Юнги уснул и не слышал звонка. Я решила не замечать этого. Телефон еще звонил, я решила уснуть прямо здесь. Не знаю, почему не отталкиваю его. Юнги так спал крепко, не хотелось будить и… Я чувствовала, как он прижимался ко мне. Так крепко обнимал меня, будто меня кто-то бы забрал. Юнги, меня никто не заберет, я не уйду. Если вам так не хватает женского тепла и уюта, то зовите меня. Я буду очень рада, если мы станем хорошими друзьями.
Open the touch,
(Раскрой свои объятия,)
You rip my heart and all the keys
(Ты рвёшь моё сердце на части, взламываешь все коды.)
Is it not much, oh,
(Разве этого мало, о,)
What we’ve moved on then what it squeezes
(Что мы зашли слишком далеко, и это давит?)
— Черт, кто это?
Хочется взять телефон и ответить на звонок, но понимаю, что это личная жизнь Юнги. Я не собираюсь лесть в чужую жизнь. Что я спрошу, когда отвечу на звонок? «Алло, здравствуйте, а вы кто?» — подумала я. Не-е-ет! Пускай играет, а я подпою. Да еще и так рано. Странно. Восемь часов утра.
— Красиво поешь, — сонно говорит Юнги в подушку.
А, да. Нас не смутило то, что мы уснули
на одном диване.
— Я думала вы спите.
— Спал, ты своим пением разбудила, — потер он глаза.
— Тогда, может вы встанете, мне тяжело?
— Тебе тяжело? — хмыкает он. Я сразу вспоминаю тот случай.
— Да, в прямом смысле, — он встает и сонно хлопает ресницами.
— Ты не умеешь готовить?
— Не очень.
— Супчика бы похмельного — хеджанкук, — мечтательно закрывает он глаза.
— Я не люблю рыбу. Я вообще мало мясом питаюсь.
— А надо бы, там столько витамин и чего еще там?
— Белка и углевода, — дополняю я. — Я лучше поем заменителей, например, в яйцах тоже много белка.
— Ты вообще ничем не питаешься, Раэ. Я будто тебя в рабстве держу.
— Я без проблем могу уйти. Деньги у меня есть.
— Ладно, иди, — Юнги встает и забирает свой телефон. — Мне кто-то звонил?
— Да, тамада какая-то.
— Блин, чего ей надо, — он перезванивает ей.
— Чего ты хочешь? Что? Блять, ну забыл, не истери. Я постараюсь заехать к тебе. Сколько лет? Блин, да это четное число! Что принесу, то принесу. Сейчас соберу все, что ты дала. Я не приеду туда! Ты все знаешь, я отдам все и уйду. Блять, ладно! Хорошо, я приду на ее день рождения, только заткнись уже! Я тоже был рад тебя слышать, пока, — он оборачивается и смотрит на меня. — Чего вылупилась?
— А? — просыпаюсь я. — Нет, ничего.
— Тебе никуда не надо идти?
Ох, вы меня выгоняете?
— Нет, а что?
— Пошли что ли, прогуляемся. Дома скучно, в магазин съездим: печеньки сделать.
— Хорошо.
Юнги никуда никогда не торопиться. Ему никуда не нужно. С Юнги, на самом деле, как с папой. Плохого не скажет. То есть вам покажется что это не так, но на самом деле Юнги не такой. Думаю, с Чимином надо все же стоит поговорить. Он не понимает причины, я должна с ним встретиться и обговорить все. Только после того как я успокоюсь, иначе я начну плакать или что-нибудь вытворю. Мистер Мин Юнги. С вами все же не так опасно, как мне говорил Ким Намджун. Нет, Юнги не бездушный, он так не умеет. Возможно вы правы, но, Юнги какой-то нерешительный и заботливый. Мне кажется иногда, что он немного зажат в себе рядом со мной. И только со мной! Я не знаю конечно, но с другими… А видела ли я его с другими. Хочу, чтобы только мы с ним так близко общались. Это будет приятно удивлять.
Мне нравится его плавная езда по городу. Восхищает его грация. Он какой-то царский предмет. Все-таки перфекционизм дает о себе знать. У него почти везде просто идеально.
— У вас идеально, почему?
— А почему нет?
— Хамачек писал, что невротический перфекционизм происходит из детского опыта взаимодействия с родителями, чья любовь всегда условна и зависит от результатов деятельности ребенка. В первом случае ребенок стремится «стать совершенным не только для того, чтобы избежать неодобрения других, но для того, чтобы, наконец, принять самого себя через сверхчеловеческие усилия и грандиозные достижения».
— И что дальше? — усмехается он. Вообще-то это не очень смешно.
