплены с десяток небольших кармашков, а на оголенной руке — татуировка четырехконечной звезды. — Леви, вы уже обработали то, что вам дал святейшество? — удивился монах, заметив стопку книг в руках девушки. Она только двумя днями ранее уходила с ними из храма. Леви возбужденно кивнула. — Да! Вы же знаете, насколько я увлечена этим. — Нашли что-нибудь интересное? — поинтересовался монах. — Пока что нет. Предсказания сказчих очень трудно поддаются переводу. Ваши словари древнего ишгарского и языка лунных монахов мне помогают, но сказчие шифровали свои записи на случай, если бы они попали в чужие руки, — проговорила Леви. — Все, что у меня получается, это обрывочные фразы, которые не имеют никакой логики. — Но вы, Леви, не теряете надежды? Дракон уверенно кивнула. — Безусловно! Конечно, Орден служит только для защиты этих записей, но… почему бы не попробовать расшифровать то, что когда-то было предсказано? — глаза девушки засветились энтузиазмом. — Кто знает, возможно, именно в этих предсказаниях скрыто наше спасение? Лахар снисходительно улыбнулся. Леви МакГарден была юна и полна надежд спасти всех и каждого, и ее стремление расшифровать записи сказчих, которые во времена своего существования были верными спутниками драконов и обладали даром видеть будущее, было наполнено юношеским максимализмом и верой в то, что именно она сможет это сделать, хоть до этого не один ученый ум пытался понять, что было скрыто в извилистых буквах, высеченных на плитах лунного камня. К сожалению, со смертью сказчих не осталось никого, кто бы знал их тайный язык. Даже драконы, их верные друзья, не знали всего. Сказчие на протяжение тысяч лет записывали свои видения, говоря лишь избранные и лишь избранным. Только некоторые из предсказаний были известны всем и каждому, те, что переходили из поколения в поколения. О смерти Солнца и вечной ночи, которая вновь грядет; о золоте на троне и крови цвета пурпура; об избранном, который увидит то, что грядет, и о синеве, которая станет символом предательства. Но никто не знал, когда это будет, и правдивы ли были эти предсказания. По легенде, Селим, сказчий короля Магна, прошептал эти слова перед своей смертью. Красивая байка, которая с каждым столетием обрастала новыми подробностями. — Многие верят, — продолжила девушка, тихо, словно делясь секретом, — что свадьба принцессы Люси и принца Зерефа — это первые знаки к исполнению предсказания о вечной ночи. Лахар не был удивлен, уже слыша подобные толки. — Драконы всегда будут много говорить, — вздохнул он, на что Леви только пожала плечами. Больше они не обронили ни слова, подойдя к арочному входу в главную башню храма. Каждый из них пошел в свою сторону: сестра Ордена Гноси — в библиотеку его святейшества, а монах Луны — к великому проповеднику Вольфхейму.***
Принц Нацу был вторым ребенком королевской четы Драгнил. Считалось, что братья будущих наследников престола обязаны были стать крепкой опорой и мудрыми советниками для своих повелителей. «Ты крылья его и щит. Ты извергнешь огонь и подставишь грудь. Ты направишь его, если он пойдет по неверному пути. Ты его сила и ты чешуя на его груди. Ты обязан быть с ним всю его жизнь, верой и правдой служа королю. Ты должен быть тем, кто защитит его от яда и кинжала, а самое главное, от него самого». Эти слова передавались из поколения в поколения, и говорились с самого рождения детям, которые были рождены вторыми. Его отец, король Игнил, впервые произнес их, когда они сидели на самом краю утеса Когтя, в их особенном месте, возле одиноко растущего куста дракониса, на котором цвел лишь один огненный бутон. Нацу был еще мальчишкой, который любил играть с длинными красными волосами отца и устраивать мелкие шалости вместе со своими друзьями. Отец его, тогда уже дракон не молодой, но еще и не старый, без бороды и глубоких морщин вокруг глаз, сидел вместе с ним, и они оба, заколдованные волшебством этого места, смотрели за бескрайним пасмурным небом. И Нацу отчетливо помнил, как