250 shades of black and white

Кайло Рен ненавидит зеркала. Собственное отражение ему никогда не нравилось. С самого детства он обречен смотреть на нелепую копию своего отца, только более молодую и несовершенную. Длинный нос и слишком большой рот, оттопыренные уши, которые бесполезно прятать под волосами, их все равно видно. Только таким он его и знает. В остальном Хан Соло идеальный отец — его просто нет. Зеркала умудряются расколоть пополам его и без того асимметричное лицо, выделяя глубокие темные провалы вместо глаз. Зеркала никогда не лгут, и он сам прекрасно знает, что уродлив и жалок. И никогда не станет похожим на Дарта Вейдера. Это желание рождается из одной мысли, напоминающей укол. Сперва Кайло не замечает его, как не замечают крошечную ранку, пока она не расползлась отравленными пятнами по всему телу. Ему пятнадцать, и голос в голове давно не кажется чем-то особенным. Сноук просто дает ему выбор. Право решать за себя, а не делать так, как всегда поступал отец, — сбегать. — В тебе скрыто куда больше, чем ты думаешь, Бен, — чужой шепот в голове до сих пор вызывает в нем дрожь и ощущение мурашек по коже, но это совсем не страх. — Ты Скайуокер. Настоящий Скайуокер. — Скайуокер? — фыркает Бен. Он отлично помнит рассказы матери о ее приключениях, только герои в них кажутся картонными, особенно когда можно увидеть их в реальности. Достаточно пяти минут, проведенных рядом с Люком Скайуокером, спятившим и убежденным, что следующий конец света наступит совсем скоро.—Ха. Это короткое «ха» скрывает под собой все: неумение контролировать собственную Силу, хотя он из рода джедаев и должен следовать по пятам своих родителей, став достойным наследником Соло-Органа, и ненависть к себе. Бен презирает себя за то, что он их сын, единственный, от которого все слишком много ждут. Мать надеется, что однажды он займет ее пост в совете. Отцу нужен компаньон в его вечных побегах после скандалов, Люк собирается сделать из него джедая. А Сноук... а Сноук не требует ничего. — В тебе течет кровь Энакина Скайуокера. Великая кровь. И она требует великих свершений. Неужели ты хочешь закончить как твой отец? — он видит Бена насквозь. Все его страхи. —Нет. — Тогда заставь их всех поверить. —Поверить во что? — Бен оглядывается назад на храм джедаев, понимая, что ему ненавистна сама мысль о возвращении туда. То, что он чувствует сейчас, целиком не принадлежит ни Свету, ни Тьме, и оно разрывает его на части. — В то, что ты станешь достойным наследником Дарта Вейдера. Его мать никогда не говорит об Энакине. Для нее этого имени не существует. Как и самой проблемы. — Мы же договорились, Бен, что никогда не будем поднимать этот вопрос, — она смотрит на него своим жестким взглядом, которым можно убивать вместо бластера, и Бен понимает, почему отец сбегает после каждой ссоры, желательно куда-нибудь на другой край галактики. — Никогда! — подчеркивает Лея. — А теперь иди и помоги Люку. Он говорит, что ты недостаточно времени уделяешь тренировкам. Медитация. Спокойствие. Безразличие. Вот, что от него требуется. Но Бен оглядывается кругом и не замечает ничего, что могло бы успокоить его. Сплошная ложь и притворство под маской уверенности, что все будет хорошо. Однажды. Когда-нибудь. Неудивительно, что его дед выбрал другую сторону. — Ты тоже можешь выбрать ее, — раздается в его голове шепот, и Бен вздрагивает. Он смотрит на мать, глупо моргая, потому что не может раздвоиться и слушать одновременно и ее, и Сноука, пока она отчитывает его. — И покончить с этим. Бен покорно бредет в сторону храма, достаточно далеко, чтобы его никто не подслушал или увидел. Только тогда он останавливается и говорит вслух, сам с собой, требуя: — Расскажи мне о нем. Об Энакине. Ему хочется знать все. Абсолютно все. Со временем все человеческое угасает. Остаются только