В твоих руках

POV Елена       До позднего вечера мы с Кэролайн отрывались, так как ее мать работала в ночную смену. Мы заказали пиццу, целых три штуки — Маргариту, пепперони и четыре сыра, купили газировку и сладости, Кэр достала из закромов бутылку вина. И если в начале нашей вечеринки мы еще церемонились, распивая его из хрустальных бокалов, за которые Лиз нам уши оторвет, если узнает, то потом уже тупо присасываясь к горлу, не особо думая о том, как это выглядит со стороны.       Я понимаю, что это вроде как неправильно — нам нет восемнадцати, мы пользуемся тем, что дома никого нет, но, блин, разве правила не созданы для того, чтобы их нарушать? К тому же я имею полное право позволить себе пошалить — у меня этот, как его, стресс.       Кэролайн всячески старается меня отвлечь, отрыв непонятно где караоке. Не могу сказать, что у нее голос оперной певицы, но после третьего бокала я начинаю выть, что никогда не слышала голос красивее. Да и я, кажется, реву белугой, ну, или мне так кажется со стороны. И это-то несмотря на то, что я почти два года занималась вокалом. Что бы сказал Деймон, если бы узнал, как я пою под градусом? Деймон… — Не смей! — орет мне подруга на ухо, и я чуть не подпрыгиваю, уронив почти пустую бутылку. — Ититская богомышь! — вопит она, увидев красное пятно на ковре. Вот же дерьмо. — Кэр, мы постираем… — Кто?! — блин, ну нахера так орать? — ты еле стоять можешь, дура, как мы отстираем-то? Утонем еще и к херам… — Не ругайся. — Иди в задницу. — Кажется, завтра будет как раз она, — в голове медленно зреет боль, которая, кажется, разольется часам к пяти утра. Да, видимо, завтра школа отменяется. Не могу сказать, что я так огорчена, но чем-то приходится жертвовать. — Большая и мохнатая. — А ты все шутишь, да? — цедит она, рассматривая пятно. — Давай стол перетащим, — предлагаю я, полностью игнорируя красный огонек в голове, который буквально вопит о том, что это очень, очень, вот прям очень хреновая идея. Но я пьяная, так что мне плевать. — А давай.       Ну, что я могу сказать. Пятно мы и правда прикрыли, почти незаметно. Правда ценой разбитой вазы, упавшего телевизора, болящих спин и отбитых пальцев. В принципе можно сказать, что мы справились. Наверное.       В любом случае мы так довольны собой, что пьем на брудершафт непонятную жидкость, которая стояла в буфете, почти не чувствуя вкуса. Это явно алкоголь, а нам сейчас не особо важны детали. — Кэр! — стараюсь перекричать музыку и одновременно не навернуться со стола, на котором танцую. — Чего?! — орет она в ответ, зажигая на импровизированном танцполе посреди комнаты. Спрыгиваю на пол, чудом не улетев головой на край стола, смеюсь, как в припадке, и, притянув ее к себе, ору ей в ухо так, что закашливаюсь. — А чего ты говорила «не смей»? — Когда? — Когда я бутылку уронила. — А хрен я помню… Хотя стой, — она морщится с такой силой, что у неё на лбу появляются морщинки, как у шарпея. Нет, всё-таки алкоголь — это зло. — Вспомнила! — она снова взвизгивает так, что я бы не то, что уронила бутылку, если бы держала её в руке, а ещё и себя окатила с ног до головы, как шлангом. Ну, может, не с ног до головы, а как-нибудь поменьше, потому что хрен его знает, сколько там жидкости в бутылке. — Ну и? — Не смей думать о Деймоне, — гордо произносит она, выглядя донельзя довольной, что она вспомнила. Я же стараюсь вспомнить, каким боком это может касаться меня, но потом наконец догоняю. — Охренеть. А как ты поняла, что я о нём думала? — Да у тебя на роже написано, Гилберт. — Чем написано-то? — Это уже сама решай, — она начинает так оглушительно хохотать, что я судорожно пытаюсь придумать какую-то пошлую шутку или подтекст, потому что просто так она ржать не будет. Хоть и блондинка. — Да ну тебя, дура, — закатываю глаза и плюхаюсь прямо на пол, закрыв глаза. Голова медленно начинает гудеть, но мне плевать — хочу еще больше, чтобы