отец, проведя по его волосам с какой-то поразившей его нежностью, взял лежавший на земле прут и, улыбнувшись бурлящему внизу морю и порывистому ветру, тихо, словно делясь сокровенным секретом, сказал: — Ты родился тогда, когда Солнце освещало это море, и водная гладь в тот день сияла светом миллиардов звезд. Мы с твоей матерью смотрели из окна ее покоев за жаркими солнечными лучами, а Его Святейшество предрек, что ребенок, рожденный в такой жаркий день, станет символом огня в нашем доме, — голос отца был мягким, наполненным трепетной любовью к своим воспоминаниям. Нацу видел это в глубине его глаз, когда он спустя мгновение посмотрел на него. — Ты был рожден вторым. Ты знаешь, что это означает? — Это значит, что королем станет Зереф, — ответил он. Отец кивнул. — Да. Это значит, что на трон взойдет твой брат, и с самого рождения его готовят к этому. Король — это не только корона и власть. Быть королем значит быть справедливым и беспристрастным. Это означает принимать решения, которые порою принять сложно. Это значит быть отцом для всех своих подданных, беспокоиться о них так, как бы ты беспокоился о своем собственном чаде. На плечах короля большая и иногда непосильная ноша. Ты ведь это понимаешь? Нацу с готовностью кивнул, хоть сейчас он и признал бы, что не до конца понимал слова отца. Но то, что сказал он после этого, отпечаталось у него в голове на долгие годы вперед: — Однако на том, кто был рожден вторым, лежит не менее тяжкое бремя, — отец положил свою большую ладонь ему на грудь. — Тебя будут растить как воина, Нацу. Ты будешь щитом и мечом своего брата. Ты будешь его тенью, готовой отразить вражескую атаку в любой момент. Ты извергнешь огонь и подставишь грудь. Ты направишь его, если он пойдет по неверному пути. Ты его сила и ты чешуя на его груди. Ты обязан быть с ним всю его жизнь, быть преданным и верным хранителем его спокойствия. Ты должен быть тем, кто защитит его от яда и кинжала, а самое главное, от него самого. И пока Зереф будет сидеть на троне шипов, ты будешь тенью следовать за ним, и как предрек Его Святейшество в день твоего рождения, ты — носитель огня, согревающего тех, кого ты любишь, и уничтожающего тех, кто противостоит тебе, будешь великим воином, о котором будут слагать легенды. С тех самых пор, когда были произнесены эти слова, утекло много времени. Он больше не дергал отца за его длинные красные волосы, не совершал мелкие шалости вместе с друзьями, и их место на самом краю утеса Когтя одиноко пустовало. Он вырос таким, каким его учили быть. Воином, готовым в любой момент стать щитом для своего брата. Он другой участи и не просил. Будущая корона стала клеткой для его обладателя. Зереф был скован, в то время как Нацу был волен жить так, как считал нужным. Он мог выходить за пределы замка, мог много путешествовать, пировать и развлекаться. А от сражений он получал наивысшее наслаждение. Зереф же не имел выбора, и сейчас одно доказательство этого было перед ним. Принцесса Фиора, человек, должна была стать спутницей на сегодняшний день по просьбе его старшего брата. Он обещал показать ей все самые интересные и значимые места замка, скрашивая ее одиночество и помогая освоиться в новом для нее крае. К сожалению, трудно было вести женщину, которая нарочито пренебрежительно шла чуть впереди, и Нацу оставалось лишь лицезреть гладкую, аристократически бледную кожу оголенной спины принцессы. Он успел отметить для себя три родинки на ее пояснице, которые вместе образовывали дугу, похожую на только-только зарождающуюся Луну. Или обычный треугольник. Это зависело от того, насколько поэтично настроенным был созерцатель, и Нацу задался вопросом, к кому именно он мог себя отнести, если он подумал и о Луне, и о треугольнике, и о том, как можно было бы назвать тех, кто видел то или иное. Такие мысли смогли на время его отвлечь от нескрываемого пренебрежения со стороны человеческой девушки. Чуть ранее они пережили весьма неловкое знакомство, и он не мог