250 shades of black and white

— На колени, Рэй, — голос Кайло обманчиво мягок, почти нежен, с легкой ноткой нетерпения, и она покорно опускается рядом с ним. Со своим господином, Императором в окровавленной короне — острые зубцы блестят в угасающем свете солнц — чувствуя прохладу обнаженной задницей, еле прикрытой золоченым одеянием. Теперь оно куда легче того, что было у нее на Джакку. Не лохмотья, нет, драгоценные пластинки, бывшие когда-то крыльями редких насекомых, нашиты на прозрачную ткань, и оттого кажется, что Рэй вся шелестит, изящно усаживаясь у ног Императора. Сияет, точно одно из солнц на горизонте, далекое, манящее. Босые ступни на мгновение щекочет от холода, но она справляется с дрожью, опускаясь все так же плавно и аккуратно. В зале для приемов, всего пару дней тому служившем для показательных казней, никогда не бывает тепло, но приходится привыкнуть. Она больше не трясется, разглядывая собравшихся у подножия трона гостей. Сидит ровно, выпрямив спину, напоминая самой себе каменную статую, обреченную смотреть в пустоту перед собой до скончания веков. Или пока ему не захочется… — Давай, покажи нам, какая ты покорная, — подстегивает ее его голос, низкий, вибрирующий, и она тут же вскидывает голову. Рэй выпрямляется, закидывая ногу на ногу. Выбирая нарочито соблазнительную позу. Тянется к его ноге и замирает всего в паре сантиметров от его сапога. Остальным покажется, будто она прижимается к нему щекой — идеальная ложь. Кайло нравится забавляться с нею, при всех, выставляя последнюю из джедаев как безопасную игрушку. На крепкой цепи, идущей от горла к позолоченному кольцу, ввинченному к правому подлокотнику. Цепи хватит, чтобы она могла встать, даже пройти пару шагов, если этого потребуют приличия — конкубина всегда первой приветствует своего Императора — но никогда не даст сбежать. За пределами алого зала, с которым Рэй сжилась как со своим вторым я, и личными покоями Кайло мира не существует, и он всячески подчеркивает это. Ты зависишь от меня, Рэй, ты принадлежишь мне, Рэй. Он играется с нею, все это время глядя на сбившихся в кучку послов, наслаждаясь эмоциями, что хлещут сейчас через край — страх, безумный животный страх перед неизвестным злом. Рен обхватывает ее лицо и нажимает на губы, просовывая внутрь пальцы в черной перчатке. Вынуждая ее заглотить их, взять в горло так глубоко, как она может, не задохнувшись от кашля. О чем они думают сейчас, о том, как она научилась брать его в рот? Покорно облизывать его член, сидя между ног как домашняя зверушка на цепи. Возможно. Она ведь больше не умеет читать чужие мысли, Кайло позаботился и об этом, но даже того, что Рэй видит — ей хватает. Обращенные к ней взгляды одинаковы, уже не страх, но жалость вперемешку с брезгливостью. Глядите, что случается с тем, кто противостоит Императору. Глядите, как он наказывает тех, кто посмел поднять на него руку. Ее собственную — по самый локоть — он отхватил во время последней из битв, на Крайте, и теперь ее заменяет искусственный протез. Лучше бы дал сдохнуть среди окровавленного солончака, корчась от боли, когда он взрезал ее тело световым мечом. Не дал. — Молодец, девочка. Молодец, — его пальцы, мокрые от ее слюны, покидают рот и устремляются к волосам, вытирая их о ее сложную прическу. — Сегодня ты ведешь себя почти идеально. Я приятно удивлен. — Видите, что случится с теми, кто противостоит мне? — с того дня что-то навсегда изменилось в нем, Рэй чувствует это. Возможно, Тьма окончательно забрала его себе, поглотив последние воспоминания Бена Соло, а может… может, он просто сошел с ума, как бывает с теми, кто убивает своих собственных родителей. И сейчас, когда он трясет Рэй за поводок, натягивая так, что ей приходится привстать, задыхаясь от нехватки воздуха, и вцепиться в тугой ошейник, ему ведь весело. Он даже смеется, над Рэй, что посмела отвергнуть приглашение, а теперь пожинает плоды своего упрямства. Над ними всеми, столпившимися у подножия трона, истекающими страхом, будто этот ужас нечто осязаемое, и им можно питаться. — Я каждого… — снова дергает он за цепь, и Рэй заваливается вперед, едва успев выставить локти, чтобы не приложиться щекой о камень плиты, — из вас… — она ползает под его ногами точно букашка, раздавленная, лишенная панциря, — насквозь чую. И пока он вглядывается в их лица, Рэй успевает приподняться. Подползти к его ногам, устроившись между ними, спрятав лицо, чтобы никто не мог видеть ее стыда. Ей нельзя злиться, это Рен почувствует моментально, Узы держат ее на другом поводке, куда короче, куда теснее, куда… ощутимее. Но стыд. Стыд Кайло даже забавляет. Это чувство он разрешает. Она не видит, только слышит, как кто-то позади внезапно начинает кричать, тонко, протяжно. Нечеловеческий вой пробирает до костей, но Рэй только сильнее прижимается к Рену, к его паху, и к ее щеке прижимается напрягшийся член. О да, ее стыд и чужая боль — это то, что нравится ему больше всего. — Хорошо, — одной рукой он дарует смерть, сжимая невидимую хватку на горле посла, другой подбадривает ее, поглаживая