Похороненные сердца. Продолжение.

      …Некоторые люди представляют себе профессию артиста, как нечто простое, сродни щелчку пальцев или легкому примеру на сложение в математике. Стало быть, я не случайно оговорился этим словом.       В музыке, как и во многих других творческих профессиях, имелась собственная математика. Да, она была простой, легкодоступной, но вместе с тем, не исключающей серьезных, физических затрат на ту самую.       Конечно, кто — то думает, что это некий бред, произнесенный для того, чтобы дезинформировать, ведь литература и живопись вполне себе гуманитарные науки. Но, к сожалению это не так. Математика в музыке — не есть примеры, сложение и вычитание, — это последовательность сложных уравнений при создании новой композиции, как и в живописи — новый мазок кистью — следующая деталь и малая часть от целого произведения. Стало быть, муза эдакая шлюха, которая отдавалась лишь тем, кто знал, как обладать ею, во всех ее смыслах.       При сбалансированном расточительстве внутренней энергии, музыкант упивается своим восхождением на музыкальный «Олимп». Но, скажите: — «Что это за музыкант, который живет в свое удовольствие — вовремя ложится спать и находит время на альтернативные занятия?»       Истинный талант никогда не будет пребывать в гармонии с самим собой. Всегда найдутся подводные камни, в душе воцарится хаос, а мысли станут убийцами своего носителя. Живя в подобной среде, поневоле начнешь привыкать к сумбурной и диковинной жизни, что с каждым шагом становится все сложнее и сложнее.       Сложнее будет не потерять себя настоящего, не пасть духом, найти соратников и солдат в вечной борьбе за счастье и успех. Но будет ли найденное счастье именно таким, каким его представляет себе большая часть людей? Будет ли оно абсолютным и самозабвенным?       Всякий раз, я подходил к зеркалу, и задавал себе подобные вопросы. Я искал ответы у своей сущности. Та кривилась, становилась неясной и лишенной речи; Я не мог ответить на банальные вопросы, ответы на которые, несколько ранее, дал бы с четким знанием дела и небывалой верой в собственные слова.       Я терял себя настоящего, и меня это нисколько не привлекало.       Мой взгляд уныло блуждал по стенам трейлера.       Участники группы спали поодаль от меня. Гас и Миге были вымотаны до предела, что подтверждалось отчетливым, сбившимся дыханием, вперемешку с нервным подрагиванием конечностей.       Вилле не имел стеснения и прочих человеческих качеств, которые потревожили бы его идеальный, во всех отношениях, разум. Он заснул на моей койке, с книгой в руках       Его лицо мерцало бледным пятном в полутьме. Роскошные губы смыкались в полуулыбке, а утонченный стан возлежал на одеяле, подобно образу Иисуса Христа. Я ассоциировал библейского персонажа с реальным героем моего рассказа и моей жизни.       Именно из — за волос, категорично — доброго нрава и угловатого телосложения — он и походил на вышеупомянутого.       Коротко вздохнув, я разбудил Вилле. Парень приоткрыл дрожащие веки, воззрившись на меня туманными, светло — зелеными глазами. В его глазах промелькнуло недовольство, а позже скромная радость при виде меня.       Музыкант рассеянно потянулся и обратился ко мне с легким кивком головы, который должен был означать: «Говори, мол».       — … Я не могу уснуть.       Мой голос казался совсем тихим и каким — то жалким.       Вилле устало сгреб с одеяла чипсовые пакетики и бутылки; Парень выставил их в проход, после чего увлекся моими плечами. Его пальцы аккуратно пальпировали мои затекшие мышцы. Мое дыхание постепенно расслабилось, стало глубоким и мерным. Я откинулся на подголовник в надежде забыться крепким сном.       — Приятно. — Лениво процедил я.       — Рад, что могу быть полезен. — С улыбкой произнес Вилле, спуская ладони на мой живот. Я довольно выгнулся, в свою очередь ощущая приятную реакцию тела.       Яне что — то забурчал из — под одеяла. Мы осеклись и повернули головы на звук шума.       — Вы чего там делаете? — С подозрением спросил парень, не открывая глаз и переворачиваясь на другой бок.       Вилле закатил глаза и оторвал свои руки от моего тела. Ему не хотелось посвящать в нашу тайну остальных участников группы, поэтому пришлось оставить одногруппника без ответа. Порой, мне казалось, что им и без того все известно, просто молчат, да виду не показывают.       