завтра вообще не встать. — Лен? — Кэролайн падает рядом, прижавшись лбом к моему плечу, и тяжело вздыхает. — Чего? — А ты его любишь? — Конечно. Че лыбишься? — хмурюсь, когда ловлю ее насмешливый взгляд. — Че такое-то? — Могу поспорить, что ты ответила о Деймоне, в то время как я спросила о Стефане. — Я… — закусываю губу, глядя в потолок, — ты не уточняла, вот! А мы говорили о Деймоне, так что иди нафиг. — Да признай ты уже, честно. Самой будет легче. Ты же сейчас бухаешь со мной не просто так, а потому что мучаешься из-за него. Ты же любишь его. — Конечно. Как… — Скажешь «брата», и я тебя побрею. Налысо. Ночью. И набью татушку «я тупее блондинки». — Но так и есть. — Ну и дура, — она поднимается и, забрав бутылку, выходит из комнаты.       Ахриненно, однако. Она обиделась на меня из-за того, что я не желаю признавать чушь. Просто чисто кэролайновская логика, без смысла и значения. Разве я могу любить Деймона больше, чем брата? Он ведь всегда для меня был именно братом, самым надежным человеком. Зачем портить все это какими-то глупостями?       Глубоко вздыхаю и откусываю пиццу, почти не ощущая ее вкус. У меня словно отказали все рецепторы, может, и к лучшему, потому что колбаса тут явно не самая шикарная. Желудок тянет, явно намекая на то, что мне хватит жрать, а я жру, лишь бы хоть чем-то заняться. Опустошаю бутылку газировки, пою еще одну попсовую песню в караоке, прыгаю на диване, пока наконец не падаю на пол, ударившись коленом.       Может, я что-то не понимаю, но, блин, разве я могу любить Деймона как-нибудь по-другому? Он всегда был для меня братом, стеной, защитником, опорой… А сейчас мы в ссоре. Рука тянется к телефону, и я даже набираю номер, но рука замирает возле кнопки «вызов».       Я пьяная, обиженная, уставшая, сонная и планирую звонить человеку, с которым поссорилась. Так обычно поступают идиотки — напиваются и звонят бывшим, вымывая им мозги и портя все еще больше. А в нашей ситуации все и так плохо, зачем только усугублять?       Не могу сказать, что я вижу на горизонте возможность нашего примирения: он упрямый, я упертая, идеально. Я хотела сказать дерьмово. Нет, ну правда — чего он от меня ждет? Он сам сделал меня такой, я почти не умею просить прощения и отступать. Как и он, я буду до последнего отстаивать свое мнение, пусть даже в какой-то момент окажется неверным. Ну не могу я отступить.       А надо бы. Хотя бы сейчас. Я ведь почти уверена, что Дей сейчас психует так же, как и я. Может даже пьет. Хотя даже без «может». Точно пьет, если не похлеще. Боюсь, когда он очень пьяный, тогда он становится неуправляемым и очень меня пугает, но я все равно сижу с ним и слушаю. Он матерится, орет, не дает мне слова вставить, бросает бутылки, но почему-то я все равно осознаю, что в такие моменты он настоящий, просто цензора вообще нет.       Шумно выдыхаю и закрываю глаза, думая, будет ли совсем хреново уснуть на полу в разбомбленной гостиной подруги, которая сейчас сидит в туалете и посылает меня всеми известными ей словами. Может, я и правда идиотка и что-то не понимаю? *** — Лееееееееееееееееен, — Кэролайн стонет где-то над ухом, и я морщусь, перевернувшись на другой бок. — Лееееееен! — Че?.. — Принеси попить. — Сама иди. — Я встать не могу. — Я тоже. — Ну Лен! — Я вообще-то гостья. — Ты в первую очередь подруга! — А ты — хозяйка! Так что вставай и тащи пить, подохну сейчас… — Стерва! — пыхтит она, кое-как поднявшись и запутавшись в своих ногах. — Я тоже тебя люблю, — шепчу, уткнувшись лицом в ковер, который сейчас почему-то дохера мягкий. Блин, он такой клевый…       Однако наш расслабон разлетается в пух и прах, когда распахивается дверь, и в комнату входит Лиз… Это не упс и не просто дерьмово, это звиздец, причем настолько звиздец, что первые полчаса мы можем только вздрагивать и морщиться, глядя в пол, пока она орет так, что у нас звенит в ушах. — Вы