по затылку, приглашая продолжать. — Очень хорошо, Рэй. Всего раз она поднимает взгляд, быстро, незаметно, чтобы считать искру незамутненного удовольствия с его лица, искаженного, покрасневшего от напряжения. Что заводит его больше? В центре зала бьется в судорогах иноземец, его кожа стала алой от проступившей в порах крови, и она капает, марая пол, гулкими, тяжелыми шлепками. Капля за каплей, движение за движением. Рэй трется щекой о член Кайло, напрягшийся под тканью штанов, трется старательно, как подобает прилежной ученице, пока его бедра, стиснувшие ее плечи, не начинают подрагивать. — Хватит, Рэй. Из-за тебя он будет жить, видишь, до чего ты меня довела? — он недоволен и оттягивает ее голову за волосы. Рэй запрокидывает горло, подставляя шею Рену. Хочешь, руби, говорит она одними глазами. Давай, сдави ее, если тебе так хочется. Нет, другой такой игрушки у него никогда не будет. — Ладно, — разжимает стиснутый кулак Кайло, и позади мешком валится тело посла. — Я прощу его, если постараешься. Ты ведь постараешься, да? О, она будет послушной сегодня. Она не видит, как толпа обступает тело, оттаскивая подальше. Куда ей смотреть, как не на Кайло. Он напряжен, лицо залило краской, ноздри дрожат, раздуваясь, а губы закушены. Он возбужден. Она нет. — Поднимайся, — манит он ее одним пальцем, прибавляя к этому толику боли сквозь Узы. -Скорее. Садись. Цепь скрутилась, завернулась вокруг горла, давит и душит, но Рэй поднимается, перебрасывает ее назад, будто пук волос, будь они у нее, эти косы до пола, и опускается ему на колено. — Не так, — останавливает он ее шлепком по заднице. — Разведи ноги и повернись. Они должны смотреть на тебя. Унижение заливает ее с ног до головы. Но с этим ничего не поделать. И Рэй покорно устраивается у Кайло на коленях, ноги широко раскрыты, и теперь каждый может увидеть ее обнаженное влагалище, больше не прикрытое складками прозрачного хитона. Когда она открывает глаза, она видит их лица, все до одного, они впечатываются в разум. Там больше нет презрения, нет, осталась одна жалость. Никто не заслуживает такого наказания, тем более взятого на себя ради жизни другого. — Как думаешь, что они думают о тебе? — наклоняется к ее уху Кайло и шепчет. — Что ты маленькая несчастная жертва? Что тебе больно? Ну тогда давай добавим боли, — одной рукой он продолжает удерживать Рэй на коленях, накрутив цепь на ладонь, другая тянется к рукояти меча, прикрепленного к поясу. — Нет, пожалуйста! — все, что она может, это вздрагивать. Ей не вырваться, не сбежать, когда холодная сталь прикасается к лобку и ведет вниз, задевая клитор. Снова и снова. Он изнасилует ее своим сэйбером. Он заставит их смотреть. А потом… возможно… убьет ее, нажав на кнопку. Рэй сглатывает и вздергивает подбородок. По крайней мере, она не даст ему наслаждаться ее страхом. Рука с мечом убирается с глаз, всего на мгновение, достаточного, чтобы Рэй поверила, что весь этот спектакль был нарочным. Нет. Кайло засаживает холодную рукоять в нее, сначала до половины, потому что внутри тесно и сухо, и Рэй заходится от боли. Дав привыкнуть, давит снова, глубже, сильнее. О Сила, эта рукоять такая большая, что, кажется, разорвет ее пополам. — Нравится? — Кайло знает, как смешивать боль с наслаждением — своим собственным — в точных пропорциях, и острая резь сменяется просто нытьем. Нарастающим откуда-то изнутри. Больно? Обжигающе. Он всовывает рукоять глубже, с каждым движением, насаживая Рэй. Она двигает бедрами, насколько это еще возможно, будучи зажатой между коленями Кайло и подлокотниками трона, впивающимися кромкой в кожу. Но это не помогает, это действует ровно наоборот, и по Узам струится поток чистого наслаждения, яркого словно вспышка догорающей звезды, пронизывающего тело насквозь. Она елозит и слабо стонет, и Рен только заводится. Его движения становится рваными, быстрыми, и рукоять уже скользкая от влаги, а внутри все хлюпает, стекая по бедрам. О Сила, а если… — Не бойся, Рэй, — Кайло точно слышит ее мысли. — Я контролирую все. Расслабься. Шлеп-шлеп, он загоняет рукоять по самое перекрестье, вызывая новый спазм. Его? Ее? Какая разница. Цепь натянута, стиснула шею не хуже хватки Силы, и дыхания остается совсем немного. Чтобы добраться до самой вершины и… Рэй выстанывает его имя, она кричит и воет, уже не понимая, что с ней, что она такое. Вся заполненная Силой, ощущениями Кайло, его наслаждением, его оргазмом, она корчится и обмякает на коленях. Голой задницей она чувствует мокрое пятно, просочившееся сквозь ткань штанов. Он получил свое удовлетворение. Рукоять сейбера Рен вытаскивает аккуратно и медленно, почти нежно, с влажным чмоканьем, оставляя странное ощущение пустоты внутри. — Видишь, Рэй? Смотри, что они думают о тебе, Рэй переводит взгляд, замутненный, расплывающийся, на столпившихся перед троном послов. Жалость, ее она ждала в их взглядах? Одинаковые, они переполнены отвращением, словно сосуд, до самого края. — А я предупреждал, — его голос дрожит от довольного смеха. — Вот она, цена чужой жизни. Цена, которую она заслужила.