История об Ооочень долго доходчивом мальчике

      Возвращаюсь домой из больницы, похожий на Франкенштейна, сшитого из разных лоскутков. Не раздеваясь, на кровать падаю и собираюсь провалиться в глубокий сон. Черт знает, сколько уже не спал и устал сильно. На Универ решаю положить толстый болт, все равно нисколько по нему не скучаю.       И только я глаза закрываю, как телефон мой начинает визжать безжалостно. СМС-ка от Насти пришла:       «Никита, приди, пожалуйста, к нам и тресни этому идиоту хорошенько».       Словами не передать, как хочу эту просьбу проигнорировать. Но пересиливаю себя, раз девушка во мне нуждается. Тем более, любовница моя потенциальная. Ну, в своих фантазиях я с ней не раз и не два переспал.       Неохотно, переступая через боль в душе и теле, возвращаюсь к Стасяну. Настя выбегает и у подъезда меня встречает. — Выглядишь намного лучше, чем утром, — говорит она и улыбается. — А как чувствуешь себя? — Я под завязку накачан обезболивающими и снотворным. Так что могу и тут уснуть. Затащишь, если что, меня на верх? — спрашиваю я. Вроде, и пошутить стараюсь, и спать хочу, умираю. Вспоминаю, как перед врачами по поводу своего лица и тела оправдывался. Не уверен, поверили ли они до конца, что я пьяный в овраг упал в лесу на окраине города.       Настя под руку меня берет и идти помогает, поддерживает кое-где на ступеньках. Не очень мне приятно, конечно, что баба меня на себе тащит, но я и правда сейчас беспомощный. Вспоминаю про Стаса. — Что он опять натворил? — спрашиваю. — Это надо своими глазами увидеть. — Это как-то связано с тем, что я сказал ему утром? — Да.       Устало вздыхаю. Хочется, чтобы это все оказалось длинным мучительным сном, чтобы я проснулся, а Стас снова прежний, не кровосос, по ночам звереющий, а человек, который мне всю жизнь был как брат родной, и даже ближе. Наконец-то мы поднимаемся на шестой этаж на лифте. Заходим в квартиру — Стаса нет. Я уже придумываю различные вариации для его мучительной казни. Задолбал он, честно.       Настя искать его начинает, заходит к нему в спальню и ахает. Я к ней стараюсь как можно быстрее доковылять. Квартира, в которой Стас живет, некогда принадлежала их с Настей покойной бабушке, а теперь ему по наследству досталась. Так вот на правах хозяина он себе самую элитную комнату забрал, а Настю заставил в узком подобии коробки ютиться. Как по мне, по-мужски поступил: показал, кто в доме хозяин. А комната его элитна не только большими просторами, но и обилием света, впрочем, это, наверное, сейчас его раздражает, удобной мебелью и балконом. Вот он сидит на балконе в странной позе, как будто спрыгнуть собрался, одну ногу закинул за его пределы, и глядит глазами испуганными, как кот, которого застукали в тот момент, когда он в тапок гадит. — Ты чё там делаешь? — спрашиваю я. Настя от ужаса на месте окаменела. — Проветриваюсь, — отвечает этот идиот и начинает оправдываться, как школота, получившая двойку, перед батей с ремнем. — Да мне жарко стало…, а так…, а так я и не хотел ничего дурного. Это не то, что ты, возможно, подумал! — Слезай-ка ты оттуда, пока я тебе скинуться не помог, — угрожаю я. Настя удивляется сильно, думала, наверное, что я утешать его буду и умолять остановиться. Наивная, хренушки ему!       Стас с виноватой моськой слезает и ко мне подходит. Я его по спине хлопаю и говорю: — Молодец, правильный выбор. Еще раз что-нибудь такое выкинешь — я тебя в клинику сдам для опытов.       Настя явно от меня не таких слов ожидала, но результатом все равно, кажется, довольна. Потом Стасяна, который опять куда-то смыться собирается, хватает за правую руку и мне показывает: — Ты на это еще взгляни!       