Разорванные кусочки

Гет, местами юмор и флафф, повседневность и Фраи-подростки, что еще краснеют, но «химия» между ними уже есть.

... залез на стену! Мокрые волосы, встрепанный вид, капелька пота по шее бежит... Из стихов о школе ©

— Я умею лучше! — Нет, я!       Без пяти минут ссора кажется банальной, и после отъезда Итана все уже просто устали их разнимать (неважно, по какому поводу).       По поручению Джозефа они должны научиться лучше подкрадываться в скрипучей от полов до дверцы шкафа комнате.       Это гасит перепалку, но только потому, что «итановы двойняшки» не могут не соревноваться. Этаж почти заброшен, тишина для улицы обеспечена, а пыльная комнатушка с порванными обоями вместо занавесок на окне и дырками в полу становится их убежищем не столько для тренировки, сколько для игры.       Чем иным, как не игрой, тут заниматься? Джейкоб дразнится, кажется, сейчас покажет каждому встречному язык, клянчит у Иви бег наперегонки хотя бы вокруг стола и получает обидный щелчок в нос: — Что, так сильно боишься проиграть во время тренировки? — Иви!       Ссора готова разгореться заново. Услышь Джозеф, что они вновь ругаются — всю неделю тренировал бы их отдельно, и Фраи это отлично понимают. — Ну тогда попробуй меня достать!       Брат сопит и старается не думать, что из-за тени старого шкафа в щурящихся сестричкиных глазах проступает зеленый (и, несмотря на все ее занудство, явно плутоватый) оттенок.       Иви рвётся сесть к нему спиной первой, едва усмехаясь.       Джейкоб кривит рот, думая, что если начать ныть то это уже слишком. Или что над ним будут смеяться, и только часто зыркает на нее из-за проема. Отходя на шаг, он видит, как насмешливая улыбка потихоньку тает, как сестренка погружается в книгу, хотя ничего интересного там нет и не может быть.       Отступив назад, Джейкоб думает, что ей попытки подкрасться уже неинтересны. И сам не понимая, отчего, хочет крикнуть «Эй, Иви, смотри, я ещё тут!», а не сбегать под возмущенные окрики Джозефа, как хотел минуты назад.       И охота постараться ради того, чтобы ее подловить.       И потому крадется, пока Иви не оказывается у него под носом.       Как ее не достать?       Джейкоб хочет вырвать книжку из рук и уж потом хвастливо ехидничать, что «а я первый поймал, а я первый!».       И слышит смешок.       Иви злорадно хихикает, ловит его так, будто ждала (а она могла нарочно его подпустить!) каждое спонтанное движение, хоть что-что, а видеть друг друга в белесых очертаниях они едва научились, и за тренировку с этим Джозеф их потащит тренироваться только при нем.       У сестры нет ни малейшего желания прекратить эту насмешку.       В движениях она четкая, словно ход часов: незаметно хлопает его сзади по спине, то по плечам, даже не оборачиваясь. — А ведь я даже не подглядываю! — ткнув пальцем, точно лезвием, ему в шею, ещё громче смеется сестра. Наклони голову ниже — и от тени капюшона на ее лице видно, что глаза Иви вновь отливают зеленью. — А если я поднимусь и поймаю насовсем? Джейкоб позорно ретируется, обиженно буркнув: — Ты только хвастаешься!       Когда он все-таки ухитряется подкрасться, то натягивает капюшон ей прямо на лицо. — Подловил, подловил! — перекрикивает брат ее нарочито громкое фырканье.       Иви не нужно повторять: перехватив его руки, она лишь морщится над книгой.       За шкафом с отвисшей на петлях дверцей не видно лиц, и Джейкоб ей подмигивает, неловко чмокнув за ухом.       Иви появляется незримо.       Ну как не «позабыть» про то, что есть орлиное зрение, и он различает ее по запаху? Ну как тут не постараться стать незамеченным? Ведь им обоим это давно известно!       Одно касание — и она ускользает опять.       Джейкоб машинально приглаживает упавшие на лицо волосы и нетерпеливо шевелит ногой, ожидая ее следующей попытки.       Иви все нет.       От скуки он начинает свистеть.       Свист складывается в непонятные рулады, все нарастает, хочется стукнуть по ножке едва не развалившегося стола, но вместо этого по полу бьет сапог, пяткой помогающий выдерживать выводимый свистом ритм…       Шумный выдох застревает в горле. — Не зря я у тебя ее одолжила, — стащенная свистулька отрывисто бьет под челюстью, вынуждая поднять голову, ведь он почти проиграл. Иви наклоняется так близко, что видна родинка на шее. — Поймал!       Ладони уже на плечах, мучившая назойливыми звуками всю улицу свистулька отброшена и умастилась на столе, а Иви все стоит, не шевелясь.       Она твердит себе, что не вправе просить: не убирай рук, мне нравится. Что нравится? Зачем? Почему? С чего это вдруг Джейкоб тоже сидит не шевелясь?       Но все силы уходят на то чтобы сказать: — Вставай.       Джейкоб непонимающе таращит глаза, едва кивая. Что это с ней? — Иви, ты чего? Ну все, ну я не буду будить тебя ей по утрам, — в ответ на ее «нет, ничего» он встает, пытаясь ее усадить, и сам не понимает, с каких это пор он повадился не дразнить ее за это «заколдованной в трухлявый столб».       Выпрямляясь, он не сразу понимает, что ему мешают — Иви держит его за пальто и шепчет: — А во втором кармане — кое-что другое.       