не винить принцессу за ее обиду, хоть первой его мыслью было странное ребячливое веселье: настолько комична была принцесса в своей невинности. Его не обучали нюансам общения с людьми, как Зерефа, поэтому он не был так подкован ко всем тонкостям человеческой натуры, и в который раз ему пришлось повторить про себя «что для дракона лесть, то для людей порок». И он не скрывал, что получал от всей этой ситуации удовольствие, а по-детски игнорировавшая его человеческая особь веселила. Фрейлины принцессы (среди которых он отметил для себя знакомые лица Юкино и Сорано) шли позади, сохраняя дистанцию. Принцесса же петляла по огромному лабиринту, похоже, даже не разбирая дороги. Подол ее пышной алой юбки стелился по сочной траве, а светлые волосы редко вспыхивали под тонкими, проникающими сквозь кроны фаерсов лучами солнца. Нацу не мог судить, была ли она красива по людским меркам, хоть он и слышал, что в их обществе столь хрупкое и беззащитное сложение считалось признаком красоты. Находясь в границах Ишгара, принц видел не так уж и много людей. Только Полюшка, учитель Зерефа, присланная из Фиора, да несколько послов с их свитами. Принцесса, шедшая впереди него, была первым человеком, к которому он был близок настолько, что мог завести ненавязчивую беседу, и природное любопытство распирало его изнутри. Люди были интересной расой, неизведанной им, а от этого узнать их хотелось еще больше. — Миледи, — решил он разорвать затянувшуюся тишину, не так громко, чтобы его услышали фрейлины, но достаточно, чтобы услышала принцесса. Ее напряженная фигура не дрогнула, и она продолжала уверенно ступать вперед. Нацу чуть ускорил шаг, поравнявшись с человеческой девушкой, но при этом подходя не настолько близко, чтобы это можно было счесть за нарушение личного пространства. — Я хотел бы принести свои искренние извинения за тот инцидент. Я повел себя непозволительно грубо по отношению к Вам. Мне стоило проявить сдержанность и такт, и я молюсь на Вашу благосклонность и понимание, а также… Ваше прощение. Он с трудом пытался подобраться слова, чтобы сгладить ту неприязнь, которую принцесса источала, но трудно было просить прощения, когда ты не признавал своей вины. — Я не держу на Вас зла, милорд, — последовал незамедлительный ответ, но шаг свой принцесса не замедлила. — Я понимаю, что это было недоразумение, отчасти, в котором была и моя вина. Мне следовало сразу же представиться. Тон принцессы не таил в себе обиды, но дракон чувствовал исходившие от человека эмоции, которые разноцветными волнами мягким привкусом перекатывались на его языке. Здесь были сладковатые отголоски восхищения, не сильного, но несомненно искреннего, похожего на то, как любуются красивой картиной, искусно написанной, но недостаточно яркой, чтобы отвлечь от терзавших зрителя дум. Была тоска и страх, а также напускная и фальшивая уверенность, которая оставляла неприятное послевкусие. Но сильнее всего на общем фоне выделялось разочарование, которое кислым напитком разлилось внутри дракона. Принцесса была открытой книгой, которую даже дракону с самой низкой эмоциональной чувствительностью легко было прочесть. Похоже, никто не обучил ее ставить ментальные щиты, и это стоило в будущем исправить. Будущая королева не имела права выставлять свои эмоции настолько откровенно открыто, и это было даже возмутительно, что старик Макаров не обучил принцессу всем аспектам культуры драконов, касающихся эмоциональной открытости. Для них такое яркое и ошеломляющее смешение эмоций было откровением, манящим и желанным. Чужие эмоции действовали на них, как цветки опиума на людей. Щиты самого Нацу были недостаточно сильными, и только поэтому он чувствовал отголоски ее эмоций. Однако не все следовали этическим правилам, предписанным в их обществе, и кто-то с легкостью мог воспользоваться уязвимостью принцессы. Ему пришлось усилить барьеры в тот самый момент, когда он ощутил чужую уязвимость, чтобы не вторгаться в личное пространство принцессы (коим