совсем рехнулись?! — Только чуток, Лиз… — шепчу я, и Кэр прыскает. — Не дерзи, Елена! — орет она, и я опускаю глаза, кусая губы. — Вся в брата пошла, тот тоже только ощетиниваться и может, никакой серьезности и способности отвечать за свои поступки. — Мам, — подруга шагает к ней и целует в щеку, подлизываясь, — ну, а что мы такого сделали? Ну, выпили винишко… немного… — Винишко? Вы несовершеннолетние! Вам рано напиваться! — Знаете, Деймон всегда говорил, что лучше дома и с бокалом вина, чем раком в грязном туалете с водкой, — вставляю я свои пять копеек. Зря. Ох, зря. Лиз белеет едва ли не сильнее своих платиновых волос, а ее шея покрывается красными пятнами. Раз пять она старается начать говорить, безуспешно, и я любезно ей помогаю, — дышите, можете еще посчитать, правда, не уверена, что это помо… — Замолчи! — визжит она, и я послушно закрываю рот. — Нервов на вас не хватит, идиотки! — переглядываюсь с Кэролайн, изо всех сил сдерживаю ухмылку. — Вот сейчас возьму и позвоню Деймону — пусть он тебя, дуру, забирает. Я не хочу за тебя отвечать. — Не надо! — резко трезвею, бросившись вперед и вцепившись в ее руку. — Миссис Форбс, пожалуйста, не надо! Только не ему! Я больше не буду! Я извиняюсь! Я… я куплю Вам новый ковер и пять бутылок вина, только не говорите ему! — Странно, — она ошарашенно округляет глаза, отцепив меня от себя, — обычно он тебя из всех передряг вытаскивает, ты и беды не знаешь, а тут… — поджимаю губы, и она хмурится. — Вы что, поссорились? — не отвечаю, хмуро глядя в пол, и Лиз вскидывает брови. — Оу… Все так плохо? — мы выжидаем минуту, и она обреченно машет на нас рукой. — Ладно, Лена может идти домой, а ты, солнышко, будешь все это убирать. — Ну мааааааааам… — стонет она. — Я ей помогу, — встреваю я, но женщина качает головой. — Нет, она сама справится. Иди домой, — перевожу взгляд на подругу, и та обреченно кивает, сглотнув. — Ладно… еще раз извините, миссис Форбс. — Иди уж.       Не особо помню, как дохожу до дома, но в итоге последнее, что я помню перед тем, как отключиться — это часы, которые показывают начало первого дня. В задницу занятия, в задницу школу, в задницу все. Я спать. ***       Раскачавшись только к пяти часам вечера, спускаюсь вниз и почти опустошаю наши запасы воды, потому что пить хочется страшно. Деймон не выходит из своей комнаты, но я слышу, что у него работает телевизор. Ну, хоть не порнуха, и на том спасибо большое.       Однако в начале седьмого он выходит в коридор, что-то поправляя под курткой и, надев черные очки, покидает дом, закрыв за собой дверь. Смотрю на часы, стараясь понять, куда он намылился. Что-то не так, уж больно он напряженный.       Зная, что он ненавидит, когда я слежу за ним, выжидаю минуту и, схватив куртку, выскакиваю следом за ним. Он не хочет отвечать на вопросы — значит, я сама получу ответы. Начинаю волноваться, боясь, что моя слежка провалится, если он поедет на машине, но он проходит мимо своей тачки, и я успокаиваюсь.       Деймон идет между домами, минует парк, парковку, рынок, и через полтора часа я уже еле иду, то и дело теряя его из вида. С кем у него встреча? Куда он идет? Почему ничего не сказал? Потому что злится или не хочет, чтобы я знала? Продолжаю идти за ним, то и дело прячась за зданиями и деревьями, разве что под кусты не прыгая. Не особо знаю, что будет, если он меня увидит, но почему-то я прям очень не хочу это узнавать.       Уже с темнотой мы приходим в какую-то глушь, за гаражи. Никогда раньше здесь не была, и мне становится не по себе, когда я понимаю, что сама отсюда явно не выберусь.       Прячусь за гаражом, присев на пол, и слежу за Деймоном, который, оглядевшись, закуривает. Я знаю все его привычки, и именно эта, плюс напряженные плечи, говорит о том, что ему не нравится то, что происходит. Только что?       