— Я вы давно такой?
— Давно, с двадцати лет.
— Ну, говорят, что из-за этого через месяца три-четыре наступает депрессия. Так говорят, не знаю, достоверно ли.
— Хочешь сказать, что я страдаю депрессией?
— Я хочу вам помочь.
— Раэ, не стоит, я работаю с психологом.
— Психолог? Кто он?
— Мой психолог, я хожу туда три года.
— И как, помогает?
— Давай не будем об этом, Раэ, я прошу тебя.
— Ладно, — выдыхаю. Пускай он сам разберется с этим, у него есть психолог, думаю, он сможет изменить себя. Самое главное, что он признал эту проблему.
Ed Sheeran — Shape of You
У Мин Юнги играл какой-то популярный исполнитель, да и песня. Не думала, что Юнги увлекается такой музыкой, думала что-то вроде репа, например, Tablo. У меня папа любил послушать своих одногодок. А вообще, мой папа был бандит. Это правда, я не вру. Моя мама была учителем английского языка, а папа был бандитом и зарабатывал этим. Я не осуждала папу за это. Когда-то он выбрал этот путь, эту дорогу и пошел по ней. Я была в достатке, папа любил меня. Мама меня любила. Все мои родные любили меня. Своих бабушек и дедушек я никогда не видела, да и дядь и теть, я ничего не слышала, о них и слова не говорили. Изредка я видела друзей папы и мамы.
Кстати о друзьях папы, я бы пошла к одному другу, только вот Юнги опередил. Не то, чтобы мы с ним хорошо общались, но безопасность мне бы обеспечили.
Вообще, Пак Сону человек хороший. У него недавно на свадьбе гуляли с семьей. Навестить бы их. Ох, если так подумать, у меня осталось много знакомых и все со стороны папы. Моя мама старалась ни с кем не общаться, наверное, так нужно было для безопасности. Бандит — это вещь опасная.
— У тебя правда не осталось знакомых? — с чупа-чупсом во рту говорит Юнги катая меня в тележке по магазину.
— Ну, знакомых со стороны папы у меня много, не скажу, что они люди хорошие, но, если что, я бы могла конечно пойти к ним, но, во-первых, вы опередили, во-вторых, я бы не могла остаться там надолго, некоторые живут одни и уже старые, некоторые женаты и у них куча детей. Надеюсь, вы меня поняли. Я и правда не знаю как бы жила, кочевала, наверное, от одних к другим. Тут я не кочую, и вообще, — Раэ забирает из рук Юнги коробку мюслей. — Мне нравится у вас. Я же не мешаю вам? — Юнги смотрит ей в глаза не переставая катить ее по огромному магазину.
— Да, нет вроде, с тобой интересно. Ты немного ешь. И затраты не большие.
— Это хорошо, — к ней прилетает еще одна коробка печенья. — Я думала мы будем делать их, а не покупать.
— Это на случай, если у нас ничего не получится. Держи, — а вот и пачка муки.
Домой мы ехали под снег. Ну, шел снег, зима же, все-таки. Появлялись сугробы, но чего-то он не клеился в руках. Так на улице было хорошо. Был не сильный ветер. Дул восточный ветер. На самом деле я не знаю какой дул ветер, но на мгновение я почувствовала себя метеорологом. Мне все нравилось.
— Хочу в зоопарк. Хочу увидеть китов, послушать как они плачут и поплакать вместе с ними.
— Для начала мы сделаем печенье, а потом уже и послушаем плач китов. Почему ты хочешь послушать как они поют?
— Потому что. Почему нет?
— Нравятся киты?
— Я никогда не видела их, чтобы они мне нравились. Мне в интернете может понравиться все что угодно. Например, тот же трюфель.
— Мне нравится трюфель, — пожимает плечами Юнги. Ну, он был вполне съедобен, о не каждодневная это еда.
— А мне вот нет — на картинке он выглядел аппетитно.
— Не все, что хорошо выглядит такое вкусное. С людьми так же. Думаю, ты и сама знаешь.
— Я хочу с Чимином подружиться, — вдруг говорит она. Юнги не понимает, почему она это говорит? Она же поссорилась с ним. У них уже все, чего она к нему пристала. — Ну, поговорить, а там уж и подружиться.
— Зачем?
— Ну, не правильно с ним все получилось. Нужно рассказать все, а то я не с того ни с сего прекращаю нашу дружбу.
— Ну да, я бы вряд ли бы с тобой говорил потом, — он кидает ей в корзину шоколадки.
— Почему? — ловит она сладости и смотрит на него. Юнги молчит — задумался — и потом уже продолжает глядя на нее.
