Разорванные кусочки

После того, как его жена и Эммет снова перебираются из Кроули к Рождеству, Джейкоб впервые приходит к Иви в кабинет, тихо стучась. А ещё он на миг замирает перед тем, как Иви тянется его поцеловать, тут же возвращаясь к отчётам. ― Садись. Джейкоб кряхтит чуть дольше, чем просто от боли, пододвигая к себе стул. Иви выдерживает паузу — и кладёт отчёты от колониальной ветви к прочитанным. Джейкоб как раз успевает заговорить: ― Я... Завтра будут все. Иви отвечает слишком ровно, настолько ровно, что Джейкоб начинает ёрзать на стуле: ― Я знаю. Что-нибудь новое? Джейкоб резко подвигается к столу, едва не задев чернильницу: ― Я знаю, что скажу ей. Что это был Джек. Что он угрожал мне. Что мне страшно и что я... что я каждый раз вспоминаю его угрозы. И что больше... из-за этих воспоминаний больше не могу ни с кем.. Иви успевает обнять его прежде, чем он продолжит: ― Джейкоб, тебе ещё рано. Скажи ей что-нибудь из этого, но позже. Ты всё ещё можешь отложить этот разговор. Тебе даже тяжело врать об этом. Иви гладит его по затылку и думает: почти. Это почти что ложь. Джейкобу слишком тяжело признаваться даже семье, но это... ― Я ведь просил тебя остаться, Иви, ― шепча на ухо, не смотря ей в глаза, Джейкоб силится унять и её, и своих демонов, ― Это поможет тебе... то есть нам... Иви прижимается ближе. Он хочет всё исправить. Для неё. И для этого скажет жене, что Потрошитель, переодевая его в старую одежду, угрожал ему не только пытками. Ради неё он придумает то, что боялся представить даже в своих самых диких кошмарах. Ему же повезло, наверняка повезло. Ведь всегда была вероятность, что с ним в будущем так бы и поступил Джек. И ради этой пробуждающей все его страхи встречи Иви находит в себе силы. Завтра она встретит ту, кто возможно, напомнит ей о ревности. И сделает всё, чтобы эта встреча прошла как можно лучше. Хоть для кого-нибудь. Первыми приезжают новенькие ― Джейкоб хвастается всем гостям, что сын заслуженно будет среди его учениц. Рождественские тосты разбавляются понимающим: ― Уже успел! За Эммета! Джейкоб ждёт. Кажется, он хочет сказать ей что-то ободряюще, но перед приездом экипажа успевает лишь шепнуть: — Скоро. Эммет глядит на неё во все глаза ― нужно держаться, для всех присутствующих она спасительница, а не та, кто едва не потеряла дорогих ей людей. И уж точно не та, кто скрывает, что делит с братом гораздо больше общей боли. Рукопожатия и приветственные кивки ― с них Иви начинает это подкрадывающееся Рождество. И отмечает: Джейкоб старается бодриться, что даёт хоть толику облечения. С его женой Иви видится позже, но всё равно осторожничает, точно знакомится в первый раз. И легко узнаёт тот взгляд, который эта женщина наверняка скрывала на регулярно присылаемых карточках. Точно такой же взгляд был у её покойной свекрови. У тех женщин, чьи дети, братья мужья или любовники которых раз за разом уходили со скрытыми клинками под одеждой, они мало отличались. Точно такой же страх остаться без кормильца. Точно такие же застывшие боль и ожидание, придавленные грузом лет и беспомощности перед чужими судьбами. То, что часто сменяло страх их невозвращения. У кого-то порой было видно боль от усталости ждать, у кого-то ― от понимания, что они ничего не могут сделать с чужим выбором пути, у кого-то ― от того, что они ничем не могут помочь, сражаться рядом, а не просто молчать. У Пьяры чаще было заметно первое ― именно её до и после миссий Арбааза Иви утешала чаще всех. У женщины, что приехала из Кроули и наверняка скрывала слёзы за месяцы переживаний, легко угадывалось второе. Страха и стыда было мало ― они просто растворились при взгляде в эти глаза. Не сумевшие примириться с тем, через что прошёл Джейкоб, ожидающие чего-то нехорошего и на это полное гостей с ненастоящими фамилиями Рождество. Это близко к правде. Иви обменивается кивками со знакомыми: вот тренировашиеся в Индии ученицы, вот те, кого едва узнаешь после последнего приезда в Лондон, вот пара женщин из «Грачей», мимо которых Джейкоб, всё же опираясь на трость, ведёт жену. Вчера вечером он сетовал, что мало водил Иви под локоть, мало помнил о том, как ей нравится точно невзначай трогать его за плечо, да и вообще, ей явно нужно больше внимания, чем он был вправе показать прилюдно. И как раз вчера она его целовала и говорила, что рада видеть, как сильно он старается это внимание восполнить с ней наедине. А сейчас его жена точно не понимает, зачем ей присутствовать среди всех этих людей, чьи тайны она вынужденно хранила и чьи жизни также зависели от её молчания. Как и жизнь её мужа. И Джейкоб показывает всё бережное отношение именно своей жене. Наверное, она должна помнить, как это чувствовать ― негодование, хоть какую-то зависть, раз она вернулась к Джейкобу. Но этих чувств как не было, так и нет. Только грусть, комом оседающая в груди. Джейкоб мог бы и не вернуться. К ней, к жене, к ещё уцелевшей банде, новеньким, друзьям ― они ведь обе мучились от неизвестности. Просто справлялись с этим разными путями. И потому напрашивается лишь один вывод в ответ на происходящее. Ревновать у Иви не выходит с самого первого мига встречи. А что тогда? Злость? Жалость? Но жалеть так, как будто одна из них в чём-то ничтожна, у неё не выходит. А стыд... Когда-то она была слишком привержена этому чувству, думая, что именно оно научит её поступать правильно. Злоба, ревность ― это нечто не то чтобы чужеродное, просто... После пережитого Иви что ревность, что злость кажутся немного неуместными. Чем провинилась его жена? Быть замужем за ассассином и знать, кто твой муж — уже само по себе испытание, особенно если ты ни на что не можешь влиять. Иви хотела бы чувствовать что-нибудь одно. Но выходит лишь ощущение тщетности. Зачем ей вредить? Зачем думать, если Джейкоб всё равно будет тянуться к ней ночью, мычать во сне «Иви, приди, Иви, нет, останься», а днём пытаться делать вид, что эта женщина ему ещё нужна, боясь уязвить и её. А её ли? Иви торопливо отстукивает пальцем по бокалу и уже слышит скрип за пять шагов от неё ― так скрипят половицы, когда кто-то, изрядно хромая, всем телом оборачивается в сторону. Ну разумеется. Джейкоб уже готов подойти и спросить, всё ли в порядке. Иви смотрит на женщину напротив и думает: нет. Ему страшно задеть их обеих. А ей? Почему она с самого начала кажется себе чуждой ревности? Ведь будучи вдвое младше, она не простила Джейкобу Максвелла, хотя потом выяснилось, что Рот и правда шокировал её брата такой... выходкой? Как же сильно она изменилась, раз просто хочет чтобы всё было как есть, без разводов и выяснения отношений? Зачем она её не чурается, а лишь с трудом принимает сотые благодарности за спасение? Недоумения в Иви предостаточно. Но вот Джейкоб легко хлопает её по плечу, намекая, что хочет отойти и поговорить наедине, в его руках Иви на миг замечает дрожь, а прежде чем развернуться и отойти ― всё тот же умоляющий взгляд этой женщины, который научилась различать, едва познакомившись со свекровью. Немая просьба. Боль. Попытки не дать волю старому страху. «Это же не те самые срочно обсуждаемые дела, которые его снова отнимут? Это снова что-то из того, почему я так боялась больше никогда не увидеть своего мужа или сына?» Иви пытается ободряюще улыбнуться и просит Джейкоба не стоять на месте. Улыбка не сходит с её лица, даже когда этот взгляд исчезает из поля зрения. Я позабочусь. Это Иви пытается негласно сообщать всем и каждому. Но оборачиваясь к Джейкобу, она мысленно добавляет: так, как многим не понравится. Так, как многие бы это осудили. А эта такая понятная в своей боли женщина стоит лишь на другом конце комнаты. Её глаза наверняка не могут скрыть той же боли, что и мучила не одну лишь Пьяру. И как же Иви может с ней враждовать?..