Стас прикидывается деревом и глаза от меня в сторону отводит. Рука у него от запястья до локтя бинтом замотана, а через бинт хорошо видны кровавые разводы. Что тут скажешь, конченый человек. Один раз совершил ошибку, да серьезную, да поставил наши жизни под угрозы, и струсил. Смотрю на него, хмурюсь и головой качаю. — Ты представляешь, — начинает Настя свой рассказ и злится так, что даже краснеет, ручками в стороны машет, брови черные хмурит, я любуюсь немного и слушать, конечно, пытаюсь, — захожу я в дом после того, как тебя проводила. Тут тишина. Зову его, зову, а он молчит. Захожу в ванную, а он сидит там в кровавой воде, глазами пустыми, стеклянными на меня смотрит и говорит: «Черт, я, кажется, не могу умереть», — не выдерживает, бьёт его по спине и, успокоившись чуть-чуть, продолжает. — Да я чуть душевнобольной не стала! Чем ты думал, Стас?! Как ты считаешь, я смогла бы пережить твою потерю?! — Вот именно, — подхватываю я. — Не будь таким эгоистом. Из-за одного косяка поддерживать тебя мы не перестанем. Тебе тяжело вот так сразу принять свою новую сущность, и это нормально. Просто делись своими переживаниями с нами. Мы на твоей стороне. — И мы очень тебя любим, Стас! — говорит Настя и обнимает его. Но Стас выглядит вяло и уныло, почти безжизненно.       Не знаю, как еще этого оленя подбодрить. Разумеется, он шокирован, конечно, напуган. Если бы я узнал, что являюсь монстром и чуть не навредил друзьям, вел бы себя точно так же. Решаю пока что у них остаться, чтобы за поведением его понаблюдать и придумать, как в чувства его привести. Да спать хочу чудовищно. Настя мне и предлагает: — Вздремни хоть немного.       Но я отказываюсь. С лицом зомби от недостатка сна наблюдаю за парнем с лицом зомби от чувства ужаса, вины и страха за свое будущее. Так мы сидим, играем в зомбо-гляделки, кто кому более душеугнетающий взгляд состроит, но тут Настя к нам приходит с горячим шоколадом. Угощает Стаса и ко мне на пол садится. Я люблю на полу сидеть, как бомж безстульный. Кладет мою голову к себе на колени и спрашивает, вся раскрасневшись: — А так спать будешь?       Ну, я времени зря не теряю и не жду, пока она передумает, устраиваюсь на ней поудобнее и ножку ее одну руками обхватываю, мну немного, как мягкую игрушку, всю прощупываю, проверяю, не сон ли это очередной, Настя даже от смущения ерзать начинает, а я уже из себя сонного изображаю. И засыпаю быстро.       Но спать мне недолго удается, этот бешеный недодракула опять чудить начинает. — Некит. Некитос. Некитун, — я с последнего прозвища охуеваю неслабо и просыпаюсь даже. Уже замахиваюсь, чтобы ему по роже пару раз кулаком зарядить, но Настя руку мою перехватывает и просит за него жалобно. Я раздосадован: эдак я ему никогда не врежу.       Наблюдаю я за Стасом, а он порхает по комнате, как бабочка, с счастливым лицом. Думаю, чем же он обдолбался: насколько я знаю, вампиры не пьянеют. С наркотиками та же ерунда. Разве что, может, пока я спал, он совершил налет на нарко-центр и сразу весь срубленный куш оприходовал. — Что это с ним? — спрашиваю у Насти. — Не знаю, — она пожимает плечами. — Признаюсь честно, я тоже заснула.       Я как слышу, что мы вместе спали, улыбаться начинаю, насколько швы на лице позволяют, а она тычет меня в живот, чтобы я перестал. А Стас тем временем на кровать залезает, встает во весь рост, чуть ли не до потолка достает, столб фонарный, руки в стороны разводит и начинает песню из «Титаника» пищать на стасяновском языке: — Вээээ, фаааа, вы рэ, ва ю аааа…       Если расслабиться, слезу даже пустить можно. Но я-то в сильном шоке сейчас нахожусь. — Эй-эй, Кончита, прекрати наши уши насиловать, — говорю я и с кровати его за ногу стягиваю. — Чё съел или выпил? Спирт? Грибы? — Нет, — качает он весело головой. — Я с ними уже успел договориться, что их никогда трогать не буду!       