И тут же срывается с места, бегая от него вокруг стола, вдруг позволив себе забыться от назойливого «нет, это он неспроста».       Джейкоб чуть не спотыкается, тянет руки вперед, стремясь поймать незадачливую дарительницу, но вместо этого ловит ее снятое пальто.       И что же за сюрприз?       В кармане лишь когда-то подложенная и забытая им самим бумажка с ваксой и приписка на самом краешке: «Повесь на место». — Эй!       Иви стоит и снова хохочет, пока брат, скуксившись, не вешает пальто на спинку стула. — Все, теперь я тебя ловлю, — отсмеявшись, выдыхает она.       Джейкоб топочет за дверь, на миг решив, что все та же родинка на шее стала как-то заметней.       И в два молниеносных, отмеченных скрипом досок прыжка вновь оказывается у стула.       Себе он заявляет, что родинка наверняка выпуклая на ощупь.       А сестре он потом как-нибудь об этом расскажет.       Усевшись поудобней, Иви улыбается: такие грубые на вид (столько синяков друг другу наставили!) пальцы с лаской касаются шеи буквально на секунды. За них хочется ещё громче смеяться, так неловко выдавая себя, невольно покраснеть кончиками ушей, затолкав подальше горькое «нам нужно прекратить».       Заслышав нервный выдох, она оборачивается, зная, что и не увидит его, прекрасно представляет, как сильно он покраснел.       Он явно проигрывает, раз из-за стенки виден край сапога.       И несмотря на любой обычно подолгу мучающий ее пытливый ум вопрос, она готова себя не спрашивать, почему делает вид, что его не замечает, ведь от мысли, чтобы он попробовал так еще раз, чтобы она его ещё раз также настырно ловила, ноги сами несут ее к двери (закрыть, закрыть их, неважно, зачем, в этой комнате - еще долго до ужина!) и опять нужно сдерживать смех.       Всего одно излишне шумное «шарк!».       И Иви все-таки вскакивает: — Попался!       Джейкоб уворачивается, когда она пытается поймать его, кривляющегося и развалившегося на стуле.       Незаметно для него она снова выскальзывает за дверь. Пускай вертит головой и сопит, глупый.       Тудум!       Джейкоб ловит рукой пустоту.       Стук!       Брат ловит на лету упавшую нудную книгу, озираясь с кислой миной.       Хоп!       Для скопившегося внутри хохота находится повод, когда из-под упавшего капюшона видна порезанная при бритье и смущенно краснеющая щека.       Стиснутое плечо — и Джейкоб оборачивается на коротко звенящий смех прямо в пустой проём.       От этого смеха волнительно и щекотно в груди, от неловкости — тревожно, от возможности быть застигнутыми врасплох — адски стыдно, и узнай они хоть про одно слово, которым стоит назвать происходящее, они не нашлись бы, как об этом друг другу сказать.       Через три минуты (согласно заданию — пять, не больше, сейчас Джейкоб рад засечь время) капюшон стащат уже с его макушки, целуя у самого виска.       Иви усаживается с победной улыбкой: попробуй меня достать!       Она сидит, не сгибая спины, и Джейкоб снова боится: а вдруг нельзя? От «нельзя» краснеют уши, и легко себя выдать сопением, шумом, потому что стыдно сильнее, чем если бы его отчитывала вся улица за пакости.       В этот раз брат пытается взъерошить ей прическу, глядя на тщательно зачесываемые по утрам, но все равно выпадающие из прически крошечные завитки волос. При первой попытке объяснить себе, с чего это он хочет увидеть их поближе, из этой комнаты тянет бежать прочь, круша все, только бы не было ни единой мучающей мысли.       Ну как же уйти, если Иви так же, как дни назад, смеется и видно, что ей нравится? А от ее «нравится» хочется замереть и скрывать, что от любого ее одобрения смущения по горло, настолько, что позорно и думать, чтобы уйти.       Иви с первого раза делает не меньше, довольно замерев от впечатавшихся ей в запястье губ.       Хочется поспорить за право сесть первей, и обоим поразительно легко и смешно. Здесь никого нет, что им объясняться?       В голове — точно собственный оглушительный свист: «Еще, быстрей, я же играю!».       Джейкоб рвется вперед, ближе, зная, что Иви не уступит, что Иви обожает победы, и что так просто он ей не дастся.       Сидящий якобы за чтением Джейкоб понимает, что не получит назад своей резво стянутой из кармана перчатки, когда укравшая ее трепетно целует сбитые костяшки на его руке.       Так обидно проигрывая, он с лёгкостью для грызущего чувства вины забывает, что позволил себе слабость, ведь целуя, она не желала отпускать его воротник из рук.       И ни после того, как он попробует коснуться поласковей (как легко и доверчиво она закрывает глаза!) теплой шеи, ни ее опять успешные попытки незаметно шепнуть ему насмешливое «Джейки!» со спины, ни руки у нее на талии не заставят отдать эту перчатку.       Конечно же, они чуть припозднятся к ужину, когда довольно чеканя шаг, Иви убежит наперегонки в коридор, а Джейкоб найдёт стащенный у него из сапога нож в другом конце комнаты.       Лишь после обеда, когда сидевшая пять минут назад аккуратней аристократки Иви вскочит с места и, хихикнув, бросит что-то ему через стол, он сумеет поймать свою перчатку.       Иви сама сказала ему, что есть такая традиция.       Это слишком радостно для их незримой дуэли.       Но они ещё продолжат.