Разорванные кусочки

— Всё, что я сделал с этим городом, надолго подчинит его страхом. А страхи слишком живучи, чтобы управлять через них всей здешней грязью. Ты же помнишь, как её много среди самых денежных людей Лондона? — Джек всегда грубо вытирал излишки щедро покрывавшей его лицо пены, что, щипаясь, изредка лезла в глаза. — Лежи, пока я тебя не поцарапал. Тебе же нужен твой ужин, Джейкоб?       Джек мёртв. А он жив. Здесь. Сейчас.       И Иви рядом, хоть ей одной это дорого стоило. Слишком много досталось им (да, он снова вправе так говорить!) за прошедшие месяцы.       Ну, а сейчас надо хотя бы побриться.       Иви стоит у окна, раздраженно отмахиваясь от временами сдуваемой прямо на лицо занавески. Из-под тонкой ткани её профиль кажется размазанным карандашным рисунком, но, судя по тихому чертыханию, сейчас она хмурится, отодвигая ткань и выглядывая во двор, собранная, готовая подать знак младшим ученицам, чтобы поднимались на обед. — Из-за Салли весь двор распроказничался. Не зря я её в порт отослала, иначе бы младшие ничему не захотели учиться.       Её голос явно слышен на улице — строгий, готовый разразиться множеством рассуждений и выводов. Ну ясное дело, усмехается про себя Джейкоб, если бы она захотела показать, что никого здесь нет, все бы ошарашенно вставали, завидев её за спиной. — Тут тоже виноват я?       Иви отходит от окна, наконец завязав ненужную часть занавески узлом. Наверняка за этим тёплым взглядом в её на вид ледяных глазах гонялись и ученики, а получали в лучшем случае уклончивые ответы или исключительно наставническое одобрение. Самым худшим для них была ложь, но какой горькой порой казалась её честность!       А вот как прямо сейчас она не врёт, пытаясь приправить этот взгляд хоть каким-то подобием улыбки, но в итоге оставляет в покое эту мучительную попытку: — Будешь виноватым, если отвлечешься и дальше. — Зато без зеркала, — Джейкоб хмыкает и смотрит на бритву с посеревшей от примешавшейся к ней щетины пеной, что уже потихоньку лопается крохотными пузырьками и стекает по металлу между пальцев.       Словно кровь. Пара движений и звуков — и щёку всё же щиплет. Иви вот-вот отметит, что не зря так говорила, что он снова как поцарапанный кошкой, снова кровь…       Кровь…       Джек впервые побрил его с кровью. Там, в подвале, где сырость, голод, страх… «Видишь, Джейкоб, я все же взял другую битву. Новой лучше убивать, а не делать тебя узнаваемым. Мисс Фрай сама шутила, что кого-нибудь застанет тебя с бакенбардами, верно?»       Джейкоб замирает на месте. Нет, только не сейчас! От Иви ни за что не укроется такое и она тут же делает шаг вперёд: — Я тут. Джейкоб, слушай меня, я здесь.       Джейкоб дышит с приоткрытым ртом, не мигая. То, что ей снится, ради чего она, зная, что это уже её боль, готова не ложиться спать без него, застигает его врасплох наяву. — Этот город не достанется такому, как он, — ещё один твёрдый шаг.       Как хорошо, что он рассказал ей всё то, чем пугал его Джек! Как ни тяжело бывает его так встряхивать, но ей не впервой успокаивать тех, кто умеет сеять панику. А тех, кто заразителен своим обаянием успокаивать в разы сложней. — Я вижу, что ты сам справляешься.       Стук сапог по паркету — это ещё один уверенный шаг. — Джейкоб, просто слушай мой голос.       Иви становится и вешает свой пиджак на резной стул. В кабинет снова врывается ветер. — Разве не ты не сам меня просил справиться в одиночку? Хотя бы раз?       Джейкоб знает этот взгляд — ледяная пара глаз точно пронзает тебя, а стоит дернуться — онемеешь от ужаса. Кто бы знал, что стоит чуть поменять направление навыка, и это поможет бороться с его приступами страха?       Он кивает, не в силах признать, как ревностно скрывает свои страхи, когда его спрашивают, почему Иви достались шифровки для разговоров о его бессилии. — Я продолжу. Бу… Буду не заросший.       У Джейкоба одна щека белая, а вторая — краснючая после поблескивающей в руке бритвы. Он все смотрит, замерев, на неё, и течет у него возле рта алая капля, по щеке стекает другая, прозрачная.       