Похороненные сердца. Продолжение.

      В эту ночь отец Вилле Вало ни разу не заглядывал в комнату своего сына. Это внушило мне некое чувство безопасности и уверенности в правильности своего решения — остаться на ночь.       Когда я проснулся Вилле все еще спал, закинув ноги на батарею и подоткнув одеяло под свою худосочную тушку.       Стараясь не шуметь, я прокрался через комнату, аккуратно открывая дверь и исчезая в коридоре. Потом вспомнил, что забыл папку и сумку. Пришлось вернуться обратно.       Спустившись вниз, я зашел на кухню, укладывая вещи на стол и приникая к кофейнику, чтобы навести кофе и согреться, дабы унять эту отвратительную дрожь, которая распространялась по моему заспанному телу.       Анита и Кори еще не выходили из своей спальни. В этом удача мне всецело сопутствовала, но голосок в голове намекал на дерзость моего положения.       Чувствуя себя незваной проституткой, я притулился на стул.       В голове роилась масса вопросов, без единого ответа на те самые. Мне пришлось проигнорировать некоторые совершенно ненужные, приступая к основным.       Плана не было.       Итак. С чего бы я мог начать?       Первым делом я должен найти того самого музыканта, с большой буквы, с каким-нибудь замысловатым именем, который пришел бы к нам на урок, убеждая Гаса, Миге и Эмерсона в том, что из них получатся идеальные претенденты на запись первого студийного альбома.       Ситуация сложная, но я любил выстраивать многоуровневые планы.       Кого я знал в этом городе, наиболее подходящего на данную роль?       Все мои друзья еще учились в школе, Акселле тоже не сгодится, ибо его знают, в первую очередь, как учителя, даже близко не стоящего рядом с творческой деятельностью. Две его дочки были вообще не в тренде.       Мой отец? Найти бы его еще… Хотя, я сам виноват в том, что ни разу не появился в родительском доме с момента присутствия в этом городе.       Мать?..       Я запнулся.       Интересно, как бы она отреагировала на появление ее сына Дэниела Лайонайа? — Именно так меня звали вне сцены. Упала бы в обморок? Нет, она слишком специфичная женщина. Ее такой фигней не проймешь…       Риитта… Только сейчас понимаю, как сильно я на нее похож. И понимаю, сколько долгих лет отрицал данный факт. Как не крути, мы всегда будем маленькими копиями своих воспитателей, если, конечно, они подняли свой ленный зад, в желании взрастить в нас прообраз самих себя.       Тот же Вилле — вылитая копия Кари.       Как бы это странно не звучало, сегодня я рискну прийти к ней, но не как родной сын, которого она каждодневно шпыняла, а под видом министра культуры, который восхитится ее песнями, теми, что она писала в годы бурной молодости. Я предложу ей поспособствовать в нашем проекте по поиску молодых талантов. Пусть почувствует себя по-настоящему важной. Я знаю, она это заслужила.       Лишь одна шпилька могла сковырнуть мне мозг. С какого, спрашивается, ей верить мне, если у меня нет никаких доказательств? Конечно, Вилле Вало отлично сыграл бы в данной ситуации. Его образование и желание убедить собеседника ни раз приносили ему успех, но… Сегодня он бесполезен, — Я коварно посмеялся, плеснув кипятка в чашку. — Поспи, сынок.       Да и хрен с ним. Предпочитаю полагаться на удачу — нет так нет. Я всегда могу свернуть свою хилую газетенку, и…       Стоп. А почему это я один не могу поехать? Ах, да, Вилле тоже хочет. Ради него я готов перекроить полсвета, чтобы этот негодяй был доволен.       Высушив волосы, и стырив у Вилле модную рубашку, я надел пальто, покидая дом.       На улице было очень темно. Солнце еще не успело встать, как это бывало зимой. Я поежился от холода, напрягая глаза и чувствуя, как линзы на зрачках будто бы сжимаются в мелкие иголки. Отвратительное ощущение.       