В какой-то момент из темноты выходит фигура и медленно подходит к Деймону, обменявшись с ним рукопожатием. — Странно, что так поздно, — произносит незнакомец, не поднимая головы, — я обычно так поздно не соглашаюсь. — У меня работа, — лениво отзывается Сальватор, отбросив сигарету, — раньше не могу. Принес? — Ты хотел виагру? Или еще что-то? У меня много заказов. — Понимаю, — Деймон улыбается, но только губами, его глаза все такие же холодные и пустые, — да, ее. Сколько? — А сколько есть? — усмехается мужчина, фыркнув. — Много. Ты покажи товар, че мы говорим без дела, — цедит он, и собеседник лезет за пазуху, отвернувшись от него.       Я даже толком не ловлю тот момент, когда Деймон запускает руку за спину и, приподняв куртку, достает пистолет. Едва не падаю на спину, зажав себе рот рукой. Откуда у него оружие? Зачем оно ему? Сердце начинает бешено колотиться в груди, и я даже пугаюсь, что они его услышат.       Деймон поджимает губы, стараясь сохранять непроницаемое выражение лица, а потом резко вскидывает руку вперед. Мне бы зажмуриться, но я почему-то запрещаю себе даже моргнуть, боясь пропустить хотя бы секунду.       Раздается выстрел, но буквально за секунду до него незнакомец пригибается и, резко нырнув вниз, достает, кажется, из-под штанины длинную палку и подсекает Деймона под колени. Он падает, и мужчина отталкивает пистолет ногой в сторону, а сам достает из-за пазухи пистолет. Кусаю костяшки пальцев, чтобы не закричать, когда он направляет дуло на Деймона, который, сглотнув, поднимает глаза, лежа на асфальте. — Зря ты такой приметный, Сокол, — цедит мужчина, фыркнув, — я тебя почти сразу узнал. Думаешь, твои заказчики такие молчаливые? Твоя слава бежит впереди тебя. — Приятно слышать, — рычит Сальватор, глядя ему в глаза. — Я прямо-таки польщен, что тупой наркоторговец знает обо мне. Запишу в резюме. — Все язвишь, — усмехается он, — а как будешь язвить с мозгами на асфальте? — Никогда не пробовал, готов рискнуть.       Крик рвется из груди, и я чудом подавляю его. Лихорадочно соображая, оглядываюсь, стараясь придумать, что мне делать, и мой взгляд падает на отлетевший пистолет Деймона, залетевший боком под груду мусора. Не задумываюсь, мысленно просчитываю, как к нему подобраться, и, перестав слушать их разговор, начинаю приближаться к нему, двигаясь за поломанными предметами. Почему-то страха, который должен сейчас присутствовать, нет, так что я вообще ни о чем не думаю, кроме как о том, что я должна добраться до пистолета. И когда он оказывается у меня в руке, до меня наконец доходит — а что я с ним буду делать? Стрелять я не умею, да и боюсь, бросить Деймону не смогу, он спиной, да и рискованно это… — На счет три, да? — доносится до меня насмешливый голос, и я отвлекаюсь. Судя по кровоподтеку на лице Деймона, он пытался подняться, но его ударили этой непонятной палкой. Злоба поднимается в груди, и я крепче сжимаю в руке оружие, почти не дыша. — Молчание — знак согласия. Что ж… раз, два…       Три он не успевает сказать. Я почти не помню, как резко вскакиваю на ноги и нажимаю на курок, почти не видя ничего. Отдачей меня отталкивает назад, и я врезаюсь в стену, почти не дыша. Мне бы отвернуться, снова, но я вижу, как пуля попадает в горло мужчины, и тот, захрипев, начинает заваливаться на бок. Деймон застывает, глядя перед собой, и резко поворачивается, глядя прямо на меня.       