«Рассвет, позабывший о реальности…»
***
Мой «рассвет» разбит. Я подавлена и убита изнутри. Что с нами будет теперь? Что будет со мной и Брамсом? Почему все закончилось так быстро, когда, казалось бы, стало налаживаться? Я отказываюсь это принимать. — Миссис Ванхорт, не могли бы вы какое-то время провести вместе с дочерью в участке? Нам нужно, чтобы ваша девочка дала показания против того маньяка, что пытался вас убить… — строго говорил офицер, сидящий за рулем и ведущий авто по ночной дороге, мельком посматривая на меня в зеркало заднего вида. Не желая реветь вслух, тем самым показывая, как же мне было больно в тот миг, я неслышно глотала слезы, то и дело грубо «отшивая» свою мать, которая за всю поездку до полицейского департамента, смогла обратится ко мне раз двести. Она иногда пыталась извиняться и пробовала утешать меня, но в замен только слышала разные проклятия и нецензурные высказывания на родном русском языке. Полицейским тем временем ей поддакивал, говоря, что это якобы абсолютно нормально; что мне всего лишь нужна психологическая помощь специалистов из-за пережитого… Сжимаясь в комок на заднем сидении, я поджала под себя колени прямо так. Тихо рыдая, я про себя обдумывала то, что могло или может произойти со мной далее, ведь я не хотела теперь возвращаться в Россию или тем более — в ненавистный пансион, убивший лучшего друга. Я сбежала оттуда в поисках новой жизни, а сейчас меня могут снова туда засунуть, как что-то неугодное и не такое нужное. Машина вскорости припарковалась на глухой улице, где горело всего два фонаря. Они тускло освещали дорогу и вокруг их ламп вились светлячки. Затем дверь автомобиля отворилась и мужчина-полицейский попросил меня выйти, рекомендуя следовать за ним вместе с мамой. Оказавшись потом в участке, я полностью замкнулась на почве стресса, не желая от этого ни с кем говорить и на что-либо отвечать, но этого было мало, ведь после меня завели в какую-то странную комнату, отчего понять, что, видимо, это — допросная, не составило сложности. Усаживаясь на один из стульев и наблюдая параллельно этому то, как мать выставили за дверь, чтобы она не мешала процессу по моей личной просьбе, потому что иначе бы я отказалась говорить, напротив меня сел все тот же следователь: — Итак, здравствуй, Sандра. Меня зовут — лейтенант Найджел Бирсак. Позволь задать тебе несколько вопросов? — он говорил спокойным голосом и лицо его не выражало никаких эмоций. — Что ж, давайте, — несколько нагло ответила я. — Расскажешь мне, что ты делала в том доме и когда там оказалась? — мужчина смотрел на меня уже более мягким взглядом, явно стараясь установить со мной контакт, на который совсем мне идти не хотелось. — А сами-то, как думаете? По вашему, что я там делала? — Это я и хочу узнать у тебя, — вновь пояснил полицейский, перебирая какие-то бумаги, лежащие на столе. — Я там обосновалась после того, как сбежала из пансионата, — холодно говорила я, видя то, как за окном в допросную, стояла моя маменька, которую иногда отшвыривал мой недоброжелательный взор. — Хорошо, Sандра. Ты давно там жила? Откуда у тебя это платье? — Я работала и жила в том доме несколько месяцев, а платье — подарил мне мой друг из пансиона, — как по программе произносила я, пусть разговаривая просто, но тем не менее не желая открывать всю правду. — Ты уверена, что платье тебе подарил именно друг из пансионата, а не тот, который пытался убить твою маму? — Уверена, потому что находилась я там большую часть времени одна, поскольку хозяин дома уезжал по работе. Он — бизнесмен и ему не было никакого дела до моей матери… — мне, как никогда в жизни, нужно было выставить родную мать лгуньей и той, кто любила клевету. «Может, мне удастся отгородить Брамса и «Анти» от полиции?» — Тогда, кто напал на твою маму, если тот бизнесмен, как ты сказала, — был в отъезде? Кто-то еще находился в доме, кроме