Кривые зеркала

На следующий день после памятных пряток Скорпиусу написала Лили, и, хоть письмо было коротким, оно Малфоя порадовало. И одновременно насмешило: он почти видел, как Лили, улыбаясь, пишет прыгающим почерком навязчиво интересующемуся ее здоровьем брату. "...Да-да, я почти выздоровела, не надо так переживать. Неужели Ал тебе не сказал? Он же пишет мне чуть ли не по сотне раз на дню..." Скорпиус закатил глаза — позавчера Лили сообщила Альбусу, что чувствует себя гораздо лучше, и с тех пор Поттер почти пришел в прежнее расположение духа. Вестей по поводу его отца все еще не было, но кто-то из "Ежедневного Пророка" написал, что с национальным героем все будет в порядке. Хоть Скорпиус и подозревал, что и ноги того журналиста не было в Мунго, статья почему-то вселяла уверенность. Альбус, видимо, тоже поверил ей — или просто очень хотел поверить, — и даже после отъезда шаловливых Карла, Мишеля и Жюли был в неплохом настроении. Скорпиус методично вытаскивал его из затяжной полудепрессии — и в один из безветренных дней даже дал уговорить себя полетать на метлах. Он не поднимался в воздух, кажется, с самого первого курса, когда их всех учили летать, — и ощутить пропасть под собой было страшновато. Впрочем, у Скорпиуса буквально не нашлось времени бояться: Альбус, прихвативший с собой волшебную палочку, принялся упражняться в заклинаниях, поднимая вверх комки снега и запуская их в Малфоя, так что тому пришлось справиться со своими фобиями. Улепетывать верхом на метле прочь от хохочущего Альбуса оказалось неожиданно забавно, и уже после того, как Скорпиус очутился на земле (снова стоять на чем-то твердом было... довольно странно), он неуверенно выдавил из себя "Может, как-нибудь еще полетаем". Скорпиусу казалось, что все те его зимние каникулы сводились к этому простому "как-нибудь еще". Квиддич? Отец иногда приглашает друзей, возможно, как-нибудь он организует еще одну игру. Прогулку по Лондону, которая впечатлила и Альбуса, и Шарлотт, решено было снова повторить — в очень неопределенное время, снова "как-нибудь". Даже если Скорпиус вспоминал о небольшом количестве каникулярных домашних заданий, друзьями они откладывались на потом или делались настолько неохотно и медленно, что и сам Малфой начинал сомневаться в необходимости собраться с силами и дописать. И потому непременно звучало "мы еще за них сядем, обязательно сядем..." К его удивлению, изобретать занятия для свободного времени у него необходимости не было. Неуемная Шарлотт заражала своей энергией всех и вся, придумывая новые и новые развлечения, — но чаще всего расписывала Скорпиусу и Альбусу их ночные посиделки на крыше. Будто их самих там не было. Говорила Чарли, кстати, не впустую — однажды поздно вечером Скорпиус даже увидел в окно отца, быстро летающего над территорией и явно получающего от этого удовольствие, — наверное, рассказы девушки напомнили ему о молодых годах. Пересекался Скорпиус с родителями теперь нечасто. Разумеется, он ежедневно видел их во время приемов пищи, да и жили они, в конце концов, в одном доме, но теперь все его время было занято однокурсниками. Нельзя сказать, что Скорпиусу недоставало общения с родителями или внимания с их стороны, но рождественские каникулы у него всегда были отмечены семейными... "посиделками", хотя суть их была гораздо менее приятная и теплая в сравнении с той, которую Скорпиус вкладывал в это слово. Посиделки были с друзьями, в присутствии же отца они обычно превращались в не совсем уютное молчание. Скорпиус отца не очень понимал — зато с матерью был рад поговорить в любое время. Ему казалось, что в его возрасте она была очень похожа на него, хотя объяснить, почему, Скорпиус не мог. Каникулы определенно отличались ото всех остальных, что летних, что межсеместровых, — правда, Скорпиусу сложно было сказать, нравится это ему или нет. Разумеется, проводить время с Альбусом и Чарли было гораздо приятнее, чем одному или в компании скучных взрослых, но... Что-то определенно было не так. И Скорпиус не понимал, что. * * * И еще в те дни ему начали сниться странные сны. Начинались они довольно просто: как правило, он расхаживал где-то по коридорам Хогвартса, то ли в ожидании прихода Альбуса, то ли просто от нечего делать. Коридоры явно были в верхней части замка, и, хотя те места он не очень любил, на душе было спокойно — Скорпиуса даже словно клонило в сон. (Хотя возможность уснуть, находясь в собственном сне, наутро казалась ему странной и практически невероятной). Периодически он, чтобы окончательно не разморило, подходил к окнам и смотрел с высоты на занесенное снегом квиддичное поле. Именно с поля начинались странности. Иногда на нем тренировалась какая-то команда — Скорпиус думал, что слизеринская, и спускался вниз, встретить Ала, — но все игроки оказывались почему-то его отцом. Семеро Драко Малфоев взирали на Скорпиуса с удивлением и неодобрением, и он терялся, смущался и начинал путать слова, если к нему обращались. Порой вместо отца в квиддичной команде он находил исключительно профессоров Хогвартса, причем тех, которые уже давно умерли и даже не стали замковыми призраками. Преподаватели предлагали сыграть с ними, квоффл оказывался чьим-то учебником или, хуже, головой гриффиндорского привидения, а битами иногда были кости — окровавленные. Такие сны Скорпиус не любил. Впрочем, нельзя сказать, что ему нравились и другие: в которых он бегал по всему замку, превращавшемуся в Малфой-мэнор, в поисках Альбуса (а то и Лили в компании с Гарри Поттером), но натыкался лишь на шкафы. Казалось, они были за каждой дверью. Большие платяные, с ворохом одежды внутри. Стеллажи с книгами и стопками пергаментов. Узенькие шкафчики с зеркальными дверцами (увидеть свое отражение Скорпиусу ни разу не удавалось). Шкафов было слишком много. И в некоторых Скорпиус находил... не самые приятные вещи. Не то чтобы он видел трупы, — но это точно было нечто, вызывающее и страх, и отвращение. Просыпался Скорпиус с быстро колотящимся сердцем и не мог понять, почему никак не может избавиться от ночных гуляний по коридорам. Он не верил в совпадения и приметы, но почему-то ему казалось, что эти сны могли быть чем-то вроде предупреждения. Интуиции своей Скорпиус привык доверять и решил быть настороже, — но с Альбусом тревогами не поделился, — и двоякое ощущение от хранения тайны и одновременно осознания ничтожности этой тайны (и бессмысленности ее хранения) тоже порядком смущало его. Почему он решил не рассказывать Альбусу, Малфой не знал. Было в этих снах что-то слишком личное — наверное, страхи, — такое, чем делиться совершенно не хотелось. Неприятное ощущение нагнеталось тем, что с приближением конца каникул Скорпиус стал задумываться о том, что же будет в школе. Он сильно сомневался в том, что Альбус позволит себе быть таким же среди толпы однокурсников, в шумных коридорах, — все-таки в школьном окружении Поттер был слегка другим. Более открытым, но в то же время чуть менее искренним. Да и сам Скорпиус, замкнутый и привыкший доверять небольшому кругу приятелей, демонстрировать "отношения" не очень хотел. Он проклинал себя за свою неуверенность, но ничего не мог с собой поделать.