и являлось ее эмоциональная открытость на данный момент). Но это не отменяло тот факт, что он уже успел ощутить вкус чужих переживаний. Принцесса была разочарована, хоть и пыталась этого скрыть. Похоже, кто-то уже успел создать в ее голове его ложный образ, и теперь человек чувствовал себя обманутым. Он знал, что это была еще одна особенность людей. «Люди любят строить предположения, которые не основаны на фактах, и крайне разочаровываются, когда эти предположения не оправдываются», говорил их отец. Это было сложно для понимания рационально мыслящих драконов, но Нацу находил это в какой-то мере очаровательным. Люди вообще с их не сдерживаемыми ошеломляющими по силе эмоциями и ярким выражением чувств были предметом его живого интереса долгие годы. — Тогда позвольте мне прервать Ваш уверенный, но бесцельный путь, — вздохнул он, — и показать Вам, как и было обещано, окрестности замка. Принцесса, на удивление Нацу, резко остановилась и также резко обернулась, вперив в него пристальный взгляд. Она смотрела прямо и открыто, и в ее глазах, темных, подобно древесной коре, он видел вызов. В который раз за это время Нацу успел удивиться, насколько люди были открытыми существами. Даже без силы драконов чувствовать эмоции, в их глазах можно было прочесть все, что было у них в голове. Какие же все-таки странные и поразительные создания… эти люди. Принцесса смотрела на него долгие двадцать две секунды, внимательно и изучающе, после чего, похоже, придя в своей голове к определенному решению, горделиво выпрямилась, чуть вздернула голову и коротко кивнула. — Это будет приемлемо, — ответила она. — Что ж, тогда прошу за мной, — улыбнулся Нацу, отходя от человеческой особи на несколько шагов в сторону, дабы не нарушать ее личное пространство. — Думаю, для начала Вам стоит показать Чертог Древних. Великое место, в которых драконы испокон веков сражались за право занимать трон шипов. Конечно, когда наша семья получила корону, эту традицию отменили, но я множество раз повторял отцу, что это потрясающее и важное событие, и если честно, я бы отдал что угодно, чтобы поучаствовать в таком турнире! Не за трон, а просто… ради ощущения битвы насмерть. — Я наслышана о Чертоге, — спокойно сказала принцесса, но на последнем слове ее голос предательски повысился, и Нацу с интересом посмотрел в ее лицо. В глазах девушки вспыхнуло возбуждение, подобное тому, какое ребенок испытывает при взгляде диковинную игрушку, которую давно желал. Ему был знаком этот блеск в глазах, и невольно он испытал к принцессе симпатию. Он не понаслышке знал, что значило чего-то хотеть столь сильно и отчаянно, вот только если желание принцессы было исполнимо, его навсегда останется лишь мечтой. Нацу вдохнул пропитанный драконисом воздух, позволяя себе улыбнуться, и, повернув голову в сторону девушки, проговорил: — Ну, значит, я тебе его покажу, потому что ни один рассказ не сравнится с реальностью. Он не обратил внимания на удивление в глазах принцессы на столь фамильярное обращение и только уверенно направился в сторону выхода из лабиринта. Чуть позже Зереф спросит его, каково было его мнение о будущей королеве, на что Нацу с улыбкой ответит: — Она хочет казаться уверенной в себе, хоть таковой и не является. Она хрупка настолько, что ее можно переломить одним касанием пополам. Она своенравна и горделива, и скорее всего она не покажет тебе свои переживания, насколько бы сильными они ни были. Но в то же время в ее душе живет мечтатель, а сама она похожа больше на ребенка, хоть и не хочет, чтобы другие это видели. Думаю, она будет хорошей и крепкой опорой для твоего плеча, — он усмехнется, — хоть я все еще против твоего брака с человеческой девушкой. Зереф мягко улыбнется, потрепав брата по волосам. — Ты ведь знаешь, что у меня нет выбора. — И в который раз я повторюсь, что чертовски рад, что не был рожден наследником, — проговорит он, чувствуя отголоски грусти, которые испытывал брат, а после минуты молчания вновь усмехнется, озорно