Бесит меня этот дурак сильно, так и хочется ему врезать. Пока сестра его не видит, не выдерживаю и выделяю ему поджопник смачный ногой. Вдруг Стас на пол падает и визжать по-девичьи начинает: жуки ему черные величиной с кулак мерещатся. У меня уже лоб болит от фейспалма. Настя с горой пустых упаковок от таблеток прибегает. Говорит: — Их, похоже, наглотался.       Там столько таблеток было, что стадо слонов завалить можно. А его просто глючить начало. Но он раз и отходит резко. — Ох, кажется, отпустило, — выдыхает облегченно.       Я злюсь на этого идиота аж до трясучки. Выпроваживаю Настю из дома, прошу погулять где-нибудь полчаса и разговор со Стасом начинаю серьезный. — Ты чё творишь, придурок? — ору на него. — Жить надоело?! — Да, — без эмоций отвечает он. Я не выдерживаю и бью его кулаком по лицу. — Никогда больше так не говори, ублюдок! О себе не думаешь, о других подумай!       Но от моего удара он даже не чешется. Бровью не ведет. Сидит спокойный, как танк. Но это только с виду, видимо. Потому что внезапно лицо его мрачнее туч делается. — Я не знаю, что делать дальше, куда идти. Я больше не вижу смысла в жизни. Теперь я не человек, я — чудовище! — Ты не знал этого, как минимум, месяца два и спокойно жил, — говорю я. — Ты сможешь жить так, как раньше. Единственное, что тебе сейчас нужно — разобраться в себе. — Когда я осознал, кем являюсь на самом деле, то вспомнил всё, — Стас вдруг начинает трястись. — Я думал о вас, как о еде, пытался убить свою сестру и лучшего друга, изуродовал твое лицо. Я так виноват, что только смерть, мне кажется, может меня спасти. — Да брось, я почти на тебя не злюсь. — Простить себя гораздо труднее, чем кого-либо. — Ты уж постарайся, — присаживаюсь рядом с ним на кровать и хлопаю его по плечу. — Ты пойми, мне не выгодна твоя смерть. Меня с покоцаным лицом девушки любить не будут, так что, если останутся безобразные шрамы, придется делать пластическую операцию. Подправлю мордашку, может быть, сделаю лицо как у какого-нибудь голливудского секс-символа. Все за твой счет, конечно же. Да. Будешь исправлять то, что натворил. Чтобы никаких самоубийств, пока денег мне на операцию не заработаешь! — Теперь я еще больше хочу умереть, — отвечает на это Стас. Я успокаиваюсь немного: если шутить начинает, значит, на поправку идет.       Беру с него слово, что больше выкидываться с балкона и резать вены не будет. И расспросить пытаюсь о том, что меня, собственно, волнует уже на протяжении двух месяцев: кто же его, черт возьми, обратил в вампира. Но Стас говорит, что помнит все, кроме этого. Ответа на свои вопросы я от него так и не получаю. Еще раз спрашиваю: — Точно больше себя убить не попытаешься?       Стас молчит, я настойчивее спрашиваю. Он надувается, как капризный ребенок, и бубнит себе под нос: — Не буду. — Вот и славно, — хвалю его и добавляю. — И теперь, напоследок: ты же понимаешь, что твоей сестре небезопасно тут ночевать, неужели с ее съемной квартирой до сих пор непорядок? — Она с хозяйкой поругалась.       Наверное, эта женщина — сущий дьявол, раз умудрилась поскандалить с моим ангелом. Но так даже лучше, что ей пойти некуда. — Не будешь возражать, если сегодня она переночует в другом месте? — Так будет лучше для всех, — соглашается Стас.       