Разорванные кусочки

Иви/Джейкоб, Hurt/comfort, драма, повседневность, хронологическое продолжение вот этого: https://ficbook.net/readfic/4307243       Едва очнувшись и сумев понять, где он, Джейкоб замечает, что Иви тоже с ранами. Повязка на голове шириной с белоснежную до рези в видящем глазе ленту. Правда, вот уж чего-чего, а лент в волосах она не носит.       Найдя в себе силы говорить, он непременно об этом спросит. Иви отмахнется: — Пустяки. Заживет раньше, чем тебе разрешат приподняться.       А проснувшись одним пока ещё ноябрьским утром, увидит, как она спешно обрабатывает круглую ранку между волос. Орлиное зрение стало хуже: в голове словно туман от усилий, трудно терпеть, при попытке сфокусироваться обзор сужается то до четко различимого ровно наполовину, то становится вполовину мутным, различающим нижний этаж вместо соседней комнаты как сквозь пыльное бутылочное донышко.* Попытка скрыть боль принесёт лишь больше мучений, а Иви быстро завозится перед зеркалом напротив, возвращаясь к нему практически под бок (продвинуться ближе мешает боль в его сломанных ребрах).       Та ранка возле затылка и впрямь быстро заживет. Останется лишь белесый шрам. А вот откуда — это он уже побоится спросить, и именно страх этого вопроса подтачивает его силы — это зудит так поздно для них всех проснувшаяся совесть.       И сидя сейчас перед ней (сегодня он точно будет в силах встать без трости!), Джейкоб точно пытается углядеть между волос этот самый шрам величиной с монету, достоинством не дороже, чем в четыре пенса. — Я знаю, что ты в силах встать. И я пришла поговорить.       Джейкоб с надеждой оборачивается на закрытую дверь и понуро опускает голову. Что ему от нее требовать, если она уже сочла его чуть ли не обманщиком и все для себя решила? Но все те недели, что она его выхаживала, что целовала украдкой, что слушала, как он делился с ней своими кошмарами, дают хоть какую-то надежду. — О чем?       Иви отвечает также быстро, как и пять минут назад, когда она, не раздеваясь, зашла прямо к нему: — Я написала Генри, — глаза Джейкоба округляются, он не знает что с этой новостью делать и чего ему ожидать.       Пытаясь подняться с софы, он то приподымается, то усаживается обратно, не в силах устоять без опоры. — Эээ. Ну скажи, что именно, не тяни, что ли. — Что тебе очень плохо. В общем, — Иви собирается с силами, смотря куда-то в сторону и сминая перчатки в руках. В комнате жарко натоплено, а от нее точно продолжает веять декабрьским уличным холодом, — он думает, что я хочу тут остаться до Рождества. А на деле… — опустив руки, сестра подходит ближе и как-то раздосадовано качает головой. — Что? Что за «на деле»? — Джейкоб мысленно уже почти уговорил себя, что все по-прежнему, что Иви уедет, и не нужно друг друга мучить, ведь им и без того было плохо. — Ты знаешь, на сколько я хочу остаться? — Иви будто боится до него дотронуться, но Джейкоб, насколько это возможно, подается вперед.       И с удивлением обнаруживает, что она все также смотрит на него, пока он пальцами мнет мозоли на ее отчего-то пустых (кажется, она уронила перчатки к нему на колени) ладонях. — Ну останься хотя бы до января.       Иви мотает головой, и Джейкоб уже не рад, что попросил: как и раньше, она опять рвется к Генри, ну на что ему было надеяться? Вспоминается все то возмущение, что он так давно успел пережить. Джейкоб встает, чтобы хоть что-нибудь возразить, упросить себе побольше времени, к черту ноющее колено!       Иви рывком ставит его на ноги, держа жестко, прямо за воротник, а уже потом, перехватывая его за плечи, не давая упасть, и это во всех смыслах стряхивает с него все сомнения. Когда его целуют, вся ревность, все то, что могло бы его разозлить, давится каждым касанием. Иви знает, как его вытянуть из топкого отчаяния, ей поразительно легко задавить в нем все обиды, и это такое старое, пропитанное юностью возмущение, что уже все ясно: это бесполезно. Слишком много времени прошло, чтобы что-то ей возразить. Потому, когда она почувствует его руки на талии, то оторвется, чтобы сказать: — Я останусь, насколько это возможно, — и подходя ближе к софе, зная, что он так и не отнял рук, дает ему сесть.       Они так и смотрят: он — снизу вверх, она — сверху вниз, а в голове уже есть слова, которые им вдруг нельзя произнести вслух. Как же долго пришлось ждать, чтобы это опять случилось.       Иви наклоняется ещё ближе, а у Джейкоба ещё нет сил на такую уместную сейчас улыбку, но в голове умиротворяюще вертится «Насовсем, Иви остается насовсем…». — Как… как захочешь, — едва выдавливает он и наконец-то видит ее недолгую улыбку. Иви одной рукой опирается на спинку и распуская второй волосы, говорит: — Ты спрашивал меня, откуда этот шрам. Тогда он вырвал мне клок волос, и, только когда я вышла на улицу, заметила, что у меня кровь затекает прямо в ухо. Теперь ты точно знаешь ответ.       Джейкоб, закрывая глаза и слепо ткнувшись носом, отодвигает пряди, на ощупь целуя шрам величиной с четырёхпенсовую монетку, который оставил на ней Потрошитель.