250 shades of black and white

Теперь, когда Сноука больше нет, мир снаружи начинает методично сходить с ума, взрываясь вспышками смертельных столкновений. Трон нужен каждому, запятнанный кровью или затопленный в болоте, не важно — это символ власти, так что ее собственные мысли приходится упрятать глубоко внутрь. Рей шьет не покладая рук, пальцы почти не гнутся, а перед глазами мельтешат ряды, бесконечные ряды разнообразных кож, вывешенных за крючки словно в магазине. Кайло словно задался идеей исправить все, и для этого ему нужно много масок. Ему и его команде точно таких же безликих наемников-убийц. Все они опутаны контрактными цепями — когда-то давно со Сноуком, но теперь эти цепи перешли по наследству к следующему королю, и Рен мастерски играет всеми своими марионетками. Так же, как это делал его мертвый хозяин. Или Ункар. Есть между ними разница? Она так злится на себя, что почти не слышит подкравшегося Кайло, и, когда он наклоняется над нею сзади, щекоча шею дыханием, вздрагивает и загоняет под ноготь иглу. Немая боль куда сильнее, чем если бы она выругалась или заплакала — Рей наклоняется и зубами вытаскивает иглу обратно, оставляя капли крови. — Это я, принцесса, — Кайло трется носом о щеку, шумно вздыхает, будто пытается заполнить все легкие ее запахом, а затем замечает преподнесенную ему жертву — алые следы на пальцах. — Спасибо, — он обхватывает ее запястье и заставляет положить окровавленные пальцы ему в рот. Его зубы — нечеловечески острые, зубы хищника — созданы, чтобы рвать плоть жертв, разгрызать хрупкие кости, но он старается сдерживаться, только слизывая, обсасывая кровь с кожи. Не больше. А Рей боится сделать хотя бы один вздох, потому что тогда она подавится собственным оружием. — Я устал от работы, — признается Рен наигранно весело. — Убийства куда интереснее, когда их не много, а так это бессмысленная бойня, и мне скучно. Не хочешь поиграть? М-м-м? Развлеки меня, принцесса, — он выпрямляется и тянет ее за собой, прочь от скроенных кусков, над которыми еще корпеть и корпеть, чтобы они превратились в подобие человека. Рей складывает пальцы, оставляя только средний. Достаточно красноречиво, чтобы Кайло уставился на нее, саркастично выгнув бровь. — Если бы у тебя был язык, я бы с удовольствием его откусил, Рей. Но без пальца ты не сможешь шить. Умно, — он зажевывает щеку изнутри, и его взгляд слегка стекленеет, теряя связь с реальностью. Где-то внутри, под кожей Бена Соло, прячется монстр, состоящий из крови и тьмы, не имеющий ничего общего с людьми, которых он убивает. — Ладно, — он возвращается обратно, и его взгляд совсем другой. Еще веселее, чем обычно, и это самое страшное. — Я придумал. Пойдем. Рей успевает снять иглу с языка и воткнуть за ворот, пока Кайло поднимает ее и устраивает в объятиях, держа будто пушинку. Он протаскивает ее мимо охраны — одинаковые костюмы, неоново-алые, сияющие своим собственным светом, одинаковые лица, снятые с чужого черепа, а затем помноженные на бесконечность Рей — и они опускают глаза. Им запрещено трогать ее, касаться пальцами или взглядами, окликать или дышать в ее сторону. Кайло в этом верен себе — никто не смеет брать его игрушки. Интересно, он убил всех, кто когда-либо причинял ей боль? Наверняка больше всего Рен бесится от того, что так и не смог ничего сделать с Платтом. Удивительно, но ее несут не в подземную берлогу, где Кайло предпочитает отдыхать после тяжелого дня, но куда-то наверх. На руках по бесконечным ступенькам, вместо лифта, которым пользуются для транспортировки кож, из темноты куда-то к свету, мерцающему вдали. Рей могла бы спросить, но не станет. Он не услышит ее пальцев в темноте.