От него слегка пахнет кровью из порезов, а больше — распаренной кожей и взбитой пеной. Пена с лезвия тает и стучит редкими каплями воды прямиком на паркет: кап, кап… А Джейкоб всё сопит и смотрит. — Иви, после него я могу бриться только сам. После… Джека, — он тогда насилу признался ей, а сейчас сидит и смотрит.       Все слишком понятно: её брат не выносит, когда его бреет кто-то еще. Уже не выносит. Но при этом она знает, что лучше все равно подойти, понимая, что, да, брата специально брил в подвале Джек, да, после такого нелегко бриться самому.       Иви поправляет пиджак на стуле, а воздух вокруг точно смыкается плотной плёнкой — это также медленно к нему подходил Джек. А ей больно, она устала, ухаживая за ним, поэтому с трудом, но где-то находятся силы поддержать.       Джейкоб все равно ждёт и не просит «не надо», когда она разворачивается и подходит. Он и дышит слишком часто, когда она обнимает его, и все также неловко молчит, когда Иви целует полоску кожи у него на шее — там, сзади, прямо между воротником рубашки с тонкими полосками и линией роста волос. Она знает — такое ему может понравиться, и что приятней ощущать — это когда он медленно наклоняет вперед голову, пытаясь дотянуться до нее свободной рукой, пока вторая, отставленная как можно дальше, уже устало подрагивает на весу. Ещё чуть-чуть — и устроится выбриваемой щекой у нее на плече. От такой мысли Иви целует его еще раз — прямо возле уха и лишь потом выпрямляется, хотя брат наверняка попросит еще: — На скулах все еще колючий.       У неё сдержанная улыбка и след от его крови на коже.       Джейкоб благодарен уже за то, что она не сразу спохватывается, чтобы этот след стереть. Просто проходится по нему свободной рукой. Иви… и ее беспокойное, уставшее лицо — то, что напоминает ему, почему стоит преодолеть собственные страхи. — Мне… — пытается выразить своё облегчение Джейкоб, — мне получше, правда.       Иви косится вначале на его уставшее, но уже не настолько ошарашенное приступом страха лицо, и лишь затем — на пальцы, вытершие кровь с её лица: — Мне тоже. Только учти, я проверю как ты побрился.       Обветренные губы быстро чмокают его прямо под плохо высохшей корочкой от пореза, скрывающая мозоли от оружия под перчаткой рука отрывисто сжимает его здоровое колено.       Они должны, а не просто вынуждены бежать от собственных страхов, иначе им не вернуться к прежней жизни. Иви не должна чувствовать, что из-за заботы о нём опять придётся что-то недоговаривать или ещё хуже — остаться наедине со своей тревогой.       Как оказалось, что столкнуться друг с другом, спасаясь от этой, кажется, вечной погони, напороться на собственное «мне так легче» в разы лучше. Но чтобы справиться с любым «хватит, я не хочу жить среди страхов!» они признали, что дело в разы больше, чем в нынешнем «так легче». Дело уже давным-давно в них одних.       Ночью Джейкоб ложится, засыпая так напряжённо, как будто самое тяжёлое предстоит ему только сейчас. Иви же так будет легче, верно? Ей тоже бывает нужна помощь, пускай справится со своей болью и он. «Я могу привести сюда твою сестру, я сделаю вам обоим больно, но ты не вздумай по ней зря скучать.»       Тогда Джек хотел его боли. Почему, почему он не заметил его безумия? «Как бы вы ни старались, но я покажу, что есть вещи больнее, чем просто терять близких.»       Если бы не он — быть может, банда смогла бы его не предать? Хватит, прекратите ему напоминать! «А пока ты не получишь свой хлеб, раз так сильно переживаешь из-за своих ран».       Во сне — снова обещающий расправу голос, боль, блеск бритвы…       Иви будит его. Образы все ещё назойливо не дают проснуться, она это видит, но вместо того чтобы держать за шарящую по кровати в её поисках руку, пододвигается ближе. Джейкоб на ощупь наталкивается на её ногу, пытается щуриться, а присмотревшись, видит, как она стаскивает с себя рубашку.       Будь ей не так тяжело — не разбудила.       Он смотрит и лихорадочно думает: ему же не семнадцать. Он же многое пережил. К чему только так и справляться со страхами? Но в итоге понемногу выкарабкивается из-под доставшегося краешка одеяла. Иви тут же наклоняется и шепчет: — Только не говори, что ты так никогда больше не делал. Я помню, ты сам писал мне, что… — Тот парнишка рисковал меньше меня, как назло, даже выпить нельзя было. Без того задания мы бы друг на друга и не взглянули.       