Витражи

Чтобы чувствовать себя самым одиноким человеком на планете, не нужно быть и одному на самом-то деле. У Антона — друзья, Дима и Стас, семья — мама с отцом, да и всё. У некоторых, между прочим, и этого нет. Чтобы чувствовать себя разбитым, не обязательно терять всё, что имеешь. Просто достаточно сложить воедино пару банальных факторов навроде дождя за окном, кончившихся любимых сигарет в ящике коридора и мрачной осени, нагнетающей тоску. Впрочем, Антон знает, что дело не во времени года вовсе, потому что куда бы ты ни пошёл, ты берёшь с собой себя. А от этого человека не сбежишь. Некуда. Да, есть у Тохи друзья, которые ходят с ним по барам, на матчи, ещё чёрт знает куда — куда угодно, если честно. Только у Димки вязью по лопатке идёт насмешливое «простите?», а у Стаса прямо по животу кривоватыми печатными буквами — «не подскажете, как пройти к библиотеке?». Первые слова уготованных им половинок. У их девчонок тоже такое есть. Они вообще друг у друга есть, и эта мысль добивает Шастуна окончательно. Дело в том, что у Антона не было ничего. Ни словечка, ни междометия, ни красочного «блядь», красовавшегося прямо на ключице бывшей одногруппницы, упавшей на своего соулмейта в метро. И она приличная девушка, между прочим, правда у парня её была фраза потрёхэтажнее и не такая лаконичная. Судьбе порой не свойственна романтика, но даже на такое Тоха был бы согласен. Да хоть прямо на лбу, вот тут, посередине, чуть прикрытое чёлкой. Он был бы не против даже бессмертной цитаты из «Крови и бетона». Мелким таким шрифтом, во всю плоскость фронтального своего фасада. Однако, бледная тонкая кожа оставила хозяину полное разочарование и шанс пиздеть о своей фразе налево и направо. Никто же не полезет проверять, что у тебя там на заднице написано, верно? А друзья и так не проболтаются — жалеют, блин, пчёлы. Потому Антон курит, пьёт и кичится тем, что на заднице его написана та самая ключевая фраза, которую он при встрече и услышит. Иногда даже сам верит, когда особенно под градусом — или когда настроение чересчур романтичное. Когда Шаст мелким ещё был, его дед рассказывал ему, что любовь — не каждому дана. Это всё равно, что к рисованию талант не у всех, не каждый пробежит так, как Усейн Болт — даром, что никто и не знал ещё, кто такой этот темнокожий быстроногий парень чёрти откуда. Тоха не расстраивался, потому что дед говорил, что у него точно есть способности к выставлению себя дураком — Сергей Иванович был человеком прямолинейным, как рельсы транссибирской магистрали. Люди любят дураков, так если кто-то там наверху тебе этой любви не дал, выжми её из людей. Кто тебя остановит-то? Никто и не останавливал. Антон осень ненавидел, потому что чётко осознавал, что слезами горю не поможешь, да и жалеть себя чрезмерно не стоит, несмотря на то, что говорил психиатр. Пьяный Димка, кстати, был куда лучше психиатра. Но мантру «доживём до февраля» повторяли оба, и Шаст на манер двадцать пятого кадра начал верить в эту лабуду. Просто нужно давать себе определённый срок и ставить задачу, так жить проще. Можно не отвлекаться на то, что соула у тебя нет, не будет, да и вообще — не заслужил, Тоша, потому что ты мудак. Может, не сейчас, но вот в прошлой жизни определённо был, так судьба сложилась, хрен тебе, а не счастливая старость в домике под Рязанью. Единственное, что раскрашивало будни — побрякушки и кофе в кофейне на углу. Антон эту дрянь из зёрен даже не любил, но, учитывая то, как индустрия изгалялась над «божественным» напитком, эти модификации были вполне ничего. На кофе, правда, не тянули — знаете, если в чашке только одна четверть кофе, а остальное — сироп, молоко и мороженое, то это даже не считается. Колокольчик над дверью звякнул уже привычно. Тоха кивнул новому баристе, поздоровался с приземистым Олежкой и рыжей Катей, работавшими тут с того самого момента, как Шаст эту кофейню нашёл. — Тебе опять приторно-сладкую ерунду? — скептически вздёрнул бровь Олег. — Знаешь меня как облупленного. Новый бариста невзначай сверкнул голубыми глазами, улыбаясь одними губами. Промеж лопаток пробежал холодок, но Тоха улыбнулся в ответ ещё раз. Интересный мужчина, таких на обложках GQ да Harperʼs Bazaar печатают в хороших костюмах с интервью на развороте, а не ставят варить кофе. Впрочем, Брэд Питт тоже с чего-то начинал, наверное. Бариста повернулся к кассе спиной, ловко управляясь с кофе-машиной и запихивая в неё какую-то хрень — Антон так и не запомнил, хотя Олег ему это довольно усиленно рассказывал. Кто ему вообще разрешил фартук надевать на