***

Здесь светло и пыльно. Небольшое здание, накрывшее собой лестницу, пронизано насквозь солнечными лучами, и пусто. Кроме них с Кайло, здесь больше никого нет, и это странно. — Это мой маленький секрет, — Кайло заговорщически подмигивает ей — водопад света, обрушившийся на его плечи, окутал его почти незримой мантией из пылинок, плавающих в воздухе, выкрасил обычно хмурое лицо солнцем и зажег в глазах карие огоньки. Не демон, не монстр, человек. Он спускает ее с рук и подталкивает в сторону возвышающегося посреди пустоты сундука, достаточно большого, чтобы упрятать в нем что-то. Или кого-то. — Это тебе, — солнце перекроило его лицо, и теперь сложно понять, шутит он или на полном серьезе. И что это все означает. — Думал, сделать это попозже, но... — Кайло встряхивает головой, и пылинки кружат вокруг него солнечной короной, — может, потом и не будет. А еще мне скучно. Ну? Иди уже, Рей, — его рука снова ложится на ее плечо, толкая. И Рей идет. Кружит вокруг сундука — что в нем, кости, кожа или живой человек? Что еще может позабавить и развлечь такого, как Рен? Она берется за петлю, приподнимая, а затем рывком откидывает скрипящую крышку, устраивая солнечно-пыльный пожар. Внутри белое. Пышная копна ткани, узорчатой, дорогой, сияющей своим собственным светом, хрустящая словно снег, подходящая для... Рей вздыхает и тащит ее из сундука, и ткань разворачивается сама собой, словно живая, словно самая послушная и дорогая кожа. Она шила красивых женщин, сильных мужчин, она делала маски на любой вкус, но это кое-что другое. Совершенно другое. Ее пальцы дрожат, больше всего желая закричать, высказать Рену все, что она о нем думает — думала, пока на нее не свалилось его безумное предложение — но тогда она отпустит платье. Белое как снег платье. — Надевай, принцесса, — несмотря на голос, властный и требовательный, Кайло не двигается с места, это будет не его выбор, и с этим ничего не поделать. — Пожалуйста, — его голос меняется, дрожит, словно пыль в солнечном воздухе. Она должна? Она хочет? Всего полчаса тому она думала только о том, чтобы сбежать прочь из клетки, потому что ее жизнь стала такой, а теперь потеряла последние мысли. Рей прижимает платье еще крепче, пальцами следуя за замысловатой вышивкой стеклянными бусинами по кружеву, и прячет лицо в ткани, скрывая дорожки слез по щекам. "Я хочу быть свободной", — ее пальцы отпускают ткань и парят в воздухе изломанными крыльями птицы. Она не видит его, но слышит. Учащенное дыхание, почти рык, рвущийся из груди, звериный, озлобленный. Слышит шаги, рваные, быстрые — он кружит вокруг нее, не в силах коснуться, потому что тогда не сдержится и убьет. "Я хочу быть с тобой", — это тоже правда, и ей не нужно становиться в противоположный угол ринга, чтобы выиграть бой. Он поймет это? Захочет ли понимать? Ей не нужна империя Сноука, ей не нужны клетки, защищающие ее от чужих взглядов и пуль, она разрушала их все одну за другой не для этого. "Пожалуйста, Кайло". Ее пальцы застывают на последнем звуке, окутанные солнцем, оставленные в пустоте, и оглушительно громко бьется сердце. Пожалуйста. Что-то касается кончиков пальцев, обхватывает, стискивая. Теплее солнца , сильнее боли, его ладони проходятся по ее плечам, сминая, сгребают тонкую ткань туники и рвут. Рвут на клочки с громким треском, расправляются с брюками, безжалостно и неумолимо выдирают платье из рук. А она все еще боится открыть глаза. Ткань платья хрустит, обрушиваясь на плечи облаком, обхватывая грудь, талию, оно будто влитое, и Рен громко и шумно дышит, затягивая ленты на спине, а затем поворачивает Рей лицом к себе. Она открывает один глаз, потом второй — он не злится, но выглядит ужасно напряженно. — Это не навсегда, — его зубы растерзали губы до крови, и весь подбородок красный. — Это то, что я есть, Рей, понимаешь? Да. Они такие похожие, изломанные, искореженные, неправильные монстры, убийцы, но кто сказал, что все чудовища одинаковы и хотят одного и того же? — Но мне совершенно... ужасно... скучно, — его голос звенит наигранным весельем, обретая его на самом деле в самом конце. — А еще ты заслуживаешь отдыха. И хорошую свадьбу. Она движется в белом хрустящем облаке, поднимается на цыпочки, дотягиваясь до Кайло, притягивая его к себе. И целует в окровавленные губы, смешивая его соль со слезами. Разные. Но вместе. За порогом их ждет солнце, пыльная дорога, ведущая куда-то вдаль, в другие города, она будет нестись вперед до самого горизонта, или замкнется петлей, однажды вернув обратно, но сейчас они свободны. Рей подбирает подол, усаживается на сидение рядом с Кайло, и кончиком пальца трогает иглу, впившуюся в корсаж. Боль и наслаждение идут нераздельно, и это правильно. Клеток больше нет.