Иви отворачивается, отодвигая подушку к стенке, машинально отгоняя от себя всё увиденное в кошмаре. — Тогда придётся повто…       Конец фразы Джейкоб уже не слышит: он тонет в водовороте от одной врезающейся в сознание мысли: так говорил Джек. «Придётся повторить всё, что ты прослушал обо мне в статье. Газетчики так любят приукрасить! Мои выходки их устрашают, помнишь?»       Тогда, когда насильно заставлял его слушать, как мучительно умерли его ученицы. Тогда, когда снова приставлял бритву к его горлу.       Джейкоб резко вскакивает, снова мучимый бешено мечущимся желанием: прекратить, прекратить эту слишком быструю цепочку мыслей. В полутьме он наталкивается на Иви: к счастью, вначале губами и уже потом чувствует, как напряженно давят её ладони ему на затылок. Наверное, их и сейчас одновременно начнёт бить дрожь. Чёрт возьми, одновременно! Проснувшаяся злость на случившееся даёт силы ей отвечать, возвращаться в реальность, прижимать к себе. Ну Иви-то зачем такое? Она ведь ничем не заслужила своих запоздалых кошмаров!       Кошмары преходящи, а ему некуда деться, когда тебя одерживает ни с чем не сравнимый даже для его не чуждой опасностям по жизни страх.       Страх этот с трудом можно выразить словами, Джейкоб их даже умудрился подобрать — сырость, капанье, бритва, боль, тошнота, мрак… Но ими не выразить, почему он не заходит на покрытый плесенью угол чердака, почему старается не морщиться, заслышав писк крыс и зачем не захотел тайком видеться с Иви возле щедро обвешанной вывесками цирюльничьей улицы.       Иви нетерпеливо прижимает его к себе.       Она ни за что бы так не сделала, если бы ей не нравилось, каждый раз думает Джейкоб. Если бы ей не нравилось, она бы не сцепляла руки в замок, упираясь локтями в стену у него за спиной (иначе бы она и не умудрилась поберечь его ноющие рёбра). Если бы ей не нравилось, она бы не впечатывалась наверняка побелевшими костяшками пальцев ему в спину, давя на позвоночник всё сильнее, жестче, так, что это бывало сопоставимо с ударами.       Вслушиваясь в её частое дыхание, Джейкоб позволяет себе закрыть глаза.       Он наклоняется ниже к ложбинке, игнорируя боль в рёбрах.       Больно, но они уже заживают. Увы, быстрее, чем их измученные души.       Его рёбра… Те, что так легко сломались… Он не ожидал, что так остро перенесёт этот удар… Иви отклоняется чуть назад, помня про уговор продолжать даже когда брату будет так плохо и закончить, только если ей не понравится. Он слишком торопится и почувствовав, как она отстранилась, шепчет одними губами: — Подожди.       Пытаясь перевести дух, она с трудом разбирает его просьбу и честно не спрашивает, как он и хочет ли чтобы его успокоили. Ей уже хватает веры, что хоть раз он справится.       Джейкоб дышит часто, надрывно, уже начиная срываться на сипящие выдохи. Черт подери, он же так хотел не останавливаться! Руки, что только гладили Иви под коленками, упираются в кровать и вместо освещаемой догорающим камином комнаты под закрытыми глазами представляется подвал, сырые стены и голос, что он рад забыть. «Я заставлю их смотреть, как разрушается не только твоя жизнь».       Успокоено выдохнув, он кивает. — Ещё! — Иви покусывает его за ухо и голос блекнет.       Джейкоб снова целует её медленней, выдернутый из пучины страха. Она понимает, она все прекрасно понимает. И то, что он не в силах скалиться за такое в ответ, и что это не должно помешать им жить, и что он сейчас не понаставит ей в спешке слишком видимых засосов.       У Джейкоба прямо здесь и сейчас самая невидимая для всех борьба: говорить или нет, продолжать или нет. Если он задержится на этом ощущении хоть секунду, то в ладонях у Иви окажется его молящее прекратить лицо. Разумеется, дело не в её за годы лишь укрепившейся привычке так делать пока они наедине. Им слишком давно ясно, что всему виной его страх.       