Рюмка коньяка дождливым вечером

Красовский медленно стянул с кровати огромное покрывало, завернулся в него, как куколка в кокон, и упал в соседнее кресло. - Всё началось в универе... - Ник замолчал, словно выпал из реальности, его взгляд словно устремился за грань бытия. - Мы учились на последнем курсе, но на разных факультетах. И на общем собрании оказались в соседних креслах. Нет, мы не были истинными, просто влюбились... - голос омеги прервался, он закашлялся, но постарался взять себя в руки. - Мы встречались три месяца, а под Новый год Павел сделал мне предложение. Я был счастлив... Мы поженились в день св. Валентина и мечтали прожить вместе всю жизнь. Всё было прекрасно, пока мы начинали строить карьеру. Павел – сын крупного промышленника – начал работать в компании отца с самых низов. Быстро пошёл вверх, он действительно умный и деловой, всё было честно. Я тоже... нашёл работу. Мне, конечно, такой рост не грозил, никто не захочет взять омегу на руководящую должность. Но я сумел поставить себя, потому что мне – как я тогда считал, наивный чукотский юноша! – повезло с физиологией. У меня был очень слабый запах, его практически никто не мог почувствовать. В универе все считали меня бетой. Да и течки были короткими и неявными настолько, что я даже не оставался дома. К тому же мы предохранялись. Поэтому с работой всё было отлично. Я набирался опыта, надеялся подрасти до начальника отдела... Но через три года после свадьбы Павел заговорил о детях. Его отец слёг с инфарктом и срочно передал полномочия сыну. И м-муж... - Ник выдавил это слово сквозь зубы, словно оно до сих пор причиняло боль, - решил, что ему нужен наследник, а карьера теперь важна только его. Я был против, но у меня случилась очередная течка. Павел очень старался, но беременность не наступила. И в следующий раз тоже. И потом... Через год он потащил меня по врачам. Те хором сказали, что у меня всё просто зашибись! Тогда он проверился сам. Оказалось, с ним тоже полный порядок! И вот тут Павел впервые заговорил об искусственном оплодотворении. К этому моменту я уже руководил группой в нашем отделе планирования и даже замещал начальника во время отпуска. Но мне было уже двадцать семь... И мы пошли в Центр планирования семьи. Наш врач решил, что мы справимся сами. И – к удивлению Павла – так и вышло. Следующая течка закончилась беременностью. Начался ад... Я не выносил никаких запахов, не мог есть то капусту, то яблоки, то помидоры, меня тошнило от курицы и рыбы, я блевал от запаха табака и любимого парфюма. Даже громкие звуки могли спровоцировать недомогание. Врач сразу же выдал мне больничный и велел есть только то, что примет организм. Павел тихо охреневал – я ел солёные огурцы с мёдом и сырники с горчицей... Но время шло, к концу третьего месяца стало чуть легче. И мы уже хотели вмести идти на УЗИ, чтобы увидеть нашего мальчика... Красовский замолчал. Альфа, не сводивший взгляда с белоснежного постельного белья на кровати, вдруг решил взглянуть в лицо омеги и опешил: тот был белее этих простыней, а по его щекам медленно стекали слёзы, оставлявшие более тёмные дорожки на светло-синем покрывале. Алекс не знал, как поступить: то ли сделать вид, что ничего не видел, то ли попытаться успокоить Ника. Но абсолютно отсутствующий вид Красовского склонил решение в пользу невмешательства. И пришлось снова гипнотизировать взглядом осточертевшую мануфактуру. Пауза затянулась. Но омега вдруг резко выдохнул и зачастил, хотя до этого его речь была ровной и размеренной, хотя и лишённой эмоций. Теперь же слова вырывались лихорадочно и рвано, словно Ник боялся, что альфа не дослушает и уйдёт или прервёт. - Ночью мне стало плохо. Спазмы в животе. Я выл от боли. Павел вызвал «скорую». Нас доставили в Центр. Никто не мог понять, что происходит. А когда сделали УЗИ и анализы, оказалось, что всё хуже некуда. Гормональный сбой, один на десять миллионов беременностей. Мой организм решил, что он – альфа. Ребёнка я потерял. Организм пошёл вразнос. Три бесполезных операции и четвёртая – удаление репродуктивной системы. Или я бы умер от сепсиса. Матка начала разлагаться. Два месяца под капельницами. Врачи надеялись хотя бы восстановить