По большинству случаев, мы с Вилле не отлеплялись друг от друга ни на минуту, — это не могло не привлечь внимание со стороны клавишника, барабанщика и хитрюги басиста.       Вилле занялся ночником. Невесть откуда возникли банки с пивом. Я легко ухмыльнулся и принял одну в свои пальцы.       — Не хочешь прогуляться? — Спросил Вилле, с иронией глядя на свои джинсы.       Я спрятал лицо в ладони, — не от стеснения, как бывало ранее, а скорее всего для того, чтобы не выказать перед «его величеством» толику своей пошлой улыбки.       — Как хочешь, — Тихо ответил я, снимая зад с места и проходя к двери.       Спустя минуту мы браво вышагивали по обочине. Вилле купался в лучах лунного света, а я ненароком подглядывал за ним, стараясь не отвлекать парня своим присутствием.       — Куда мы идем? — Я отпил значительную часть содержимого моей баночки и поозирался по сторонам.       — Я же обещал, что устрою тебе сюрприз, — Загадочно ответил Вилле. — Волшебная природа, не так ли?       — Есть немного… — Задумчиво протянул я, стараясь впитать в себя атмосферу этого места целиком и полностью       В танцующем лесу я был впервые, как и во многих местах Балтики. Разумеется, такая природа не могла оставить равнодушным даже такого сухаря, как я. Обычно я не показывал свои истинные чувства, предпочитая переживать все в себе. На моей памяти такие люди назывались интровертами, чьи характеристики достоверно и всецело подходили под описание моей натуры. Самым главным фактом моего хорошего настроение был факт присутствия Вилле. Невозможно было передать словами, как сильно я скучал по нашим с ним прогулкам, вдали от навязчивого общества папарацци и фанатов, желающих выпросить автограф или, хуже того, залезть в мой дом и начать орудовать в нем, как в своем собственном.       Такие попытки порождали во мне гнев, и я не мог принять действия таких людей за искреннюю любовь к нашей группе.       Мы прошли полсотни метров, после чего с моих губ слетел удивленный стон. А может, и восторженный. Нахождение в таком месте начинало пробирать до мозга костей, каждая клеточка тела трепетала от предвкушения предстоящих событий.       Вилле неуклюже пробирался между стволов, что пригибались в странных позах под тяжестью собственных ветвей. Это место было зарешечено различными по своему диаметру стволами, массивными балками ограждения, и строгим контуром — полосой чернеющего в ночной тиши — моря.       Даже почва здесь была волшебной, — Мягкой, будто начиненной невидимыми пружинками. Ступая по ней, мы чувствовали удивительную легкость и бодрость, несмотря на количество выпитого пива.       — В чем особенность этих деревьев? Почему они «танцуют»? — С интересом спросил я, глядя на узловатые, наклоненные под неестественным углом, стволы.       — Кто — то говорит, что они заколдованные. — Трагичным шепотом произнес Вало, стараясь придать ситуации коварный окрас. Вскоре, он слегка расслабился и махнул рукой, разрушая трепетное забвение тишины. — Гусеницы, — они точат деревья у вершины роста, после чего деревья приобретают вот такие странные формы. Не желаешь пройти дальше?       Я покосился на Вилле и двинулся вслед за неутомимым спутником.       — Я частенько бывал здесь в детстве. Папа любил возить нас по стране, он — то и привил мне любовь к подобным местам. Смею заметить, что этот лес похож на тяжелое и дурманящее повествование стрины Эдгара По, — никогда не знаешь, что тебя может ожидать впереди.       — Этим оно и прекрасно, — Я довольно улыбнулся и вышел вслед за другом на более — менее светлый пятачок леса, где луна раскидывала свои сонные лучи по короткому мху.       Посреди опушки стояло престранное дерево. Оно деформировалось настолько, что его ветви сплелись между собой образуя идеальный, в понимании людей, круг.       Ствол дерева был съеден в некоторых местах — в поле зрения очевидно проглядывали ороговевшие грубые рытвины, что сочились ароматнейшей сосновой смолой.       — Знаешь, я верю в сказочность этого места. Это дерево вгоняет меня в испуг. — Я подозрительно покосился на «круг».       Обойдя дерево стороной, также посмотрел на него с другого ракурса. — Жуть, какая — то, — Наконец отозвался я, заканчивая прицениваться к его формам.       — Есть в нем свое очарование. Ничего ты не понимаешь… -Вилле погладил дерево рукой и развалился подле него на короткой траве. Над травой летали светлячки и прочие насекомые, которые неустанно запутывались в волосах музыканта.       Я пожал плечами и притулился рядом с Вилле.       — Раньше я думал, что мы исчерпаем все темы для разговоров, но ты не перестаешь меня удивлять. Я не могу молчать, лежа в таком лесу.       Пока мы говорили о предстоящем турне, пиво неожиданно закончилось. Вилле раздосадованно закурил и откинулся на спину, разглядывая тысячу созвездий над нашими головами. Наверняка, где — то там, наверху, притаился его скорпион, вполне возможно, что он был сейчас над нами. Я провел ладонью по земле, снимая с нее листок и разглядывая его тончайшие жилки, которые походили на кровеносную систему человека — миллиарды ответвлений несли по себе почти утраченную жизнь бедолаги.       — После Эфы мы двинем в Варшаву. Как тебе такая идея? — Он провел пальцами по моему запястью и отвлеченно затянулся.       — После Финляндии это место кажется мне райским уголком. Я не спорю — там красиво, но не так тепло, как здесь. Завтра мы установим сцену на второй высоте. Получится вполне сносно.       — А как там, в Варшаве? — Тихо спросил я, прижимаясь к его теплому боку и забирая сигарету из рук Вилле.       — Гулять по ее окрестностям — истинное удовольствие для любителей культуры и достопримечательностей. В нескольких километрах от города находится романская базилика в Червинске, королевская резиденция в Пултуске. В связи с астмой мой лечащий врач советовал почаще бывать в Вилянова, что в Констанции, этот город славится своим свежим воздухом и лечебными водами, которые показаны при моей болезни.       Неподалеку от Варшавы находится также государственный заповедник Кампинос — это единственный в Европе пример соседства так крупной городской агломерации с совершенно дикой природой.       — Я слышал, что в Желязовой Воле расположен дом Фридерика Шопена, где летом проходят концерты. Ты просто обязан это знать! — Я рассмеялся, — Кто у нас тут музыкант?       — Обижаешь, — Вало надул губы, — Мы там и будем выступать, зазнайка.       — Я смотрю у тебя масса планов, которыми ты и не думал со мной делиться, засранец.       — Их так много, что легче не озвучивать их в слух, — Недовольно протянул Вилле, допивая последние глотки пива, сминая банку и выбрасывая ее за голову.       Я приготовился услышать глухой стук от падения, но такового не возникло.       — Что — то не так. — Вилле резко повернул голову в сторону дерева. — А где банка?       — Не прикидывайся, — С дрожью в голосе произнес я. — Наверняка, ты прекрасно знаешь, куда она упала!       — Нет, но я кинул ею в дерево.       — И где же она? — С улыбочкой спросил я.       — Черт ее знает. — Вилле поднялся на полусогнутых ногах, и принялся искать банку. — Когда это мы успели допиться до чертиков, а?       Стараясь не верить в самое страшное, я поднял ветку с земли и метнул ею в хитросплетенный круг веток. Вилле, стоявший в метре от круга, но с другой стороны, — слегка пригнулся, готовясь к удару. Такового  не случилось — ветка влетела в круг и исчезла.       Я красноречиво помолчал и поиграл бровями.       Вилле продолжал, стоять в идиотской позе и смотреть в «круг».       — Ничего не понимаю. Мы точно пьяны, и кажется у нас горячка.       — Пф, с двух банок — то? Побойся Игги.       Я высказал самое глупое предположение в мире. С моих уст оно прозвучало еще глупее, нежели осталось бы не озвученным.       — Может — это ход? Ход в какой — то мир… Брешь, возможно.       Вилле рассмеялся в темноте. Его смех был пугающим и несколько злорадным. Его забавляла моя растерянность и мой испуг.       — Сущей фигни, в жизни не слышал. Похоже, ты пересмотрел свои чертовы сериалы по tv. Пошли отсюда.       — Да, пожалуй, пора сваливать, — Мой голос слегка охрип от волнения и возмущения.       — А что, если мы войдем туда? — Вилле перестал смеяться. Я отчаянно замотал головой.       — Я читал о таких вещах. Наверняка — это оптическая иллюзия, созданная здесь кем — то. Что — то вроде аттракциона для туристов. Как тебе такая догадка?       — Тогда, я вдвойне мечтаю в нее войти. — Вилле улыбнулся, и сделал шаг по направлению к кругу.       — Стой. Может пойдем отсюда, или войдем «туда» вместе? Если погибать, то  вдвоем, не так ли?       — Как скажешь. — Глухо ответил парень, начиная не на шутку переживать.       Я сжал охладевшую от тревоги руку Вилле. Мы шагнули в круг, проходя его насквозь. Как и следовало ожидать — ничего не произошло.       Мы стояли в малогабаритной комнатке, — темной и тихой. В углу комнаты располагалось небольшое кресло — продавленное и побитое молью. Посреди «квартирки» лежала медвежья шкура. По стенам вились разномастные рисунки, выполненные в странноватом, сумасшедшем стиле, словно их художник был под влиянием каких — либо наркотических средств.       Я коротко вздохнул и всплеснул руками.       — Иллюзия. Только и всего.       — Интересно, а кому понадобилось прятать свое жилище в таком странном месте? Да и жить в таких условиях невозможно, — Вилле покосился на рисунки и пнул ногой шкуру.       — Не чета нам, да? То ли дело — трейлер…       Я поджал губы, и пошел обратно. Более меня не интересовало это место. Да, были конечно вопросы, но не столь сильно хотелось получить ответы на таковые. Забавно что мы перепугались из — за такой ерунды. Ладно я, но Вилле! Умора.       Мы ретировались из «укромного» места, и живо пошли обратно в лагерь. Пару раз Вилле оглядывался и даже спросил меня: « Ты что — то сказал»?       Не думаю, что он мог слышать чей — то голос в этой глуши. Наверняка — это бурчал мой живот, который изголодался от ночной прогулки. Пришлось мечтать о холодильнике и о чертовых колбасках с вертеля пока мы не добрались до лагеря и не забрались в трейлер.       — Зато прогулялись, — Задумчиво проговорил Вилле, укутываясь одеялом и задергивая москитную сетку на нашем лежаке. Устало натянув одеяло до подбородка, Вилле рассредоточено наблюдал за мной — бродящему по трейлеру и пережевывая кусок колбасы.       Одногруппники по — прежнему сопели и, наверняка, видели десятый сон, — им и в голову не приходило, что главные зачинщики группы сновали на пару в «танцующем» лесу. Хотя, у них были свои заскоки, которые мы с Вилле обоюдно не понимали.       Спать оставалось считанные часы, но я не мог сосредоточиться на сне. В голову лезли странные мысли. Были у того места свои тайны, которые распаляли мой изголодавшийся интерес.       Казалось, судьба давала нам намек на что — то, чего мы не видели невооруженным глазом. Вместе с тем, я мог ошибаться и недостаток сна и переизбыток алкоголя так негативно сказался на мне.       Делать было нечего. Антракт был без явного намека на продолжение. Я перевернулся на бок и погрузился в волнительный сон, не переставая видеть удивительные сновидения, вызванные нашей ночной прогулкой по давешним местах Виллиного детства.       На следующее утро нас разбудили громкие голоса Гаса и Миге. Гас что — то втирал басу про качество игры. Оба — два спорили настолько громко, что мертвый бы возмутился.       Спустя некоторое время, нутро автобуса посетила рыжеволосая девушка — тур менеджер; Оставив корзинку с едой, она осведомилась о нашем состоянии. Я немного полежал, привыкая к утреннему свету на восьмидесяти метрах над уровнем моря.       — Ада, все нормально. — Я прочистил горло и устало свесил ноги с кровати, разглядывая новопришедшую.       — Только видок у тебя — не очень. — Грустно ответила она. — Как Вилле?       Я покосился на груду одеял; В самом их коконе возлежал темноволосый музыкант. Ни одна сила не могла потревожить его ангельский сон.       — Как всегда; Бурчит, вопит, но держится, неизменно вставляя свои пять копеек в наш творческий процесс.       — Было бы хуже, если бы он этого не делал, — Промычал Мидж, натягивая кепку на голову и смываясь из автобуса во власть пронзительного Балтийского дня. Я согласно кивнул вслед удаляющемуся мужчине и перевел взгляд на Аду. — Верно…       Я немного пришел в себя, и даже сумел улыбнуться.       — А как твои дела?       — Знаешь, — Она опустила глаза на короткий миг, дабы снова взметнуть их на меня. В ее лице появился дьяволенок. — Мои дела складываются весьма неплохим образом. Но они были бы еще лучше, если бы пара человек вчера не убежала из автобуса. Что вы делали в лесу, Лили?       Я напустил на себя невозмутимый вид и слегка передернул плечами, совершенно не желая узнавать, каким образом она просекла о нашей прогулке.       — Мы гуляли. Что с того?       — Очень здорово. — Она хмыкнула.       — Что не так, Ада?! — Мое терпение достигло одного уровня с яростью. Я привстал.       — Да не бесись ты. Я знаю…       — Что именно, ты знаешь?       — Давно вы вместе? — С легкой улыбкой спросила она.       — Какой вздор. Что ты несешь, женщина? — Я нервно стиснул пальцы на подлокотнике, и покосился на сидящего в отдалении Гаса; — Тот и бровью не повел, ведь Ада говорила почти шепотом.       — Просто скажи мне, ведь я не стану никому рассказывать, — С доброй ухмылкой пропела она.       — Я тебе что, подружка? Выйди вон. Вилле, давай, поднимайся. — Я потормошил спящего друга. Тот что — то пробухтел и опрокинулся навзничь, — продолжая спать, как ни в чем не бывало.       Тогда я откинулся на спинку недокровати и тихонько провыл, — Есть сигарета?       — Угу.       Мы закурили.       Гас недовольно посмотрел в нашу сторону и натянул на голову наушники.       Снаружи доносились веселые голоса друзей, пение птиц, удивительный запах моря немного расслаблял.       Я решил открыться, и не бояться за свою тайну, ведь Ада была хорошей девочкой. Если надо — пусть знает.        — … Еще со школы я стал замечать его красоту, — дар, удивительный талант, что наводняли его прекрасный облик. Я и подумать не мог, что можно так сильно любить. Да еще и взаимно, — Я сделал затяжку, — Да, мы любим друг друга и встречаемся, — ты  довольна?       — Более того. — Она хитро прищурилась. — Извини, если задам тебе этот вопрос: « В любви, он такой же, как и на сцене»?       Я поперхнулся.       — Нет. Скорее, он полный ноль в любовных отношениях. Дурачится себе, да и ладно. Нам нравится быть в этой группе. Нравится просыпаться вместе, а большего не надо. Разве может быть что — то — лучше этого? HIM: самое настоящее олицетворение секса. Мы чувствуем его между нами. Это музыкальный секс, без тактильных прикосновений.       — Я думала иначе. — Ада взметнула брови вверх.       — Думала что он горячий, дерзкий и первобытный? Тогда, спешу разочаровать тебя. Он впрыскивает свою натуру в творчество. Вся его сила на сцене. В реальности он совершенно другой. Тот, кто отдается творчеству целиком и полностью, никогда не знает счастья в повседневности.       Вилле что — то проговорил во сне, — он узнал наши голоса и резко открыл глаза. Его ресницы презрительно дрогнули.       — Как можно спать в таком балагане? — Возмущенно прохрипел он, прожигая нас насквозь.       — Прости, — Хором ответили мы. Ада потупила взгляд. Тур — менеджер затушила сигарету, вдавив ее в дно пепельницы.       — Раньше ты не курил. — Вилле задумчиво потянулся, и убрал волосы с лица.       — Ситуация обязывает, — Коротко ответил я, после чего обернулся к девушке. Она поняла по моему взгляду — беспрекословному и льдистому: «Тебе пора уходить».       — Приятно было пообщаться! — Ада снялась с места и помахала нам рукой.       — Кстати, как ты узнала о… ну ты поняла. — Крикнул я ей вслед.       Девушка лукаво улыбнулась и ткнула пальцем в мою гитару, — Загляни в резонаторное отверстие. — И была такова.       Едва она скрылась, Вилле торопливо облачился в футболку и побрел в душ. Интересно, слышал ли он наши бредни? Судя по всему — нет.       Хотя, однажды у меня был неплохой опыт с «его» Вало «величеством». Тот умудрялся слышать все, и не единая беседа не протекала без его участия. Что же изменилось с того момента?.. Прежние привычки имеют свойство деградировать, и приобщаться к деформации, становясь при этом отточенными, или же параноидальными и беспорядочными.       Что до Вилле, — я не знал, что творится в его голове…       Взяв свою гитару в руки, я прищурился и поставил ее поперек запястий. В глуби резонаторного «оконца» (распределителя и усилителя звука под мускулистой «копной» туго — натянутых струн) красовалась маленькая видео — камера со звукозаписывающим устройством.       Я выматерился и принялся снимать струны одну за другой, — ослабляя гриф воздействием на колки. Открепив камеру, я со злостью сунул ее в нагрудный карман и со злобной миной поднялся на ноги.       Между делом, близилось время завтрака. Я деловито посмотрел на занавеску в цветочек за которой скрылся Вилле Вало, и неторопливо вышел из трейлера.