Страх этот похож на удушье — ты уже не то под чьей-то лишающей воздуха рукой, не то в петле: рвешься, корчишься в муках, тускнеет весь мир вокруг. И вот, когда кажется, что хватка ослабла, что можно вырваться, то легкие точно наполняются самой водой Темзы, вынуждая уже не двигаться.       Блеск бритвы, запах сырости, боль и наручники — Джейкоб снова тонет в своей памяти, где не было выхода, где отчаяние было лишь передышкой перед приступом плохо скрытого страха. — Не тяни!       Не выдержавшая Иви резко шипит на ухо, и Джейкоба выталкивает на поверхность — обратно в белеющую посреди чернильно-синей ночи комнату, туда, где Иви довольно жмурится, туда, где в засосах её теперь уже круглые сутки жёсткий на вид живот, туда, где она кряхтит даже сквозь заранее подставленную руку, начиная потихоньку царапать его по спине, туда, где чувствуешь твердеющий сосок у себя под языком.       Она ни за что бы так не сделала из жалости. Джейкоб бы вообще в итоге обиделся, будь хоть в одном её засосе один-единственный намёк на снисходительность. Иви вперивается взглядом в его невовремя выдавливаемую улыбку и нетерпеливо целует: — Ближе.       Одна фраза похожа на падение с обрыва, когда уже некуда прятаться от того, что вокруг, никакой водоворот воспоминаний не заменит того, что тебе предстоит.       Иви, как хорошо, что ему легче именно с Иви! Джейкоб знает, что ей нужно немного времени, и замирает. Сцепив руки в замок и отдышавшись, она снова шепчет: — Хотя бы не так тошно.       И правда. Разве в этот раз они не просто так? Пусть хоть кому-то из них станет легче.       Толчок, стиснутые зубами пальцы, толчок.       Иви, промахиваясь, ударяет пятками по краю кровати, почти попадая по каркасу: ещё, слишком горько переживать за тебя, поторопись, ещё.       Толчок, выдох, толчок. Так легче.       Нет, она ждала его в спальне ещё до вечера (и как хорошо, что сейчас проснулась чуть раньше!).       Толчок, ставшие глухим мычанием в плечо стоны, толчок, нет, толчки. Ну наконец-таки не больно.       Боже, какой горькой ценой они заново наловчились не причинять друг другу никаких новых «больно»!       Толчок, прекратить бы об этом думать, толчок.       Так легче. Джейкоб её бы и не спросил, с чего это вдруг она разбудила его среди ночи — и так всё знает. Не факт, что было бы легче видеть один кошмар на двоих, но сейчас, вот прямо сейчас, всё понятно.       Толчок, Джейкоб и вправду живой, дышит где-то за ухом, толчок, нужно ещё, толчок. Да, она знала, что так будет легче.       Им не впервой так делать, им это было знакомо после тренировок, и перед самыми тревожными заданиями, задолго до того, как они впервые объясняли или, что такое случается не только с новичками, своим подросшим ученикам.       Иви готова сжать его ногами в кольцо, и, к счастью для его ран, кое-как упирается ногами в кровать, льнёт всё теснее, ей уже не до тесноты в груди. Вышибить, вышибить друг из друга это мучение, они же справлялись и иначе, им же всегда нравилось дразниться, играть до самого конца!..       Джейкоб вовремя упирается руками в стену, Иви давит ладонью уже на загривок, как хорошо, что она оставит следы зубов на второй, как плохо, что они могли не услышать собственных неосторожных, заменивших им стоны, хрипов. Нужно просто вовремя выскользнуть из неё, неважно, будет ли он сползать, буквально скользя вдоль неё лбом, носом, губами или точно прицепится к ней, повиснув на плече (всё равно лечь не удастся) — ну конечно же, она его просто так сейчас не отпустит, пускай давит на плечи.       Не страшно.       Главное — что Джека здесь нет. Пускай просит ещё.       Они есть. Здесь. Сейчас.       Иви откидывается на подложенную подушку, так и не расцепив вжатых в плечи пальцев. Джейкоб упирается лицом ей в живот, на ощупь вытирая влажные руки: я помню, что тебе этого мало, я помню.       Джек мёртв. А он жив. Здесь. Сейчас.       И Иви, кажется, всё равно оставила ему на затылке царапину, вместо стонов всё же что-то промычав. Когда Джейкоб поднимет голову, когда она отдышится, то еле слышно скажет: — Поправимо. Всё равно… сдержусь. Ну или дашь мне руку.       В конце концов, они и так знают, что не первые, кто согласны на многое, что поможет им спастись от паники.