тебя? — допрашивал лейтенант, постоянно что-то конспектируя в свои бумажки, на что я отвечала только отрицанием: — Нет, никого там больше не было. Она — лжет. Давайте дальше… — Хорошо, Sандра. Почему ты сбежала из школы? — Потому, что там мне не давали жизни. Моего друга — убили, а те, кто это сделали, получили покрывательство местным начальством. Вы думаете, что после этого я действительно хотела там оставаться? — неприятные воспоминания понемногу давили на меня, но больше всего, я не понимала смысл этих дурацких вопросов: — Зачем все эти глупые и бесполезные вопросы? Вы же все равно скажете, что я — невменяема, поэтому просто засуньте меня в психушку, ибо с этой женщиной — я никуда не поеду. Я ненавижу ее, понятно вам? — я ткнула пальцем в пластиковое стекло, указывая пальцем на мать. — В этом нет необходимости, поверь. Тебе просто нужна помощь пары психологов, которых мама найдет тебе в России, а насчет ваших личных недопониманий и взаимоотношений с ней — это уже не к полиции, потому что это не в наших полномочиях. Ты должна понимать это, поэтому, прошу тебя, давай ты будешь чуть тише вести себя, иначе мне придется предпринять меры. Сейчас же, ты можешь отправляться домой. Все нужные заключения и бумаги, если ты правда никак не причастна к тому, что произошло с твоей родительницей, мы тоже передадим ей, когда она заедет за ними, а пока — я прощаюсь с тобой. На этом закончим. Всего доброго, Sандра… — продолжал объяснять мистер Бирсак, после чего кивнув другому полицейскому, находящемуся снаружи, он молча вышел из комнаты. — Рядовой, проводите девушку к ее маме…***
Под утро мы оказались с мамой у ее дружка — Малькольма Олсона, где она все это время проживала, пока искала меня, и там, по сути, можно было бы отдохнуть, но сна в глазах не было совершенно. Мои мысли были скомканы и не давали мозгу отдыха. Я все время ворочалась и поспала всего час перед искрометной оперативностью моей мамочки. Она тем же днем заказала билеты до России, собрала свои и мои вещи, которые отдали нам в участке, даже не взяв их «на следственную экспертизу», и первым самолетом покинула со мной Лондон. Перед перелетом мне пришлось с ней заехать в лавку этого «Малкольма» и я пересеклась с Альфредом. Альфред — это один милый и интересный дедуля, который в детстве при первом переезде в Великобританию, присматривал за мной, пока мать вертелась на работе и занималась моим устройством в пансионат. Только с ним я могла приветливо и плаксиво пообщаться, что я и сделала, пожаловавшись на неудачное приключение и то, как теперь ненавижу свою мать. Разумеется, что о некоторых деталях в рассказе я умолчала. С матушкой я не проронила ни слова: мое желание общаться пропало, как мне казалось, уже навсегда. Максимум фраз ограничивался словами — «Да/Нет» или «Не знаю/Не хочу». «Вы спросите тогда: «Почему ты не сбежала, Sандра?» Да потому, что велся жесткий контроль. Друзья матери присматривали и наблюдали за мной до аэропорта. Мне даже в туалет ходить нельзя было одной. У меня не было выхода. По крайней мере — сейчас точно, и желание иногда исчезает. Прибыв тем «первым самолетом» в Россию, меня встретили сначала апартаменты Шереметьево, а затем уже улицы, едва теплеющей от начала июня, Москвы: — Подожди, я вызову такси и мы поедем в офис, — предупреждала «Чужая» на все том же английском, который так мне природнился. Я отвыкла от русского. Мы прибыли в офис филиалы компании довольно быстро. Войдя в этот огромный небоскреб, на котором гордо расположилась надпись «Wonders Light», мы поднялись на лифте на шестьдесят третий этаж, где, с виду, в уютной комнатке, но где обычно проводились деловые конференции, семинары и прочее экономическое действо. Там нас с порога встретил Хэнк, прибывший ближайшим рейсом сюда, но который был максимально рад видеть меня, из-за чего сразу же и обнял. Я, честно говоря, не могу перестать