— Ну, не разобравшись. Не то чтобы не разговаривал, но обидно было бы. Мы с тобой нормально общались и тут вдруг и все. Ты начинаешь избегать и грубить мне. Говорить загадками. Выбешивает это.
— Надо с ним поговорить. Завтра. Сегодня же у меня в цветочном. Да? — спрашивает саму себя. — Да.
— Поговори. Будешь вино?
— Ну, как хотите.
— Тебе нравится французское или итальянское? — тележка поворачивается и сворачивает в отдел алкоголя.
— Вино появилось в Италии, так что итальянское.
— Правда? Может нет? — хмуриться он.
— Я слышала так.
— Значит, это не факт, а твердое утверждение?
— Да, — к ней в руки сразу приземляется итальянское вино.
— Раз итальянское, то это. Мне все же французское больше нравится. И не надо со мной спорить, берем это.
Раэ улыбается и поднимается с тележки рядом с кассой. Они вместе выкладывают то, что набрали и Юнги расплачивается. Огромный пакет берет он, она же просто идет вместе с ним под руку до машины. Юнги как папа, плохого не сделает и не скажет. С ним по-домашнему. Но в его голосе, чтобы ты не говорил, есть какая-то власть. Чтобы Мин Юнги не говорил, он хочет быть нужным, хочет быть любимым. Мистер Юнги умеет пользоваться своими преимуществами, и кто как не он, доказывает, что он несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в том, что он ужасен. Он будет считать, что ад для него дом. Юнги знает, что не попадет в лучшее место, но все же тянется к светлому. Иногда, мне кажется, я знаю, почему он стал фотографом.
— Все же, почему фотограф? — спрашиваю я в машине.
— Не знаю, — пожимает он плечами постукивая пальцем по рулю. — Фотографии будто такие картинки, в которые можно попасть, если в нее засунуть руку, потом голову, вторую руку и остальное тело. У каждой фотографии есть своя история. Я стремлюсь собрать как можно больше историй, пережить их и сохранить для себя. У меня много фотографий: много фотографий моей семьи и своих родственников. Я любил фотографировать свою двоюродную сестру. Сейчас она выросла, да и нам не до семейных отношений.
— Почему вы мне все рассказываете?
— Все да не все. И… Я просто считаю, что тебе можно что-то сказать и даже сказать уж.
— Вы общаетесь со своей семьей?
— Конечно, не так часто, но стараюсь. Я люблю свою маму. Моя мама для меня все. Я старался запечатлить каждое движение. Она считала это странным, но у меня в коробочке, которую подарила она специально для ее фотографий, есть много разных фотографий и некоторым из них уже лет пятнадцать точно есть, может больше.
Дальше мы едем молча. Время было обеденное. Была огроменная пробка. Всем куда-то надо было. Я решила рассказать все же хоть что-то о себе, ведь он сделал это. Не думаю, что он бы рассказал мне это просто так.
— Я любила папу. Моя мама какая-то отстраненная была. Ну, конечно она любила меня, но это был будто ее долг. Мне нравилось находиться с папой. Я была знакома с многими его знакомыми.
***
— Кем был твой папа и твоя мама? — спрашивает меня Юнги дома сидя на диване.
— Моя мама учитель английского в начальных классах. Папа же был бандитом. Не самым главным, но одним из приближенных к главарю. Я не осуждаю своего папу. Это его путь и дорога. А ваши кем работают?
— Моя мама домохозяйка, папа же работает в компании. Я должен быть наследником в его компании, но я всего лишь один из его работников. Моя вторая работа не только фотограф, но и типа бизнесмен. Джун моя помощница. Намджун же мой друг. Мы знаем друг друга почти десять лет.
— Почему вы стали таким?
— Раэ, давай не будем сейчас об этом, хорошо? — Юнги прижимается к ней сильнее и Раэ обнимает его и слышит, как он сопит носом. Он хорошо так выпил и хорошо так устроился с ней на диване укрываясь пледом. Еще и голову спускает вниз на ее колени прижимаясь к ней, будто ищет тепла в ней. У нее оно есть.
— Не знаю, любили вы кого-нибудь, но вот у меня был такой человек — Тэхен. Я мало кому о нем говорю. Он для меня почти не существует. Знаете, прошло конечно немного прям, он исчез тогда, когда у меня сгорел дом. Я соврала. У меня горел дом, и я ничего не делала, просто смотрела как он горит. Я виновата в смерти моей семьи, — одинокая слеза по текла по ее щеке и упала на щеку Юнги продолжая свой путь вниз.
Их с Юнги связывает невидимая, но прочная нить. Нить, которая может существовать только между людьми, увидевшими друг в друге собственное одиночество.