посмотрев на него. — А то бы я даже не представлял, что нужно делать с этим невинным человеческим цветочком. Брат посмотрит куда-то вдаль, и весь его вид будет по обыкновению меланхоличным и отстраненным, и только мягкая улыбка на губах будет говорить о том, что ему не все равно. — Конечно, она невинна, — с какой-то нежностью в голосе прошепчет он. — Она ведь принцесса, а не шлюха. И Нацу в тот же миг изменится в лице, серьезно посмотрев в глаза Зерефа, и крепко сожмет его плечо. — Я надеюсь, что она сможет сделать тебя счастливым, — твердо проговорит он, не терпя возражений. — Эта девушка… Люси кажется мне достойной тебя, — он улыбнется. — Она ведь такая же глупая мечтательница, как и ты. И больше они не произнесут ни слова. Нацу будет чувствовать тепло братского плеча и умиротворение, а взгляд его будет устремлен туда же, куда смотрел его старший брат — на бескрайнее волнующееся море, на темном покрывале которого отражался лик молодой Луны.***
Тюдоры (The Tudors ) – Trevor Morris - Behold The King Of England https://new.vk.com/audios115755283?performer=1&q=%D0%A2%D1%8E%D0%B4%D0%BE%D1%80%D1%8B%20(The%20Tudors%20)%20trevor
Тьма. Всепоглощающая тьма уничтожала все, что было вокруг нее, склизкими темными нитями приближаясь к ней и опутывая мечущееся сознание. Сердце в грудной клетке готово было вырваться наружу, в то время, как единственной ее мыслью было, — бежать. Бежать от тьмы, которая преследовала ее. Тьма вызывала острое и паническое чувство страха из-за того, что она не знала, что будет, когда эта тьма настигнет ее. Казалось, что тысяча демонов уверенно приближались к ней, с единственной целью — поглотить. Она бежала, не разбирая дороги, чувствуя только боль в грудной клетке и раздирающую сухость в горле. Но она знала, что ей ни на секунду нельзя было останавливаться. Только бежать, чтобы тьма не настигла. Спустя минуту, а может быть день или неделю (казалось, в этом месте не было времени) она запуталась в подоле своего платья, падая на пол. Жемчужная цепочка с ее шеи порвалась, и маленькие камни рассыпались по полу, раздирающим тишину стуком падая и отскакивая обратно. Этот стук был ее предсмертным набатом. Сердце пропустило удар, она обернулась, и крик застрял у нее в горле. Демоны настигли. Когда она вновь открыла глаза, тьма исчезла. Вокруг было тихо, а она сидела на земле. Огромное ночное небо, черное, как чернила, простиралось над ее головой, и диск полной Луны освещал это тихое место. Ее свет, серебристый и мягкий, окутывал мертвую землю своим холодным покрывалом, и девушка почувствовала, как сознание медленно ускользало от нее. Она сидела на этой земле, без единой травинки, чувствуя под ладонями лишь холод камня. Это место было покинутым и неживым. Отовсюду из земли выпирали стволы деревьев, которые погребальными крестами возвышались над этим местом. Деревья, как и все вокруг, были мертвы. Неожиданно, все это показалось ей знакомым. Казалось, она уже была здесь, хоть и не могла понять, когда. Ведь… если бы она увидела эти пугающие земли, разве не снились бы они ей в ночных кошмарах? Толстые кроны, прогнившие и почерневшие от огня. Ломаные ветки, тянущиеся, словно в молитве, к лику Луны. И виднеющиеся вдали врата. Обугленные, но все еще не потерявшие своего былого величия. Внезапная догадка заставила время остановиться. Сердце замедлило свой ход, и девушка, всем своим существом желая ошибиться, медленно обернулась и в ту же секунду отшатнулась. Замок, огромный и пустой, угрожающе возвышался над ней, подобно великану, увидевшему муравья. Девушка прислушалась. Тишина. Она пугала больше всего. Казалось, ничего и никого никогда не было в этих землях: только эти мертвые деревья и Луна, которая освещала их своим холодным светом. Девушка встала. Ее платье было изодрано, а руки покрыты грязью и кровью, но она не чувствовала боли. Сейчас ей владел лишь страх. Перед этим мертвым местом, которое она помнила еще живым. Перед тишиной и… ожиданием. Что-то говорило ей