У меня дрожат руки, и я роняю пистолет, задыхаясь от странного чувства в груди. Мне становится очень холодно, я начинаю трястись, глядя на то, как тёмная кровь стекает на асфальт. — Лена! — понимаю, что Деймон обращается ко мне, только когда он крепко сжимает мои плечи, тряся со всей силы. — Господи, Лена… — Я… я убила его? — шепчу я неслушающимися губами. Он поднимает пистолет и, прижав мою голову к своей груди, заставляя закрыть глаза, нажимает на курок, и я слышу, как бешено стучит сердце в его груди. — Теперь да… Но послушай меня, — он убирает оружие и сжимает мои плечи, пристально глядя мне в глаза, — все хорошо, у тебя сейчас шок, но ты просто слушай меня, хорошо? Я рядом… — Деймон, я… я правда его убила… — начинаю плакать и смеяться одновременно. У меня подгибаются ноги, и я бы упала, если бы он меня не поддерживал, — я убила человека… — мой взгляд снова возвращается к телу, лежащему на окровавленном асфальте, но Сальватор сжимает мое лицо руками, заставляя смотреть ему в глаза. — Ты спасла меня, Лена. Ты спасла мне жизнь, ты понимаешь это?.. — мне вдруг нестерпимо хочется его поцеловать, в губы, страстно, чтобы в голове все поплыло, но вместо этого начинаю оседать, и он подхватывает меня на руки.       Последнее, что я помню — его тяжелое дыхание и руки, надежно поддерживающие меня. Он снова рядом. ***       Открываю глаза в незнакомой комнате и еле спускаю ноги с кровати, как меня выворачивает наизнанку прямо на ковер. — Млять, Лена! — вздрагиваю от резкого голоса и поднимаю глаза на Деймона, который, ворвавшись в комнату, бросается ко мне, оттолкнув от лужи. — Нет, чтобы лежать на месте, нет, надо вставать, — он относит коврик куда-то и, возвращаясь, долго трет футболку, не глядя на меня. — Где мы? — мой голос медленно начинает звенеть. — На даче. — На какой даче? — На моей даче. — У тебя есть дача? — А что по-твоему значит фраза «на моей даче»? — он скрипит зубами, сложив руки на груди. — Но почему я не… — Потому что тебя это не касалось! — почти рычит он, и я делаю шаг назад. Но потом, вместо того, чтобы промолчать, начинаю наступать. — Ах не касалось?! Что это было вчера вечером, Деймон?! Ты связался с наркотиками? Почему тебя назвали Соколом? Кем был тот парень? Откуда у тебя оружие? Что у тебя заказывают? Что все это значит?! — я почти визжу и в какой-то момент прерываюсь на кашель, подавившись своим криком. — Это не должно тебя волновать, — цедит Деймон, и я вижу, как он сжимает кулаки, шумно дыша через нос. Но все равно не останавливаюсь. — Не должно волновать? Я видела, как ты собирался убить человека, а потом тебя чуть не пристрелили! У меня на глазах! И это не должно меня волновать по-твоему?! — Тебя не должно было быть! — Почему?! Что ты скрываешь от меня?! Кто ты, Деймон?! Откуда оружие, заказы… Что все это значит?! — Просто забудь, Елена! — Я вчера убила человека! — слезы льются по щекам, и я давлюсь истерикой, дрожа всем телом. — Я убила человека, потому что тебя могли убить, а ты говоришь, что это не мое дело и я должна забыть! — Потому что это так! — орет Сальватор и, резко подойдя ко мне, встряхивает за плечи. — Ты не должна была оказаться там, не должна была узнавать все это! — Но теперь я знаю, черт возьми! Я заслуживаю знать! — Ты не должна быть в этом замешана! — Почему? Ты мне не доверяешь? — Это просто не твое дело! — Но ты — мой брат, а это твое дело! — Вот именно, мое, а тебя не должно это касаться! — Ублюдок! — размахиваюсь и ударяю его по лицу, полыхая гневом. — Ты задолбал указывать мне, что меня касается, а что нет! Ты вечно пытаешься сказать мне, как я должна поступать и что делать! Но я уже сама могу принимать решения, черт возьми! Я не ребенок, Деймон! Я уже давно не ребенок! Я лишилась девственности, я видела, как ты трахаешь другую бабу, я убила ради тебя человека! Прекрати обращаться со мной, как с ребенком, потому что это уже давно не так! Но для тебя, видимо, я навсегда останусь тупой, маленькой, глупой…       Я не договариваю, потому что Деймон, резко преодолев последние сантиметры между нами, накидывается на мои губы, обхватив руками мое лицо. Все мое тело словно опускают сначала в лед, потом в огненную печь и пропускают по нему электричество. Я задыхаюсь от вкуса его губ, его напора, силы, уверенности, жесткого прикосновения его пальцев к моей коже, и мне просто сносит крышу, когда его язык касается моих губ. Сглотнув, приподнимаюсь на мысочки и, обхватив руками его шею, прижимаюсь к нему всем корпусом, отвечая на поцелуй. Во мне все бурлит: гнев, обида, страх, стресс, адреналин, страсть… Все смешивается в один большой комок, и я ничего не соображаю, запустив руки в его волосы, плотнее прижимаясь к его телу. Руки Деймона лихорадочно скользят по моей спине и бедрам, притягивая к себе все крепче и крепче, пока я не ощущаю каждую его клеточку, каждый изгиб.       