Немного попрыгав, я припустился вдоль по улице, борясь с дичайшим наваждением.       — Мама, мама, я иду домой, — Пропел я, вспоминая одну из своих песен. Вилле всегда бесило, когда я зарекался о собственном проекте, но, видит бог, я никогда не считал, что это должно его волновать. Любовь — любовью, а реализация творчества — личное дело каждого.       С годами я научился справляться со своей кроличьей натурой, не взирая на упреки и гонения.       Знакомый дом, что обозначился в моем взоре белокаменной тюрьмой. Третий этаж с замусоренными ступенями. Знакомая дверь.       Я вскинул кулак и собрался с мыслями.       Сейчас, или никогда. Я постучал.       Послышались шаги. Спустя пять секунд на пороге стояла моя мать, пережевывая бутерброд и переминаясь с ноги на ногу.       — Вам кого?       Блин, интересно, она заметит мою с ней схожесть?..       — Здравствуйте. Меня зовут Дэниел Лайонай, я министр культуры и большой поклонник Вашего творчества. — Я улыбнулся, сжимая в руках журнал Коскинена. По моему мнению, этот аксессуар должен был сделать меня более представительным и презентабельным в глазах стюардессы с каменным лицом. Хотя, ее непревзойденное, шестое чувство всегда бы вынюхало подвох, вне зависимости от приложенных усилий.       — Моих чего??? — Она вытаращила глаза, делая шаг назад.       — Прекрасных авторских композиций, которые мне довелось услышать несколькими днями ранее.       — Я надеялась, что эти записи давным-давно потерялись. Жуть жуткая. А от меня вы чего хотите? — Несмотря на свою позицию бойцовского пса, приготовившегося к немедленной схватке, она прикоснулась к волосам, пытаясь сделать себя более привлекательной в моих глазах.       Я чуть не прыснул от смеха.       — Я готов объяснить Вам свою цель подробнее, если Вы удосужитесь пригласить меня внутрь. Понимаете… — Я запнулся, — Здесь чертовски холодно.       — Хорошо, — Неуверенно пробормотала она, впуская меня в холл и помогая снять пальто, — Раньше никто не интересовался рабочим районом. Ладно инфраструктурой, но не творчеством наших юных дарований.       Она пошла впереди меня, бросая пальто на диван и приникая к электрическому чайнику.       После всем известной процедуры по приготовлению чая, она села напротив меня, делая спокойный глоток и наблюдая за моим непроницаемым лицом.       — Я пришел, чтобы предоставить Вам честь вручить эти грамоты троим ученикам старшей школы. Увы, я не смогу сам передать им это, потому что уже сегодня уезжаю в Хельсинки, чтобы заняться организацией предстоящего фестиваля.       Риитта приняла билеты, сохраняя нейтральную позицию хозяина положения. Я буквально из кожи вон лез, чтобы не спугнуть ее хоть одним резким словом или движением.       И выходило, надо сказать, не очень убедительно. К счастью, мамуля положила на меня свой глаз.       — Неужели у такой прекрасной женщины нет семьи? — Воскликнул я, держась за спасительный чай. — У Вас необычайно тихо.       — Я не доверяю мужчинам, — Брезгливо проговорила она, швыряя в меня черствый взгляд.       — И зря. Все люди разные. Вам, вероятно, не везло с избранниками.       — Тут особо нечего ловить, понимаете, — Она внезапно погрустнела. — Всех дельных давно расхватали. В столицу тоже ехать не особо хочется, ибо шанс упущен. 35 лет — это весомый довод, чтобы успокоиться и смириться.       — Но не такой прекрасной женщине, как Вы. — Я надулся от мнимого возмущения. Как же я ненавидел петь дифирамбы. Но, в большинстве случаев, практика показывала весьма бодрые результаты. Правда нередко могла отпугнуть человека, нежели еле скрытая лесть. Человек чувствовал, что его обманывают, однако не спешил рыпаться. Создавалось странное впечатление, будто ему нравится, когда его обхаживают, несмотря на всю ничтожность попытки стать ближе к незнакомому человеку с целью воспользоваться его конкретными ресурсами.       