удивляться тому, что этому мужчине не жалко для меня ничего, да и перелет из Сиднейского филиала компании в Россию — есть вещь дорогая: — Наконец-то ты дома, дорогая! — вжимал мои плечи в себя сожитель матери, произнося это на акцентном русском. — I've only been out for a few months. It's the little things… — Ну-ну… А про свои выходки в участке рассказать не хочешь? — подначивала мать. — Shut up! — рыкнула я, на что Хэнк удивленно посмотрел на меня из-за моей грубости, сказанной в ее адрес. — What? She sticks to me all the way! I hate! — Sandra, please be a little more gentle with your mother. I understand all your indignation, but there is no need to stoop to such a level… — решил проговорить он уже на родном языке. Этот американец хорошо умел понимать меня. Он общался со мной, когда я была в пансионе, и вообще, нам с ним было легче найти общие темы для разговора, ведь у него также есть взрослый сын. Кажется, ему было около двадцати и я с ним не знакома, но дело даже не в этом. Хэнк старался понять меня и имел к этому желание, в отличии от моей недо-матери. — Good. Where can you sit down? — переспросила я, оглядывая интерьер. — Here, on the sofa. I'll go to the kitchen with your mom and make her coffee. Make yourself at home, okay? — Okay… — многозначительно затем согласилась я, усаживаясь на загаданный диван***
Сидя в конференц-зале, я какое-то время пустым взглядом смотрела в одну произвольную точку, но после продолжительного такого «сеанса», я сумела услышать разговор матери и Хэнка на кухне. Он был не таким обычным, ведь если можно было бы судить со стороны, то он, скорее, был похож на обучающий разговор двух иностранцев, которые с акцентом старались выучить новые слова. Я знала, что мать не забыла родной русский и помнила его, ведь часто возвращалась в Россию в этот филиал по работе так, как и сам Винтерс, но на меня она, видимо, подумала, что я понимать русский — я еще в состоянии, а вот говорить на нем пока — это в паузе. Вполне логично… — Ангелина, ты же прекрасно знаешь, какой у твоей дочери характер! — я стояла за дверью в кухню и подслушивала разговор взрослых. — И что? Разве она имеет право так разговаривать со мной? Она же дерзит мне на каждом шагу и огрызается! В поездке до участка вообще пару раз послала меня… — А как ты думаешь, какого это прожить четыре года в пансионате, полных английских придурков и без малейшей вести от матери? Ты думала, что это так легко? Не смей на нее наговаривать! Тем более — ей нужна психологическая помощь! — Хэнк убедительно расталкивал маме информацию на нашем родном языке, но от акцента делал это столь причудливо, и все бы ничего, если бы я не нарушила их разговор своим эксцентричным вмешательством: — What makes you all think that I, your mother, is unwell? Are you out of your mind here? I'm very well! От моего последнего высказывания, Хэнк недовольно посмотрел сначала на маму, а после решая успокоить меня, подошел ко мне и приобнял, стараясь увести в комнату для отдыха для сотрудников, по пути к которой приговаривал: — Okay, Sandra. You are absolutely right. I know you only slept a couple of hours, so let's go get some rest? Приходя в служебное помещение, где стоял минимум мебели, но среди которой присутствовал мягкий диван, Хэнк старался быстро уложить меня, накрыв легким махровым пледом. Опустившись на милую маленькую подушку, он присел рядом со мной, отчего я наконец-то смогла расслабиться и хоть чуть-чуть вздохнуть с облегчением, но мужчина тоже не упускал шанс поддержать меня и как-то направить: — Your mother is very worried about you. Understand this and don't resist. I know that you are a good teenager. I'm not asking you to be good to everyone, but at least be good to your mother. She needs it too. Trust me, she knows all her mistakes and she's fucking sorry for them… — I can not promise anything, but I’ll try…