***
Оби, всегда уверенный в себе и своих решениях Оби, стоит на перепутье: она рядом, она ― опасная, она приставляет к его горлу свою самую острую улыбку-ну-же-Оби-это-ведь-я. Оби в растерянности, но Оби этого никогда не покажет. Только не ей ― ведь это подобно тому, как если бы он вылил в море с акулами двести литров свежей человеческой крови. Улыбнётся, подплывёт ближе и вгрызётся в глотку смертоносными клыками. Тору может, она ― сильная. Нетленная. Тёмная. Родная. Оби плюёт на всё и берёт её за руку. Он не бросит, а посмеет укусить ― сломает ей шею собственными руками. Он тоже ― сильный. И тоже ― брошенный. Он понимает. А потому совершенно не боится, он лишь молится, чтобы его господин позволил ей остаться точно так же, как позволил ему самому. Оби надеется на это, потому что он не хочет, чтобы она была одинока, потому что знает, что одиночество делает с людьми и такими, как они. Вот только проблема в том, что Тору всегда будет одинока. У неё нет другого пути, а Оби ― инфантильный глупец, который верит в солнечный свет. Тору смеётся и гремит кандалами на руках. Канат согревает ступни привычной болью, но Тору не чувствует её, потому что сжатая в чужой руке ладонь болит сильнее. Удавка на шее стягивается, и ей почти не удаётся дышать. Тору смотрит ему в спину и умоляет благосклонного Зена-который-поможет-всем-но-только-не-самому-себе послать её к чёрту. Зен своенравен, он соглашается на авантюру, и Тору оказывается в клетке роскошного, пропитанного сладким счастьем и удушающей беззаботностью замка. Оби радуется и скрывает в глубине своих хищных глаз настороженность. Тору усмехается, а в груди что-то невольно сжимается и падает вниз. Он. Ей. Не. Верит. Что ж, это ничего ― Тору ― сильная. Ей всё нипочём. Она справится и с этим. Она здесь ― в маленьком солнечном стеклянном домике Оби. Вот только ни солнца, ни Оби рядом с ней нет. Она всё та же одинокая, больная лисица, у которой не осталось ничего, кроме знания, что чувства ― это слабость, пыль, которой место в водовороте бурь, и крепкой, надёжной спины, которая, увы, не защитит её от крушащих всё на своём пути северных ветров. Тору ― канатоходец. Она старается не смотреть вниз. Ей страшно.***
Она смотрит Оби в глаза и понимает, что что-то упустила, не разглядела, не успела заметить. Оби ― всё тот же, но что-то в нём не так. Не как прежде, когда она была в тылу, а он ― на передовой. Оби смотрит по-другому, смеётся открыто и улыбается почти что тепло. У Тору от этого мороз по коже. Ей кажется, что она глохнет, что сердце её замирает каждый раз, когда он вопросительно и участливо заглядывает ей в глаза, а сам тянет длинные узловатые пальцы к кинжалу на поясе. Тору старается не обращать на это внимания, но золото по-прежнему жжёт ей глотку, и она лишь может быстро и скомкано улыбаться в ответ на его колкие шутки, а потом сбегать, покуда он не заметил, что в ней ― сильной и каменной Тору ― пошли трещины. Сердце её и впрямь неисправное ― оно кричит, болит, опять кричит и напоминает ей о том, что чувства не для неё и что чувства у неё всё равно есть. Сожаление. Страх. Боль. Любовь. Только вот всё это не приносит ей успокоения. Это лишь путы на её руках и ногах. И Тору действительно не знает, как от них избавиться. Хочет и не может. ― К чёрту, к чёрту тебя, Оби! Отпусти-помоги-отпусти!.. ― хриплый шёпот и горячие капли на дрожащих, как в первый раз, руках. Она хотела бы выбраться следом за ним, да только пути-то у неё другого нет. А Оби, кричащий об обратном, лжёт. Уж кому, как не ей, знать об этом? Потому что... Потому что он срывает глотку каждую ночь, а она сидит на его кровати и не знает, как успокоить этот пожар внутри него. Не знает, как избавить от пережжённых чувств, сожалений и боли. Кошмары они делят на двоих. Кошмары ― единственное, что даёт Тору надежду на то, что они смогут остаться рядом. И пусть в этой трясине, из которой им, на самом-то деле, не выбраться, и пусть с переломанными к чёрту сердцами. Пусть. Так даже лучше. Правда, после смерти им это не зачтётся. Тору же готова отплатить за двоих. Ей не сложно. Она же сильная. Сильнее всех. Сильнее даже самого Оби. Оби, самолично надевшего на неё удавку. Тору сжимает цепочку на шее и ложится рядом. Оби не против. Оби старается искупить грехи, а Тору улыбается почти что счастливо ― она знает: чувства ― это слабость; пути у них больше нет, они сбились с него, они навсегда погрязли в трясине сожалений и страхов, но сейчас они рядом, и Тору может сказать себе, что впервые не врёт. Она ― слабая. Она находится в свободном падении. Её окровавленные руки неизменно дрожат...