Витражи

Люди, созданные из звёздной пыли, стремятся к энтропии так же отчаянно, как и сама вселенная. Осознавая или нет - неважно. Разрушая себя по кусочкам изнутри или снаружи с такой страстью, словно жизнь длится не среднестатистические лет семьдесят, а никак не меньше пятисот. Арсений согласен. Особенно тогда, когда в город неслышными шагами заходит ноябрь, уже не сдирая с веток листву, а накрывая землю снежным покрывалом и принося с собой тишину. Звуки скрадываются белым пеплом, который уже не тает - на голой сухой земле первый снег всегда выглядит слишком тоскливо. В голову закрадываются мысли о сырых кладбищах - на могильные камни причудливо замёрзшая вода ложится так же бесшумно, согревая мертвецов. Попову кажется, что он тоже порой слишком стремится присоединиться к ним, лечь в яму, укрываясь холодной землёй только для того, чтобы ошибок больше не совершать. Устал. Устал, что любое неосторожно брошенное слово может быть воспринято совсем не так - а то и на смех поднимут. Устал, что взять себя в руки нет никакой возможности. Устал-устал-устал. В основном, конечно же, от себя. Люди обычно советуют бросать и уезжать, если всё опостылело. Встряхивать себя, ехать туда, где дух захватывает от восторга и хочется жить. Менять страну, город, окружение. Хороший совет - за одним исключением. Люди никогда почему-то не учитывают, что везде берут с собой себя. И да, за зоной комфорта скрывается зона дискомфорта - чудеса в ней не случаются. Это в реальной жизни вообще не работает. Однако, именно доверившись этим людям, Арсений стоит на вокзале, уткнув нос в воротник пальто и уставившись пустым взглядом на снег, медленно падающий в свете фонаря. Механический голос сверху объявляет о прибытии-отбытии поездов, люди спешат вокруг, плавно обтекая замершего столбом мужчину. Снег падает за шиворот, превращается в талую воду и бежит по позвоночнику вниз, чуть щекоча кожу. У Попова с собой - кредитка, ключи да мобильник. Бонусом - что-то скребущее на душе и желание понять, какого же, блять, чёрта он в очередной раз сам в себе разобраться не может. Он нашёл человека - того единственного, который понимал дурацкие его шутки, подкалывал его в ответ, не перегибая палки - а потом вообще ответил взаимностью. И всё хорошо, всё гладко - только Арсений, точно мифический человек-мудак, пускает всё под откос. Не хочет разочаровать солнечно-радостного Тоху, криво улыбается и больше молчит. Он совершенно не понимает, как можно выносить его двадцать четыре на семь - и очень долго, помнится, пытался убедить себя в том, что его тоже можно полюбить. Арсений себя знает слишком хорошо - и слишком плохо понимает, что в нём можно найти такого, чтобы остаться рядом и так доверчиво тыкаться носом в висок. Арсений стремится к энтропии не хуже этой грёбаной вселенной. Один-ноль - браво, судьба! Матч сыгран всухую, на трибунах больше никого не осталось. Он стоит на перроне без билета, потому что не знает, куда бежать от самого себя. Разве что в психиатрическую больницу - но туда вполне можно доехать на метро, а не использовать поезд. Арсений слушает голос девушки, объявляющей прибытие поездов, и думает, что неплохо бы уехать в Питер. Дня на три, чтобы пялиться на мутные звёзды ночами и бродить по городу в полусонном состоянии, точно пьяные осенние мухи. Тошнит от города, от вокзала, от себя - больше всего. - Идём домой? - снег скрадывает шаги безупречно - или Арсений слишком задумался, позволив вот так подкрасться со спины. Мужчина молчит, продолжая смотреть на снег - снежинки в свете фонаря падают медленно-медленно, как будто застревая в янтарном свечении лампы накаливания. Он переводит взгляд на Антона - тот мягко улыбается, да так, что Арсению в очередной раз кажется, что он его не заслуживает. Ни по каким критериям. Мужчина разворачивается, устало утыкаясь лбом в чужое плечо, вздыхает и позволяет себя обнять. - Идём. Арсению хочется быть лучше только ради Антона. И к чёрту эту энтропию. i'll burn the city down to show you the light.