Таких, как я, увы не любят
и кто бы что вам не сказал
таких, как я, увы, лишь только губят
Глаза, слова, сердца
Таких, как я, увы не любят
безбожно говоря
Таких, как я, ломают, грубо судят
И повторяют, тихо говоря
Таких, как я, увы не любят
и нечего здесь больше мне сказать
таких, как я, увы, безбожно судят
за те слова, что видно лишь в ночи, у томного костра… *
***
— Мам, я никуда не пойду, я не хочу!
— Тебя не спрашивают, хочешь ты или нет. Туда зовут всю нашу семью, разве ты не наша семья?
— Нет, я не чувствую себя любимой рядом с тобой. Я не чувствую себя дома здесь, как ты не понимаешь? Как мне это все надоело.
— Тогда уходи из дома.
— Да, с радостью.
Я собираю свои вещи в чемодан. Мама забирает мой телефон и отдает старый. Я смотрю на него и усмехаюсь. Ого. Все вещи никак не помещались. Извини меня мое любимое фортепиано. Я не хотела с тобой расставаться. Не хотела ни с кем расставаться. Я даже не попрощаюсь ни с кем. Спустившись вниз, я забежала на кухню, пока мама не видит. Набрала немного еды и воды и убежала, задев какую-то бутылку с жидкостью. Я не посмотрела что это, не подняла, просто убежала и все.
— Алло, Тэхен?
— Раэ? Что случилось?
— Я могу некоторое время пожить у тебя?
— Ты с мамой поссорилась?
— Да, я на пару дней.
— Ам… Хорошо, у меня как раз никого не будет. Тебе в школу не надо будет?
— Зачем? Я же все закончила.
— Хорошо, подходи ко мне. Я буду ждать тебя.
Я не знала к кому еще мне идти. С Тэхеном мы давно дружим. Рядом с Тэхеном хорошо, так уютно. Тэхен тот, с которым можно молчать и таять как лед, когда его нагревают огнем. Тэхен мой огонь. Тэхен мое все, не знаю, как я без него. Всегда идет на помощь. Тэхен настоящий друг.
— Это твои вещи?
Тэхен открывает дверь в простых серых штанах и уже изношенной футболке: маленькие дырочки и редкие пятна в области живота. Руки вытирает, я уверена в этом.
— Да, я скорее всего уже сегодня вернусь домой, так что. Я не хочу раскладывать их. И я погорячилась и моя мама. Сейчас папа просто подойдет, они немного поссорятся, а потом уже и позвонят мне.
— Ты хочешь куда-нибудь сходить? — пропускает он меня. Я снимаю свою обувь без рук и снимаю верх.
— Не знаю, давай. Давай просто посидим у тебя и попьем чай, — Тэхен забирает мой чемодан и оттаскивает его в сторону.
— Куда твоя бабушка ушла? — прохожу в гостиную к дивану. Телевизор у них стоял старый.
— Работа, она придет только утром. У нее смена такая.
— А, понятно, — киваю я. — А ты чем был занят? И что это такое? — я собираю документы на столе рядом с диваном. Долги, одни долги. — Тэхен, это…
— Не трогай. Это не твое. Тебя это не должно волновать.
— Но, Тэхен, ты же…
— Не надо, ладно? Не беси меня, — он берет меня за руку.
— Ладно.
— Спасибо, — целует он в уголок губ и улыбается мне. — Что ты хочешь поделать?
— Не знаю, предложи мне чай, — устало улыбаюсь я.
***
— Вы уже раскатали тесто. Это очень круто. И что дальше?
— Придаем ему форму, потом будем рисовать на нем.
— Что? Серьезно? — удивляюсь я. — Здорово! — восклицаю я. Для меня это все так необычно.
— Ей богу, ты как маленькая. Никогда печенье не делала?
— Да, я готовить так-то не умею. Мне не разрешали.
— Так, на 180 градусов и на минуть десять или меньше, — говорит Мин Юнги закрывая духовку.
— А я могу что-нибудь там нарисовать?
— Да, конечно, сейчас мешочек достану. Заправим его и будешь рисовать все что захочешь.
Мин Юнги вытаскивает мешочек и заправляет уже приготовленную глазурь. Я с восхищением смотрю на то, как он мастерски готовит. Почему же он не пошел в повара? Хотя, работа фотографа мне тоже нравилась. Запечатлять то, что тебе нравится, распечатывать снимки и вспоминать все что произошло. Фото как кусочек твоей прожитой жизни. Смотришь на них и ностальгируешь. У меня почти нет фотографий.
— Хочешь, можем куда-нибудь уехать.
— Куда?
— Куда хочешь.
— К морю.