Я предпочел играть свою роль до конца, стараясь быть максимально убедительным в своей просьбе. А Риитта начинала потихоньку сбавлять обороты своей смертоносной харизмы.       В реальном мире такой фокус вряд ли бы оказал воздействие на эту непреклонную глыбу люда. Впрочем, этот мир давно удивлял меня своей прагматичностью.       — Мистер Лайонай, — Риитта погладила меня по напряженному запястью, — Скажите, что Вы здесь не только из — за грамот, пожалуйста.       Я чуть не ляпнул, что ее предположения не оказались верными. Но, почему — то, остановился.       — И не только поэтому, — Сказал я, чувствуя, как мой рот преисполнился необыкновенной жаждой влаги. Знаете, когда пьешь этот горький чай без сахара, однажды наступает такое ощущение, будто эти гребаные скукоженные чаинки облепили все твои зубы и отчаянно въедаются в эмаль, чтобы пустить в ней корни.       Сделав еще один глоток чая, я скромно улыбнулся, вторя тишине, повисшей над нами тягостным гобеленом.       — У Вас красивые волосы, мистер Дэниел, — Рявкнула она, захватив прядь моей челки в свои цепкие пальцы, — Как у хорошенькой распутницы, но вы — парень. Великолепное сочетание мужественного лица и мягкой, шелковистой копны.       — Вы находите меня привлекательным? — Пробурчал я, вспоминая свою прежнюю жизнь под давлением сущей мегеры.       — Очень. — Промурлыкала она, деловито подливая в мою чашку кипяток. — Как скоро эти грамоты должны оказаться на столе директора?       — Чем быстрее — тем лучше. Фестиваль назначен на 24 — ое февраля. Преддверие весны, сами понимаете. Лучшего повода не найти.       — Назовите три весомых довода, чтобы уйти от моих комплиментов? Они Вам не нравятся? — Полюбопытствовала женщина, пожирая меня глазами.       — Ммм, — Промычал я, пряча лицо в ладонь, — Речь не об этом, мэм…       Риитта беспардонно снялась с места и пригвоздила руку к моему плечу, предлагая мне подняться вслед ее впалой кисти.       Я резко встал, оказываясь с ней лицом к лицу, разве что ее губы были где — то в районе моего подрагивающего горла.       Как только она попыталась поцеловать меня, я вильнул в сторону, гневно простирая руки в стороны.       — Вы мне в матери годитесь! — Фыркнул я, расстегивая пуговицы на рубашке, которая в одночасье стала мне слишком мала. — Беспредел!       — Вот как, значит… — Она вернулась на место и поправила прическу, — Убирайтесь вон.       — Риитта, простите, — Я сдвинул брови, пытаясь примерить на свое лицо маску раскаяния.       — Идите! — Вскричала она, кивая на дверь. — Отнесу я Ваши никчемные бумажки. — Можно было так сразу и сказать, что я Вам ни капельки не интересна.       Я помрачнел.       Хотелось сказать что — то обратное, поднять ей настроение. Но, она не поймет! Видит Бог, я сделал все возможное, чтобы намекнуть ей, что наши попытки заранее обречены на провал.       — Я — гей, — Еще тише прибавил я, краснея от своих слов.       Молодец, идиот. Твоя правда, как всегда, на уровне. Где — то сверху — над вселенским идиотизмом и дичайшей неуверенностью.       Она отставила чашку и поменялась в лице.       — Это все меняет, — Задумчиво произнесла она, — Так вы уходите, или мне начать читать Вам лекцию о том, как нехорошо быть таким, когда популяция мужчин в разы меньше, чем женщин?       — А не все ли равно? — Я риторически ухмыльнулся. — Такова моя природа. Разве я могу с этим что — то поделать, если девушки меня не заводят?       — Дело Ваше, — Пробурчала мать напоследок, — До свидания.       — Ага…       Я вышел в коридор, пытаясь понять что же сейчас произошло.       