о том, что она должна была идти вперед, и все, что ее так интересовало, наконец, обретет свои ответы. Проблема была лишь в том, что она не знала, что именно хотела узнать. В момент, когда она подошла к кованым воротам, за которыми, в призрачном тумане, она видела очертания мертвого сада, и потянулась рукой, чтобы толкнуть их (в голове появилась мысль, что именно там ее ждали ответы), раздался он. Рев. Громкий, заставляющий в жилах стыть кровь. Девушка испуганно обернулась, и крик застрял в горле, когда на фоне Луны, размахивая огромными крыльями, появился дракон. Истинный дракон. И свет Луны обнимал его, как мать обнимает ребенка. Здесь были только они вдвоем, и она поняла, — это ее конец. Она умрет здесь. На этой мертвой земле, в одиночестве, от огненного дыхания смертоносного зверя. В ней не было страха, и это пугало. И когда дракон посмотрел на нее, сверкнув изумрудным взглядом, она… — Кана! …проснулась. Ее глаза ослепил свет зажженной свечи, которая была непозволительно близко к ее лицу. В нос ударил запах накрахмаленных простыней и сала, и Кана несколько секунд пыталась понять, где она была. Образ дракона все еще живо и пугающе стоял перед глазами, не давая ей возможности прийти в себя. Она осмотрелась по сторонам. Кровать рядом и тумба, с наполненным водой графином; окно, из которого открывался вид на ночное небо, и испуганное лицо девушки, державшей свечу. Кана выдохнула, почувствовав, как сорочка прилипла к ее мокрому от пота телу. Это был лишь сон. Сон, который повторялся из ночи в ночь на протяжении последних двух лет. — Кана, с тобой все в порядке? — спросила Лаки. Девушка несколько раз моргнула, прогоняя все еще стоящий перед глазами образ изумрудных звериных глаз, сосредотачиваясь на лице подруги. — Все в порядке, Лаки, — улыбнулась Кана, надеясь, что ее улыбка не казалась слишком натянутой. Вытерев пот со лба, она налила себе воды, и тут же выпила залпом, налив следующий. Все ее тело было обезвожено, будто она не пила добрую неделю, а то и дольше. — В последнее время твои кошмары участились, — заметила Лаки, опустив канделябр. — Ты точно не хочешь обратиться к лекарю? Может, тебе выпишут какой-нибудь отвар, который прогонит то, что преследует тебя. Одеяло под ее руками было мягким и гладким, — эта ткань не была ей знакома. В распахнутые окна проникал аромат моря, а Кана лишь думала о том, что не могла еще больше беспокоить подругу. — Хорошо, Лаки, — заверила она ее, ободряюще улыбнувшись. — Я обязательно завтра попрошу у принцессы узнать что-нибудь у ее лекаря. Если честно, эти кошмары меня уже изрядно вымотали. Лаки с секунду смотрела в ее глаза, ища там намек на ложь, и Кана постаралась сделать все, чтобы она не увидела ничего, кроме немого искреннего обещания, и спустя время девушка удовлетворительно кивнула, вернувшись в свою постель. Канделябр она оставила на тумбе, не задув свеч. Вот только Кана не боялась тьмы, а кошмары ее вовсе не были кошмарами. Они не пугали. Они, казалось… предупреждали. Кана нахмурилась от подобной мысли и, встряхнув головой, задула свечи и вновь устроилась на кровати. В королевстве, населенном драконами, было неудивительно, что сон, повторяющийся сон о драконе, стал посещать ее чаще, но при этом глупо было считать, что сон этот был вещим. Драконы не умели принимать истинную форму. Драконы давно потеряли свою способность летать и извергать пламя, а столица, Кор Луна, этот изобилующий зеленью край, не мог превратиться в то мертвое кладбище из ее сна. Убедив себя этим, Кана закрыла глаза, попытавшись вновь уснуть, и она изо всех сил игнорировала другую свою мысль: до вчерашнего дня она ни разу не была в Кор Луна. Так откуда ее сон настолько детально обрисовал это место? Но мысль эта развеялась в дымке ее сна, и Кана вновь расслабилась, позволяя волшебной тиши ночи окутать ее. Только в этом сне уже не было подступающей тьмы, мертвой земли, лика луны на черном покрывале неба. А самое главное не было этих пугающих изумрудных глаз.