Его язык сталкивается с моим, и я, застонав, скольжу руками по его груди, лаская накаченные мышцы через тонкую футболку, и он, опустив руку на мои ягодицы, больно сдавливает их, приподняв над полом. Обхватываю его бедра ногами, цепляясь за его плечи, и Деймон впечатывает меня в стену, подняв выше над полом. Он задирает мою футболку и прижимается губами к моей груди, скользя к пупку. По моему телу проносится дрожь, и я вонзаю пальцы в его волосы, стараясь не отключиться прямо на месте.       Резко дернув меня вниз, он снова целует меня, грубо, жадно, словно желая оставить мозоли на моих губах, одновременно проникнув рукой под мою футболку и сминая грудь. Когда его губы касаются моей шеи, я не сдерживаю стон, и Деймон, прорычав что-то нечленораздельное, снова поднимает меня на руки, умудрившись не разорвать поцелуй, и роняет на кровать, нависнув сверху. Моя и его футболки летят на пол, и я скрещиваю ноги за его спиной, вонзаясь ногтями в его спину, не сдерживая стоны каждый раз, как он касается губами моей шеи и груди.       Я крепче прижимаю его к себе, чувствуя его бешеное сердцебиение и такое же тяжелое дыхание, как и мое. Я хочу почувствовать его, еще ближе, еще сильнее, под кожей, попробовать его на вкус, утонуть в нем, и я спускаюсь пальцами по кубикам его пресса, расстегивая ремень дрожащими пальцами. Деймон рычит мне на ухо, прикусив мочку уха, и я дергаюсь навстречу ему, выгнувшись дугой. Словно читая мои мысли, он запускает руку в мои шорты и скользит рукой по намокшей ткани белья, заставляя меня дрожать. — Ты течешь, Елена, — шипит он мне на ухо, подаваясь ближе ко мне, и я едва не отключаюсь, потому что никогда ничего более сексуального в жизни не слышала. Меня начинает трясти, как в лихорадке, и я сильнее прижимаюсь к нему, стараясь не думать о том, как его желание упирается мне в живот.       Мой мозг истошно орет, что Деймон хочет меня. Деймон. Хочет. Меня. У него встал, он едва дышит, снова и снова накидываясь на мои губы так, что я могу только стонать под его напором, вообще ничего не соображая. Его губы касаются моей груди прямо через лифчик, и я шиплю, сдавленно простонав его имя. — Деймон… — Лена…       Я хочу его. Я хочу Деймона. Хочу его так, что мне сводит челюсти, руки не слушаются, а тело ведет себя так, словно я мороженое, которое тает в его руках. Хочу почувствовать его губы по своему телу, хочу слышать, как он кричит мое имя, я хочу все это.       Но в какую-то секунду Деймон, целуя мой живот, замирает, плотно зажмурившись. Его волосы слиплись от пота, на шее и плечах красные полосы от моих ногтей, ремень расстегнут и бьет меня по бедрах. Мой же лифчик держится на честном слове. — Что мы творим?.. — стонет он, дрогнув. — Господи, мелкая… — он поднимает на меня глаза, полные ужаса, и я, кажется, только сейчас осознаю, что происходит. Еще несколько минут — и мы бы переспали, у нас бы был секс. У. Нас. Был. Бы. Секс. Мозг отказывается переварить эту информацию, и я только шумно глотаю ртом воздух, боясь оторвать глаза от его лица. — Мы ведь могли… Господи… — Деймон отталкивается от кровати и, застегнув штаны, хватает свою футболку и выскакивает из комнаты, хлопнув дверью.       Внутри что-то лопается, и я плачу навзрыд, просто задыхаясь в истерике, комкая в руке простыню, едва не разрывая ее. Мне больно, мне невыносимо больно. И я даже не сразу понимаю, почему мне больно, пока до меня не доходит. Мне больно не от того, что мы почти сделали, а от того, что мы остановились.