Признаться в своих предпочтениях оказалось не столь страшным делом, чем выпить литр мерзотного чая и отбиться от шаловливых ручек госпожи Линдстрем.       Однако, я более никогда не стал бы повторять этот смертельный номер. Особенно с мистером Кари Вало.       В общем, все складывалось совсем неплохо. По сути говоря, я добился того за чем пришел, а значит дело все — таки сдвинулось с мертвой точки.       Вилле еще не проснулся… Я посмотрел часы, отмечая, что просидел у Риитты почти час, даже не заметив.       По дороге до поместья Вало я утюжил снег, разглядывая сумрачные окрестности, еле посеребренные восходящим солнцем. Жаль, что не было с собой фотоаппарата, который я привык брать с собой на различные выступления, иначе удалось бы сфотографировать эти отстраненные ландшафты, чтобы запечатлеть в своей памяти еще один день, проведенный в, до боли знакомых, краях.       Достав сигарету, я удивился, вспоминая о стародавней привычке. Если случалось что — то из ряда вон выходящее, я едва ли помнил о основных функциях своего организма, пребывая в состоянии частичного анабиоза. И, вдруг, щелчок! — Это начинали срабатывать привычные рефлексы, завоевывая сознание своей жаждой воплотиться в реальность.       Стряхивая пепел, так я и шел, пока не достиг заветной цели, пересекая двор и направляясь в одну из двух деревянных дверей. Левая вела в мастерскую, правая — в знакомый Вам предбанник, в котором я оставил свое пальто, проникая на периметр полутемной кухни.       Если у меня и были какие — то далеко идущие на сегодняшний день планы, то я предпочел их отложить до того момента, когда сумею разобраться с очередной проблемой, появившейся пару минут спустя после выхода из квартиры моей матери. Этой оказией стало смертельно необходимое желание поговорить с Вилле Вало, и пусть я даже не знал, с чего начну свой сумбурный монолог.       Мне стало известно, что Кари уехал чуть позже моего ухода, оставив на столе неряшливую записку.       Анита же мирно дремала в родительской спальне, свесив руку с кровати и сладко причмокивая во сне.       Поднимаясь по лестнице я скорчил победоносную мину и проник в спальню своего злобного кумира. Сейчас, лежа на кровати, и посапывая, он напоминал мне одного из тех гномов, что остались в далеком будущем. Вилле был таким же взъерошенным и потерянным, словно бы очутившимся здесь совершенно случайно.       Я присел на край кровати и замученно протянул ноги, устраиваясь по-удобнее.       Вилле резко открыл свои мутные глаза, таращась на меня в полумраке, как на кусок отменного дерьма.       — Ты очень шумный, мистер Линдстрем.       — Есть такое, — Устало пробормотал я, кутаясь в одеяло.       — Ты же планировал провести все утро за уговорами своей матушки, — Вилле перебазировался чуть ближе ко мне, чтобы не надрывать голос, а может и чтобы урвать толику того тепла, которое я успел стырить, проходя мимо камина в прихожей.       — Все случилось не так, как я себе представлял. — Я уставился в потолок, пытаясь подобрать слова. — Она клеилась ко мне. Только представь себе эту картину.       — Одно большое недоразумение, — Вилле передернуло от отвращения. — Голубок улетел, я так понимаю?       — Правильно понимаешь, — Я фыркнул. — С грамотами покончено. В понедельник готовься к награждению. Потом свалим из-под отеческого крылышка. Надеюсь, нам удастся убедить мать Лийсы и Ханнелле забрать девчушек восвояси.       — Чует мое сердце, просто так нам это не дастся. Обязательно должна произойти какая-нибудь нелепая хреновина, разве нет? Так было всегда, — Вилле насупился, видимо, что — то вспоминая.       — С другой стороны, с годами мы выработали неплохую защиту против такого рода неурядиц.       — Люблю тебя. Вот такого, какой ты есть.       — Ты там, случаем, не помираешь? — Я вздернул бровь, выглянув из-под одеяла.       — Чойта? — Вилле насупился. — Или ты недостоин принять эти слова?       — Просто, это как — то редко случается. Когда я пытаюсь вспомнить, с каким чувством должен реагировать на такого рода речи, с меня начинает сыпаться ржавчина. — Правдиво отметил я, чувствуя, как закололо сердце.       — Не умею я по-другому. Вот полезешь к тебе в штаны от свей души, а ты начнешь вопить на весь дом, что я извращенец. — Вилле почесал голову. — А батя где? Я не вижу, чтобы ты в страхе ползал по стене, пытаясь убежать из комнаты через форточку.       — Он уехал, оставил записку, мол, будет поздно, просил не волноваться.       — Еще бы мать ушла… — Вилле окончательно замечтался.       — Я уверен, такое бывает только в сказках: холодильник полный, кровать теплая, родители свалили в отпуск. Подумать только, мне 30-ть лет, а я все еще рассуждаю как неприкаянный подросток.       — Старикашка.       — Ой, иди в жопу, слышишь, — Я недовольно отпихнул от себя эту худосочную сосиску, которая позарилась на мое тело. — Самозванец.       — Я только что вспомнил, ты мог бы не ходить к Риитте, ведь Лаури больше подходил на роль представителя министра культуры.       — Твою ж мать. — Я кивнул, — Точно ведь. Я и забыл о нем.       — Склероз, да? — Вилле поржал, надевая мне на голову подушку. Я взбрыкнул, пиная этого несносного кудрявого шпингалета в живот, однако промахнулся, попав в изголовье кровати.       — Ну смотри, урод. Быть может, я скоро пойму, чем грозит мне твоя смерть в прошлом. — Зарычал я, потирая ушибленную ногу. — Иди — ка сюда… Выставив свои загребущие руки вперед, я пополз в сторону Вилле, но, вот дерьмо, он и не думал никуда убегать. Я, молча, схватил его за плечи, застыв от непонимания.       — Я помню, на пляже ты устроил мне отличную экскурсию, — Вилле нажал на последнее слово. — Ты касался моей спины своими несносными волосами, это было более чем приятно. Я бы хотел снова повторить это.       — Бурная фантазия и рука в помощь, милейший. — Если от Риитты я отстранялся молниеносно, то от Вилле с явной неохотой. И почему — то я помнил все наши безумные скачки, как одну.       Забудешь такое… Самые уютные места, где мне удалось побывать: придорожное кафе в Валилле, гавань в Балтийском море и задница Вилле. О чем, кстати, я не стал говорить вслух, ибо это было вполне приличным комплиментом, а радовать этого подстрекателя я, вроде как, не собирался.       — Может, перестанешь шарахаться от меня, как ненормальный? — Похоже, Вилле не на шутку разозлился. — Чем я тебе так не угодил?       — Ты едва достиг возраста согласия, я не педофил, чувак. — Я покачал головой.       — Ну ведь достиг же, ну? — Вилле не видел в этом никакой проблемы.       Быть может в то самое время, когда я его только встретил, никогда бы не задумался о том, как мне будет сложно касаться этого человека. Скорее — я и минуты не мог прожить без мыслей об этом, а тут он сам к тебе в руки просится. Это невообразимо!       Не в силах справиться с собой, я скользнул ладонью к пряжке на джинсах. Короткий щелчок, быстрая пробежка собачки по тугой молнии. Вилле хитро улыбнулся, наблюдая за переменами в моем лице. Тут же его взгляд метнулся на дверь, за которой в любой момент могли послышаться быстрые шаги его матери. Однако, таковых не было.       — Расслабься, парень. — Вало указал пальцем на мою неестественную осанку, в которой я таил несметное желание броситься на собеседника.       Подумать только, насколько быстро этот человек мог понизить меня из ранга самого лучшего человека в мире, до сомнительного, плохо соображающего, животного, готового к немедленному совокуплению.       