легенды. Настоящие герои. Вместо лиц железные маски, скрывающие обгорелую плоть. Вместо слабостей жажда власти. А образ Энакина Скайуокера сменяет другой: Дарта Вейдера. Таким и только таким видит его для себя Кайло. Он представляет себе это божество, сумевшее восстать из пепла, восстать буквально, и изменить миры, сделав их своими. Кайло берет новое имя, прячет лицо под собственной маской, во всем подражая своему деду, но жажда быть им не гаснет. Ему мало этого. Рен хочет его меч, хочет быть достойным его славы, и больше всего хочет его самого. Его образ внутри себя. Если это безумие, то с ним почему-то не хочется сражаться. Кайло приходит к Сноуку, где под самым потолком ворочается блеклая полупрозрачная фигура, следящая за ним с медлительностью сытой змеи. — Я хочу закончить то, что задумал, — Рен чувствует жар, разгорающийся внутри. Это его личное желание, такое же верное, как и когда—то решение принять Тьму.— Я убью своего отца. Я уничтожу их всех. По телу пробегает дрожь, сладкая и волнующая. Она похожа на похоть, только куда сильнее. И Кайло захлебывается ею, чувствуя на себе незримое прикосновение Дарта Вейдера, как будто тот тут и слышит его. — Тогда сделай это, — несется громовой голос, сливающийся с шепотом мертвецов, существующих во Тьме. Где-то среди них и голос Энакина Скайуокера, Кайло уверен в этом. И он благословляет его. В ночь смертей он впервые приходит к нему во сне. Кайло лежит на койке, увитый прозрачными трубками, обмотанный бинтами, и все его тело горит от боли. Остается только хрипеть и кусать губы, стискивая челюсть до крови, пока от соли не защиплет на языке. Рену хочется выть и стонать, хотя он сделал то, что так хотел, и все же он проиграл. Как слабак, мелкой девчонке, которая с легкостью отразила все его атаки, унизила и отвергла предложение стать его ученицей. Этого хватает, чтобы ненависть внутри жгла кислотой, разъедая разум в бреду. И чтобы его накрыло волной кровавых видений. Но среди призраков, столпившихся у его койки, стонущих и воющих, Кайло видит одного, высокого и темного. Он единственный молчит, прячась позади в темноте, но даже она не в силах скрыть его взгляд, отливающий голодной желтизной ситхов. — Я сделал это для тебя, — хрипит Рен, протягивая к нему руку, словно сможет дотронуться до него. — Для тебя... Он бредит, но все же ему кажется, что все остальные призраки исчезают, а на лоб, плотно обмотанный повязками, ложится чужая рука. Призрачная, она дарует ему прохладу, унимает нестерпимую боль в шраме и гладит его по щеке. Прикасается нежно и ласково, как это не делал никто и никогда. — Да, Кайло. Я знаю, — улыбается ему Энакин Скайуокер, и на его призрачном лице проступают пятна ожогов и лоскуты кожи, уродуя красивое лицо. Но взгляд остается прежним, голодным и все же бесконечно любящим. — Ты сделал все правильно, а теперь спи. Боль отступает, сменяясь блаженной пустотой, и тогда Кайло засыпает. Он знает, кто оберегает его. Когда с него снимают повязки, сперва ему не хочется даже смотреть на себя в зеркало. Кайло прекрасно представляет, что там будет. Его и без того отвратительное лицо, напоминающее о Хане Соло, наконец мертвом. Изуродованное шрамом, который не смогли залечить до конца. Хотя он все же решается, ковыляя под пристальным взглядом призрака, и замирает. Зеркала не лгут, и в их отражении он больше не видит даже тени своего отца. На него смотрит двойник Энакина Скайуокера, бледный и суровый, и в глубине темных глаз поблескивает пока еле заметная, но набирающая цвет желтизна. Кайло поворачивается, и его отражение, один в один напоминающее Энакина, поворачивается вместе с ним, улыбаясь голодной и жадной усмешкой. Руки, увитые прозрачными трубками, обнимают его и гладят, заставляя задыхаться от возбуждения и счастья. Теперь, наконец, он может быть с ним.