Я выдвигаюсь, довольный. Звоню Насте, спрашиваю, где она сейчас, и навстречу иду. Встречаемся возле стасяновского дома. Объясняю ей, о чем со Стасом поговорил и предлагаю: — Пошли ко мне ночевать, — она от неожиданности рот разивает. Но соглашаться не спешит. — Да ладно тебе, не смотри на меня так. Ничего я с тобой там не сделаю. В отличие от твоего брата, я не кусаюсь. — У меня… есть подруги! — говорит моя Настюша смущенно и назад пятится. — А у меня чай очень вкусный. Родители привезли из Индии. Да, и печенье, — а про себя думаю: «Если я его еще не съел, конечно». Хватаю её за руку и к себе веду. — Фильмец какой-нибудь посмотрим для настроения. «Пятьдесят оттенков серого», например.       Она как название фильма слышит, так уже собирается на мне приемы дзюдо свои отработать. Приходится убеждать ее по-быстрому, что это я опять просто спетросянил. Неохотно идет, все за брата своего волнуется: — Что если за время нашего отсутствия он с собой что-нибудь сделает?       Говорю ей, что он вампир и обычными штуками его не убить, рассказываю про его полет на санках, на меня орут за то, что мы таким занимались. Но Настя успокаивается немного.       Приходим ко мне домой, она застывает посреди комнаты и не двигается. Я объясняю ей: — Чего ты боишься? Без твоего разрешения я ничего не сделаю.       И смотрю с надеждой: вдруг мне что-нибудь да разрешат. Но она, видимо, не в настроении. Раскладываю диван, застилаю его самым красивым постельным бельем, которое только имею. Включаю психологический фильм, хотя сам предпочел бы боевик. Сначала сижу, как пёс сторожевой, на полу, не подхожу близко. Но Настя ко мне немного добреет, к себе зовет. Залезаю к ней под одеяло. Она голову на меня складывает. Поглаживаю ее душистые мягкие волосы, руки. Кожа такая нежная, белая, как молоко. Ручки, ножки, изгибы тела изящные, идеальные, словно их создавал самые искусный скульптор эпохи Возрождения. Залезаю под ее футболку, прохожусь ладонью по плоскому животику, двигаюсь выше, она мою руку перехватывает и обратно на холод выкидывает. Никакой жалости! — Даже не пытайся, — говорит тихо.       Теперь лежу, обломавшийся окончательно, стараюсь вникнуть в суть фильма. Так мы и засыпаем вместе.       Утром будит она меня очень рано, в семь часов утра, а день-то выходной! Так обидно, что я не выспался, даже плакать хочется. А ей горит, как Стаса проверить хочется. Идем опять к нему.       Заходим в квартиру. Тишина, как всегда. Ну ладно, думаю, спит уже. Как же там! Болтается, как колбаса в мясной лавке, на веревке, к турнику привязанной. Смотрит на нас глазами пустыми, вообще никаких эмоций. Настя сразу же паниковать начинает, кричит: — Я ведь тебе говорила! Говорила, что попытается убить себя снова! — Я думал, мы друг друга поняли, — говорю ему и смотрю на него хмуро. Он руки ко мне тянет, но я не тороплюсь его с веревки снимать. Пусть помучается от боли, заслужил этого, собака. Многие люди думают, что самоубийство — это удобный конец, который человек выбирает для себя сам. Но перед смертью этим несчасным предстоят просто адские муки. Быстро ничего не бывает. Думаю, если бы люди заранее о них знали, если бы хоть малейшее представление имели, каково это, самоубийц бы в разы меньше было. — Помоги, — хрипит этот псих, как может. — Ну, не удержался чуток. Последний раз хотел попробовать. У меня в шее что-то просто адски болит. Сними меня, пожалуйста.       Подставляю ему табуретку, Стас ногами на нее становится и из петли, счастливый, вылезает.       Приходится мне к Стасяну переехать, чтобы караулить его ежесекундно: Настя очень за него волнуется. Да и я, если честно, тоже.