Я не видел ничего ужасного в сексе, если делал это с любимым человеком, не привыкший растрачивать себя на захудалые копии истинной моей любви.       Как не видел ничего хорошего в этой пародии на нормальные, человеческие отношения. Но, в сущности, я даже представить себе не мог, как могут выглядеть те самые, без ориентировки на прообразы, что создавались великими писателями.       Словно в твои руки попала консоль с бесконечными возможностями. Правда в их неестественности, в отличии от реальности, той, что оживает лишь дни спустя, доныне приносящая четкое понимание некой наигранности действий.       И, вот, окончательно потерявшись в собственных ощущениях, я заглядываю в его зеленые глаза, силясь сыскать ответ на дикую потребность, найти отгадки на возникшие вопросы. А впрочем, опять погрязнуть в бесконечном количестве новых шарад.       — Вилле, я не могу дать больше того, что ты способен увидеть во мне. — Я покачал головой. — По крайней мере, это никогда не было хорошей игрой, направленной на желание очаровать тебя. Так делаешь ты, и я хочу думать, что это просто способ скоротать время.       — Я никогда не просил о чем — то глобальном. Если это путешествие так сильно тебя напрягло, то почему бы тебе не отправиться в будущее? — Вилле посмотрел на меня с явным непониманием. — Почему нельзя поддержать меня хоть раз в жизни, будто я так часто лез к тебе с невыполнимыми просьбами. Ну, а если ты не помнишь таковых, так какого черта раздуваешь проблему из ничего?       — Дело в том, что я не уверен будто мы выберемся оттуда. Все слишком затянулось. — Я устало провел рукой по волосам, с грустью глядя на свои расстегнутые джинсы. — Как — то у меня пропало желание заставлять тебя заниматься со мной сексом. Хотя, стоп, ты ведь сам меня заставил. — Я хмыкнул.       — Мой способ проявить свои чувства. Не более того. У меня туго со словарным запасом. — Пробормотал Вилле, обводя меня взглядом. — А выход мы из этой ситуации точно найдем. Может и не такой, какой бы нам хотелось… Я имею ввиду возвращение на круги своя.       — Мне кажется, прошлое все равно претерпит некоторые изменения. Ханнелле должна выжить.       — Вдруг с ней что — то произойдет, пока мы будем в Хельсинки?       — Да ну, брось, — Я вздрогнул, — Не думаешь рассказать ей правду, чтобы уберечь от неприятностей?       — Было бы неплохо, — Вилле слегка осел, обдумывая все «за» и «против». — Какой тогда смысл в поездке, если девушка будет знать пророчество?       — Знать о нем и быть вдалеке от источника опасности гораздо лучше, чем находится в эпицентре обстоятельств. Верю я, — Вилле обвел комнату печальным взглядом, — Что есть у этого места какая — то странная энергетика — импульсивная, хаотичная.       — Вполне возможно. После появления Дьявола я готов поверить во все, что угодно. И преследует меня ощущение, что он всегда смотрит у меня из-за спины. — Я сморщился, — Даже сейчас.       — Ты говорил об этом. Я давно привык к этому чувству, переставая обращать внимание на шорохи и вспышки света. Какое мне может быть до этого дело? Повторяю, что не сделал ничего такого, за что мог бы попасть в ад.       — Если подумать, адом может стать ни конечная точка твоего существования, а ближайшие несколько дней, если конечно мы не примем решение завязать с этими неисчерпаемыми спорами. — Я насупился. — Я принял решение рассказать Ханнелле о нашем плане.       — Мы приняли, — Вилле утвердительно кивнул, хлопая меня по плечу и застегивая ширинку. — У меня окончательно пропало какое — либо желание заниматься «этим» в присутствии моей матери.       — По хорошему надо бы привыкнуть, находясь всю жизнь в лишенных уединения местах.       — Было бы желание, а время и место всегда найдутся. — Я слез с кровати, одевая свитер и сверля дверь пристальным взглядом. — Порешаем вопросы, после готовь вазелин.       — Я рад, что у нас наконец — то появилась цель, — Вилле хитро улыбнулся. — У тебя перо от подушки в волосах, мистер петушок. — Он помог мне избавиться от этого нюанса и, пока я провожал его руку взглядом, коснулся моих губ пальцем, чтобы наметить место для дальнейшего поцелуя, который я принял без малейших колебаний.       Все — таки было в этом человеке что — то, чему я никогда не находил годного объяснения. Нечто первобытное и такое простое, ну просто словами не передать. Сам для себя я давно понял, что не нуждаюсь в тягостных описаниях этого однообразного процесса, над которым все писатели только и делали, что ломали голову, подбирая самые вальяжные интерпретации, в желании возбудить читателя.       Все, что не делалось в любовных романах приводило к банальному завершению, когда два влюбленных сердца сливались в бесконечном поцелуе, чтобы продолжить свое дальнейшее существование в уюте, тепле и вечной преданности.       Однако, я не видел в этом выгоды лично для себя.       Я был счастлив, будто есть что — то большее, чем это чувство, когда ты наконец — то пребываешь в гармонии со своим истинным Я, готовый делиться этим ощущением с самым близким для тебя человеком.       А если и есть, то каждому свое. Мне было достаточно знать одну вещь: я нужен кому — то в этом мире.       Покинув дом, мы обошли трейлер, решая дальнейшую его судьбу. Без Кари тут не обойтись, но как ему признаться в том, что Вилле в очередной раз обманул его, чтобы не озвучивать истинную причину своего нахождения в моем фургоне?       Одна сплошная головоломка. Впрочем, решать ее не было времени. Проще было наметить перед мистером Вало просьбу, а он пусть сам делает выводы. Мне — то какое до этого дело?       Поговорить с отцом мы решили после того, как расскажем Ханнелле нашу общую тайну, чтобы обезопасить девушку.       Мне было все равно (столь сильно я устал) словно во мне надломилась какая — то хреновина, отвечающая за предел целесообразности. Там — то и возникало истинное лицо, которое я так прятал, в желании не доставлять своим друзьям излишнего дискомфорта.       Выловив Ханнелле у ближайшего супермаркета, Вилле отозвал ее от стайки гомонящих девочек, отводя за угол, где я, сосредоточенный и объятый дымом сигареты, ждал часа пик.       Дабы не вовлекать Вас в давно известный всем диалог, я расскажу о том, как в этой самой подворотне начиналась первая глава данного рассказа, о том, как вернулся в Валиллу, и первым моим действием был звонок Вилле Вало.       Мне чудилось, что ему будет неприятно со мной разговаривать, но иначе я не смыслил свое существование в этом месте. Создавалось впечатление, будто я не смогу видеть сей город прежним, таким, каким он мне явился под благосклонным покровительством моего первого знакомого, ставшим частью сомнительного, но продуктивного пути бок о бок с маленьким гением.       Он не знал, что, находясь за много миль от него, я все чаще приникал к блокноту, чтобы обозначить на бумаге наши маленькие приключения — историю знакомства, бесконечные прогулки по пустынным, заснеженным площадям и моменты краткого уединения, в пылу беспрестанной борьбы сердца над разумом.       И, вот, придя к Вилле домой, мы отправились именно сюда. Вилле был уставшим и сломленным. Может, я часто рисовал себе картину действий угодную лишь только мне, но мне казалось, что он, как и я, чувствует величайшую потерю, зияющую выбоину, образовавшуюся в области груди. И, видит Бог, мне нечем было нашпиговать свое нутро, чтобы хоть несколько раз на дню не вспоминать о том, что делало меня по-настоящему счастливым.       