майку? Эти руки нельзя держать открытыми, законом запрещено должно быть, да и ключицы эти, выпирающие из-под кожи до одури соблазнительно. Шастун не слишком свою ориентацию отрицал, но и подтверждений не давал. Зачем это всё, если надписи всё равно нет ни на руке, ни на заднице? — Иди забирай свой кофе, Шаст. Хорошего дня, — Олег улыбнулся дружелюбно, кивая в сторону раздачи. Антон шагнул к голубоглазому баристе. Тот аккурат устроил бумажный стаканчик без крышки на столе, сверху на кофе выдавил пышную пачку взбитых сливок и присыпал корицей. Шаст потянулся к своей пародии на здоровый сон, но нечаянно столкнулся с чужой рукой. Стаканчик покачнулся, устоял, но содержимым обоих мужчин одарил — облил горячим кофе в своей бодрящей манере. Правильно, иначе кофе вообще не бодрит, ни перорально, ни внутривенно, надо просто стакан на себя вылить, тогда да. — Ох, чёрт, — Антон неловко улыбнулся чувствуя в руке лёгкую дрожь — по коже пробежали мурашки. Бариста вздрогнул, вперившись в него своим пронзительным взглядом — на голой коже плеча вспыхнула Антонова фраза. А у Шаста — ничего. Дед про это тоже рассказывал. Судьба иногда дура: твой человек может быть не тебе предназначен. Он-то сам такого, конечно, не видел, но слышал, что вот у внука дяди Витькиной свекрови такое было. Точно-точно. Антон вскинул глаза на замершего баристу, всё ещё хранившего молчание. А потом забрал стакан и быстро ушёл. С места преступления вообще нужно линять как можно быстрее, чтобы аж пятки сверкали, но шапка не горела. В меру, так сказать. *** Антон зашёл в кафе только в понедельник — кому нужно пить эту бурду в выходные, когда есть отличная возможность не заменять сон суррогатом, а просто выспаться? Баристы на месте не было. Был Олег. — Слу-ушай, — задумчиво и невзначай протянул Антон, доставая из сумки кошелёк нарочито медленно. — А был тут у вас один, голубоглазый такой. Куда делся? — Да заболел он, — отмахнулся мужчина, пробивая заказ. — Дома сидит с пятницы, считай, да ещё на эту неделю больничный взял. — Угу, — многозначительно протянул Антон, словно он за этот момент все тайны вселенной разом понял, да и Стивен Хокинг ему сейчас не ровня был. — А почему он молчаливый такой? — усмехнулся Шаст невзначай. Олег шутки не оценил. Не улыбнулся даже. Выходит, ошибался дед. Не любят люди дураков. — Он немой. Травма детства или что-то вроде, но говорить совсем не может. Слышит, видит, а вот с этим как-то не сложилось. Так что не ёрничай, над таким не шутят, — вздохнул Олег. Антон вздрогнул. Немой? Серьёзно? Так вот почему… Блядь. — Олег, дай мне знать, когда у него больничный закончится или он надумает уволиться. Пожалуйста, — Шастун цифры пишет быстро, они скачут на салфетке вразнобой, как пьяные бомжи по весне. Олег вскидывает брови, но соглашается. Всё ради постоянных гостей — вот это клиентоориентированность! *** С его жуткими пальцами язык жестов оказывается не таким уж и сложным. Антон упорный и упёртый, как баран — берёт отпуск за свой счёт и учит-учит-учит. К концу недели он знает базовые фразы и слова, умеет здороваться, удивляться и благодарить. Материться, кстати, тоже умеет, и теперь Шастун чувствует себя немного итальянцем с этой их экспрессивностью и бегающими в разговоре руками. Да, так ругаться и правда интереснее. Красочнее. Бариста выходит на работу аккурат в следующую неделю. Антон судорожно разминает пальцы перед дверью, заходит, но игнорирует Олега, направляясь прямиком к мужчине. Тот замирает, отрываясь от протирания кружек, склоняет голову набок и хмурится. Заместо майки — чёрная водолазка под горло, чтобы никто уже активированную надпись не увидел. Антон медленно выдыхает и начинает дёргать руками слегка рвано, собирая из слов простой смысл. «Привет. Прости. Я. Бояться. Можно взять. Твой. Номер.?» Шастун выдыхает тяжело, словно после марафона, и смотрит на бариста с напряжением. А тот смеётся, прижимая ладонь ко рту — в глазах блестят слёзы, да так трогательно-чисто, что Антон сейчас сам расплачется, как девчонка, потому что его надежды лишили, а теперь счастье под нос сунули. А что с ним делать — не сказали. Ну, знаете, та фраза — «а я так далеко ещё не заходил». Антон его ещё не любит, это нормально, потому что он его не знает. Но этот человек его, ему предназначен, и теперь ему никуда не деться от Шастуна. Бариста берёт пустой стаканчик и пишет на нём размашисто. Протягивает Антону. — Арсений? — Шаст поднимает глаза на баристу. Тот указывает сначала на стаканчик, а потом на себя. Антон сглатывает ком в горле. — Очень приятно.