баланс гормонов. Но детей я уже никогда не смогу иметь. И зачем это всё было? Лучше б я сдох тогда... Потому что дальше была та самая жопа, которая после чёрной полосы. Когда я выписался из больницы, Павел сказал, что подал документы на развод. Ник снова замолчал. Алексу было так плохо, как не было давно. Его мало зацепили тошнотворные медицинские подробности, - и не такое видали! – но мысль о крошечном живом комочке, которого отторг организм родителя... Это был оживший кошмар его собственной жизни! - Ему нужен был только наследник, а любовь... - омега вдруг как-то очень горько хмыкнул, - любви, оказывается, не было. Ведь я был очень выгодной партией – наши отцы затеяли какое-то совместное дело. И наш брак стал залогом успешного развития предприятия. А мне об этом знать не полагалось, зачем забивать милую омежью головку всякими заумными делами? Я понял, что был прав в своё время, когда отказался от метки Павла... Наверное, интуиция сработала раз в жизни. И тогда я просто послал этого урода на три весёлых буквы. Развод оформили через адвокатов. А наши умные отцы по-прежнему вместе ведут дело, ради которого сломали мне жизнь. Красовский снова замолчал. И Алекс уже подумал, что вечер откровений закончился, хотел уже предложить отчалить. Но Ник вдруг как-то совсем надломленно и убито прошептал: - Я ведь видел его... моего Сашеньку... Один-единственный раз – на экране аппарата УЗИ. Крошка такая, но всё на месте – ручки и ножки... Альфа понял, что больше не выдержит. Он подскочил и выдернул Ника из кресла вместе с покрывалом. Оттащил на кровать, распутал кокон и накрыл омегу одеялом. Решительно пресекая попытку Красовского возмутиться, громко спросил: - У тебя молоко есть? - Какое молоко? - Обычное, в пакете. - Есть, а... - не понял Ник. - За надом! - отрезал Алекс. - Жди. Поход в кухню увенчался успехом – бармен разжился стаканом подогретого в ковшике молока. В гостиной к тёплому питью была добавлена щедрая порция коньяка. - Пей, - приказным тоном заявил альфа, протягивая адскую смесь омеге. - Ты меня отравить решил? - Сказал – пей, значит, пей! Красовский осторожно взял стакан и принюхался, потом чуть отхлебнул и сморщился: - Точно, отравить решил. - Хотел бы отравить – уже отравил бы. Пей! До дна! Ник снова скрючил недовольную рожицу и начал глотать ядрёную смесь. Когда в стакане показалось дно, омега вдруг побледнел, и его глаза полезли из орбит. - Тошнит... - выдавил он и на подгибающихся ногах метнулся в открытую дверь ванной. Следом послышались характерные звуки. Алекс вздохнул, устало пожал плечами и пошёл за Красовским, подхватив его полотенце с тумбы. В ванной Ник висел над унитазом, хрипло кашлял и плевался, пытаясь избавиться от мерзкого вкуса во рту. Его явно трясло. Пришлось альфе снова включить "бармена" и заняться болезным. Полотенце было намочено холодной водой, унитаз – закрыт крышкой, на которую и был аккуратно усажен Красовский. Алекс вытер ему лицо полотенцем, заставил прополоскать рот с обнаруженным на полочке зубным бальзамом и снова обтёр подопечному лицо и шею. Теперь омегу не просто трясло, а колотило так, что стучали зубы. Альфа взял того за руку и удивился – словно ледышку схватил. Недолго думая, Алекс подхватил Ника на руки и понёс в спальню. Снова устроил Красовского под одеялом, сверху накрыл ещё и покрывалом, поверх которого устроился сам, и притиснул начинающего алкоголика к себе плотнее, чтобы не смог вырваться. - А теперь – спи. Только скажи мне одну вещь, Ник. Если ты так плохо переносишь алкоголь, зачем вообще пьёшь? - Я н-норм-мальн-но п-перен-ношу... П-прост-то с-сег-годн-ня ещ-щё вс-ст-треч-ча б-был-ла... С-см-меш-шал-л мн-ног-го, д-дур-рак, - простучал омега и прижался к крупному телу альфы, чувствуя, как начинает согреваться. - Надеюсь, что хотя бы на встрече удача сидела к тебе лицом. А то и вовсе день зазря прожит! - хмыкнул Алекс. - Угу... - буркнул Ник, чувствуя наплывающую тёплую темноту сна. А альфа только сейчас, почти уткнувшись носом в чёрную копну влажных, чуть вьющихся омежьих волос, почувствовал слабый запах лимона и мёда. Такой родной, домашний аромат – папа поил его таким чаем в детстве, когда маленький Лёша болел.