Склонный не к нытью, как могло показаться, но способный к анализу событий, я частенько переигрывал эти события, думая о том, как могли бы сложиться обстоятельства, если бы я принимал совершенно другие решения — взвешенные, тщательно обдуманные и сформулированные.       Но, тогда, сдается мне, это не напоминало бы жизнь обычного человека, а говорило бы лишь о сфабрикованном плане, лишенном эмоций и творческого подхода.       … — Вы долбанутые? — Ханнелле расстроенно смотрела в наши лица, пытаясь понять, в чем ее вина. — Чем я вам не угодила? Даже если и так, разве это повод для насмешек?       — С чего ты вообще взяла, что я вздумал шутить? — Вилле разозлился. — Будь у меня такая цель, я бы придумал что — то поинтереснее, чем этот бред. Слава богу, природа не обделила меня остроумием.       — И то верно, — Согласилась девушка, — Значит вы оба сошли с ума. С чего у вас такая уверенность в том, что мне угрожает неминуемая гибель?       — Я видел наше будущее, Ханнелле. И, знаешь, я понимаю, почему ты не можешь принять наши слова за чистую монету. Я бы и сам не поверил, если бы ко мне подошли с таким заявлением. — Вилле покачал головой. Он, как и я, не мог подобрать нужные слова, чтобы сагитировать девушку поверить нам.       Я готов был вопить и размахивать руками, правда, это вряд ли бы что — то решило в данной ситуации. Один черт, Ханнелле осталась бы при своем мнении.       — Полно уговаривать меня и, тем более, заставлять меня возвращаться к матери. Знаешь ли, она проявила себя не с самой лучшей стороны, показав своими действиями наплевательское отношение ко мне и сестре.       — Самое тупое в том, что если бы я даже захотел оправдать ее поведение, то навряд ли смог бы привести хоть один пример в защиту ее решения. — Я развел руками.       — Ты нужна нам живой, ясно? — Вилле нахмурился, — Иначе это возвращение не будет иметь смысла.       — А почему бы не перестать пытаться изменить то, чему велено было случится? Откуда ты знаешь, что мое возвращение в мир живых не станет для кого-то серьезной угрозой? Я могу вырасти убийцей, в конце — то концов! — Ханнеле посмотрела на нас, как на идиотов, совершенно не понимая, почему мы не можем заглянуть несколько дальше своих носов.       Кстати, я был согласен с таким предположением.       Честно говоря, мы выбрали не самое удобное место для такого рода полемики. Я уже давно начал замечать, как мои ноги пытаются превратиться в студень. Хотя, как я мог думать об этом?! На кону наше будущее.       — К тому же, ребят, что, если я действительно хочу умереть? Разве это не является мои выбором?       — Как можно хотеть умереть? — Вилле выпучил глаза, — Не неси ерунды.       — А вдруг я всю свою жизнь только и делала, что стремилась к покою?       — Я думаю, что это неправильно, — Я покачал головой. Правда хотел добавить, что решение каждого человека должно рассматриваться индивидуально. Тут я вообще не советчик.       — Неправильно для кого, для социума? Хочешь верь, хочешь не верь, но мне всегда было плевать на мнение окружающих. Я ориентируюсь на состояние своей души, я выполняю все ее просьбы, чтобы не чувствовать себя виноватой перед собой. — Девушка развернулась, чтобы оставить нас.       Вилле напрягся, не зная, как себя вести в такой ситуации. Держать насильно? Есть ли у нас на это вообще какое-либо право?       — Ханнелле, — Я много не прошу. Просто пообещай, что ограничишь свои прогулки по местности. Всего пару тройку дней, чего тебе стоит?       — Я учту твою просьбу, — Девушка мягко кивнула и поспешила убраться с глаз долой.       Интересно, мне одному казалось, что у нас нефига не выйдет?..       Как бы то ни было, нам с Вилле пришлось дожидаться мистера Вало, чтобы попытаться решить еще одну проблему.       Трейлер, пожалуй, был главным аспектом на пути к нашей цели.